Тамара быстро познакомилась с новой квартиранткой. Не прошло и часу, как она рассказала ей о своей жизни: мать с младшим братом в колхозе под Смоленском, сестра здесь, в Москве. На завод Тамара поступила с надеждой, что тут скореё, чем где-либо, можно получить комнату. В цех она не пошла: там ей показалось трудно.
- Работаю покуда в конторе, а потом посмотрю, - закончила Тамара.
Варя принялась уговаривать её перейти на станок - вместе бы работали.
- Ну нет, подожду, - отнекивалась Тамара. - Дай присмотреться.
Видя девушек часто вместе в цехе, их привыкли очи- тать подругами.
Вскоре, по совету комсомольской организации, Варя пошла учиться в ремесленное училище при заводе. "Это, мама, первая ступень по пути к высокому званию инженера", - написала Варя матери, не сомневаясь, что мать одобрит её поступок.
Тамара была другого мнения об учебе.
- Два года! Очень-то надо! - с презрением говорила она. - Я поучусь на курсах и догоню тебя.
- А я хочу учиться серьезно, - возражала ВаряГ
Тамара, как и обещала, окончила краткосрочные курсы наладчиков и перешла работать на станок.
Однажды в выходной они все слушали по заводскому радио выступление девушки-комсомолки из соседнего цеха. "Моя личная пятилетка" назывался её доклад.
Тамара слушала выступление, лежа на кровати положив руки под голову.
Подумать только, сказала она, обращаясь к Варе с Симой, - теперь этой девчонке не жизнь, а масленица: авторитет обеспечен, все па работе к её услугам, деньги лопатой гребет…
Почему ты так думаешь? - спросила в недоумении Варя. - А по-моему, ей сейчас нелегко, ведь такая ответственность, весь завод следит…
- Так и не так, - снисходительно улыбаясь, возразила Тамара, - Соображай: ведь она от целого коллектива выступала! Хотят не хотят, а помогать придется.
Сима, приподняв с подушки свою белокурую кудлатую голову, даже свистнула.
- Крепкую платформу подвела! С кем ты толкуешь, Варя? Разве не видишь - она о сладком пироге печется!
На следующий день, в обеденный перерыв, Тамара, ничего не объяснив подругам, бегала в комитет комсомола и к начальнику цеха.
"О чем она хлопочет?"- недоумевала Варя.
В конце смены Тамара опять ушла куда-то и заявилась в общежитие лишь под вечер. Не раздеваясь, она опустилась на табуретку и оглядела комнату. Она посмотрела на свою постель, которая ничем не отличалась от других: то же казенное серое одеяло, подушка блином-
- В первую получку - плюшевое одеяло, это раз, - проговорила она, загибая указательный палец, - во вторую…
Варя перебила её:
- Откуда ты сегодня такая?
- Ах да, поздравь меня, Варюша: я получила разрешение на создание бригады, а Лева Белочкин уже выделил станки, те, что за колоннами, знаешь?
- Бригаду? Тебе? - вырвалось у Вари. "Вот почему Комова сегодня так разбегалась", - догадалась она.
- А что, думаешь, не справлюсь?
- Я не о том. Справишься, конечно, станки за колоннами рассчитаны на изготовление несложного типа колец, на них обычно работают одни ремесленники, - в простоте душевной сказала Варя.
- Ну, знаешь, - заносчиво произнесла Тамара, - труд везде - труд. Священный в нашей Советской стране! Не хочешь - твое дело, а я наметила тебя в бригаду, ну и Симку, раз живем вместе, и Мусю Цветаеву. Подумай… Нет, ты странная, - сердито выговорила Тамара, натирая на ночь лицо кремом. - "Простой тип, ремесленники работают!" Ремесленники - квалифицированные рабочие! Да что я тебя уговариваю: сама училась, знаешь В ТНБ сказали, расценки на эти кольца те же…
Варя слушала Тамару, невольно хмурясь. "Станки обычные, каких много в цехе, но не в станках в конце концов дело. А вот не нравятся мне её разговоры, - думала Варя. - Плюшевое одеяло, наряды… О том ли сейчас мечтать. Как работать будем, вот важно… Что ж, посмотрю, уйти никогда не поздно", - решила она.
