Уфимцев неожиданно покраснел, как школьник, не выучивший урока, хотя знал, что рано или поздно слух о его семейных неурядицах дойдет до парткома. Оправившись от смущения, он сказал:
- Я против разговора в таком тоне, Николай. К чему эти: "амурничаешь", "пример подаешь"... Если ты не располагаешь другим словарем, тогда...
И он отвернулся от него.
- Смотри ты, какой гонор! - удивился Акимов, и что-то грубое, полупрезрительное проступило в его глазах, в выпяченной нижней губе. - Ему, хахалю, мой словарь не нравится... Что заслужил, то и получи! А говорить я тебя заставлю. Ты, наверное, забыл, что я секретарь парткома. Вот и отвечай мне, как секретарю, все как есть, без утайки.
Но Уфимцев упрямо молчал, обхватив себя за плечи.
- Ну так как? Будешь отвечать мне или только на бюро парткома?
Уфимцев еще помялся, помешкал, потом сказал, не глядя на Акимова:
- Поссорились мы с Аней... Живем по-отдельности... пока.
- Причины?
- В таких случаях, кажется, говорят: не сошлись характерами.
- А я располагаю другими сведениями. - Акимов полез во внутренний карман пиджака, извлек оттуда пачку бумаг, сколотую скрепкой. - Вот письмо Тетеркина о твоей связи с заведующей фермой Аграфеной Васьковой; вот заявление ее мужа Васькова в партком о разрушении его семьи при твоем активном участии; вот второе письмо Тетеркина о снятии его с работы за сообщение о твоих аморальных поступках; вот справка замсекретаря парткома товарища Степочкина, который проверял все эти факты, по его заключению факты подтвердились; вот анонимка, что сейчас живешь с какой-то Дашкой, а мужа ее в лес отправил на все лето. Надеюсь, хватит?
По мере того как Акимов перелистывал одну бумажку за другой, у Уфимцева лезли брови на лоб. Вначале ему хотелось засмеяться при виде этих дурацких заявлений, крикнуть Акимову: "Чепуха! Липа! Ничего этого не было!" Однако, подумав, он понял, что смеяться ему рано: чем доказать, что все эти заявления ложь? Есть в них и правда, никуда от нее не денешься! Он мог еще оспаривать утверждение Тетеркина о причинах снятия его с работы или сожительство с Дашкой. Хотя Тетеркина теперь уличить во лжи трудно - пожалел тогда, не составил акта. Да и с Дашкой... Как говорят в народе: кто бы коня ни украл, а все цыган виноватый. Не зря Афоня приходил... Но вот с Груней!.. Да, как глупо все сложилось! И, поскрипев в бессилии зубами, он опустил голову.
- Эх, Егор, Егор! - укоризненно произнес Акимов, нетерпеливо встал, зашагал по кабинету. - Не ожидал я этого от тебя!..
Он остановился возле поникшего Уфимцева, посмотрел тревожно на него, потер ладонью заросшую голову.
- Будем обсуждать на парткоме. Предупреждаю, снисхождения не жди... Вот почему я рад, что ты обязательства по хлебу выполняешь, - это твой актив.
Уфимцев подавленно молчал, ему вдруг все осточертело, не хотелось оправдываться перед Акимовым, кривить душой, говорить, что в заявлениях - чистейшая неправда, что он просто жертва обстоятельств.
- Могу посоветовать... Будет лучше, если ко дню заседания бюро ты сойдешься с Аней, вернешься к семье... Поговори с ней, пади в ноги, попроси прощения.
- Поговори с ней сам, Николай, - глухо попросил Уфимцев. - Поговори, она тебя уважает, может, и послушает.
- Честно сказать, за этим и приехал.
Уфимцев встал, порывисто шатнул к нему, сказал взволнованно:
- Спасибо, Николай. Я знал, что ты настоящий друг. Поверь мне в одном: не распутник я.
- А эта Васькова где?
- Не знаю, - отмахнулся Уфимцев. - И не спрашивай о ней, пожалуйста, ничего!
5
В ту ночь, после ухода Егора, Аня так и не ложилась спать, стояла у окна или ходила по комнате, натыкаясь впотьмах то на стол, то на комод. Несколько раз заходила к ней тетя Маша, щелкала выключателем, пыталась ее утешить.
