Гости останавливаются, дальше идти нет смысла. Видно и так: работа неплохая, только медленно подвигается.
- Что тебя держит? - спрашивает управляющий.
"Ага, - думает Картавин, - теперь самый момент". И говорит:
- Мало возят бетона, до сих пор никак не получить обещанную арматуру, задерживают со сборными балками, нет кирпича, нужен срочно бульдозер.
Гуркин кивает и поясняет, почему именно так обстоит дело.
- Хорошо, перебивает его управляющий, - составь список: сколько чего нужно, когда надо завезти, и завтра принеси мне - всё будет. Звони мне ежедневно. Да грязь, мусор убери. У самого входа развёл болото. Или там у вас свалка? А? Поставь на главный корпус больше людей - и чтоб через месяц был готов. Понял?
- Хорошо.
Начальство двигается к выходу. Картавин отстаёт, закуривает. Он доволен.
Слышно, как хлопают дверцы машины, гудит мотор.
Мимо проходит сантехник Вася и два плотника.
- Унесло?
- Пронесло, - говорит Картавин.
Федорыч отсиделся на чердаке. Через слуховое окно он видел, как уехала машина, и теперь старший прораб уже спускается по лестнице. "Ну?" - спрашивают его глаза.
- Иван Федорыч, ура, - говорит мастер, - клюнул жареный петух.
- Неужели?
- Сам дед сказал, чтобы список подали.
- Эк ты! - Федорыч потирает руки.
Потом они спешат в прорабскую и садятся писать. Чудесное начинается время! Плотники получат фронт своей работы, каменщики - своей. Без всяких просьб будут оставаться и после пяти материал есть, деньги будут. План прорабство выполнит.
Заспорят, что нужно и сколько нужно завезти в первую очередь. Федорыч разгорячится: нужно под шумок хватануть материалу побольше, про запас. Поругаются.
Наконец список составлен. Картавин ходит по будке. Смотрит в окно: бригада Савельева кончает опалубку портика. Савельев пока сам, по чертежу, ставит арматуру - мастер приучал его читать чертежи. Около Савельева сидит Никитенко - совсем мальчишка, весь, с головы до ног, смешной и смешливый. Он тоже заглядывает в чертежи - интересуется.
Под фундамент прачечной экскаватор роет котлован. Он как чудовище из страшной сказки: бросает свою зубастую пасть в грунт, грызёт его так жадно и остервенело, что от попадающих под зубы валунов летит белая пыль. Затем чудовище вскидывает голову и, на секунду замерев, поворачивает её к дороге; там пасть открывается, и грунт валится в кузов приседающего разом трёхтонного самосвала.
Картавин отходит от окна, присаживается. Некоторое время они с Федорычем сидят молча, курят, переглядываются. В этот момент Федорыч особенно нравится мастеру. Ему всё сейчас нравится: и то злобное чудовище, грызущее грунт, и Федорыч, и Савельев, и Никитенко, и все другие. Они все одинаковые дети работы, одни старше, другие моложе.
Посидят так и вскоре отправляются по объекту. Картавин шагает к Савельеву - проверить уложенную арматуру, пояснить, где начнётся пристройка, и дать размеры, а также предупредить что открыта "зелёная улица".
Со стороны морга доносится голос Федорыча:
- Опять залез сюда? Тебе сколько раз говорить? А?… Навыков! Ты что? Дремать сюда пришёл? Ну, что молчишь? Отвечай!
- Можно, брат ты мой, хоть как провиниться, - в который раз рассуждает вслух Федорыч. - Скажу вот так: прогулял нагло два дня - простят, напейся пьян - простят. Ну, а фонд зарплаты решился перерасходовать, тут уж все: ты и бездельник, и руководить не умеешь. Одним словом, никудышный человек.
А с фондом у них туго. Вот, скажем, подкрадывается конец месяца. Это значит, нужно закрывать наряды на зарплату. Федорыч облетал все бригады, нашумелся, а потом с механиком участка забрался в подвал - там откуда-то взялась вода и всё прибывает и прибывает. Механик провёл туда свет. Федорыч бродит в полумраке по щиколотку в воде, то и дело нагибается, жжёт спички, ругается - никак не найти, в каком же месте она пробилась из-под земли.
- Зараза, - ворчит он, - откуда же она взялась?…
Механик, который должен установить насос для откачки воды, хлопочет в другом конце - тоже ищет.
