- Много умных людей и сейчас спорят, какой совет нужен нанай, ульчам, нивхам, тунгусам и другим народам. Одни говорят, лучше родовой, он крепкий будет, потому что все люди братья и сестры по крови, и у нанай надо организовать такой совет. Другие сказали, нельзя организовывать у нанай родовой совет. А мы с вами теперь вместе подумаем. Давайте будем у вас в Нярги организовывать родовой совет. Один совет - Заксоров, другой - Бельды, третий - Киле, четвертый - Хеджеров, пятый - Тумали. Все?
- Есть один Оненка. Он, видно, заблудился, не туда попал.
- Хорошо. Один Оненка - тоже совет. С кем только он станет советоваться? Выходит, у вас в Нярги надо организовать шесть советов.
- Зачем шесть, Оненка выгоним, пусть уедет к своим.
- Ладно, согласен, выгоним Оненка…
- Я не хочу уезжать! Я здесь хочу! - завопил Оненка.
- Не выгоняем, это так, к слову говорю. Сколько Тумали?
- Две семьи.
- Маловато для совета. Выгоним, что ли?
- Мы не уедем, мы тут всю жизнь живем, - заявили Тумали.
- Хорошо. Сколько Киле?
- Три семьи.
- Выгоним?
Охотники поняли, к чему клонит Ултумбу. Никто на этот раз ничего не сказал.
- Выходит, самый большой род - Заксоры. Организуем совет Заксоров. Оненка не хочет уезжать, Тумали и Киле тоже не хотят. Тогда что же, выходит, они должны войти в совет? Так?
- Другого нет пути.
- Так в каждом стойбище. Нанай давно уже не живут родами, разбрелись по всему Амуру. Поэтому нельзя организовывать родовые советы.
"Умный человек! Как хорошо все разъясняет! - восхитился Богдан. - Вот как надо разговаривать с людьми!"
- Тогда как быть с родовыми дянгианами-судьями?
- Дянгианов родовых не будет. Родов нет, зачем они?
- Есть роды. Ты это не говори! - закричал Холгитон. - Всякие споры бывают, роды всегда будут собираться. Говоришь, нет родов. А ты, Оненка, разве женился бы на девушке Оненка?
- Нет, не женился бы!
- Тогда зачем говоришь - нет родов? Роды есть, только люди разъехались, а законы рода сохранились.
- Верно говоришь, отец Нипо, - подхватили охотники. - Родственные связи всегда будут. Это же люди одной крови. Дянгиан родовой тоже нужен.
"Любопытно, как он вывернется", - подумал Богдан.
- Есть уже советские судьи, они будут решать все подсудные дела. Но если вы хотите своих родовых судей, имейте их, решайте свои дела. А большие плохие дела советский суд будет решать, его слово будет последним.
Охотники замолчали, задумались.
- Говорят, советская власть всех бачика выгоняет, а шаманов как?
- Шаманы - это нанайские попы.
- Что, их тоже будут выгонять? Куда?
- Никуда не выгонят, просто запретят им шаманить.
Охотники заволновались, вполголоса заговорили между собой. Женщины позади мужчин заспорили во весь голос. Раздались возмущенные голоса.
- Бачика вредный, гоните. А шаманов нельзя гнать. Кто будет лечить больных?
- Доктора будут лечить.
- Кто будет отправлять души умерших в буни?
На этот вопрос Ултумбу не ответил. Это был единственный вопрос, на который он затруднялся ответить. Он знал свой народ, обычаи, знал, что родственники, не справившие религиозный праздник касан и не отправившие душу умершего в буни, берут на себя самый большой грех. Но как объяснить охотникам, что нет у умершего никакой души, что нет буни, что все это выдумка?
Богдан следил за Ултумбу. Лицо его оставалось спокойным, но глаза выдавали растерянность.
- Шаманы нужны! Нанай нельзя жить без шаманов!
- Ладно, пусть останутся они! - вдруг заявил Пиапон.
Мужчины, женщины примолкли сразу. Закурили.
- Когда выгоните торговцев?
- Сейчас уже торгуют наши кооператоры из Союзпушнины, Центросоюза, Интегралсоюза, - ответил негромко Ултумбу и распрямился. - Они скоро войдут в силу. Торговцы пока будут торговать, потому что у нас мало своих кооператоров, товаров мало. Немного потерпите, пушнины им не сдавайте.
