- Но в Москве публика…
- И у нас публики хватает. Как соберутся трактористы, косари, доярки, птичницы, садоводы, пчеловоды, комбайнёры, механики, яблоку негде упасть!
- Вы будете здесь заниматься, брать уроки пения…
- Я и там занимаюсь. У нас своя музыкальная школа.
- Да, но здесь театры, кино, культура…
- У нас тоже имеется свой Дом культуры, своя радиостудия, библиотека.
- Вы станете артисткой…
- А зачем мне становиться артисткой?
- Боже мой! Поедете за границу, в дружественные страны…
- А я и так ездила. Была и в Польше и в Чехословакии, гостила и в Венгрии. Делилась там опытом своей работы по выращиванию кукурузы.
- Позвольте, - не находя доводов, растерянно убеждал ее Андрюшкин, - но неужели же вы отрицаете искусство?
- Нет, отчего же? Но я, например, люблю поле, землю, люблю свой труд. И почему вы все хотите, чтобы я непременно переменила свою профессию на другую? Вместо полевода стала бы артисткой? А я хочу их не переменить, а объединить. Я люблю песни. И я всегда пою для друзей и подруг.
- Да, но и нам хочется слушать ваш чудесный голос.
- А хотите слушать, приезжайте к нам в колхоз. Мы там очень часто устраиваем концерты и фестивали и будем рады видеть у себя столичных гостей.
И, попрощавшись, Галина Грушко в сопровождении подруг стала спускаться по лестнице, устланной мягким ковром, к автобусу.
"Выходит, не по той клавиатуре ударил", - грустно подумал Андрюшкин. Автобус тронулся. Андрюшкин рванулся вслед.
- Одумайтесь!.. Жалеть будете…
Он побежал было за автобусом, роняя из портфеля бумаги, но голубая машина быстро удалялась по шоссе туда, где вдалеке сверкали золотые купола выставки.
- Балкон… два окна!.. - кричал Андрюшкин. - Вид на памятник А. С. Пушкина!.. Одумайтесь!..
В ответ ему загорелая женская рука помахала из автобуса цветастым платочком.
Разочарованный Андрюшкин остановился посреди улицы и вытер шляпой вспотевшую лысину.
"Осечка", - с горечью подумалось ему.
С таким удивительным явлением он встречался впервые в жизни.
Три письма
1
"Москва, Арбат, Серебряный переулок.
Здравствуйте, товарищ поэт! В прошлом году вы приезжали в наш городишко, где и выступали. Не знаю, какое впечатление на вас произвёл наш город, лично я с его жизнью не согласен. Скука. Школу я оставил из-за несогласия с учителями. Как переросток. На работу пока не устроился. Чем же, спрашивается, заняться? Я долго думал и решил остановиться на стихах: дело нетрудное и, главное, как я слыхал, за стихи будто неплохо оплачивают - по восьми рублей за строчку. С этим письмом я посылаю вам несколько стихов. Четыре из них вы напечатайте (можно со скидкой - по 7 рублей 50 копеек за строчку), а заодно гонорар возьмите себе. За беспокойство. Мне лично мои стихи очень нравятся. Я читал их в клубе со сцены. Многим также очень понравилось.
Я всегда стараюсь быть одиноким и людей избегаю. Куплю десяток воблы, пойду на берег, в рощу и сижу там себе, мечтаю. Мне понравилось мечтать с дыней. Последнее время я беру их три штуки - как раз до вечера хватает. С сахаром-песком. Мать не понимает поэзии и вчера огрела меня палкой по спине (как она говорит, за сахар).
Но я спокоен, зная, что на таланты во все эпохи было гонение. Меня интересует вопрос: как живут и работают другие поэты и писатели? Как они там подбирают рифмы, и какой образ жизни лучше всего подходит для меня? Некоторые из знакомых, прослушав мои произведения, говорят, что поэт обязательно должен повеситься или погибнуть на дуэли. Я долго размышлял над этим и пришёл к тому убеждению, что если я удавлюсь, то кто-нибудь из них может присвоить себе мои произведения. Лично мне это почему-то не очень нравится.
Заканчивая письмо, я прошу вас поделиться тем опытом, который у вас есть, чтобы я мог выйти на дорогу и заработать себе на костюм. Я хотел бы переехать в Москву, как вы посоветуете?