- Ну что там, Пётр Иваныч? - спрашивает Федорыч.
- Ни черта не видно. Придётся немного откачать, а там и найдётся.
- Это так… Но где ж она лезет?…
Механик уходит налаживать насос, а Федорыч продолжает поиски. Можно подумать, что он ищет какое-то живое существо, очень маленькое, никудышное, но вредное.
Мастер ушёл в контору за чертежами, и как раз в это время в прорабскую заглядывает бригадир плотников Андреев. В будке никого нет. Андреев бегает по этажам и то и дело спрашивает:
- Не видели прораба?
- Тут где-то был, - отвечают ему.
Обежал Андреев весь объект - нигде нет начальников. Он садится около другой бригады, закуривает и ругается.
- Ты чего опять, Петька? - спрашивает Савельев.
- Ну их к чёрту… Говорил с утра, что подвезут подтоварник, а до сих пор - на тебе… Бригада опять стоит. По чьей вине? А месяц уже к концу.
Кто-то сообщает, что видел Федорыча в подвале. Андреев отправляется туда. У бригадира порван сапог, поэтому Андреев просовывается в проём по плечи:
- Иван Фёдорович! Подтоварник кончился. Доски опять же нету!
- Как нет? Не привезли, что ли?
- Да где ж привезли?
- Мастеру говорил?
- Он в конторе.
- Тьфу, чёрт возьми! - ругается Федорыч и выбирается на свет.
- Ну и чего ты бегаешь? - набрасывается он на бригадира.
- Как же?
- Нет лесу - и сидеть, значит, надо? Станови на уборку людей.
- Опять уборка? Что же это?
- А кто за тебя убирать будет?
- Не знаешь? По правому крылу кто перегородки ставил? И кто за собой мусор не убрал?
Бригадир молчит.
- Вот давай трёх человек - насос погрузить, а остальных на уборку.
- Опять?…
- Не опять! Гадить все мастера! Работнички! Где я досок возьму?! Кто разбирал леса на фасаде?… Всё подчистить, и ни соринки чтоб не было.
Федорыч круто поворачивается и спешит в прорабскую. Хватает там трубку телефона и звонит Гуркину.
Андреев подходит к будке, слышит, как Федорыч скандалит. Бригадир потопчется, махнёт рукой и уйдёт.
Из всего этого получается: полный час бригада уже простояла, теперь пойдёт на уборку. Если учесть, что подобных случаев выпадает в месяц порядочное число, то легко догадаться, как велика сумма "мёртвых часов". А заплатить людям нужно.
Для Федорыча острый нож к горлу "лишние рты". "Лишними ртами" он называл беременных женщин, которые, согласно закону, на некоторый срок беременности переводятся на лёгкий труд. Они подметают, протирают стёкла. Зимой следят за печками в бытовках. На любом объекте такие работницы есть всегда. Чаще всего они сидят гденибудь в укромном уголочке, где их никто не видит, и шушукаются, обсуждают свои дела. У Федорыча же душа разрывалась, если он видел, что кто-нибудь медленно поворачивается на работе. Но тут ничего не поделаешь, и Федорыч просто избегал встреч с ними. Если же столкнётся носом к носу или наскочит на компанию обсуждающих неизвестно что, некоторое время постоит молча и вдруг скажет:
- Ну что же так, а? Ах, девки, девки! - И пойдёт прочь.
И вот случилось следующее: в прорабскую входят пять беременных женщин и молча рассаживаются на лавке. Одна, постарше, подаёт Федорычу записку. Все пришедшие никогда у Федорыча не работали. Их прислали от другого прораба, у которого с деньгами худо.
Федорыч и не смотрит на записку. Он хватается за голову, накланяется к столу и поочерёдно осматривает лица пришедших.
- Это что такое? - наконец стонет он. - Вы с какого неба свалились? Я спрашиваю: зачем вы пришли?
- Иван Фёдорович, - говорит подавшая записку, - главный инженер нас прислал к вам, а мы ни при чём…
- А я при чём?! При чём я? Где я денег возьму, а? Вы бы спросили у главного инженера: он на вас фонды прибавит мне? С потолка али с неба деньги валятся?
Федорыч выбегает из прорабской и сталкивается с мастером.
