- Человек много может. И наград не надо. Конечно, приятно, когда награждают. Хорошо, голова кружится, ей того и надо - голове-то. Перву награду я в тринадцать лет получила. Я уж рассказывала, когда поваренком была. Ну ладно. Приехал на стан председатель Поляков Володя. Тоже молоденький, а начальство. Привязал лошадку за пряслице, подошел к нам, руку поднял: "Дорогие товарищи! Хочу нашу Нинку наградить от правления. Больно вкусно готовит. Согласны?" Загудели - как не согласны. И подал мне три кулька пряников да конфет. Нету теперь Володи. Убили на фронте. И мы в войну тоже старались. Теперь вот болят мои косточки, ни одной живой нету. И сюда, в санаторий, болезнь загнала. Да отдыхаю мало - все гости да гости, ученики да подруги...
- Наставничать приходилось?
- А всю жизнь, всю... В войну - сама девчонка, а таких же обучала девчонок. И бригадиром была, кем только не была...
- Каким должен быть наставник?
- Примером должен. И на работе, и чтобы в семье... Вон в школе учитель бьется с учеником, убивается, тот из рук вон. Ни с места дело. А почему? Да потому, наверно, что они с учеником-то соседи. Ученик каждый день слышит, видит, как учитель к своей матери худо относится. А мать-то - старуха, больная... Вот и смотрит ученик и ненавидит учителя.
- А у вас кто наставник? Был такой?
- Анисья Михайловна Демешкина. Хоть и живем далеко, а все время советуюсь. Как трудно придется да тяжело - так к ней в мыслях: "Ну, выручай, Михайловна, подсказывай, как поступить". Так и живу. Далеко моя учительница, а сердце ее со мной. Недавно я приз Демешкиной получила...
Она смотрит в окно, отвлекла музыка. Играют грустный старинный вальс. В аллеях танцуют. Танцы, музыка, светлые аллеи под окнами - где я, где же... Хорошо, как во сне. А музыка все громче, взволнованней, и нет уже сил из нее вырваться, да и зачем.
- А самый главный наставник - хлеб наш, хлебушко. Во всем господин-директор. И мы не обижам его. Сейчас у меня комбайн СК-4. Обещают "Ниву" да полностью новеньку. Хочу "Ниву" еще износить. Я женщин всей области опять пригласила - идите, работайте на тракторе. Это самое женское дело - трактор наш да комбайн. И дети не помешают. С дитями-то веселее работать. Возьми меня - кем была до детей?.. Никем просто. Да и думаю, что любовь моя, какая надо, не состоялася. А какой не надо - той и сама не хотела. Хоть и дети тянули. Даже издали - не могу, так бы сразу в беремя. Потом решила - хватит рвать себя - возьму из детдома. Думаю, привезу мальчика - вот будет сынок на печальную старость. Ну и девочку - того лучше. Они ласковей. Ну а тут привалило мне мальчиков, девочек...
Под слова ее, под музыку, которая все еще рядом, за окнами, вспоминаю другую встречу, другое лицо...
Анисья Михайловна смотрит на меня, улыбается. В глазах много молодого, веселого, да и косынка на шее завязана по-веселому - разлетелись по ветру кончики. Сидим мы прямо на меже, у берез. Летят листья, время осеннее, а солнце летнее. Такая голубизна, что просто не верится ни в близкий холод, ни в снег... Ее голос встает:
- Учеников у меня много, последователей. Нина Соколова в Прорыве. Слышали? Ну, конечно, она уж лучше меня на тракторе. А мне уж скоро на отдых... Вон повалились листочки. У каждого - свое время. У человека, у дерева...
Ученики и наставники! Проходит время, и роли меняются. А там уж подросло новое поколение. Дети, наследники...
- Привалило нежданно-негаданно. Девять ведь! Почти десять без одного. - Это опять Нина Павловна, ее голос со мной:
- Бывало, скажут: "Как ты, Павловна, с чужими-то управляешься, у нас свои, да и то замучились". Та-ак. А мне обидно. Обижусь, сержуся, а потом выпалю - не чужие они - мои!
- Привыкли быстро?..