Не знаю, как лучше подписываться: моя настоящая фамилия Егор Гонобоблев. До свидания!
Пришлите письмо, чтоб на конверте был напечатан штамп редакции. Пусть мать удивится…"
2
Писатель был человек мягкий, добрый. Уезжая на курорт и боясь обидеть молодого автора, он ответил ему деликатным письмом!:
"Стихи ваши для печати, к сожалению, не подходят, но надежды терять не следует. Талант требует большого трудолюбия. Его нужно развивать. Напрасно только вы усвоили неправильный взгляд, что поэзия - лёгкое дело. Талантливому человеку необходимо над собой работать изо дня в день, много читать и видеть, чтобы стать всесторонне образованным. Покупать воблу и удаляться от людей совсем не надо, наоборот, общение с людьми помогает писателю находить новые темы и сюжеты.
На ваш вопрос, какой образ жизни вели другие писатели и какой характер больше подходит для поэта, ответить трудно. Общее у всех - настойчивость в достижении цели и неустанное трудолюбие. Каждый пристально изучал все явления жизни. Возьмите биографию Джека Лондона. Прежде чем стать писателем, он изучил десятки профессий, изъездил много городов и морей. Характеры писателей различны. Чехов, например, любил ловить рыбу, а Бальзак - пить крепкий кофе. Один из французских классиков клал в стол гнилые яблоки: их запах, видимо, возбуждал его и помогал в работе. Говорят, что один писатель опускал ноги в холодную воду, другой - разводил голубей. У каждого были свои причуды. Но это, так сказать, в порядке шутки. А основное - это труд. Упорный, настойчивый, повседневный. А главное, не унывайте. Берите быка за рога! Желаю творческих успехов!.."
3
Спустя месяц, возвратившись с курорта, писатель, весёлый, окрепший и загорелый, стоял у дверей своей московской квартиры. На звонок дверь слегка приоткрылась, и показалась испуганная голова няни.
- Ох ты, боже мой! Наконец-то! А нас тут третий день какой- то ваш знакомый донимает. Совсем одолел. Показывал от вас письмо.
В коридоре на полу валялся старый, разбитый чемодан, перевязанный веревками, удушливо пахло табаком.
- Ушёл в пивную, - испуганно сообщила няня. - Вам записку оставил. Вот она.
Писатель развернул записку и прочитал:
"Дорогой друг, получив ваши советы, я решился немедленно стать поэтом. А именно: на следующий же день после получения вашего письма я шёл по улице и увидел толстого гражданина, подъехавшего на велосипеде к гастрономическому магазину. Пока он покупал там колбасу, я сел на его велосипед и уехал, как Джек Лондон, путешествовать в соседний город, где и продал его за 750 рублей. Классиков изучаю аккуратно: каждое утро опускаю ноги в холодную воду, и хотя от этого у меня постоянный насморк, но я решил бороться и не отступать от цели. Ем постоянно гнилые яблоки и занимаюсь, как Чехов, рыбной ловлей. А также гоняю голубей. Целый месяц веду такой образ жизни. Эта поэтическая жизнь мне очень нравится, буду продолжать и дальше. Вот только не всегда пью кофе, совсем отстал от Бальзака, боюсь, что это может отрицательно отразиться на моём творчестве. Заменяю пивом.
Я выполнил все ваши советы точно и вот теперь приехал в Москву, чтобы зачислиться в поэты. Вас ждут все с нетерпением. А я - в особенности. Моя судьба в ваших руках.
К сему Егор Гонобоблев.
P. S. Я скоро вернусь, побеседуем, браток, творчески, как коллега с коллегой…"
Красная шапочка
Доктор филологических наук Антон Ильич Тюльпанов выехал воскресным вечером в лес прогуляться на лыжах. Повернув по лыжне на просеку, он остановился на прогалинке, картинно освещённой заходящим солнцем, и, опершись на лыжные палки, блаженно закрыл глаза. "Боже, какое наслаждение, - думал Тюльпанов, глубоко втягивая в лёгкие кристально чистый, пахнущий хвоей, свежий морозный воздух, - всё-таки мы, горожане, не умеем по-настоящему пользоваться дарами природы…"
Антон Ильич с удовлетворением прислушался к работе сердца: оно стучало ровно и радостно.