- Тебе хорошо, ты не должен им.
- Долги не отдавать.
- Какой же ты нанай, как это не отдавать долги? - возмутился Полокто. - Так ни один нанай не поступит, раз задолжал - плати.
- Долги обманные, не надо платить.
Опять разгорелся спор, но на этот раз Ултумбу не терялся, спорил, доказывал, убеждал. Разговор продолжался долго. Все утомились. Женщины разожгли костры, поставили варить обед. Часы Богдана показывали два.
- Э, чего ты все на них поглядываешь, - заворчал Холгитон. - И так по солнцу видно, больше полудня.
- Умная штука, эти часы, - улыбнулся Ултумбу. - В городе люди работают по ним. Утром встают во столько-то, работают, обедают, домой идут - все по часам.
- Что за жизнь такая. Тьфу! Может, и нужду справляют по часам, а?
Охотники захохотали. Громче всех, пожалуй, смеялся Ултумбу.
- Может, мы при советской власти тоже по часам будем вставать, невод забрасывать, по часам вытаскивать? - наседал Холгитон. - Может, по ним в зверя стрелять?
- Нет, дака, зачем по часам невод забрасывать? Часы нужны тем, кто на заводе работает, в конторах. Ты зря так сердишься, сам скоро часы заведешь.
- Зачем они, я не собираюсь по ним жизнь мерить.
- Не ты, так дети твои заимеют. Правильно? Молодые охотники отвели глаза, часы Богдана - предмет их зависти, их мечта.
- Да, Богдан, ты слышал о комсомоле? - спросил Ултумбу.
- Нет, - сознался Богдан.
- Комсомол - это отряд молодых людей, юношей и девушек, передовых, конечно. Они первые помощники большевиков. Они как бы молодые большевики. Понял?
- Да. Что они делают?
- Помогают большевикам. Советскую власть укрепляют. Строят. Работают везде. Они везде первые. На войне они были первые, сейчас советскую власть строят. Хорошо было бы организовать в Нярги такой отряд.
- Что им делать в Нярги?
- Все, что делает советская власть, вы будете первыми делать. Это очень здорово быть первыми.
- А в Малмыже есть комсомол?
- Нет, в Малмыже еще нет.
- Как же так, русские первые, а у них нет, - сказал Хорхой.
- Вы будете первыми комсомольцами. Это очень важно и почетно. Каждый комсомолец имеет свои обязанности, свои права, свой закон, которые надо честно выполнять. Комсомольцами могут стать только самые лучшие юноши и девушки.
- Если они будут все время вместе, какой это, как ты назвал? - начал Холгитон. - Вот, вот, комол. Молодые есть молодые. Если вместе да вместе, какая там работа, они найдут другое дело, куда лучшее, чем твой комол.
Охотники опять захохотали.
Ултумбу поморщился: опять из-за словоохотливого старика не получилось серьезного разговора с молодыми охотниками. Ему очень важно было заронить в души молодых новые мысли, хотя он был уверен, что, кроме Богдана, никто тут пока не поймет назначения комсомола. Но главное пока - заронить семена в свежую пахоту.
С шутками, со смехом охотники расходились по своим хомаранам. Время обеда.
- Хорошо ты поговорил с людьми, все поняли, - похвалил Пиапон. - Мы ведь сами ничего толком не понимаем. Малмыжские мои друзья толкуют, а сами понимают не больше меня. Грамотных людей надо. Школы надо, пусть молодые набираются ума.
- Школы скоро будем открывать, да с учителями трудно, - вздохнул Ултумбу. - Все, Пиапон, еще трудно. Всего у нас не хватает. Война была. Кончилась она, а мы все еще воюем. Слышал? Много банд появилось на Амуре. Внизу особенно много. Грабят, убивают, жгут. А людям жизнь надо улучшать, чтобы советской власти поверили.
- Слышал. Здесь тоже, говорят, кого-то ограбили, это где-то в Славянке или в Троицком. У нас-то нечего грабить, все, что есть, все на нас.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Какой прозрачный воздух осенью на Амуре. От этой прозрачности небо голубее обычного, тайга в осеннем наряде ярче. Даже вода в Амуре чище.
