Вечером, в субботу, уплетая ужин, Валда старалась не видеть суровой настороженности глаз тети Дайны и подрагивание худых, жилистых рук, когда она несла тарелку со свежей рыбой.
Какое это имело значение теперь! Тетя или родители Родиона - они не имели права ограждать ее. Родная, данная ему на всю жизнь Валда - это ясно и не подлежит обсуждению. И ничего не изменится оттого, что он поговорит с тетей об их отношениях с Валдой не сегодня, а перед самым отъездом.
Он глотал бескосточную рыбу, пялясь на Валдины руки и шею, когда раздался стук шагов по лестнице и через мгновение, как с луны, в комнату ввалились Олег с Валей.
Это было непостижимо, как всё в те дни. Чтобы Белесый летел на самолете из-за каких-то двух дней в Риге на первенство Союза! Да, видно, будущая звезда перекантовала что-то в этой неподвижной конструкции.
- Уступаю свой пай в "Крокодиле" за две чашки чаю, - пробасил Олег, ставя на пол лакированный чемоданчик Валентины.
- Кофе, - поправила та.
- Ну, пусть кофе, - улыбнулся он.
Боже, как Родион обрадовался им! Он разглядывал синюю в полоску безрукавку Олега, плотно прилегавшую к груди и плечам, чесучовые брюки. Все это чертовски шло к его вытравленным волосам и природному загару. А рядом отполированная до блеска Валентина, как будто она свалилась сюда не с самолета, а с конкурса Мисс Прибалтика 196... года. Даже тетя Дайна не сводила глаз с этой будущей актрисы, у которой так вольно лежали волосы двух оттенков - пепельного и рыжего, с коралловых серег, перекликавшихся с ее карими глазами, с мальчишеского профиля, словно выпиленного с деревянного Буратино. Ситцевый костюм и тот сидел на ней с шиком.
Тетя Дайна кивала в такт щебету Вали и довольному баску Олега, она улыбалась.
На столе появились лепешки, запахло поджаренной коркой, уютом и гостеприимством, как будто подоспели "настоящие" гости.
- Олег Петрович с дамой останутся у нас, - сказала тетя, когда на столе появилась бутылка "Рижского бальзама". Олег не возразил. И вскоре за столом установилась бездумная атмосфера оживления, восклицаний, вопросов. Произносились какие-то тосты, рассказывались смешные байки, и только Валда была молчалива, как будто приезд гостей не радовал ее.
Поздно вечером они снова гуляли вдоль берега, и их ноги бархатно тонули в песке, а море чуть шелестело сбоку.
Обняв ее плечи, Родион притих, сердце его разрывалось от счастья, муки, любви ко всему живому. Потом в темноте они потеряли из виду тех двоих, и только слышен был, то отдаляясь, то возникая, колокольчиковый голос Валентины. Потом они нашли друг друга и закатились в ресторан к "Семи сестрам", где танцевали до упаду под слаженный ритм отличного джаза. Потом они снова ушли на море. И так бродили всю ночь, влюбленные, пьяные, всесильные.
Мало дней таких выпадает человеку. И Родиону тоже выпало не много.
...Гонки начинались в двенадцать, а Саша выступал после первого перерыва, в три часа дня.
Родион высадил Валду, Олега и Валю у входа, а сам поехал искать, где бы припарковаться. Народ валил густой массой по боковым дорожкам, газонам, оцепленным милицией, из переулков, улиц и прямо по шоссе. Люди шли компаниями, семьями, в одиночку и парами, с рюкзаками, сумками, набитыми едой, как едут на пикник в лес или на целый пляжный день.
С трудом втиснув "Крокодила" между двумя такси - "Волгами", Родион шел вдоль рядов автомобилей, с удивлением отмечая иногородние номера: московские, горьковские, ленинградские и с десяток тбилисских. Четверка ребят впереди него оживленно обсуждала утренние результаты.
- Хороший парень, - рассуждал совсем молоденький в косоворотке алого цвета, - а не подфартило. Если б не резина, он первым пришел. Как пить дать. Жаль, ты утро пропустил. Были острые моменты. Все же что ни говори, а гонки во многом дело случая...