Она словно не слышит, щеки разгорячились, и весь вид какой-то нервный, рассерженный. Наверное, что-то вспомнилось: какая-то обида из прошлого или дурной человек.
Свой вопрос повторяю медленным осторожным голосом, но она уже отошла.
- И привыкать мне не надо. Я сразу, и они сразу - "мама да мама". А потом уж полетели недели и месяцы. То письмо несут с почты, то телеграмму - старший сын приезжает, да и так. Вот Оля пришла из школы. Оли нет - Клава рядом. Большие, а вешаются на шею. Хохочу, отбиваюся - невесты уж, а все мамку за шею. Вот и поговорили... Только первая минута тяжелая.
- Страшно было?
- Да я уж рассказывала. В прошлый раз записал. Могу и добавить... Нет, сперва отдохнем.
Замолкает с виноватой улыбкой, медленно разминает руки. Делает это умело, привычно. Но на лице - смущение.
- Языком работала, а руки устали. К ночи ноют, гудят.
VI
Народный почет по работе течет.
Народная пословица
Нина Павловна вздыхает и вдруг смотрит в упор:
- Ты почему не в себе?
- Да так, задумался... - пытаюсь отвести ее разговором, и она слушает, потом опять о своем:
- Первую минуту просил? Я расскажу, ничего. Но только уж ты слышал, как кулечки с конфетами собирала, готовила, как Олюшка во мне мамку признала. Это все ничего. Вот вторая минута! Та еще тяжелей. Как жить начинать с дитями? За ними же глаза надо, глазоньки. Что случись - вся жизнь пополам. Все было - и ничего.
- И как вы?
- Мама выручила: "Не горюй, Нина. Останусь с дитями. Им тоже нужна бабушка. А работу ты не бросай. Колхоз-то без тебя рухнет". Она и помогла. А я ведь еще занималась в профилактории. Набирала по пятьдесят телят и выпаивала... Они у меня бегают хорошие, крепкие, как ребятишечки. А чего? Любила это дело и теперь не бросаю. Зимой, значит, телятница, а летом - комбайнерка...
Смотрю на нее, и опять катится, разжигает меня клубок с вопросами.
- Большие нагрузки... Не уставали?
Она смеется. Посмотрит на меня - еще громче смеется, и сам чувствую - не то спросил, нет, не то.
- Всем бы эту усталость. От радости-то кто устает?..
- Какой радости?
- А вот посмотри. Во-первых, работа, во-вторых, дети. Другого слова нет - только "мама да мама". И помогают все - и дочери, и сам Ананий Николаевич.
- Как помогают?
- В помещенье прибрать, почистить - это их дело. И напоить и надавать - тоже их. Все разложено поровну... Лето придет - на комбайн.
Я заметил, что она называет мужа по имени-отчеству. Что это такое - уважение или привычка? Пожалуй, то и другое.
- Ананий Николаевич - сильный механик. Он и комбайн мой подготовит, подтянет. На тракторе работала - трактор проверит. Я только смотрю да поглядываю...
- Отдохнуть тоже надо. В молодости устали...
- Неправда, неправда, - она смотрит на меня пристально, по-матерински, и я побаиваюсь этого взгляда. У нее все права так смотреть. Она может и спрашивать, требовать - заслужила.
- В молодости нужны трудности. Вон БАМ - Сибирь, тайга да морозы. А едут девчата. Поют песни да едут. Чем труднее, тем веселее.
- Вы в молодости были веселая? - пробую пошутить, отвлечь ее, и она понимает меня, смеется.
- Я и теперь веселая. А тогда уж больше того. - И неожиданно замыкается. Темнеет лицо. Наверное, что-то вспомнила. Так и есть.
- А мне что привиделось! Надо, может, не надо?
- Рассказывайте!
- Я про войну. В сорок первом мы домик купили да печь переложили. Правда, корову продали в этот счет. Зато своя печка!.. Натопим ее, нажгем, я заберусь на кирпичики - так весело, хорошо. Мама рядом приляжет - и все у нас разговоры да разговоры. Обо всем пересудим, решим. И войну с ней закончим, всех до единого фашистов разобьем да где-нибудь в море их утопим... Уж больно хорошо грела печка, нагревались кирпичики. Да некогда было разлеживаться - работа.