В прошлом году Тюльпанов болел гриппом, и после выздоровления сердце у него стало немного пошаливать. Несмотря на то, что Антон Ильич был причастен к науке, как учёный-филолог, о работе сердца он имел весьма смутное представление: какие-то два желудочка, левый и правый, предсердие, аорта, сердечная мышца, а что, как оно там устроено, он в подробностях не разбирался. Так приблизительно думал он и о работе автомобильного мотора: везёт - и слава богу, а испортится - шофёр разберётся, ему там видней…
Но с тех пор, как стало покалывать в левой стороне груди, Тюльпанов уже невольно стал интересоваться всем тем, что относилось к работе сердца. Однажды в журнале, в отделе "А знаете ли вы?.." он прочитал о том, что человеческое сердце перегоняет за сутки около десяти тысяч литров крови. Десять тонн!.. Десять тонн… такой небольшой моторчик, размером не больше кулака! Эта новость потрясла его… Антон Ильич немедленно поехал в поликлинику.
Старый профессор внимательно выслушал его, расспросил о жизни и написал рецепт.
- Да, батенька, - сказал со вздохом профессор, - здоровье - это государственное имущество. Наше оружие. Его надо и сохранять, как оружие. Вам уже давно перевалило за пятьдесят, пора переменить походку жизни. Надо переключиться на вторую скорость. Меньше излишеств, и больше отдыха и покоя. Размеренный ритм. Вы, между прочим, женаты? - поинтересовался профессор.
- Вдов. А разве это имеет отношение к сердцу?
- Самое прямое. Семейная жизнь спокойнее, тише.
- Ну а всё-таки, как с сердцем? - с тревожным любопытством спросил Антон Ильич. - Объясните мне образно.
- Образно? - Очки профессора сверкнули добрым, понимающим блеском. - Представьте, по улице едет старый, разбитый грузовик…
"Неужели это я?" - быстро подумал Тюльпанов.
- И вот взяли и стукнули по нему изо всей силы кирпичом, - продолжал профессор. - И, представьте, никаких следов! На старом и побитом следов не видно. Возьмём другой случай. С конвейера сходит новая легковая машина. И вот на лакированном её крыле маленькая царапинка. Маленькая, а её видно… Это вы.
Сравнение с легковой машиной несколько успокоило Антона Ильича.
Однако по совету профессора Тюльпанов стал теперь уезжать после работы на дачу, где жила его тётка. Антон Ильич приобрёл лыжи и в первое же воскресенье вышел в лес. Он двигался по проложенной лыжне не торопясь (как советовал профессор), дышал глубоко и размеренно и часто останавливался, озабоченно прислушиваясь к работе сердца.
Антон Ильич стоял на лесной полянке и, подставив лицо солнцу, вспоминал свою молодость, когда он мог бегать на лыжах без устали с утра до вечера. Сердца он тогда совсем не ощущал. По окончании института его быстро втянуло в водоворот жизни, пошли выступления и диспуты, совещания, заседания, проекты и планы, выезды в другие города и за границу - всё так завертелось, что было уже совсем не до спорта. Единственный месяц в году он проводил на море, стараясь купанием и греблей сбить с живота наплывающий жирок. Портилась фигура. Вес беспокоил его; поднимаясь по лестнице, Антон Ильич уже немного задыхался. Стареть ему совсем не хотелось.
В лесу стояла сказочная тишина. Пышные сугробы розового снега лежали задумчиво-спокойно, издалека долетал сюда умиротворённый звон деревенской кладбищенской церкви, изредка скрипнет верхушка сосны, покачиваемой лёгким порывом ветерка, да прогудит фаготом пролетающий мимо леса шумный электропоезд. Давно уже Антон Ильич не ощущал такого величественного и безмятежного покоя.
Неожиданно его чуткое ухо уловило шуршание быстро скользящих лыж. Он раскрыл веки и оглянулся: перед глазами сначала поплыли фиолетовые солнечные круги, потом среди этих призрачных, исчезающих солнц он увидел миловидную девушку в крошечной вишнёвой шапочке и синих узких брючках, выразительно облегающих её крепкие бедра и тоненькую, совсем мальчишечью талию. Подняв удивлённые брови, она с весёлым изумлением разглядывала Антона Ильича, лёгкая, прозрачная тень от ресниц нежно подчеркивала ясную глубину её зовущих глаз цвета наивных незабудок.