- Чистая лотерея... - заметил другой, с шеей, дочерна прокалившейся на солнце.
- Полминуты всего-то уходит на смену резины, а эти полминуты все и решили. Теперь не видать Черепицкому золота. А ведь он верняком на золото шел. - Парень с досадой поддел какой-то камешек носком и отшвырнул далеко в сторону.
"Футболист или хоккеист, - подумал Родион. - И знает, конечно, всех участников наперечет".
- А что с тем случилось, с Беляускасом? - спросил второй. - Серьезно?
- Могло быть хуже. Дважды машина перевернулась.
- Подумаешь, перевернулась...
- Да это ж формула, соображаешь? Гонщик незащищенный. Один шлем башку страхует.
- Уж это точно, - поддакнули остальные. - Хорошо отделался.
- Три ребра, - прикинул рассказчик. - Перелом ключицы и машина с правого бока всмятку. Вот у Гунара в прошлом году действительно чудо. Машина вся скрюченная, хоть на металлолом сдавай, а он из машины вывалился целехонький, пролетел меж деревьев, упал на травку и хоть бы хны. Ни одного перелома. Уж не знаю, какая гадалка ему ворожила.
Родион в толпе поискал глазами Олега и сразу увидел его белесую голову, резко выделявшуюся среди темных, загорелых людей. Все трое стояли около билетера. С боем выхватив программу из рук продавца, они двинулись вдоль шоссе.
Зрители, как муравьи, облепили крученую ограду. Родион поволок своих к повороту. Здесь, на возвышенности, могучие сосны отбрасывали густую тень.
- Быстрее, - обернулся он. - Захватят территорию.
Они трусцой побежали по шоссе. С ревом развернувшись вдалеке, к ним навстречу шла красная машина. На солнце блеснуло "60".
- Сашка! - завопил Родион и бросился наперерез. Но Сашка уже притормозил.
Он шел, как всегда, чуть вразвалочку, будто с ленцой, и снова Родион поразился его самообладанию: на лице Саши ничего не отразилось - ни радости, ни удивления. Как будто каждый день бывает первенство СССР и специально к нему прикатывают из Москвы друзья. "Ну и что? - говорил его вид. - Нормально. Не прыгать же из-за этого до потолка?"
Саша был в тренировочном костюме, и сквозь облегающий трикотаж видно было, что он начинает слегка полнеть.
- Отвез ленинградских приятелей в конец трассы, - сказал он, - там уже все полно. За поворотом, где вон те сосны, еще есть места. Самый крутой вираж трассы, - пояснил он, - "аппендикс", кульминация событий.
Они перезнакомились и пошли за Сашей.
- Вон туда проберитесь, - остановился он.
- Ну пока... - протянул Родион руку и ощутил влажность Сашиной ладони. Действительно, тот был болен. Его лихорадило, мутные, с поволокой глаза выдавали температуру.
- Вот это да! - отреагировала Валентина, когда Сашина машина скрылась за оградой. - Жизнь отдашь! - Она тряхнула стриженой головой, и снова Родион подумал, что в ней сидит Буратино.
- Сколько длится гонка? - спросил Родион.
- Говорят, два часа. Кто больше кругов пройдет, - задумчиво протянул Олег. - Как он высидит два часа за рулем? Не представляю, у него небось пульс сто сорок.
Он легко перепрыгнул через ограду и, взобравшись на холм, подал обе руки женщинам.
- Странный парень, - заметил Родион. - То мне кажется - золото девяносто шестой пробы, идеальный партнер во всем, а то...
- Что "то"? - спросила Валда.
- А то в лице его что-то вроде жлобское.
- Вот как? - удивилась она. - Не заметила.
Они шли по холму, густо покрытому травой и лесными желтыми цветами, рой мотыльков кружился у ног, в небе не утихал гомон жаворонков. Вдруг в этом гомоне затарахтел репродуктор и откуда-то с небосвода грянуло: "Проба... проба... так? хорошо?" Потом тарахтение прекратилось, и из микрофона зазвучали голоса певцов местного битансамбля.