- Перестань ты убиваться-то, перестань! Эко дело, мужик с другой бабой зубы поскалил. Оне, мужики, все такие кобели... И мой Павел, когда молодой был, думаешь, на баб не заглядывался? Не смотри, что он страшной да косолапой, как еще ухлястывал за имя... Чего уж так убиваться-то, к тебе пришел, к детям, не куды-нибудь.
- Нет, - упорствовала Аня. - Не уговаривай меня, тетя Маша. Я так не могу... Я иначе смотрю на эти вещи.
Глаза у нее были сухие, она не плакала, лишь ожесточенно твердила "нет" на все увещевания тети Маши.
Потом жалостливая тетя Маша плакала у нее на плече, причитала:
- Сиротиночка ты моя разнесчастная! Как ты теперича жить будешь одна с малыми детками, с неразумными цыплятками? Да еще один народится, куды его? Ох, как несладко твоя жизнь сложилася, в молодые годы такая напасть приключилася.
- Ничего, ничего, - твердила Аня, - проживу. Свет не без добрых людей... К маме уеду, работать буду. С голоду не умрем.
Когда тетя Маша уходила к себе, Аня выключала свет и опять мерила шагами комнату.
Утром она написала заявление об уходе с работы и пошла к директору школы.
Идти надо было почти через все село. Она шла, раскланивалась со знакомыми, даже улыбалась им, а на душе скребли кошки. Когда проходила возле дома Позднина, где жила Груня Васькова, неожиданно увидела ее - та стояла у ворот с соседкой и о чем-то оживленно разговаривала. Была она румяная, простоволосая, в белой легкой кофточке, видимо, только ненадолго вышла за ворота. Увидев Аню, она замолчала и, толкнув соседку, показала ей кивком головы на нее. Соседка обернулась, стала разглядывать разнаряженную учительницу. Аня думала - не выдержит: велико было желание подойти и как-то унизить свою соперницу, опозорить на все село, но сдержалась - все это было бесполезно и неразумно. И она прошла, стараясь не смотреть на женщин.
Директор школы, старичок, старожитель Больших Полян, некогда учивший еще Егора, встретил ее радостно, чуть ли не восторженно:
- Анна Аркадьевна, дорогая моя! Наконец-то и вы! Теперь все учителя в сборе, у меня душа на месте.
И он, улыбаясь, бодро пошел ей навстречу.
Но когда прочел ее заявление, от него отлетела радость, он растерялся, стал жалким, беспомощным, и сразу обнаружилось, какой он уже старенький и немощный.
- Голубушка моя! Что вы со мной делаете? Осталось три дня до начала занятий, где я теперь найду математика?
Предполагая уволиться с работы и тут же уехать из Больших Полян, она рассчитывала избежать тягостных расспросов о причинах разрыва с мужем. Вместо этого пришлось остаться в селе, ходить каждый день в школу мимо дома своей соперницы, мимо колхозной конторы, пренебрегая опасностью встречи с Егором, ждать этих расспросов или ненужного ей сочувствия. Против ожидания, никто в школе не расспрашивал ее, почему Уфимцев ушел из дому и живет на квартире у Дашки, - учителя оказались людьми тактичными. А кроме учителей, она ни с кем не встречалась, после занятий сразу возвращалась домой и никуда не выходила. Единственно, с кем делилась, так это с тетей Машей.
Так и жила Аня. Школа да собственные дети отнимали у нее все время, и ей некогда было тосковать да жаловаться на судьбу.
И когда однажды, сидя дома за школьными тетрадками, увидела подходившего к воротам Акимова, она сразу догадалась, что он шел от Егора.
Акимов вошел как-то нарочито шумно, по-свойски, театрально выкинул руку:
- Привет труженикам пера и парты!
Аня невольно рассмеялась:
- А ты все такой же неугомон, Николай. Так и не обломала тебя Мария... Садись вот сюда.
И она показала ему на стул.
- Ломать меня и без Марии есть кому. На ее долю остается только мои раны зашивать да гипс на переломы накладывать. - Он сел, увидел стопку тетрадок. - О, сколько их! И в каждой, наверно, ошибок, ошибок... Вот еще откуда начинаются наши ошибки? Хорошо, что учителя понимающие есть, исправляют их у нас.