Потом, когда их бригаду ставили в пример и хвалили, Варе было неприятно, словно она участвовала в каком-то обмане. Но с Тамарой теперь было трудно говорить об этом.
- Чего ты чочешь? Руководить бригадой? - сердилась она. - Разве у нас мало поковки и резцов, и это. когда у других перебои? Или плохо зарабатываете?
- Не учишься ты, Тамара, вот что плохо. Переведут на другой тип колец, и тебе не справиться с наладкой…
- Не каркай, ворона! - сказала раздраженно Тамара, но тут же, спохватившись, просила - Да разве я против, Варенька? Давай организуй, будем учиться. С той недели и начнем. Ну, целуй меня в щеку - и мир!
Мир водворился, а жизнь в бригаде по-прежнему шла самотеком. Приход в цех ремесленников на практику положил конец всему этому мнимому благополучию. Тамаре пришлось уйти со своих обжитых станков на другие, где, кроме известных ей резцов, к которым она уже применилась, был чистовой, фасочный, наносящий на стенку кольца окончательный блестящий ободок.
Тамара, как и ожидала Варя, не справлялась с этим новым резцом. Фаски на кольцах получались уродливые: то чересчур большие, то маленькие. Это, правда, не было еще окончательным браком, но кольцо приходилось перетачивать заново - лишняя работа Варя дивилась в душе: "До чего же неспособная эта Тамара пора бы научиться ставить резец!.."
Обычно, испортив несколько колец, Тамара с независимым видом подходила к ней:
- Ах проклятущий резец. Поди, дорогая, утихомирь его!
Варя, работая станочником, не всегда быстро могла откликаться на зов бригадира: в результате станки простаивали, а сменщику Коле Субботину, с которым они соревновались, сдавали их разлаженными.
- Ничего, на то он и влюбленный, все стерпит! - не стеснялась хвастаться Тамара, правда лишь в кругу тех, кто восхищался её деловыми качествами.
И Коля действительно все терпел.
В понедельник, после работы, Варя преднамеренно задержалась дольше всех в раздевалке, а затем спустилась в цех к станкам Субботина, стараясь остаться незамеченной. Но Коле сейчас было не до неё и не до кого бы то либо. Сердито-сосредоточенный, весь перепачканный в тавоте, он возился у первой пары. Прошло всего сорок пять минут дневной смены, а у него уже вышли из строя все резцы. - Варя определила это сразу, как только подошла ближе. Четыре других станка могли тоже каждую секунду выйти из строя, судя по размерам колец, которые с особой тщательностью проверяла на приборе контролер.
- Ну и ну!.. - ужаснулась Варя, решив бежать наверх за спецовкой, чтобы помочь Коле в наладке, хотя вся кипела негодованием.
- Ты что тут делаешь, почему домой не ушла? - спросил, увидев Варю, Волков. - И сердитая какая…
- Рассердиться… на дружка твоего. Советую полюбоваться, как он нам план заваливает.
- А ну, пошли! - отрывисто произнес Волков, вероятно догадываясь, что имеёт в виду Варя.
- Здравствуй, Николай. Со станками никак запарился, помочь? - проговорил Толя, незаметно подмигивая Варе - Ай-я-яй, вот не ожидал!..
Субботин вздрогнул, выпрямился и, не глядя в глаза другу, сказал невнятно:
- Да вот, копаюсь… Ничего, справлюсь как-нибудь.
- Ведь не впервой так, Варенька, заговорила, подступая, пожилая, полная станочница в клеёнчатом черном фартуке. - Тамарка совсем задурила парню голову, полсмены налаживает после неё. А работать когда? Нет, не по совести поступает Комова, а Николай зря спускает ей.
- Замолчи, прошу! Комова тут ни при чем… И вообще это мое личное дело! - раздраженно прикрикнул на станочницу Субботин.
Варя от удивления, не удержавшись, покачала головой:
- Ничего себе - личное дело!.. Коля, да ты что?.
Субботин перебил её:
- Ребята, честное комсомольское, разобьюсь, а норму дам, несмотря на задержку! - сказал он с жаром. - Не верите?
