Девушка моего друга (сборник) - Исай Давыдов 11 стр.


Чего доброго, Светлана подумает, будто Ксеня и делать ничего больше не умеет!..

- А на совещании я тут летом была, - сказала Ксеня.

- Когда свекловодов собирали. Прямо в* обкоме совещание шло...

Светлана сразу подняла от журнала глаза и с любопытством поглядела на Ксеню.

. - Вы свекловод? - опросила она.

- Ага, - ответила Ксеня. - В свекловодческом звене работаю. У нас по всему Камышейскому району лучшие урожаи. Вот нас троих из звена и вызвали.

- Вам хорошо! - сказала Светлана. - У вас дело свое в жизни есть. Своя дорога какая-то... А. у меня - пока ничего! Даже институт по душе выбрать не смогла!Удивительная бездарность!

- А вы что, поступали в институт? - спросила Ксеня.

- В том-то и дело - нет! Не решила - в какой. У нас вот такие, кто не решил, все в педагогический пошли.

На истфак да на литфак... А я литературу люблю, только смогу ли быть учителем - не знаю. Не тянет меня что-то в учителя... Я бы, наверно, в летное училище пошла! Чтоб испытателем стать... А девчонок туда не берут... Был бы отец жив, он бы что-нибудь для меня придумал!

Светлана зябко передернула плечами, повыше натянула на голые ноги угол одеяла. Совсем тихо добавила:

-Он, говорят, у меня очень смелый и очень умный был, отец-то... И мама рассказывала, и товарищ его, который с ним сидел... Он три года назад приезжал...

Записку нам с Володькой от отца привез...

Ксеня сразу поняла, где был Светланин отец. Она и слыхала про это и читала много. Но вот так, в жизни, ни разу еще не встречалась с теми, у кого отцы или матери зазря сидели при Сталине.

- А вы совсем отца не помните? - спросила она.

- Как же я могу его помнить? - Светлана усмехнулась.

- Его забрали, когда я еще не родилась... А Володьке тогда два года было. Тоже ничего не помнит... Мы отца только по одной карточке знаем. Ма-аленькая карточка!.. Мама ее десять лет ото всех прятала... Отец ведь еще до войны сидел... Потом его на войну отпустили. Он военный был, подполковник. Они с мамой на фронте поженились. Мама медсестрой у него в полку

служила... А через год после войны его снова забрали... Мама тогда в Тюлюкино и уехала - меня рожать. Потому что в Тюлюкине дедушка с бабушкой... А до реабилитации

отец не дожил... Так там и умер...

- Страшно это! - сказала Ксеня. - Когда зазря!..

Ой, как страшно!

Светлана промолчала.

- А вы этим бюрократам про отца рассказывали?-спросила Ксеня.

Светлана отрицательно помотала головой.

- А может, помогло бы...

- Все равно не стану! - упрямо сказала Светлана.- Что ж я буду ходить жалость выпрашивать!.. Отцу бы это не понравилось... Я лучше на толкучке свой платок продам и без всякой путевки уеду! У меня платок пуховый. Мне за него много дадут!

- А как же вы без платка поедете? - спросила Ксеня. - Зима ведь.

- А у меня в рюкзаке зимняя шапка есть, - ответила Светлана. - Мальчишечья. Ее раньше брат носил, а теперь она ему мала. Я ее и прихватила...

- Смело это вы... - Ксеня покачала головой.-А если человека хорошего встретите?.. А сами в мальчишечьей шапке?..

- Ну и что?

- Как что?.. Будь вы по-женски одеты, он, может, заинтересовался бы. А так - и не заметит...

- Ой, что вы! - Светлана рассмеялась. - Чихала я на такого хорошего человека! Нужен он мне очень! Разве хороший человек на это внимание обратит? Что вы!

- Мужчины - они на все внимание обращают,- заметила Ксеня.

- А я об этом как-то не так думаю, - сказала Светлана.

- Мне кажется, если будет любовь, так все равно, кто в чем одет и кто кем работает. Это ни вот столечко . значения не имеет! - Она показала кончик мизинца.