Осень выдалась ясная, теплая, будто природа, чувствуя свою вину перед человеком за летнее наводнение, решила его задобрить. Вода в Амуре убыла, появились песчаные косы. Но самые уловистые тони все еще были затоплены, и рыбакам приходилось выбирать кету из неводов, стоя по колено в холодной воде.
На острове Чисонко, где Пиапон каждую осень ловил кету, теперь было меньше ловцов, потому что оборотистый Полокто с сыновьями, собрав артель, укатил в низовья Амура на заезки. В прошлые счастливые годы рыбаки зарабатывали там неплохо, но не всегда. Выпадали годы, когда артельщики возвращались без копейки. Плохо приходилось тогда семьям артельщиков, оставшимся без денег и без юколы, всем стойбищем им помогали пережить зиму.
Но удача, как известно, что птица на небе, поймаешь - сыт, не поймаешь - голоден. Только зачем из-за этой удачи-птицы рисковать, когда возле своего стойбища можно наловить кеты и на юколу и на продажу. Так думал Пиапон. Он ловил рыбу не только себе, но и для приятеля Митрофана Колычева. Услышав об этом, Митрофан прикатил на рыбалку и стал помогать. Жили они вместе в одном большом хомаране. Рядом другие хомараны: Холгитона, Калпе, одного из Тумали. По вечерам все собирались у Пиапона, слушали сказки Холгитона, просто беседовали, говорили допоздна, и о чем бы ни шел разговор - старый Холгитон сворачивал его на свою стезю.
- Большой дом был всегда и будет, - говорил он. - Ты, Пиапон, жил в большом доме, вышел оттуда, а теперь и твой дом вырастает. У вас уже трое мужчин: ты, зять да Богдан. Чем не большой дом? У Полокто тоже. Он всем говорит, что у него уже большой дом. У меня тоже будет большой дом, оженю Годо, оженю Нипо, мужа для Мимы заманю.
- Что из этого выйдет? - посмеиваясь, спрашивал Пиапон.
- Как что? Большой дом выйдет.
- Зачем тебе большой дом?
- Хозяином буду, как твой отец. Весь Амур его знал. Я тоже на старости лет хозяином буду.
- Распадется твой дом! - сердился Калпе. - Мы в одном доме семьями живем. В одном большом доме, а все отдельно. Нет у нас закона большого дома!
- У меня будет закон, все меня будут слушаться.
- Что про большой дом советская власть говорит? - любопытствовал Тумали.
Никто этого не знал.
- Живите своими семьями, меньше женских склок, - советовал Митрофан.
- Ты русский, ты не жил большим домом.
- Это я-то не жил? Хо-хо! У русских тоже есть большие дома. Глава, как и у вас, отец. У нас в Малмыже сколько таких домов было, да понемножку отделились дети от родителей.
Верно, Холгитон видел эти семьи, но ему кажется, что русская большая семья это не то, что нанайская, у них нет таких сложных и строгих законов большого дома, как у нанай. Холгитон еще спорит, но ему уже никто не отвечает, и он обиженно замолкает. На этом заканчиваются вечерние разговоры, и рыбаки расходятся, залезают под теплые одеяла уснувших жен. Рыбацкий табор затихает.
Если бы кто в такое время выглянул из хомарана, мог бы заметить в темноте крадущуюся фигуру юноши. Это Кирка, он вышел на свидание с Мимой, сестренкой Нипо. Мима лежит в хомаране рядом с матерью, она не может сдержать волнения и дышит прерывисто. Юное сердчишко бьется так шумно, что ей кажется, его слышат мать, отец, братья, соседи. Она сжимается в комочек, пытается унять разбушевавшееся сердце и не знает, бедняжка, что если оно уймется - то испарится и ее любовь. Так пусть оно бьется, шумит, кричит о твоей любви, Мима!
Кирка крадется, и Мима еще издали слышит его кошачьи шаги. Кирка может прокричать ночной птицей, но зачем? У них есть свой верный сигнал! Ой, любовь всех времен, всех народов, как ты иногда бываешь хитра и находчива!