- Верим, ты наладчик хороший, - отозвался Волков. - Только не маловато ли одной нормы, вот что мы думаем… Правильно я говорю, Варя?
Коля мучительно, до слез, покраснел, и Варе вдруг стало стыдно за него: до чего довел себя человек! Но и Тамарку она ни за что теперь не оставит в покое.
Назавтра Варя сказала Комовой:
- Вот что, Тамара, на днях я решила идти в коми-' тет комсомола… и пойду! Опять Коле Субботину станки сдали разлаженными. Так нельзя, необходимо предпринять что-то…
- Ни я, ни ты никуда не пойдем, - нахмурясь, приговорила Тамара. - Подруга, тоже!
- Я пойду, я не могу не идти, - убежденно возразила Варя.
- А я говорю, не пойдешь! - перебила её Тамара. - Совесть у тебя нечиста. Не можешь простить мне Белочкина. Я все открою!
- Белочкина? Ну, это ты брось! - воскликнула Варя. - Неправда это, ты знаешь!
Они стояли внизу в коридоре, разделяющим завод надвое. Здесь было сумрачно, а в раскрытые ворога, продуваемые сквозняком, то и дело проезжали грузовики. Варе на минуту показалось, что она заблудилась где-то в незнакомом переулке, и ей стало не по себе. Тамара, заметив на её лице испуг, торжествующе сказала:
- Давай-ка, девочка, на мировую, чем выносить сор из избы…
Варя оттолкнула руку Тамары, повернулась и, забыв что она в одной спецовке, пошла по коридору к выходу!
"Кого подругой называла? - лихорадочно думала Варя. - Как же, бригадир стахановской комсомольской бригады, прославленная Тамара Комова! С одним резцом справиться не может… А теперь командует, грозит, лишь бы у сладкого пирога быть, как говорит Сима. В комитет комсомола надо идти немедленно, а то еще, чего доброго, Комова подумает, что я испугалась".
Варя представила себе внимательные, умные глаза Бориса Шарова, и у неё мурашки заходили по спине. "Скажу все начистоту: предпочитала, Борис, худой мир доброй ссоре, мечтала даже перевоспитать её…"
В коридорах было уже пусто, отработавшая смена ушла, и только уборщицы, посыпав пол мокрыми опилками, шли со швабрами в ряд, как на сенокосе. Шарова не оказалось в комитете комсомола.
"Ну, значит, не судьба сегодня", - решила с облегчением Варя и вместо того, чтобы в свободный от учебы вечер зайти в читальню позаниматься, пошла домой, очень расстроенная объяснением с Комовой. Она ждала от неё всего: упреков, возражений, но не такого бесстыдства.
В комнате было не топлено и не прибрано. Сима Кулакова как пришла с работы в пальто и сапогах, так и завалилась на чровать читать какой-то растрепанный, без начала и конца роман.
- А, это ты, - буркнула она Варе, не отрываясь от книги.
Варя заметила, что и руки у Симы были в перчатках.
- Подай-ка закурить, - показала Сима на пачку "Бокса" на столе. Варя покорно и молча подала. Сима метнула на неё полный любопытства взгляд: "Что такое, какой-нибудь новый подход?"- спросили её глаза.
Варя обычно стыдила Симу за курение, прятала от неё папиросы. Сима хвастливо оправдывалась, что она в прошлом, когда отец был на фронте, а мать умерла, почти беспризорничала и что с неё многого спрашивать нельзя. "Наверно, из детдомов бегала, ужиться ни с кем не могла, - часто упрекала её Варя. Нашла чем похвастаться!"
- Что случилось? - спросила, не выдержав, Симч, откладывая книгу. - Уж не с мамой ли что? Письмо получила?
- Нет, - сказала Варя, сидя на кровати в унылой позе, тоже не раздеваясь.
"Вот ведь, оказывается, и друга настоящего у меня нет, поговорить не с кем, - думала Варя. - С Симой - не поймет, пожалуй, хотя и не любит Тамару. Несерьёзная, танцы одни на уме. Читает вечно ерунду и где достает только? Прошу: брось курить, так нет!.."
Сима вскочила с кровати, оттолкнула с грохотом ногой табуретку в угол и несколько раз обежала вокруг стола, надеясь погреться.
