Па вид женщине было лет под пятьдесят. Темный, уже не новый плащ подчеркивал усталость опущенных плеч. В одной руке у женщины был сверток, обвязанный бечевкой, в другой она держала потертую кожаную сумку. На минутку Звонцов заколебался: уж слишком неподходящим представилось ему намеченное развлечение при виде этого усталого, пожилого человека. Потом оглянулся на Раздолина с Николаем, стоявших поодаль. Подумают еще, что струсил…
Он встал у женщины на пути и, когда она поравнялась, неожиданно схватил ее за руку.
- Часы, это… есть?
Женщина отшатнулась, испуганно прижав к груди руку, в которой была сумочка.
- Я сейчас, минуточку…
Руки у женщины были заняты, и ей никак не удавалось расстегнуть цепочку часов. Сначала она хотела было положить сверток на землю, но, видимо, не решилась. Ей очень мешала одетая на руку сумочка, и Звонцов увидел, как от испуга и тщетных усилий у женщины начала мелко трястись голова. Неторопливой вразвалку походкой подошел Николай.
- Дай-ка сюда, - Николай снял с руки женщины сумочку и, передав ее Звонцову, занялся цепочкой, у которой, видимо, заело замок. - А, черт!
Он сильно дернул, и женщина пошатнулась.
- Коля, постой, - Звонцов еще ничего не понимал. - Ты что?
- Не вякай, сволочь! - Николай спрятал часы в карман и протянул руку за сумкой, - Пошли.
Еще не понимая, но чувствуя, что произошло что-то непоправимое, Звонцов машинально протянул Николаю сумочку, которую тот быстро спрятал под пиджак.
Преодолевая охватившую тело слабость, Петр зажмурил глаза, потер лоб, внезапно ставший холодным и липким.
Вот так друзья… Что же теперь будет?
Широкая спина Николая, направившегося к фонарному столбу, у которого курил, отвернувшись в сторону, Раздолин, была уже в нескольких шагах. Испуганно глядя на Звонцова, рядом стояла женщина, не вытирая слез, катившихся по маленькому увядшему лицу.
Что же делать? Кругом ни души, как назло. До милиции не добежишь - уйдут. Догнать Николая и отнять сумочку? Вель их двое… И оставаться здесь нельзя, разве кто поверит, что эта была шутка? Ничего себе шуточка.
Внезапно раздался стук открываемой двери - из находившегося неподалеку дома выходила какая-то веселая компания. Петр втянул голову в плечи и бросился в первые же ворота. Он несся большими скачками, чувствуя, как кровь горячей волной бросилась ему в голову. Не хватало дыхания, гулко колотилось сердце.
Двор оказался непроходным. Звонцов прикинул расстояние до пожарной лестницы. Нет, не достать… Почти непроизвольно он огляделся по сторонам и увидел у стены открытый люк, вокруг которого был рассыпан мелкий уголь. Петр оперся дрожащими руками о край люка и спрыгнул в спасительную темноту.
* * *
…Когда, ссадив до крови руки и колени, он выбрался наружу, уже светало. Опьянение прошло, мучительно ломило в висках, во рту была противная сухость. Продрогший до костей в подвале, Звонцов медленно брел по пустынным улицам, подняв воротник измазанного угольной пылыо пиджака.
Что же делать, что делать? Ведь теперь их будут искать и обязательно найдут, в этом можно не сомневаться… И зачем только он с ними связался? Называется, нашел приятелей, еще адрес оставил, просил заходить…
Петр ускорил шаги, подходя к своему переулку, но внезапно остановился. А может быть, его уже ищут? Вот, он откроет дверь, а там милиция: "Гражданин Звонцов? Пройдемте в отделение".
Уехать, немедленно уехать! Да, а завод? И куда денешься? Лучше уж самому объявиться. Прийти и сказать: "Так, мол, и так, виноват, судите".
А как же с матерью? Ведь она с ума сойдет: вся надежда на сына, кормильца, а он… Эх!
Стараясь, чтобы не скрипели половицы, Петр тихонько прошел в комнату, разделся и, забравшись в постель, с головой укрылся одеялом. Согревшись, он немного успокоился. А, может быть, зря он так паникует? Может быть, все обойдется, уляжется. И никто ничего не узнает. Вот, только адрес он Раздолину дал напрасно. Ну, ничего, там посмотрим. А пока надо спать. Утро вечера мудренее.
За завтраком мать ничего ему не сказала и только покачала головой, увидев, как Петр в коридоре чистил и тер вымазанный пиджак.