- Иди! - кричит он мастеру в лицо. - Это по твоей части. Инженеррры…
Картавин входит. Женщины очень молоденькие. Они стесняются, опускают глаза, - приём Федорыча смутил их.
Та, что постарше, говорит соседкам:
- Вы, девки, не бойсь: он, шальной, всегда так… Заорёт, закричит, а закон есть закон. Мы тут ни при чём.
Мастер переписывает их фамилии в журнал. Некоторое время соображает, куда бы их определить, и наконец говорит:
- Ну вот что, девушки… Идите в лес, наломайте веников и займитесь уборкой.
Женщины уходят.
Через полчаса Федорыч влетает в будку.
- Ну, ублаготворил?
- Нельзя так, Федорыч. Закон есть закон, напрасно людей теребишь.
Прораб тяжело опускается на лавку.
- Ну, Борис Дмитрич, я же не зверь лесной, - стонет он печально. - Да я им заплатил бы по сто рублей на день, но где взять?
- Ничего. Выкрутимся.
- Да… Ну ладно. Давай-ка прикинем, сколько выходит Савельеву и Куприянову…
Это самые большие бригады, и им закрывали наряды в первую очередь. Пока мастер роется в столе, выкладывает наряды и просматривает журнал работ, Федорыч рассуждает:
- У Васьки Пучина опять баба родила. Это у него уже пятый… Сам Андреев старуху мать привёз, да сестра к нему приехала из деревни. Покуда не работает… Эх, денежки-денежки-и-и!..
Случалось, не успевали подписать в срок наряды. Тут уж суббота подбежала, а в понедельник обязательно нужно отнести бумаги в контору.
- В воскресенье посидим немного, - окажет Федорыч мастеру, - часика за три и разделаемся.
Придут в воскресенье в прорабскую и считают да пишут. К середине дня окончат.
- Ну что, кажись, конец? - скажет Федорыч.
- Да, вроде разделались…
- Эх-хе-хе, денежки… Денежки, брат ты мой, всем нужны. Куда ни кинь, держат деньги человека…. Что ж, понятное дело - каждому охота поработать сколько нужно да и отправиться спокойненько домой, в магазин зайти, поглядеть, подумать, чего взять получше, нагрузился - и до свиданья.
Федорыч глядит в потолок, потом на Картавина. Помолчат. Мастер сложит бумаги, закурит.
- Слышь ты, читал я вчера в газете: машины такие будут - хошь по земле на ней езжай, хошь по воздуху. Дорог - так и не надо. Подъехал - дом стоит. Сейчас - раз и через него. Болото, скажем, - прыг и перелетел. А так поди сунься куда от Кедринска - мигом в болоте увязнешь…
Федорыч вытащит из потайного карманчика часы:
- Половина третьего. Эк ты времечко бежит…
3
Весь день мастер и прораб бывали вместе, а как кончался рабочий день - порознь. Федорыч к себе домой, к семье уйдёт, Картавин - в общежитие, где жил с такими же, как и он, инженерами.
Федорыч несколько раз приглашал Картавин в гости. Скажет:
- Может, зайдёшь, Борис Дмитрич?
- Некогда, Федорыч. - И вся недолга.
А однажды заглянул. Случилось это вечером, после планёрки. На планёрке им досталось обоим за ограду, которую не поставили в срок. Оба считали себя невиновными - людей не хватало.
На планёрке Федорыч отмолчался, а как пошли по улице, заговорил:
- Чего же он хочет? Что я, самовар, что ли, чтоб всех напоить из одного крана?
До угла им было по пути, а стали прощаться, Федорыч сказал:
- Слушай, может, зайдём ко мне? Посидим, посмотришь, как я живу. Возьмём бутылочку и, слышь, по-человечески посидим. Что ж мы с тобой, собаки, что ли?
- А жена?
- Не-е… она при гостях ничего не скажет.
Картавин согласился.
Занимал Федорыч половину коттеджа. Половина эта состояла из трёх комнат и кухни. В большой комнате, где обедали по праздникам и гостей принимали, стоял круглый стол, шкаф для одежды и белья; в углу тумбочка с книгами; у стены оттоманка. В другой комнате Федорыч да жена спали, в третьей - дети. У них было трое детей. Старшая, Клавдия, уже училась в Ленинграде, двое жили в семье - мальчик и девочка: Коля учился в шестом классе, Валя - в пятом.