- Ты зубы не заговаривай, знаю, к чему клонишь, - опять рассмеялась Аня. Она, как и в тот вечер при Егоре, стояла у комода, прижимаясь к нему спиной. - Расскажи лучше, как Мария живет.
По правде сказать, Акимов ожидал увидеть убитую горем Аню, а на поверку оказалось, что она нисколько не удручена, наоборот, смеется. Ну что же, это даже к лучшему. Он встал, подошел к ней.
- Мария живет, она с мужем рядом. А вот как ты живешь - ни вдова, ни мужняя жена?.. Не надоело еще дуться, обиженную добродетель разыгрывать?
Аня посуровела, исчезла улыбка с ее лица.
- Слушай, Николай, давай в открытую, зачем темнить... Ты меня с Егором мирить пришел?
- Да, - ответил Акимов. - И не пришел, а специально приехал из Колташей, бросив все свои дела. Учти это... Допускаю, Егор виноват перед тобой, но надо, пойми, надо, чтобы вы сейчас жили вместе. Это необходимо для дел в колхозе. Сама понимаешь, какой у Егора может быть авторитет, если каждый лодырь или захребетник вправе бросить ему упрек в лицо, дескать, ты-то какой?.. А потом, Аня, дети, ведь им отец нужен больше, чем тебе муж. Они сейчас уже скучают по нему, так надо ли их лишать естественного желания иметь отца?.. Кстати, как ты им объяснила его уход? Волки съели или еще как?
Акимов хохотнул своей шутке, надеясь вызвать ответную улыбку Ани, но, кажется, просчитался: что-то злое, решительное проступило в заострившихся скулах Ани.
- Здорово ты подготовился, - сказала она насмешливо. - Но красноречие твое напрасно, с Егором я жить не буду. И было бы тебе известно, не просто не буду, а не хочу! И давай на этом прекратим разговор, бесполезно меня агитировать... А иронию оставь при себе, побереги для более подходящего случая. Дети знают, что мы поссорились и разошлись, а о причинах узнают, когда повзрослеют.
Акимов только руками развел - он не думал ее обижать.
- Ну хорошо, хорошо, - сказал он, желая успокоить ее, - не буду агитировать. Но ты все-таки подумай - не сердцем, оно у тебя сейчас ожесточено, а умом пораскинь, ты же умная женщина! Ведь если не сойдетесь, Егора придется исключать из партии, отобрать партийный билет.
- Ты думаешь? - спросила Аня, и в голосе ее послышалась тревога.
- Не думаю, а убежден. Вот документы, - и он похлопал себя по груди. - На него тут столько понаписано, что и без злосчастной вашей ссоры хватило бы на строгий выговор... Я тебе как друг говорю, я не как секретарь парткома. Сломают Егору хребет, испортят жизнь, и только из-за твоего упрямства. Разве это не будет угнетать тебя потом? Все же он отец твоих детей.
Говоря это, напирая на последствия, трагические для Егора в случае ее упорства, Акимов приглядывался к Ане. Что-то менялось в ее лице, на мгновение дрогнули губы, повлажнели глаза.
- Пусть, - сказала она тихо, одними губами. - Пусть... Что заслужил, то и получит. Не мне одной страдать...
Это тихое признание поразило Акимова. Он понимал, как тяжело было ей сказать так. Понимая это, он все же не терял надежды на ее благоразумие.
- Может, хоть фиктивно сойдетесь на какое-то время, пока все не уляжется? - попросил Акимов, хотя и не рассчитывал уже на благоприятный ответ.
- Никак, - отрезала Аня.
- Серьезная ты, однако, женщина, - вздохнув, сказал Акимов. - А я думал, чаем напоишь с малиновым вареньем. - Он попытался пошутить, чтобы смягчить свою неудачу. - Видно, не судьба.... Ну что ж, прощай! Извини за вторжение, за беспокойство.
Аня молчала.