- Лентяйка Тамарка, никогда печки не топила, её ведь очередь. Варя, перестань глядеть на меня такими глазами, слышишь? - крикнула она. - Обидел тебя кто, что ли? Да скажи же! Я за дочь Марьи Николаевны и подраться могу…
"Вот у неё весь разговор; подраться", - с укором подумала Варя.
- Нет, ничего. Я просто не совсем здорова.
- Тогда ложись, - приказала Сима и, навалив на Варю всю одежду с вешалки, чертыхаясь, побежала в сарай за дровами.
Тамара пришла поздно. Сима, думая, что Варя спит, остерегалась говорить громко, только шипела на неё. Варя с чувством неприязни незаметно из-под одеяла наблюдала за Комовой, как она медленно раздевалась, долго причесывалась перед своим овальным зеркалом с ручкой. Затем, сняв замок с тумбочки, села есть.
Сима, завивая на ночь бумажками свои слегка намоченные волосы, покосилась на Тамару и громким шепотом заметила:
- И эту вонючую рыбу запираешь? Ах ты, жадина…
Крепкая на сон Сима быстро уснула, а Тамара, подойдя к Вариной постели, тронула девушку за плечо:
- Ты не спишь? Поговорить надо. В последней раз, - добавила она, придвигая стул и усаживаясь.
- Я думаю, нам говорить не о чем, - отозвалась Варя.
- Варенька, ты не сердись, - заискивающе сказала Тамара - Я погорячилась давеча в цехе. Ну, извини меня.
Все-таки мы с тобой дружили и дружить будем что нам мешает?
- Нет, Тамара, дружбы у нас с тобой не получилось и не получится, возразила Варя, в волнении приподнимаясь с подушки. - Мы по-разному понимаем дружбу. По-твоему, если дружишь - значит, сор из избы не выноси, так ты говоришь? По-комсомольски это? Нет, так комсомольцы не поступают. Они правды не боятся, а ты боишься!
- Значит, пойдешь на меня ябедничать Борису Шарову? грубо спросила Тамара. - Смотри покаешься!
"Ну, вот и все, завтра же попрошусь в другую бригаду, - размышляла Варя. - Хорошо бы все же с Симой в другое общежитие переселиться. Видеть Тамарку не могу!"
А Тамара взяла бумагу, чернила, села за стол писать что-то. Ноздри её вздернутого носа раздувались, щеки алели пятнами, перо так и скрипело по бумаге, разбрызгивая чернила.
"Заявление, наверное, пишет на меня, вперед забежать хочет, жалуется, - предположила Варя. - Ну и пусть: Москва слезам не верит!"
Глава 3
Коля Субботин посторонним глазам казался слишком уступчивым, мягким по характеру. Но таким он был только в мелочах. В вопросах же серьезных, принципиальных, как говорил он, Коля никому не уступал. За го и к себе был предельно строг. Встававший перед ним, как живой, образ Чернышевского, биографию и труды которого Коля с жадностью читал, словно убеждал его в том, что можно от природы быть мягким, застенчивым, угловатым человеком и вместе с тем настоящим революционером. И Коля, не сознаваясь себе в этом, вынашивал в душе пленительный образ человека, на которого старался походить и в большом и в малом.
Звонок Бориса Шарова с просьбой зайти к нему в комитет комсомола по поводу заявления Комовой (а о чем заявление, он не сказал) встревожил Колю. Он терялся в догадках, о чем могла писать Комова и почему она ему, комсоргу цеха, ничего не сказала, а сразу пошла в комитет?
Утро было солнечное, тихое. В сквере сметенные в кучу опавшие листья с лип издавали чуть уловимый аромат грибов. Потянуло за город, на дачу, побродить по лесу, попрощаться с осенью. Это можно будет сделать сейчас, пока из-за ушибленного ключом пальца он пользуется больничным листом; позднеё едва ли вырвешься из жесткого, поделенного между заводом и вечерней школой распорядка времени, которым он ограничил себя с последнего безалаберно прошедшего выходного дня.
Борис Шаров увидел Колю из окна и встал ему навстречу: плечистый, стройный, с юношески тонкой-фигурой. На худощавом лице его умно и приветливо светились пепельно-серые глаза.