Маленький дворик Федорыча огорожен решётчатым низким заборчиком из дощатых планок. Во дворе сажали каждый год немного картошки, грядку лука, грядку моркови. В сарайчике хранились дрова и бегало шесть кур.
Когда входили в дом, Картавин задержался в коридоре, вытирая ноги. Надежда, услышав кряхтенье мужа, вышла из кухни и подозрительно глянула на него. Но появился Картавин, и она, ответив на приветствие, вернулась на кухню.
- Стреляй, стреляй, - сказал ей вслед Федорыч, - ни в одном глазу - мы с собой принесли.
Надежда и бровью не повела, что недовольна. Подала им обед, рюмки и ушла к детям.
Федорыч подмигнул:
- Она, брат ты мой, вот сколько живу, так ни разу и не выпила как следует… Надя, иди с нами посиди! - позвал он её.
Жена вернулась, присела.
- Знаете, - говорила она Картавину, - у него привычка: сам пьёт и другие должны то же самое. У них тут и родня вся такая… А ведь ему нельзя…
- Но-но! - перебил её Федорыч. - Молитвы потом, не хочешь - и не надо.
Жена рассказала, что достала отрубей. Преподнесла печальную новость: у Ильиной Катерины муж сбежал неизвестно куда.
- Раз сбежал, так, конечно, неизвестно, - заметил Федорыч. - Вы доведёте…
Посидев ещё немного, жена опять ушла к детям.
- Видал? - подмигнул Федорыч, когда Надежда прикрыла за собой дверь. - Во, брат, я тебе дам совет: жениться как будешь - бери хозяйственную, чтоб дом берегла. Эти вот ваши: туда-сюда - нет! Так, одна видимость…
Поговорили о работе, о Гуркине. Федорыч переорал начальство, какое повидал в жизни, а потом снова начал о себе.
- Ты вот послушай, - он старался говорить тише. - Это же у меня не первая жена, а старшая дочь не родная.
- От первой жены?
- Нет, не то. Клавдия - её, а не моя… Вот слушай, что я тебе расскажу, брат ты мой. Первая жена была у меня - ведьма. Чего смеёшься? Правду говорю, сущая ведьма! Погоди… Как выписался я из госпиталя по чистой, так в Тихвин и приехал. Конечно, сразу в военкомат - и домой в деревню, в своё Осташкино. Не то чтобы на самом деле, а так, представление, - от тишины ходил как глухой. Веришь ли, брат ты мой, кругом тихо, ну чистое болото. Лес кругом, избы как избы, бабы как бабы, а не могу. Хоть вешайся. А я - то каких только городов не повидал, где только не побывал!.. В общем снова подался в Тихвин и определился там в милицию. Тут вроде поживей. Поручили мне базар да на вокзал ходил изредка. Работаю. Баб таскаю с корзинками, жуликов хватаю, с пьяными воюю… Ничего. А жил при милиции в общежитии. Надо жениться? Надо. Ходили как-то кино смотреть, а как вышли - вижу, стоят две. Ну подошли, как обыкновенно, завели разговор, и одну провожать я пошёл. Сказала, боится, дескать, идти. И вот, брат ты мой, как проводил, да так и женился… Вначале ничего. Жили и жили. Да. Забеременела она, и давай концерты вытворять. Ляжет на кровать и лежит. Лежит ночь, день и вечер. А знаешь то время - голодно жили. Вот я намотаюсь за день на базаре, приплетусь домой чуть жив. Жили же мы с ней в её комнатке. Платили сто рублей хозяйке. Разденусь потихонечку, загляну в дверь - лежит. Ничего. Сейчас на кухню. Начищу картошки, наварю щей, второе сделаю - всё честь по чести. Разолью по тарелкам и зову её: "Маша, идём поедим".
Поднимается, ведьма, глаза так закатит и чуть живая - к столу. Оплетёт тарелки две - и в постель. Вызывал докторов к ней - ничего, говорят, всё нормально, месяца через три пусть придёт в больницу, может, что и есть у неё… И вот что же ты думаешь? Вот слушай. А служба есть служба. Вызовут ночью в отделение - шапку в охапку и пошёл. И однажды всю ночь пробегал на вокзале под вагонами - вора ловили. А днём опять на работу. Да только уже не могу я, и всё. Пришёл к дежурному, а как раз там начальник записи в журнале изучает. Посмотрел он на меня и говорит: "Иди-ка, Кибиткин, домой, поспи, а то ты совсем плох стал".