Кирка подкрался к хомарану Холгитона, нашел нитку, выползавшую хитрой змейкой из хомарана, тихонько дернул. Это их, Кирки и Мимы, выдумка: другим концом нитки девушка обвязала себе ногу. Хитра-то, хитра любовь, но что случится, если про эту выдумку узнают недруги и другим концом нитки затянут ногу Супчуки? Что тогда будет с Киркой?
Мима выползла из хомарана и попала в объятия любимого. Они бесшумно побежали по песку, будто поплыли по белому туману, потом утонули в нем, исчезли.
А на следующий вечер у Пиапона Холгитон говорил:
- В большом доме чем хорошо? Там все строго, мужчины строго себя ведут, женщины под наблюдением, девушки всегда скромны, из них выходят хорошие жены. Молодые под присмотром старших.
- А помнишь, Холгитон, сестренка Пиапона, Идари, сбежала ведь с Потой, - засмеялся Митрофан.
- Она любимица отца была, разбаловали ее.
- И ты балуешь свою дочь.
- Мима моя строгая, послушная.
- Найдется хитрый охотник, утащит, - потешался Митрофан.
- Не утащит. Теперь другие законы, советские, понял? Только я дочь в этот, как его, комол, не пущу. Нечего ей целыми днями там бывать, всякое может случиться. Я не против комола, но надо сделать так, чтобы девушки были в одном комоле, молодые охотники в другом.
Разглагольствования старика слушали только из-за уважения к нему, часто перебивали и начинали свой разговор. С начала путины мужчины с тревогой ожидали, какая нынче будет кета, ведь от нее зависит их зимняя жизнь. Первые же кетины обрадовали их - гонцы были крупные, нагулянные, краснобокие. Взглянули на них рыбаки и сказали:
- Будет кета! Перезимуем!
А ворчливый Тумали добавил:
- В старое время жили - на кету надеялись, в новое время живем - тоже на кету надеемся, Кормилица.
Прошел первый ход. У всех рыбаков заполнились вешала юколой, она быстро подвяливалась, и многие отвезли полные лодки юколы в амбары. Теперь красными полосками полощется на ветру свежая юкола. Богдан, признанный мастер засолки кеты, заполнил несколько больших бочек. Икру он солил с Митрофаном.
Богатая кета нынче, и зима уже не страшна. Охотники говорят, кто чем займется зимой; одни собираются в тайгу, другие остаются в стойбище ловить осетров и калуг. Митрофан предлагал Пиапону резвого жеребца и подбивал его гонять почту.
- Нет, Митропан, в тайгу тянет, - отнекивался Пиапон. - Давай так сделаем, по воде отправимся в тайгу вместе, постреляем белок, мяса заготовим и вернемся. Тогда можно почту гонять.
Митрофан согласился.
Богдан несколько дней рыбачил на дальних тонях с родителями и Токто. Возвратился на Чисонко к концу путины.
- Что, опять родители уговаривали вернуться к ним? - спросил его Пиапон.
- Не возвращайся к ним, Богдан, - на полном серьезе сказал Митрофан. - Ты всю жизнь собираешься остаться холостяком, а они тебя оженят. Не ходи к ним.
- Нет, не пойду, - в тон ему ответил Богдан, и все рассмеялись.
Вокруг собрались соседи узнать новости.
- Все живы, здоровы. Был в Малмыже, у тебя, Митрофан, все хорошо. От Ивана только все еще нет известий. Приехал в Малмыж советский торговец, открыл лавку. Дед, ты его знаешь, он приезжал на пароходе, муку, крупу привозил.
- Это который, толстый, лысый, или высокий, усатый?
- Усатый, Воротин. С ним приказчик молодой, шустрый такой. Зовут его Максим Прокопенко. Муки, крупы у них мало, в долг не дают.
- Без дела останутся, - сказал Пиапон. - Правда, если и стали бы давать в долг, не стали бы охотники брать, люди до смерти боятся долгов.
- Хорошо, хоть открыли лавку, - возразил Митрофан. - Это советская лавка, цены в ней, наверно, другие.
- Товары дешевле, а пушнину по хорошей цене берут.
- Тяжело им придется, старые торговцы переманят охотников.
- Это точно. Как рыбу в заливах задерживают сетками, так они загородят нам путь к ним.