6
Приезд Акимова задержал Уфимцева. Он решил дождаться его возвращения от Ани, узнать, чем кончился их разговор. Но, к моменту возвращения Акимова, в кабинете появились пришедшие не ко времени Попов и механик Юрка Сараскин, и Акимов, поговорив с Поповым о каких-то совсем незначительных, по мнению Уфимцева, делах, неожиданно простился и уехал, ничего не сообщив ему. Нашлись некстати еще дела, и в Теплогорск он смог выехать лишь утром следующего дня.
Город встретил его дымами труб, шумом улиц, пестротой магазинных витрин, афиш на заборах. Он быстро нашел горком партии, - городок был небольшой, возник не так давно на месте старого села Теплого вблизи открытого месторождения медных руд.
К первому секретарю горкома Васенину Уфимцев попал сразу же, как только о нем доложили.
- Проходи, проходи, товарищ Уфимцев. - Васенин встал из-за стола, пошел ему навстречу. - Не часто бывают у нас гости из ваших лесных краев... Ну, здравствуй!
Васенин еще молодой - одних лет с Уфимцевым, невысокий, быстрый, порывистый - ив речах, и в движениях. "Такому не в кабинете бы сидеть, а куда-нибудь на стройку или в цех, в гущу народа", - подумал Уфимцев.
- Садись, рассказывай, что за нужда загнала к нам?
Уфимцев, взволнованный предстоящим разговором, хотя всю дорогу до Теплогорска думал о том, что и как он будет говорить в горкоме, сидел, натужно улыбаясь, глядя на хозяина кабинета.
- Ну, так как? - торопил его Васенин. - Может, наши пенкосниматели на чем-нибудь надули? Колхозников в город сманили? Сено увезли?
- Да нет. - Уфимцев понял, под пенкоснимателями Васенин имел в виду городских проныр, появляющихся часто в деревнях, скупавших скот, лесоматериалы; не гнушались они и домами, покупали на слом, вывозили в город. - Дело не в них... Хотим с вами производственные связи наладить. Осуществить на деле смычку города с деревней.
- Как говорится, укрепить союз серпа и молота? Ну что ж, это хорошо. А если конкретнее?
Васенин перегнулся через стол, достал из ящика трубку и коробку с табаком, стал готовиться курить.
- А конкретнее - так. На первый случай, можем предложить вашему городу триста тонн картошки по государственной цене.
Васенин, видимо, ждал другого разговора. Он заинтересованно поглядел на Уфимцева, уселся напротив.
- Как, как? Картошку? Триста тонн, говоришь? Вот это действительно смычка - помощь колхозной деревни нашему рабочему классу! Как тебя благодарить?
Он потянулся было к телефону, но, увидев предупреждающий жест Уфимцева, снова сел. Уфимцев уже освоился и теперь решил выложить секретарю горкома основное, что было целью его приезда.
- Подождите меня благодарить, сначала выслушайте... Если разговор пошел о смычке, о производственных связях, то они должны быть обоюдными. Не только деревня - рабочему классу, но и рабочий класс - деревне.
- Вообще-то правильно, логично, - заметил Васенин и встал, обошел вокруг стола, спрятал коробку, достал спички, стал раскуривать трубку.
- Мы вам будем поставлять картошку - пока только картошку, а вы нам поможете в строительстве. Короче говоря, хочу, чтобы ваш трест "Промстрой" построил нам коровник.
- Это за триста тонн картошки? - удивился Васенин. - Дешево же ты ценишь труд рабочих! Это всего по десять килограммов на жителя.
- Нынче - триста, на будущий год пятьсот... По тысяче тонн будем давать, как только обеспечат нас картофельными сажалками и комбайнами.
- Когда еще вас обеспечат, - усмехнулся Васенин, - а тебе сегодня коровник надо.
- Не могут не обеспечить. Это теперь понятно не только нам, колхозникам. На дедовской технике сельского хозяйства не подымешь.
Васенин прошел по кабинету к окну, остановился там.
- Заманчивую идею ты мне подкинул. Действительно, нуждаемся мы в овощах и картошке, ой как нуждаемся! Плохо работают наши торгаши и заготовители. Но... тут много этих "но". Во-первых, "Промстрой" - организация государственная, у него свои планы, причем планы напряженные. Во-вторых, вывозка картошки: из такой дали возить - сколько машин потребуется? И в-третьих...