Хорошо. Поковылял я. И вот тут-то у меня первый раз заскочило подозрение в голову: захожу я в коридор, а хозяйки нашей мужик, Гаврила Петрович, будто из моей комнаты шасть и к себе за дверь. Ничего. Захожу, раздеваюсь, на диванчик прилёг. Смотрю, моя больная морду воротит к стене, вся так и пышет огнём, будто у печи возилась…. Да как застонет, как замечется по постели. Что такое? А Гаврила Петрович заходит и говорит: "Что, опять началось? Ты, Иван Федорыч, врача бы позвал. Я вон тоже спал после смены, так без тебя случилось, она и разбудила меня".
Я молчу. Прошло минут пять - успокоилась.
Только чуток охает до постанывает: "Ах Ваня горло болит и жар…"
Да-а. В моём положении нельзя это было, но сходил, достал в одном месте самогону и ей с чаем дал, дурень. Проглотила она моё лекарство - и делу конец. А на другой день я их и накрыл. Стучусь в дверь - не открывают. И тихо-тихо так. Думаю: одолеть его не одолею, он мужик здоровущий, но у меня наган. "Открывай, не то стрелять буду!" - кричу в дверь, да в пол и саданул раз.
Баба как взвоет. Слышу, стёкла звенят. Он ахнулся в окно и выскочил. Да-а… Открыла она дверь и со слезами на меня: "Ах, - говорит, - помру я! Вор был! Я спала и не слышала, как он забрался!"
Что поделаешь? Я опять молчу - вор, пусть вор. Осмотрел пожитки - целы. Проходит день, второй. Разыскал я новую комнатку, переехал. Думал, она образумится, ан нет… К нему бегала. Стебанул я её раза два по щекам, и что же? В милицию на меня пожаловалась. Я, мол, то с ней делаю, другое, стрелял и грозил убить. Куда деться? Ушёл от неё в милицейское общежитие - разошлись. А в общежитии большинство ребят - молодняк. Конечно, про мою историю узнали, и как смех найдёт, так ко мне: "Иван Федорыч, расскажи, как тебя чуть не обокрали".
Глупый народ. К тому же что за жизнь для меня в общежитии. Заявлюсь с дежурства, хочется поесть, полежать, газетку спокойно посмотреть, а с молодёжью какой покой? И начал я присматриваться: куда бы махнуть? Тут и слух пошёл, будто на месте Бугорков будет строиться завод и город. Подал на расчёт, и в тот же день рассчитали. Да только начал прощаться, вводят под конвоем здоровенного мужика. Гляжу - Гаврила Петрович. Эге, думаю.
Прихожу на вокзал, взял билет и в буфет чаю выпить пошёл. А там и моя ведьма подсаживается: "Возьми, Ваня, с собой, я ошибку сделала, теперь исправлюсь…" - "Что же ты так скоро, без этого самого, - говорю ей, - успела родить?" - "Нет, - говорит, - ничего нет. Возьми".
А у самой под глазом синяк.
Ну, думаю, шалишь… Тут я в милиции работал, и то ты вон как, а там-то себе Гаврилу не такого отыщешь. Сел на поезд и уехал. А уж после узнал: Гаврила был не муж хозяйки, а брат двоюродный, и давно он с ведьмой знаком был, - краденое прятали в доме. А меня для отвода глаз она и привела. Вот как бывает…
А Надежду уж тут встретил… Видишь ли, приехал я, образования никакого. Только читать да писать могу. Приняли меня рабочим. Тогда тут лес валили, деревню сносили. Проработал я рабочим месяца три. Но хватка-то у меня у-у! Работать так работать. Документы за себя говорят. Поставили бригадиром, а потом и мастером.
Вербованные наши подъезжают. Закипает работа. Электричества ещё не было. Движок стучит, что с него толку? Ночь придёт - темень, грязь кругом. А вашего брата инженеров - раз-два и обчёлся. На весь участок у нас был главный инженер, да инженер Авдеев тоже прорабом работал, и всё.
Вот Вызывает однажды в контору главный, спрашивает: "А что, Кибиткин, умеешь ты чертежи читать да о теодолитом работать?"