-Я, если полюблю кого, куда угодно с ним поеду. Хоть в Арктику, хоть в пустыню - мне все равно. Лишь бы с ним вместе!

- Это только в книгах так. - Ксеня усмехнулась, -А в жизни такой любви не бывает...

- А у меня в жизни будет!

Светлана произнесла это так уверенно, даже громко, что Ксеня невольно с любопытством поглядела в ее темные, горячие глаза и даже приподнялась на локте, чтобы глядеть было удобнее.

Однако уже в следующий момент уверенность этой девочки показалась Ксене смешной. И она снисходительно улыбнулась и, опустив голову обратно на подушку, спокойно сказала:

- Все так поначалу думают. Будто в жизни для них одно хорошее приготовлено. А как начнется... - Ксеня махнула рукой. - Нацелуется да к другой побежит...

- Ну, вот уж тут я никого винить не буду. - Светлана покачала головой. - Только себя.

- Это почему же - себя?

- Да потому, что любовь настоящего человека не один раз заслужить надо, а все время ее заслуживать - каждый день, каждый час. Чтоб всегда быть его достойной, а не только сначала. А не будешь-правильно сделает, что уйдет.

- А если просто человек такой? Если ему просто одной мало?

- Так ведь такого раскусить легко. А полюбить трудно. Для меня - даже невозможно.

- Чудно вы говорите... - Ксеня усмехнулась. -Будто человек как на ладони разложен и его всего видно.

Не угадаешь ведь сразу, какой он.

- Если не захочешь угадать, не угадаешь, -возразила Светлана. - Если, конечно, на все закрывать глаза... А если по большому счету - человек сразу виден.

- Хорошо бы, конечно... - Ксеня потянулась, вздохнула.

- Как вы говорите - по большому счету. Только в жизни оно редко выходит. Ждешь-ждешь... А чего?

Годы-то идут...'Надоест ждать - и махнешь рукой...

Хоть по- маленькому бы счету прошло...

- Что с жизни спросите, то и получите, - отозвалась Светлана.

В голосе ее Ксеня почувствовала какое-то тихое раздражение и поняла, что это раздражение относится к ней, Ксене. И поэтому она не стала ничего больше говорить, чтобы Светлана совсем не рассердилась. Она очень нравилась Ксене, эта темноглазая девчонка, для которой самое главное в жизни было просто и ясно.

Вот и Ксене бы так... Только ведь этому не научишься...

С этим надо родиться... И перевоспитывать Ксеню Светлане, наверно, так же бесполезно, как Ксене перевоспитывать Степановну.

Степановна уже уснула, прямо одетая, и тихо посвистывала носом в своем углу возле двери. Ксеня поглядела на нее, прислушалась к тихой музыке, которая доносилась из коридора, и тоже на минутку закрыла глаза.

Очень хотелось спать, но обидно было спать вечером в городе, где рядом, прямо за стенами дома, столько разных удовольствий и развлечений. Будь у Ксени с собой зимнее пальто, она бы пошла сейчас в кино. Но идти в кино в ватнике или в отцовском полушубке было, конечно, неловко. Она даже в своей деревне не ходила в кино в ватнике, а старалась одеться понарядней.

А уж в городе - тем более.

Ксеня потянулась и подумала, что сейчас, наверно, уснет, потому что все равно делать больше нечего.

И как раз в этот момент кто-то громко постучал в дверь комнаты.

- Да-да, войдите, - звонко сказала Светлана. Ксеня еле разорвала слипшиеся ресницы и увидела, как Светлана- поправляет одеяло на голых ногах…

Дверь открылась, и в комнату тяжело шагнул колхозный шофер Сергей, который привез Ксеню и Степановну на рынок. Сергей широко улыбнулся, провел рукой под носом и, оглядев комнату, сказал:

- Я так и знал, что вы в Дом колхозника пойдете...

Ну, собирайтесь! Поехали!

Ксеня, зевая, села на кровати и стала надевать валенки.

Степановна продолжала посвистывать носом.