На завод Звонцов пришел минут за пять до начала смены. Первый, кто встретился ему в цехе, был Иван Николаевич. Покосившись на Петра из-под кустистых бровей, Курдюмов бросил:
- В обед зайди ко мне, разговор будет.
Звонцов замер.
- А, что такое? Может, сейчас?
- Нет, я сказал - в обед.
Всю первую половину дня Петр не находил себе места, обдумывая слова мастера. А что, если Раздолин уже арестован? Может, в обед придут из милиции и за ним. И даже очень просто - узнали, где он работает, и позвонили.
Как назло, не ладилась работа. Резцы выходили из строя один за другим. Петр совсем запарился, то и дело бегая к точилу, и не заметил, как к нему подошла Катя Иванова, культорг.
- Привет, Петенька! Ты завтра свободен?
Звонцов вытер рукавом разгоряченное лицо.
- Здравствуй. А что?
- Да вот на завтра есть билеты на "Кремлевские куранты" в Художественный. Пойдешь? Деньги с получки.
- Ну, что ж, можно. А кто идет?
- Много! - Катя махнула рукой, - И наши, и из ремонтного, и сборка. А тебе кто нужен?
Петр через силу улыбнулся.
- Ты, например.
- Ну, тогда все в порядке. Значит, пойдем?
- Пойдем, - Звонцов поглядел ей вслед и повернулся к станку, поймав себя на мысли: "А может, поведут… только не в театр".
В обед Петр зашел к мастеру. Тот сидел один, развернув газету, и пил чай из старой жестяной кружки,
- Заходи, чаю хочешь?
- Нет, спасибо.
- Ну, как хочешь. Знаешь, зачем я тебя звал? - мастер откусил сахар, бережно положил огрызок на газету.
- Нет…
- Вот и зря. А должен бы знать, в коллективе живешь. Так вот, на днях получаем партию новых станков. Разумеешь?
- Ну? - Петр еще ничего не понимал, но страх, ухвативший холодной лапой его за сердце, медленно проходил. Иван Николаевич допил чай и отставил в сторону кружку.
- В первую очередь будем менять станки у передовиков, активистов, понял? Ну, вот. А про коммунистические бригады слыхал?
В конторку заглянул Васька Егоров, комсорг.
- Иван Николаевич, не помешаю?
- Заходи, чего там. Вот, Звонцова агитирую в вашу бригаду. Ты как?
- Что ж, поговорить можно, - Егоров повернулся к Петру. - Условия знаешь?
- Слышал… Жить и работать…
- Вот-вот. И жить, и работать. Но не так, как некоторые у нас, от звонка до звонка. Работать и жить по-коммунистически, - Егоров поднял палец. - А как это понимать?
- Ты подожди, - перебил его Курдюмов. Он старательно свертывал махорочную самокрутку, стараясь, чтобы не просыпать табак на пол. - Он ведь еще не сказал, что согласен. Может, ему это и ни к чему. А, Петя?
Звонцов смутился. События вчерашней ночи вдруг отчетливо встали перед ним, и он почувствовал, как медленно до самой шеи заливается горячей краской.
- Что ж, разве я что говорю? Только обождать бы немного, подготовиться мне… Дело-то непростое.
Егоров широко улыбнулся.
- Вот и хорошо. А подготовиться, конечно, нужно. Только, чур, уговор, не давши слова - крепись, а давши - держись. Понял?
- Я думаю, что нам за него краснеть не придется, - снова вмешался мастер, выпустив в закопченный потолок конторки голубоватую струю едкого дыма. - Парень солидный, слов на ветер не бросает. Значит, даем ему станок, так? А насчет бригады еще поговорим. Ну, добро.
Из конторки Звонцов и Егоров вышли вместе. Егорову не терпелось сразу же поговорить о работе в молодежной бригаде коммунистического труда, которую решили создать в цехе на последнем заседании комитета комсомола, но Звонцов его почти не слушал.
Какой же он дурак! Сам обособился от людей, выдумал какие-то обиды, счеты. Вчера еще, как последняя скотина, жаловался Раздолину на ребят: дескать, не оценили, не поняли! Нашел, кому плакаться… А ребята к нему с открытой душой, давеча вот Катюша, а теперь и Егоров. И Иван Николаевич тоже заботится, как будто у него других дел нет. Теперь вот узнают… А, что говорить! Звонцов круто повернулся и пошел к своему станку, оставив Егорова посредине цеха.
После работы Петр долго бродил по улицам, одолеваемый невеселыми мыслями. Домой он пришел поздно. Матери дома не было, ушла к знакомым смотреть телевизор.