Они устроились в самом конце аппендикса, под сосной, как советовал Саша, и действительно - от старта до поворота отрезок шоссе был виден им целиком, и лишь маленький участок, пролегавший в густом лесу за крутым виражом, оказывался вне их поля зрения. Ах, как же празднично, как красиво было все вокруг!
В светящемся прозрачном воздухе золотились верхушки сосен, сливаясь в дальней точке дороги с горизонтом, внизу чуть дымилась гладко отполированная для гонки трасса, нестерпимо пахло хвоей, грибами. Родиона затопила немыслимая нежность ко всему окружающему, к ребятам, он благодарил судьбу, что они встретились и сошлись в этом мире, а могли бы разминуться.
...На обложке программы была нарисована "Формула". Торчащая голова гонщика в шлеме, на брюхе "Формулы" выписана семерка.
Сверху крупным шрифтом разъяснялось:
ЧЕМПИОНАТ СССР
ЛИЧНО-КОМАНДНЫЙ ЧЕМПИОНАТ 196... ГОДА
ПО ШОССЕИНО-КОЛЬЦЕВЫМ АВТОМОБИЛЬНЫМ ГОНКАМ
Рига, трасса "Бикерниеки", 7, 8 августа 196... года.
- Послушай, - дотронулась до его руки Валда, - как они поют.
Он вслушался. Рядом, совсем близко, пела компания ребят Окуджаву.
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаяние,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
Последний, случайный...
...Прошло минут пятнадцать, и гонка вошла в привычный ритм: надежд, азарта, разочарований.
Машины гурьбой вылетали на аппендикс, притормаживая, будто оглушенные ревом мотора, затем неслись на полной скорости по прямой, чтобы за следующим дальним виражом исчезнуть из виду и возникнуть уже на стартовой прямой с другого конца трассы.
Взрыв сотен глоток, выкрики имен, возгласы одобрения сопровождали появление машин, когда обнаруживался иной порядок участников, а кое-кого было уже недосчитаться.
Что ни говори, каждая минута в этой общей встряске насыщена ни с чем не сравнимым счастьем, сходным с безумием, когда все остальное на свете летит в тартарары и исступленно молишь только о том, чтобы настигнуть, перегнать, взять финиш.
...Контрольная гонка для Саши прошла неудачно, и сегодня он должен был стартовать в третьем ряду машин. Наступившее утро, час за часом, приносило ему все новые непредвиденные осложнения. Его лихорадило, ломило спину, и он никак не мог побороть безразличия, которое явно не сулило выигрыша. Из-за этого теперь его даже раздражала мысль о приезде Родиона и Олега с их подружками. Перед ними ему меньше всего хотелось шлепнуться, а это было неминуемо. Он попробовал размяться, затем растер до малиновой красноты шею, руки, грудь. Но все его попытки преодолеть болезнь были безуспешны.
Потом возникло новое ЧП - неполадка в одной из машин и бессмысленное дерганье в предстартовой зоне, когда металл коробки все раскаляется, и ты сидишь в ожидании сигнала, задыхаясь от бессилия.
...Но теперь, когда Саша уже полчаса шел одиннадцатым из тридцати четырех участников, все это осталось позади. Он уже ни о чем не мог думать, кроме машины и дороги. Он понимал, что сейчас, после четырнадцати кругов, уже произошла та естественная разборка на группы - лидирующую, середнячков и совсем отставших, которая почти полностью предопределяет конечный результат. И все же слабая надежда вырваться из серединки и дотянуться до первой пятерки брезжила в его сознании, заставляя фиксировать всю совокупность обстоятельств на трассе, чтобы из множества решений выбрать единственно необходимое.
Он сразу же наметил себе ориентиры: на одном входе в вираж - наклонившуюся ель, похожую на строительный кран, а на аппендиксе, где сидели ребята, сросшиеся две сосны - и шел не рискуя, приберегая силы для второго, самого тяжелого часа гонки.