Сергей подошел, растолкал ее, и, едва поняв, в чем, дело, Степановна стала его ругать, потому что из-за его гулянок деньги за гостиницу уже уплачены, а отдадут их теперь или нет - неизвестно.

Ксеня собиралась молча и жалела только о том, что не ответила на последние слова Светланы и что несколько минут они молчали вместо того, чтобы разговаривать.

Разговаривать со Светланой было интересно, а когда они теперь увидятся?.. Наверно, никогда... А за эти несколько минут Светлана могла бы сказать еще что-нибудь такое, чего от других не услышишь, хоть всю жизнь с ними проговори.

Собравшись, Ксеня положила на тумбочку Светланин журнал, сказала "спасибо" и протянула руку.

- Ну, до свиданья, Светлана. Ни пуха вам ни пера!

И большого вам счастья! Если попадете когда в Таловку, останавливайтесь прямо у меня. Моя фамилия Макарцева.

Спросите Ксеню Макарцеву, что на свекле работает.

Вам покажут...

- До свиданья. - Светлана встала с постели и пожала Ксенину руку. - И не живите по маленькому счету. Не стоит!

В вестибюле Степановна долго ругалась с дежурной и требовала назад свои семьдесят копеек. Ксеня ждала ее в дверях.

Наконец Степановна спрятала за пазуху паспорт и пошла к дверям, изругав еще раз дежурную, которая так и не отдала уплаченных денег. Ксеня вышла на улицу, глотнула морозного воздуха, забралась в кузов и укуталась тулупом, которым утром укрывала картошку.

Машина мягко тронулась и побежала сначала по людным, ярко освещенным улицам, затем по улицам темным и безлюдным, а затем по шоссе, которое шло высоко, почти на уровне крыш одноэтажных домиков, и уводило все дальше и дальше от центра города.

Вначале Ксеня боялась, что уснет в машине. Но потом озноб прошел, спать расхотелось, и Ксеня стала думать о том же, о чем думала утром, - о своей жизни ...

Еще утром Ксеня была уверена, что все в ее планах и мечтах правильно и что все честные и серьезные девушки мечтают о том же: красиво одеться, поездить свет посмотреть, встретить хорошего человека, создать семью и жить в уюте и спокойствии. Но вот оказалось, что

Светлана мечтает совсем не об этом, хотя девушка она, конечно, и серьезная и честная. И наверняка, если бы Ксеня рассказала ей о своих мечтах, Светлана усмехнулась

бы и сказала, что это - "по маленькому счету".

И даже самой Ксене ее утренние мечты кажутся сейчас какими-то мелкими, ненастоящими, потому что все они- только для себя. Но никакие другие мечты у Ксени пока

не появились и неизвестно, появятся ли вообще. А поступить так, как Светлана, - бросить все и умчаться неведомо куда, неведомо к кому - Ксеня не может.

Это уже ясно, и нечего тут себя обманывать. Но, хоть поступить по-светланиному Ксеня и не может, она все же понимает, что без таких, как Светлана, жизнь стала бы пресной и скучной, и не было бы на земле ни интересных книг о большой любви, ни революций, ни полетов

в космос.

Машина уносилась все дальше и дальше от города.

Его огней уже не видно было за стеной темного леса, и только бледное красноватое зарево поднималось над деревьями в той стороне, откуда убегала машина. Потом и зарева этого не стало видно. Темные деревья по сторонам молча и настойчиво бежали назад, к городу, как будто торопились посмотреть на Светлану, на ее темные, горячие глаза, на ее тонкие, розовые, в пупырышках от мороза ноги. И Ксене тоже хотелось побежать назад вместе с деревьями, и посмотреть еще раз на Светлану, и еще поговорить с ней, и потом думать

"История без Маргарит

не обходится..."

Я никогда раньше не видал фронтовых газет. Вчера я увидел их впервые. Я перелистывал вчера старую, пожелтевшую подшивку и боялся, что грубая газетная бумага может рассыпаться от прикосновения пальцев. И меньше всего я ожидал, что эти старые, двадцатилетней

давности газеты помогут мне еще раз встретиться с моей учительницей.