- Не отдыхали в войну?
- Как вы сказали?.. - она улыбается, но улыбка грустная, точно жалеет меня. И снова чувствую, что спросил не то, какой-то детский вышел вопрос, да уже не вернешь.
- Не отдыхали, конечно, - опять улыбается, покачивает головой.
- Была у меня сменщицей Надя Белоусова, хорошая девчонка. С ней и хозяйничали по полям. А трактор один - не растянешь его. И нас только двое - когда отдыхать? Вначале баньки в бригаде не было, домой ходили, потом баню сделали. Так что работали - не уставали... Это сейчас техникой захлебнулись и не жалеем. В гости надо - трактор взяли, поехали, по грузди в делянку надо - чего, поехали. Уж в магазин стали ездить за водочкой. Стыда мало... - она дышит часто, волнуется, бледнеет лицо. Но я все равно решаюсь на последний вопрос. Спрошу, а потом - на улицу, прямо в аллеи, в музыку. Походим, отдохнем.
- Почему молодежь уезжает?
- Из колхоза? Сами виноваты. И терпенье нужно. В один день тракториста не сделать. А животноводство возьми. У нас на ферме до трехсот зарабатывают и все же обегают ее, эту ферму...
- Кто виноват?
- Сами. Надо с пеленок настраивать. Спичка от спички вспыхивает, дите - от матери. Крестьянство должно быть потомственно. Вот смотрите - семьи учительски есть? Есть! У врачей - есть! А колхозников - чтобы в три поколенья?.. Аха-а, замолчали. Найдем, конечно, если поищем. Но вы уж о них - в газетах, по радио, потому что мало, совсем ничего. Родители работают, а детушки полетели...
- Куда?
- В дальний край с рюкзаком. Останови - огрубят...
- Какой выход?
- В нас выход, в самих. Надо лучше наставничать и чтобы - личный пример...
Я блокнот достаю, записываю. Вижу - не нравится, опустила голову, замолчала. А за окном - чудесная ночь и все еще музыка, голоса. И ко мне подступает чувство вины: сижу с ней как хороший следователь, а ей, поди, надоело. Да и такая ночь!
- Не записывайте. Про обиду - зачем...
- Обиду?
- Да-а. Не умеем мы еще наставлять. Когда дети работают с родителями - и весело, и выгодно, и согласье в семье. Вот мы...
- Ну вы уж сработались!
- Обязательно! Возьмем зимние месяцы. Набираем телят. Дают нам самых родименьких, двадцать дней поим, кормим, потом - в старшую группу. По 50-60 питомцев бывает. Куда бы одной? А мне Ананий Николаевич помогает и Клава с Олюшкой. Клава - студентка. Ждем после института домой. Закончит - и в свой колхоз.
- Кто главный у вас с телятами?
- Я главная, да все главные. Смешно, да скажу. Как Ананий Николаевич с пальца учился поить теляток. Худо-бедно, а получилось. Стал им сосочки делать, да так полюбил, как с дитями, так и с телятами... Пока поит, кормит, я у них полы вымою, выскребу, а Олюшка солому подтаскивает. Вот и живем. И председатель колхоза Яков Архипович Зыков доволен нами. А почему у нас все выходит? Потому что семьей работам. А если разобраться по совести, то людей на ферме у нас маловато. Старые уходят, а молодые не приходят. А почему? Я не знаю, вы не знаете, а председатель-то Яков Архипович должен знать. Обязательно! - лицо у нее потемнело, нахмурилось, в глазах поднялась забота. Как изменчиво, непостоянно ее лицо. Только на миг остановится спокойствие, равновесие, потом опять пойдет то вверх, то вниз настроение - и все это написано на лице. Так и в природе бывает это мгновенное равновесие, и случается оно как раз в самые хлебные осенние месяцы, когда дорог каждый погожий час. Но солнышку не прикажешь. То уйдет оно в тучи, сокроется. И полетят низко дикие гуси, над самой стерней. И сникнет сразу вся последняя зелень, и вспомнится давнее: "Гуси летят - зимушку на хвосте тащат". А то вдруг качнутся тучи, разбегутся в разные стороны - и опять солнышко, лето, и тянется вверх запоздалый цветок... Так и лицо ее. А сейчас в глазах - снова радость, тепло.