Сейчас можно было идти вольно, на третьей скорости, не жалея машину. Саша хорошо знал, что отдых ей потребуется позже, когда перегретый мотор заставит его идти на четвертой скорости, включив печку на полную мощность, чтобы хоть как-то продуть мотор, и от этой печки жара в кабине станет нестерпимой и вымотает последние силы. Как это ни странно, Саша не ощущал возбуждения, на какое-то время он потерял ощущение скорости, в нем все словно выключилось, и он молил лишь о том, чтобы ничего не случилось с мотором, чтобы резина, тормоза, сальники выдержали необходимые два часа.
"Милая, - заклинал он машину, - ну еще кружок. Вот так. Умница... Ну еще..."
На двадцать шестом круге, когда шел второй час гонки, случилось то, чего он более всего опасался, - закипела тормозная жидкость. Это грозило вывести из строя тормоза, и тогда - все! На кольцевой трассе без тормозов не вывернешься. Любой ценой надо было дать им остыть, и, стараясь не терять темпа, попробовать на разворотах обходиться двигателем.
Так он прошел полкруга, когда увидел в зеркальце, что его настигает один из лидеров - обогнавший его на целый круг Дамбиманис на своей оранжевой машине, а вслед за ним подстроился парень на черном "Москвиче", вырвавшийся из последней десятки. Саша впервые заметил этого малого позавчера на контрольной гонке и запомнил его фамилию - Люсечкин.
Законно посторонившись, Саша пропустил Дамбиманиса, когда вдруг понял, что Люсечкин вместо того, чтобы пойти за Сашиной машиной, захотел воспользоваться его джентльменством и норовил проскочить вслед за оранжевым лидером.
"Хорош, - завелся Саша. - Но такие номера у нас не проходят". А парень уже "сидел" у него на хвосте, нетерпеливо "начиная греть".
"Ну и хамье, - окончательно вскипел Саша. - Я тебя научу хорошим манерам".
В тот самый момент, когда парень решил, что удачно обходит Сашину машину по внутренней кромке аппендикса, Саша сильным рывком бросил машину вправо, и парень вынужден был резко притормозить, чтобы не наскочить на него. Тогда Саша, вылетая из виража, так же резко рванул влево, и Люсечкин, не сумев удержаться на кромке, сорвался с трассы.
Но этого Саша уже не мог видеть.
Теперь в нем словно что-то переломилось. Как будто был прорван какой-то заслон. Саша овладел своим телом, точно эпизод с черным "Москвичом" дал ему ту встряску, которая поборола болезнь. Он сразу же почувствовал в себе легкость, прилив сил.
"Ну, теперь уж не подкачай, - приказал он машине. - Давай зажжем на небе свою звездочку, а? Покажем, на что мы способны..."
Ребята сидели на холме, вымотанные обилием переживаний, внимание их уже несколько притупилось.
Через сорок минут гонки картина почти определилась, стабильность ситуации закрепляла за Сашей в лучшем случае одно из последних мест в первой десятке. Машина его шла пыхтя, вираж она огибала с рывком, захватывая лишнее, в то время как его более сильные соперники, и в особенности первая пятерка, делали это как бы одним росчерком пера с двумя легкими притормаживаниями. Родион остро ощущал, до какой степени Саша не в форме, как вяло он сопротивляется и как далек от вдохновенного полета тела, рук, нервов.
Только одно было поразительно. В отличие от многих других, "Москвич" под номером 60 делал полный круг каждый раз в одно и то же время, с точностью маятника. Ровно две минуты, две секунды. Ни секундой больше, ни меньше. Это было похоже на штамповку деталей на конвейере.
За час гонки выбыло около половины участников. У большинства не выдерживал автомобиль. Резина, электроснабжение. У одного из первой пятерки вдруг открылась дверца на вираже. Она, как раненое крыло, цеплялась за землю. А гонщик не сдавался, уже круга три он шел так, медленно теряя скорость. Шесть машин обогнали остальные больше чем на круг и теперь, по второму разу, обходили вереницу отставших. И вдруг оказалось, что после потерь ближе всех к первой лидирующей группе двигался Саша. Как это получилось - было непонятно. Вроде бы и шел он без обгонов, в то время как другие, рискуя, калечили машину, теряли выдержку или, наоборот, вырывались вперед.