- Раздевайся и садись, - пригласил он Субботина. Был один из тех ранних утренних часов, когда в комитет еще не заходили посетители; стулья симметрично расставлены по стенам, угол ковра на полу не сбит, и в ракушке-пепельнице ни одного окурка.
- Ну, как палец? - спросил Борис, подходя к столу и вынимая из папки какую-то бумагу. - Слушай, Николай, ты хорошо знаешь Комову? Хотя… ты ведь ухаживаешь за ней - значит, знаешь. - И он подал Субботину Тамарино заявление.
Коля вспыхнул и молча взял из рук Бориса бумагу,
"… Варя и Лева Белочкин… Нет, я не верю, что Варя могла увлечься им. И таким тоном написано…" - думал он читая, и рыжеватые брови его все болеё и болеё сходились над переносьем.
Борис следил за Субботиным. Он понимал его состояние, потому что сам, читая это заявление, был неприятно поражен. Судя по всему, Тамара оказалась орешком, который предстояло раскусить. Шаров восстанавливал в памяти свои встречи с Комовой. Она да правах бригадира часто выступала на собраниях, на заседаниях комитета, выступала стандартно, неинтересно, хотя в общем и правильно. Борис должен был признаться себе, что всегда питал против неё какое-то смутное предубеждение. А вот Коле она нравится! Но сейчас положение комсорга обязывало его быть совершенно беспристрастным.
Субботин прочитал и положил заявление на стол, посмотрел прямо в глаза Борису. Коля догадывался, что мог думать о нем Шаров. Ни это не смутило его - был занят мыслями о другом, болеё значительном для него теперь: знает ли он по-настоящему автора такого сочинения, как сразу спросил его секретарь? Нет но жалуй, не знает, а надо бы знать!..
- Вот и узнай, - пожимая на прощанье руку наказал Шаров.
Из комитета Коля не шел, а почти бежал. Ему но терпелось поскореё увидеть Тамару, даже не поговорить с ней, а просто увидеть. Как она могла, как поднялась у неё рука написать такое заявление?!
В огромном автоматно-токарном цехе с двойным светом было очень солнечно, будто весь воздух между ровными рядами станков пронизан мельчайшими золотыми искорками. Солнце играло на шпинделях, на остриях резцов, на готовых кольцах.
Пройдя на участок токарных полуавтоматов, Коля узнал там, что Варя Жданова не была в ночной смене, заболела, и что мастер вместо неё дал Комовой замену- Васю Короткого, белобрысого… с челкой, паренька очень старательного и тихого.
Комову Коли заметил издали: по всем признакам, станки у неё не работали или работали плохо. Значит, и другому сменщику, как и ему, она сдает станки разлаженными. Он подходил к ней несколько неловко, потому что видел, что она его заметила и смотрит в его сторону. Коля постарался принять свой обычный вид, но что-то должно быть было в его лице, что заставило Тамару настороженно взглянуть на него.
- Из комитета? - выведывающе спросила она, поспешно шагнув к нему навстречу от станков. Ей хотелось скрыть от него, как они плохо работают.
- Да, мне надо говорить с тобой, Тамара. Разговор неприятный, ты догадываешься, наверно… - слегка заикаясь, с трудом выговорил Субботин. - О твоем заявлении. После работы сможешь?
Она стояла перед ним, потупив голову, в сиреневой косынке, с выставленными из-под неё кудрями. Черный жакет-спецовка с белым воротничком был сшит в таляю и хорошо облегал высокую грудь, а узкая юбка из толстой материи ловко сидела на ней, довершая рабочим костюм. Как всегда, Тамара показалась Субботину очень привлекательной, и он с привычным чувством неразделенной любви залюбовался ею, забыв на мгновение, зачем пришел сюда. Но вот Тамара подняла голову и посмотрела на Колю укоризненно, не мигая, чуть прищурясь, точно хотела смутить его, и, вдруг поняв, что не удастся, - Коля выдержал этот, без тени чувств к нему, холодный взгляд зеленоватых глаз, - ласково, поспешно заговорила о том, как трудно жить человеку без друзей, без товарищеской помощи и без той всепрощающей любви, когда любят не рассуждая, преданно.