"Где мы встречались? Где, где, где?" - мучительно стал вспоминать Антон Ильич и на всякий случай вежливо поклонился полузнакомой незнакомке.
- Антон Ильич! - радостно приветствовала она. - Вот уж никогда бы не узнала!.. А я бегу и вижу чью-то мощную, широкоплечую фигуру. Со спины в лыжном костюме вы мне показались даже каким-то спортсменом-комсомольцем. Лыжный костюм вас удивительно молодит!
"Где же я ее встречал? - продолжал лихорадочно думать Тюльпанов. - И ведь совсем, совсем недавно…"
- Что вы здесь делаете в одиночестве? - лукаво улыбнулась она, поправляя на своих светло-золотистых, припорошённых, сверкающих инеем волосах алую шапочку-крошку. - Не серый ли вы волк, который кого-то поджидает на лесной тропинке?..
- Я Серый волк и жду вас, Красную шапочку, чтобы тут же загрызть, - хриплым баском поддержал шутку Антон Ильич.
- Ой ли! Это в старых сказках волки загрызали маленьких девочек. Теперь девочки поумнели… А ну, догоняйте! - озорно крикнула она и, оттолкнувшись палками, лихо помчалась вниз по просеке, рассыпая за собой серебристую пыль.
Чья бы душа тут не дрогнула! И Антон Ильич, вспомнив свою студенческую молодость, рванулся с места и бросился по узкой лыжне вслед за девушкой. Он догнал её только на повороте к берёзовой роще. Сердце гулко стучало в груди.
- А вы, оказывается, отлично бегаете на лыжах!
- В молодости баловался, - польщённо потупился Тюльпанов, и, делая вид, что собирается вытереть платком нос, несколько раз незаметно черпнул и выдохнул раскрытым ртом воздух. "Но откуда же я её знаю? - мучительно вспоминал он. - Склероз. Стареть начал. Память ни к чёрту".
- У вас и сейчас юношеский цвет лица, - сказала она с улыбкой и, оглядев его внимательным, оценивающим взглядом, неожиданно спросила: - А, между прочим, сколько вам на самом деле лет?.. Что-нибудь около сорока, я не ошибаюсь?
- Вы угадали, - невинно солгал Антон Ильич: ему так хотелось сейчас быть молодым и красивым. - А ведь, правда, как удивительно прелестна эта берёзовая роща! - показал он бамбуковой палкой в сторону рощи, стараясь оттянуть время и продлить минуту отдыха.
- Это пока цветики, - безжалостно махнула она своей узорчатой рукавичкой, - а ягодки будут там, впереди! Там, в лесу, такие пейзажи - от восторга в обморок упадёте! - И, не ожидая ответа, она стремительно помчалась по уходящей в лес голубой лыжне.
"Цветики… Ягодки!" - вдруг вспомнил Антон Ильич, хлопнув себя по лбу. - Ксана Константиновна! Это же её любимая поговорка. Боже, позабыл!.." Не прошло ещё и полугода, как она похоронила своего мужа, полковника в отставке. Полковника хватил инфаркт. После женитьбы они поехали на машине в свадебное путешествие к Черному морю. Там, на пляже, Антон Ильич и познакомился с ними. Полковник молодился, сам водил машину, держался настоящим тореадором. Она заставила его выучиться бальным танцам: муж старался не отставать и во всём соответствовать своей молодой жене. Жизнь их летела весело и беззаботно. И вдруг инфаркт… Ни с того, ни с сего… Боже, как он мог забыть её, такую весёлую и всегда жизнерадостную, неутомимую на разные выдумки, очаровательную Ксану Константиновну!
Тюльпанов изо всех сил налегал на палки; сердце в груди колотилось, но, обуреваемый спортивным азартом, он уже не обращал на сердце никакого внимания. "Отдышусь. Не впервой!"
Вторую остановку они сделали на опушке березовой рощи. Антон Ильич дышал тяжело; сняв шапку, он делал вид, что вытирает платком разгорячённый лоб, а на самом деле, округлив по-рыбьи рот, со свистом выдыхал воздух прямо в шапку. Говорить ему было трудно.