Родион видел, как из-за леса приближались к Саше две машины - оранжевая и черная, как у самых ног Олега черный "Москвич" стал дергаться вправо-влево и вдруг вылетел с трассы, перевернувшись далеко за поворотом.
Мальчишки с визгом ринулись с холма к месту происшествия. Туда же мгновенно устремились санитарная машина и наряд милиции. Родион машинально отметил, что и Олег вдруг вскочил и побежал вслед за мальчишками. Он продолжал следить за трассой, но прежний настрой как рукой сняло.
А гонка продолжалась. Большинство участников даже не подозревали о случившемся, они видели только свой отрезок пути. И только по кольцу болельщиков шел шепоток, что-де Люсечкин отделался незначительными ушибами, а с машиной он намается будь здоров, она разбита всмятку.
Когда Саша вновь появился из-за поворота, он шел уже пятым. Гонка входила в свою завершающую стадию.
Из репродуктора прорезался голос, уделивший Сашиной персоне полминуты. Диктор подробно охарактеризовал Сашу как гонщика, объяснив, что он самый молодой из выступающих в этом заезде, он сказал об успехах Саши в предыдущем году, затем прокомментировал ситуацию всей пятерки, отметив сильные стороны каждого гонщика. После этого в репродукторе захрипело и снова полилась музыка.
А напряжение все росло.
Впереди Саши выбыла голубая машина, затем серая. В музыку ворвался голос диктора, уже без всякого самообладания вопившего: "Красаускас - Литва и Волков - АЗЛК вышли из строя. Мазурин идет - т р е т ь и м!"
- Невероятно, - услышал Родион голос Валды и с трудом узнал его. - В раскаленной машине... с температурой. - Она казалась осунувшейся, в глазах застыл испуг.
- Да, фантастика, - согласился Родион, плохо соображая, - просто непостижимо.
Еще пять минут назад он был охвачен азартом, переполнявшим его до краев, он вскакивал, лез обниматься. В какой-то момент он даже схватил сидевшего у его ног мальчишку за плечи и, только когда тот вывернулся, понял, что до боли стиснул его... А после эпизода с Люсечкиным все это как отшибло. Ему вдруг странным показалось, что он как балбес предвкушал от гонок лишь неслыханный праздник. Ведь на самом-то деле потерявший управление автомобиль может быть беспощаден к человеку. "Вот почему Мазурин так независимо-взросло держится среди нас, автолюбителей, - подумал он сейчас. - Ведь "Крокодил" для нас всего-навсего забава, комфорт, средство жить в свое удовольствие. А настоящие гонки - это победа жизни над смертью, это желание доказать себе и другим что-то важное про этот самый автомобиль и вообще про человеческие возможности". Да, для Мазурина его машина была надежным другом и опасным врагом одновременно.
"Остается две минуты до конца гонки", - выкрикнул репродуктор.
"Всего две... Только бы ничего не изменилось, - мелькнуло в голове Родиона. - Только бы не глупая случайность".
- Ну и Саша, - бросил Олег, - все мои медицинские прогнозы повержены в прах.
"Когда он успел вернуться, - пронеслось в мозгу Родиона. - Ничего, видно, не соображаю".
- Шестьдесят, ше-стьде-сят!.. - вопили рядом с ним. - Наддай, Мазурин!!!
Оставалась минута.
Минута...
Из-за угла на стартовую прямую все три машины выскочили в прежнем порядке. Они проходили аппендикс с ревом разрывающейся канонады. Люди орали уже осипшими голосами. Приближалась развязка. И вдруг перед самой финишной прямой выбыла еще одна машина. Сначала никто не понял, что произошло. Но потом людское кольцо ахнуло. Вторая. Горьковчанин Павлов, претендовавший на одно из первых двух мест, вынужден был сойти с круга. Лопнула покрышка. К счастью, гонщик понял это вовремя и медленно, не спеша съехал на обочину, как будто свернул на другую дорогу.
"Вот она, шальная случайность, - еще успел подумать Родион, - резина выбила за минуту до конца блистательного гонщика!"
Прозвенел гонг, объявили конец гонки.