Она преподавала у нас в школе историю. Ее звали Маргарита Николаевна. Она была молодая и красивая, самая красивая учительница в нашей школе. И наш седьмой "Б" очень гордился тем, что именно у нас она классная руководительница.

Честно говоря, мы учились тогда кое-как. Шла война. В переполненной эвакуированными Алма-Ате было голодно. И мы голодные ходили в школу и думали на уроках ’о том, что бы поесть, и нередко убегали с занятий в очередь за повидлом, которое иногда давали без

карточек в палатке на ближнем углу.

Мы могли убежать с любого урока. Только не с истории. Потому что у Маргариты Николаевны уроки всегда были интересные. Даже веселые. Она почти на каждом из них рассказывала какой-нибудь примечательный исторический случай. А иногда - два или три случая. И поэтому мы внимательно слушали ее. В учебниках не было этих случаев.

Особенно она любила рассказывать про всех Маргарит, какие только встречались в курсе истории средних веков, - и про Маргариту Наваррскую, которая написала "Гептамерон" в духе "Декамерона"

(а "Декамерон"-то мы уже знали!), и про Маргариту Датскую, которая умудрилась стать королевой Дании, Норвегии и Швеции, вместе взятых, и про Маргариту Французскую,,

после свадьбы которой в Париже была знаменитая Варфоломеевскаяночь - резня гугенотов, и еще про всяких других Маргарит: Пармскую, Австрийскую, Анжуйскую...

Но особенно запомнилась нам та Маргарита, которая сбежала из монастыря и стала женой Дольчино, вождя крестьянского восстания в Италии. Раскрыв рот, наши девчонки слушали о подвигах' отряда крестьянок, которым она руководила. И кто-то даже заплакал, когда

учительница рассказала, как заживо сожгли эту Маргариту на глазах мужа.

Каждую новую Маргариту наш класс встречал веселым оживлением.

- Опять Маргарита!- громко говорил самый великовозрастный наш ученик, здоровенный рыжий верзила Генка Лугов. - И откуда только они берутся?

- История без Маргарит не обходится! - улыбаясь, отвечала ему наша учительница и, откинув со лба черную прядь, продолжала урок.

Как-то после рассказа об очередной средневековой Маргарите Генка Лугов спросил:

- А вы тоже надеетесь войти в историю, Маргарита Николаевна?

Наша учительница улыбнулась, развела руками.

- Только вместе с вами, ребята! -сказала она.- С вами-то я обязательно в историю войду... В какую-нибудь историю, но войду!..

Мы поняли. И посмеялись. Потому что совсем недавно у нас действительно была одна "история". Мы всем классом избили трех "ремесленников", которые после уроков, в темноте, приставали к нашим девчатам. Эту драку увидел и прекратил директор. И Маргарите Николаевне,

кажется, из-за этого влетело. Но она особенно не ругала нас. Просто вот так иногда "подковыривала".

Мы почти ничего не знали о ее жизни. Мы знали только то, что в Алма-Ату она попала из Белоруссии с волной беженцев. А у нас полкласса были эвакуированные.

Мы знали, что такое бросить свой дом и очутиться в незнакомом, переполненном беженцами городе. Поэтому даже после уроков, по дороге домой, наши ребята ни о чем не расспрашивали Маргариту Николаевну. Мы, а общем, представляли себе, как она может жить.

Она была очень занята в школе. У нее были классы, которые занимались во всех трех сменах. У нее было очень много общественных дел. Нам казалось, что Маргарита Николаевна каждый день приходит в школу рано утром и уходит поздно вечером. И поэтому мы страшно удивились, когда летом, после экзамена по истории, она собрала нас в кучу и сказала, что прощается с нами,

что она окончила курсы радистов и уезжает на фронт.

Когда наша учительница успела закончить эти курсы? Она ведь все время проводила в школе!.. Неужели по воскресеньям, вместо того чтобы отдыхать, она училась на радистку?..

Но думать над этим долго мы не могли - слишком сильно завидовали ей, чтобы серьезно думать о чем-то другом.

Мы всем классом проводили ее в тот день до дома.