- В прошлом году на уборку провожали торжественно. Все было по-хорошему - в клубе, на людях. Ручку, блокнот подарили - веди, мол, дневник, записывай. Парторг Анатолий Иванович Овчинников сказал всем напутствие, а потом обратился к каждому - надо соревноваться!.. А я обратилась ко всем комбайнеркам области - любите и берегите технику, воспитывайте молодежь, наставляйте.
- Хороший был год?
- Немного не повезло. Намолотила только 5600 центнеров, а вот в семьдесят втором году я была по колхозу самая первая. Тогда и наградили орденом Ленина. Соревновалась я с Александром Егониным. Он тоже рад за меня, колхоз рад, ну и семья...
- Нынче какие виды?
- Нынче грозится засуха. Дождинки не пало...
Она оказалась права. Забегая вперед, скажу, что засуха пришла небывалая. Температура в воздухе поднималась до 45 градусов, а на почве - и того больше. Горько, обидно за труды свои. В родном колхозе Нины Павловны гектаров 700 хотели списать - поля почернели, потрескались. И все-таки не списали - решили убирать. Намолачивалось мало - по 5-6 центнеров с гектара, но работали, как и прежде, с зари до зари. Нина Павловна соревновалась со своим учеником - комбайнером Вадимом Семахиным. Ее ученик не подвел ни разу свою наставницу, трудился упорно, по-комсомольски. А самой Нине Павловне правление колхоза направило поздравительное письмо - благодарность за участие в этой тяжелой страде. А вместе с письмом вручило цветы ей и Ананию Николаевичу, который снова очень помог жене. Часто подменял ее на комбайне, ремонтировал на ходу...
Но в ту ночь мы еще ничего не знали ни о засухе, ни о тяжелой страде. Только предполагали.
- Говорят, в войну трудно было. Правильно, трудно. Только когда же легко на поле? Бывает ли? Всегда трудно. А что жизнь без трудностей? Нет ее и не будет, да и не надо. Зато потом земля отблагодарит. Она добрая...
- Какие планы у вас? - Она засмеялась. И забавно смотреть на нее. У нее смеется все лицо сразу: и глаза, и ямочки на щеках, и подбородок подрагивает от веселья, и опять чувствую, что не то спросил.
- Планы? Тяжело первой. Да в прошлом году настроение попортили. Приехала большая комиссия, до моих участков дошли - хлеб, мол, зеленый, нельзя косить... Я билась, билась - не слушают - зеленый, и все. В голове у них, видно, было зелено. Так я четыре дня потеряла. А четыре дня на страде как четыре месяца. Вперед меня вышел Рябов Петро. Правда, флаг в нашей пятой бригаде все время в мою честь поднимали. Ну а по колхозу опередил Рябов Петро. Правда, комбайн у меня - СК-4, на "Ниве" сильнее выработка. Прошу "Ниву". Дадут?
- Обязательно!
- Тоже думаю - не откажут. Небольшие права имею. Депутатом райсовета работала. В сельсовете, в правлении... Сколько просьб, заявлений переписала, в каждом дому - моя помощь... Извините, расхвасталась...
Она замолчала. Я тоже молчу. За окном стихла музыка. Большая луна - над соснами. Если смотреть в окно долго, голова начинает кружиться и плыть куда-то, в висках медленно ходит кровь и постукивает, - наверное, это лунный свет томит человека и зовет к отдыху.
- В третий раз приезжайте. О детях запишите. Они лучше нас. Оленька-то говорила с вами?
- Хорошая она у вас...
- И Клава тоже хорошая, и Сереженька. Все хорошие. Дети, что говорить...
VII
Мои дети - настоящие люди. Я, как отец, это чувствую, понимаю. Хорошо с ними мать поработала, моя Нина Павловна...
Из разговора с А. Н. Соколовым
Откуда силы ее, откуда? Длинна жизнь, и вся в заботах, в труде. Редко праздники, вёдро, все больше дождь, непогода. И почему этот путь не согнул, не отчаял. Как вынесла, как была первой в области, как воспитала девятерых?.. И нет мне покоя от этих вопросов. Они, как пчелы, вьются, надоедают и гонят с места на место. Делать нечего, я снова собрался, забыл все другие дела и поехал.