- Простите, я вас перебью, - нетерпеливо проговорил Уфимцев и тоже встал, - отвечу вначале на ваши "во-первых" и "во-вторых". А потом уже скажете свое "третье"... О вывозке надо ли вам беспокоиться? Все равно по осени к нам идут косяком "дикие" машины закупать картошку по рыночной цене. Машины из тех же организаций, откуда и теперь они будут ходить, но уже планово, по графику. И картошка будет не по рыночной цене, а по государственной... Что касается планов "Промстроя", не думаю, чтобы у треста, ради такого дела, не нашлось резерва на какой-то там коровник голов на четыреста - пятьсот. Поставить стены из готовых плит не так уж трудно для такой мощной организации. А лесом, пиломатериалами мы стройку обеспечим.
- Предположим, коровнику нужны не только стены, но рассуждаешь ты логично и аргументированно. Кажется, начинаешь меня убеждать, - сказал Васенин, вновь садясь в кресло. Следом за ним сел и Уфимцев.
- В самом деле, хорошо бы снять эту заботу, дать людям в достатке плодов огородных... Но вот тебе и третье "но": не покроешь ты картошкой стоимости строительных работ, не равноценная сделка.
- Нынче не покроем, будущим урожаем покроем. А что не хватит - деньгами доплатим, не такие уж мы бедные, как из города кажется. Так что все ваши "но" несостоятельны.
- Ишь ты, как разошелся! - улыбнулся Васенин, удивляясь напористости председателя колхоза. Уфимцев ему определенно нравился, по душе было и его предложение, стоило о нем подумать. - Должен сознаться, тут от одного меня мало что зависит, надо посовещаться с товарищами. Да и не знаю еще, как руководство треста воспримет твое предложение... Давай так договоримся, - сказал Васенин, подходя к поднявшемуся Уфимцеву. - Зайди ко мне часика так в четыре. Тогда все и решим, получишь окончательный ответ.
На том они и расстались...
На второй день Уфимцев подписал договор с плодоовощторгом на поставку трехсот тонн картошки, обменялся письмами с трестом "Промстрой" о строительстве в колхозе "Большие Поляны" типового коровника из материалов и силами треста.
7
Дни стояли теплые, сухие - наступило бабье лето. В чистом воздухе виделось далеко и резко, лесные колочки казались нарисованными среди черной пахоты. Уже начали багроветь осинники, желтизна прихватила траву, позолотила березы на опушках. Утренники выпадали холодные, но без инея. По ночам над селом летели дикие гуси, их негромкий гогот вызывал в людях неясную грусть о прошедшем лете.
Колхоз выполнил обязательства по сверхплановой продаже зерна, но работы в полях еще продолжались. Приступили к уборке овса - несмотря на прошедшее ненастье, он хорошо дозрел.
Попов и Уфимцев были довольны, получив первые бункеры овса: будет чем встретить зиму! Они стояли у кромки поля, наблюдая за работой комбайнов. Попов обвел взглядом поле - овес был высок, по грудь, стоял такой плотной стеной, что, казалось, сквозь него не пробраться.
- Какая красотища! - не удержавшись, воскликнул он.
- Тут не одна красота, Алексей, тут молоко и мясо. Разве ты их не видишь? - спросил, посмеиваясь, Уфимцев. - Вот только маловато посеяли. Надо было гектаров сто. Тогда бы все наши дыры в кормах были заделаны.
- Все-таки неплохую я специальность приобрел, - сказал Попов, не обращая внимания на слова Уфимцева. - Что может быть лучше, чем растить хлеб? Ведь хлеб дает жизнь людям!.. И когда видишь поля ржи, пшеницы или вот этот овес, понимаешь, что делаешь самое главное дело на земле.
Он, волнуясь, вытащил из кармана расческу и, сняв берет, стал причесывать свои непокорные волосы.
- Ты стихи, случаем, не пишешь? - спросил Уфимцев.
- Пишу... А что?
- Оно и видно... И про овес пишешь?
- И про овес пишу.
- Разве в техникуме тебя не отучили от овса? Не читали лекций, что овес - культура архаичная, его надо исключать из севооборота?
- Читали, - пренебрежительно произнес Попов. - Показать бы этим лекторам наш овес...