Девчонки даже поплакали на прощанье. А Маргарита Николаевна обещала с осени писать нам письма. На школу. Для всего класса.

Я так и не дождался ее писем. В августе маму вызвали в Москву, и мы получили пропуск. Я уже думал, что никогда больше ничего не узнаю про Маргариту Николаевну, как вдруг встретил ее сентябрьским днем в Москве, на Арбате - прямо столкнулся с ней нос к носу.

Она была в военной форме. На ее плечах были зеленые полевые погоны с маленькой звездочкой младшего лейтенанта. На пышных черных волосах лихо сидела новенькая пилотка. Маргарита Николаевна шла неторопливо и глядела по сторонам. И очень обрадовалась мне.

-Я только сегодня утром попала в Москву, - сказала она, когда мы поздоровались. - А ночью улетаю на задание. И вот решила побродить. Просто так. В музеях я до войны была... И сейчас там все равно самого ценного нет... А города почти не знаю...

- Хотите, я буду показывать вам Москву? -спросил я.

- А ты не спешишь?

- Что вы! У меня бездна времени!

Вообще-то мне надо было спешить. Но что могли означать мои дела перед такой встречей? Человек улетает на задание, в тыл врага!..

- Ну, что ж, показывай!..

- Я только позвоню. Ладно?

- Звони.

Я позвонил из .ближайшего автомата, сказал, чтобы меня не ждали, и повел Маргариту Николаевну прямо к Москве-реке, через мост, в тылы громадного, разрисованного

в те годы нелепыми маскировочными полосами жилого дома Совнаркома.

Здесь, пройдя через низенькую подворотню, я подвел Маргариту Николаевну к вросшей в землю церквушке.

- Мальчишки говорят, что это церковь Малюты Скуратова, - сказал я . -А вот это его дом.

Рядом стоял старинный каменный дом с малюсенькими окошечками. .

- Мальчишки говорят... - повторила Маргарита Николаевна и усмехнулась. - А точно?

- Точно не знаю.

Мне стало стыдно, и я опустил глаза. Может, вообще не нужно было вести ее сюда?

- Давай посмотрим, - предложила она.

Мы обошли церковь и дом со всех сторон, и Маргарита Николаевна повозмущалась тем, что они обезображены позднейшими пристройками.

- Но вообще-то похоже, - сказала она. - Здания очень древние. Может, твои мальчишки и не врут... Вот погоди - кончится война, вернусь и установлю это точно.

Мы до темноты бродили в тот день по Москве. Я показал ей консерваторию и дворец Морозова на Спиридоновке, и тихие Патриаршие пруды, и один очень красивый дом на улице Герцена, и зеленый Миусский сквер, на котором прошло мое детство и над которым возвышались

в то время обломанные темные стены храма Александра Невского.

А когда мы устали, я позвал Маргариту Николаевну к себе - пить чай.

Мама уже вернулась с работы, и поэтому мы не только попили чай с сахарином, но и пообедали. И затем посмотрели из окна на один из первых московских салютов.

Потом Маргарита Николаевна взглянула на часы и потянулась к пилотке. Я проводил свою учительницу до трамвайной остановки. Ей нужно было ехать на трамвае "Б". Куда ехать, она не говорила. А я не спрашивал, потому что понимал: она и не может мне этого сказать.

Она крепко ¿жала мою руку, когда появился из-за угла трамвай "Б".

- Будь здоров,- сказала она. - Спасибо за то, что показал мне Москву. Я ее теперь по-другому увидела.

Она, оказывается, очень теплая... Ну, пока! Вернусь с задания - зайду к тебе.

Маргарита Николаевна говорила это, уже поднимаясь на подножку трамвая.

- А когда вы вернетесь?

- Разве я знаю? - Она улыбнулась мне сверху. - Этого никто не знает.

Трамвай тронулся. А Маргарита Николаевна все еще стояла у дверей и махала мне пилоткой.

Я много месяцев ждал, что вот однажды постучат в дверь и я увижу на лестнице свою учительницу и снова пойду показывать ей Москву. Я даже продумал весь маршрут - хотелось показать очень многое...

Назад Дальше