В третий раз ехать легче. Все легче - на третий... Говорят, даже третья любовь самая спокойная, ровная, в ней больше удачи. А про дорогу - что говорить...
Встретили, как родного. И все кругом получалось. Даже все были дома, сразу потащили за стол. Нина Павловна часто убегала то в магазин, то к соседям - ей хотелось достать то рыбки, то что-то из огородов. И эта рыба, и огурцы, помидоры - все для меня. И в главном - тоже удача. Ананий Николаевич сам велел мне открыть блокноты и писать, записывать, пока не устану.
- Теперь ты - наш! Свой да проверенный. Пиши, не стесняйся.
И я рад, доволен, у меня к нему сотня вопросов. Обо всем говорим, только чаще - о детях...
- У меня сродный брат - Евстафий Захарович Соколов. Живут хорошо, но бездетные. И вот он кинул глазок на Олю. Как придет в больницу, так: "Отдай Олю, она маленькая, привыкнет. Не обижу, выучу, наставлю на путь". Нет, говорю, не отдам, кто же родное дите отдает? Ты не знаешь? Я тоже не знаю...
Не успели переговорить, как забежала в комнату Оля. И не могли рассмотреть, опять убежала.
- Олюшка - в мать, в Нину Павловну. Куда пошлешь - побежит, убьется. И хоть что говори - не обидится. Легкая, простая душа. Вот с Леней была морока. Пришел как-то: "Папка, уйду из школы. Решил - на ферму". А я что - ладно, мол, только плохо, что середина года - не доучишься. Ну, он пошел, две лошади закрепили, корма подвозит. Но все-таки не в себе. Потом явился ко мне и сознался: "Папка, меня учитель обозвал, потому я и ушел..." А за дело, говорю? Ну, за дело... Я - к директору. Вызвали учителя, поговорили - и направилось. Школу кончил.
- Как учились они?
- Люба всех лучше училась. Отличница. Остальные похуже, но не похаю... А в прошлом году на мой день рождения - на девятое мая все собрались. Радости-то! Не то что семья, весь Прорыв на нас любовался. А что же - все правильно. Дети выросли - полезные люди. Старшая, Зина, в Копейске у нас на мебельной фабрике, Леонид - тоже в Копейске, шахтер, Миша в городе Щучье работает в нашей области, Володя недалеко - в Каргаполье, лейтенантом в милиции, Гриша шоферит на Печоре, Люба - в Якутске - техником-модельером по женской одежде, Сережа в школу милиции поедет, Клава - в институте, а Олюшка наша - в девятом... Вроде всех не забыл, - Ананий Николаевич улыбнулся и покачал головой. А голова вся седая.
...Но по годам он еще не старик. Состарили переживания, война. И, наверное, дети.
- Детей надо в труде воспитывать. А баловать - зачем. Мои родители тоже работу любили, потому и прожили долго... - Я опять слежу за его руками - они все в буграх и в военных отметинах, и дыхание опять тяжелое - от сердечной болезни.
- Отец мой жил 97 лет, а мать - 94 года. Жили они недалеко отсюда, в Березове. Березовский-то совхоз на плечах поднимали. Отец был главным механиком, а мать моя Арина Григорьевна, хотите верьте, хотите - нет, работала в кузнице. Сначала молотобойцем, а потом самой главной. Детей было семь человек, и я среди них - уже парень. Молодо-зелено и к молодому стремится. Только на вечерки, бывало, оденешься - отец мой: "Аня, куда?" Имя-то у меня девичье. "Давай-ко сперва зайди в амбарушку, поправь вилы, грабельцы, сенокос скоро. А потом - хоть до утра..." - и так все время. Надает заданий, и пока не сделаешь - ни шагу. Любил отец плотничать. Вся родовая такая. Была у отца сестра Саломея - так она топором как играла. И дом срубит, амбар, мебель всю. Вот так и жили - сперва напрягись, поработай, а потом гуляй. И лошадей любил с детства... - Ананий Николаевич говорит с удовольствием, видно, нравится вспоминать.