- Ничего, пример показать надо, - сказал Пиапон. - Уговорить надо охотников, чтобы сдавали пушнину только советским торговцам.
- Долги ведь…
- Эти долги, как камни на ногах.
Хоть и много раз велись разговоры о новых торговцах, о их ценах на пушнину, но все равно заволновались охотники. Раньше говорили о советской торговле как о далеком будущем, потому что ярмарка была временным торгом, а теперь открылась лавка, приехали торговец с приказчиком. Да и торговец знакомый, нанайские обычаи знает, говорит по-нанайски.
А хитрый Богдан приберег главную новость напоследок. Когда немного затих шум, он сказал:
- Воротин велел передать, что он заготовляет не только пушнину, но и мясо и соленую кету.
Никакого шума. Богдан оглядел охотников - может, они не расслышали? Нет, охотники все слышали, просто они обдумывали новость. Русские торговцы всегда кроме пушнины закупали мясо и рыбу. Вопрос в том, какая сейчас будет цена.
Богдан назвал цены, и тогда только зашевелились охотники. Да, цены у советского торговца были хорошие.
- Кто не засолил кету, можете везти ему юколу, - сказал Богдан. - Юколу, костяк - все он принимает и оплачивать будет мукой, крупой, порохом, дробью, материей.
Вот когда поднялся шум. Это была действительно новость!
- Зачем ему юколу? Костяк куда денет?! Цена какая?!
- Правда, что дробь и порох выдает?
Прибежали на шум женщины.
- Материю? На юколу? Правда?
- Богдан, слышишь, Богдан, даба есть? На халат есть?
- Не знаешь? Какой бестолковый, вот почему он не женится!
- Всякие материи, говоришь? Это хорошо. Юколу будем готовить!
Наконец утих шум.
- Юколу Воротин готовит впрок, - начал объяснять Богдан. - В складе будет хранить. Кому потребуется, тому и будет продавать.
- Это что, я свою же юколу смогу весной купить? - спросил Калпе. - Я могу ее и сам сохранить в амбаре.
- Тебя просят излишки продать, понимать надо. Никто у тебя последний кусок изо рта не тянет.
- Хорошие новости, - сказал Холгитон. - Сразу видно, что советская - это наша нанайская власть, раз она юколу, костяк принимает. О нас думает.
В этот вечер допоздна горел жирник в хомаране Пиапона, мужчины по-настоящему были взволнованы услышанным. Надо ловить больше кеты. Эх! Почему об этом не сообщили в начале путины!
- Есть еще время, - сказали рыбаки, - поднажмем.
Но время было уже упущено. Амур заштормил, подул низовик. Начались непрерывные дожди. В такую погоду не приготовишь хорошей юколы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В октябре опять прояснилось, солнце припекало так, будто лето назад воротилось. Многие няргинцы ушли на горные речки ловить тайменей и ленков. Пиапон решил перед уходом в тайгу настрелять уток. На узких речушках жировали крохали, гоголи, кряквы. Пиапон мог не жалеть пороха, он хорошо заработал на кете, купил вдоволь охотничьих припасов.
Кряквы летали большими табунами, опускались на маленькие озера так густо, что закрывали воду. Только подкрадываться к ним было трудно, трава полегла во время дождей и сильного низовика - не очень-то укроешься. Но Пиапон знал озера с высокими кочками по берегу, там не требовалось ползать на животе. Пол-оморочки набил Пиапон уток, когда ему встретился Ванька Зайцев.
- Здорово, охотник! - сказал Ванька.
Постарел, взматерел Зайцев, рыжая борода кое-где серебром взялась. Давно, с партизанских времен не встречал его Пиапон. Когда Ванька был мастером-оружейником у партизан, Пиапон ездил к нему, отдавал на ремонт берданку. С того времени не встречались.
- Где живешь, ты уехал из Шарго? - спросил Пиапон.
- Где бог покажет. Охо, сколько кряквы. Поснедаем!
Пиапон пристал к берегу, набрал сухого тальнику и разжег большой костер. Ощипали двух крякв, тяжелых, как казарки.
- Чего делаешь? - спросил Пиапон.
- Воюю.
Пиапон поднял голову, взглянул на Ваньку.