- А вы молодец, - похвалила его Ксана Константиновна, - у вас такая мощная, импозантная фигура! Любопытно, сколько вы весите?
- Сто, - с глубоким выдохом прогудел в шапку Антон Ильич, несколько поубавив свой вес.
- Сто килограммов! Мужчина-центнер! Это же мечта всякой понимающей женщины… Скажите, а вы ещё не женились?
- Засиделся парень в девках, - сострил Антон Ильич, понемногу приходя в себя. Пот в три ручья лил с его лица. Спина была совсем мокрой. - Пора бы уж и замуж…
- Ой, уже шестой час! - забеспокоилась вдруг Ксана Константиновна, взглядывая на часики.
Последний километр вдоль опушки они пробежали без остановки: Ксана Константиновна опаздывала в город. "Как, однако, свежа и привлекательна юность! - думал Антон Ильич, из последних сил передвигая лыжи отяжелевшими ногами и дыша, как загнанная лошадь; он стремился догнать убегавшую фигурку с округлыми бедрами, туго обтянутыми узкими синими штанами. - Хороша, чёрт задери, действительно настоящая ягодка!"
Машина ожидала Ксану Константиновну совсем недалеко от дачи Антона Ильича. Она уже успела снять лыжи, шофёр пристраивал их к крылу машины. Попросив Антона Ильича подержать её шубку, Ксана Константиновна, присев на ступеньку машины, стала переобуваться, показывая ему свою крепкую, стройную ножку. Антон Ильич успел два раза незаметно обтереть своё вспотевшее лицо её прохладной меховой шубкой.
- Экзамен на жениха вы выдержали блестяще! - улыбнулась она ему снизу, взмахивая ресницами.
Тюльпанов ничего не ответил, а, изловчившись, ещё раз вытер её шубкой своё потное лицо. Сердце стучало неистово, вразлад, будто хотело вырваться наружу.
- Скажите, а чья это такая очаровательная дачка? - поинтересовалась Ксана Константиновна, протягивая назад свои руки в рукава шубки.
- Эта? - с одышкой ответил Антон Ильич. - Это моя…
- Чудесная дачка. С большим вкусом, - похвалила Ксана Константиновна. - Всё просто и элегантно. И без всяких излишеств… Я бы, пожалуй, её несколько переделала, - деловито добавила она. - Но это ведь не к спеху… Скажите, вы каждый день бегаете на лыжах?
Она обожгла Антона Ильича таким взглядом своих нежно-голубых незабудок, что он тут же признался, что действительно каждый день после работы прогуливается на лыжах по лесу.
- У меня как раз свободны вечера, - обещающе улыбнулась на прощание она, дружески протягивая ему руку. - И если вы не против сопровождать одинокую девушку…
- С превеликим удовольствием! - Антон Ильич галантно поцеловал протянутую ручку.
- Ну, значит, как поётся в песенке: на том же месте в тот же час?
Дверца захлопнулась, и машина, весело сигналя, выехала на шоссе.
Антон Ильич едва дополз домой. Надев пижаму, он тут же повалился на диван. Ноги стонали, спина ныла, но где-то в груди неутомимо звенела музыка счастья. "Нет, подумайте, - тихо улыбался он, - со спины я ещё похож на спортсмена-комсомольца! Неужели похож?.. А как же завтра? - тревожно пронеслось в его голове. - Может, не пойти, отказаться?.. Подумает, струсил, стареть начал?.. Напросился, а сам в кусты… Неудобно. Эх, была не была, - махнул на всё Антон Ильич, - утро вечера мудренее. Пойду!" - решил он напоследок, засыпая, и перед его затуманенным взором вновь возникла стройная фигурка Красной шапочки, увлекающая его в фиолетовую глубину густого леса, откуда доносился нежный, умиротворённый звон далёкого колокола. Антон Ильич всё силился и никак не мог вспомнить, где и когда он уже слышал этот удивительно знакомый ему печальный звон… Он был охвачен тревожным чувством ожидания счастья. "Пойду".
Лишь бедное его сердце гулко и протестующе выстукивало в груди: не надо, не надо, не надо, не надо…