Нюрка весело хлопотала, собирая на стол, и время от времени поглядывала на брата блестящими глазами, словно собиралась и не смела что-то сказать. Наконец, она не выдержала. Когда Петр потянулся за вторым, она подошла к нему сбоку и тронула за рукав.
- Петь, ты не будешь сердиться?
- Ну, чего, говори. Натворила что-нибудь?
- Ага. Ты мне одолжишь двести рублей до стипендии? Я отдам, ты не думай.
- Двести? А где я возьму?
- Да тебе и брать не надо. Вот, посмотри.
Она открыла сундук и откуда-то из-за простыней и полотенец достала небольшой сверток,
- Что это?
- Кофта, хорошая, правда? Это для мамы. Она еще не видела, решила до тебя ничего не говорить. Вот она обрадуется.
Как-то недавно Нюрка сказала, что хорошо бы купить матери что-нибудь теплое к зиме. Петр тогда согласился, и они с Нюркой долго прикидывали, как выкроить деньги, чтобы мать ничего не узнала до самой покупки.
- У кого одолжила?
- Да у тебя же! - Нюрка всплеснула руками, - Я ведь сказала. Понимаешь, Петя, что получилось. Я только пришла из техникума с Надюшкой, ты ее знаешь, кудрявая такая, с нашего курса. И вот, стучат в дверь.
- Ну?
- Надюшка открыла, и заходит молодой человек, представляешь? Петь, а почему ты раньше его не приглашал? Он говорит, вы давно дружите.
Петр отодвинул тарелку и медленно поднялся из-за стола.
- Такой видный из себя, Надюшка прямо в него влюбилась. Ты его еще не позовешь?
- Иди ты со своей Надюшкой… Ну?
- Ну, и ладно. Я пошутила, не хочешь - не надо. Так вот, он принес тебе двести рублей. Очень извинялся, что не мог отдать раньше. Говорит, брал у тебя взаймы на дорогу в санаторий. Он уже месяц как приехал, да все как-то не мог выбраться вечером. Я что-то забыла, он ведь шофером работает, да?
Звонцов не ответил. "Знакомым" мог быть только Раздолин. Но зачем он приходил теперь, когда Петр понял, чем занимаются они с Николаем? Какие-то деньги… Деньги? Да ведь это за то, вчерашнее.
Петр провел рукой по лбу, покрывшемуся испариной. Отдать, сейчас же, немедленно! Теперь еще эта кофта. Вот дура! Помчалась сразу в магазин. Надо где-то найти двести рублей, одолжить и отдать Раздолину как можно скорее. Тот должен понять: между ними все кончено, воровать он не будет. Но где же взять денег, у кого? Разве вот только Иван Николаевич…
- Он не сказал, зайдет еще?
- Наверное, зайдет. Только он не сказал, когда точно. Говорит, на днях. Так ты не сердишься?
Кофте мать обрадовалась, хотя старалась не показать и виду, и даже слегка поругала Нюрку за необдуманную, по ее словам, покупку. А когда соседи стали хвалить кофту и Петра с Нюркой за внимание и заботу, мать не выдержала и, как была с кофтой в руках, вышла на кухню, откуда вернулась с покрасневшими глазами.
Наутро Звонцов встал пораньше и долго возился в коридоре, отглаживая костюм и рубашку. Идти в театр решили прямо с завода.
В театре он не был порядочно времени и всю смену поглядывал на часы, висевшие на стене над табельной, не в сила х скрыть радостного возбуждения. Иногда, правда, вспоминался Раздолин, и тогда Петр ощущал гнетущее чувство страха.
Перед концом смены он зашел к мастеру занять денег. Курдюмов не удивился, услышав просьбу. Он жил один, семьи у него не было, и рабочие часто обращались к мастеру перед получкой, одалживая по пятьдесят, а то и по сто рублей. Деньги Петру Иван Николаевич обещал принести завтра.
Из проходной Звонцов вышел вместе с Егоровым и Катюшей. Иван Николаевич остался, чтобы закрыть наряды, сказав, что обязательно поспеет к началу первого действия. Петр немного отстал от своих, завязывая лопнувший на ботинке шнурок, и, когда выпрямился, его обдало холодом. На противоположной стороне улицы стояли Раздолин и Николай и смотрели на него.
Что ж, рано или поздно разговор должен был состояться. Они должны от него отстать, и чем скорее Раздолин это поймет, тем лучше. Петр посмотрел вслед Кате и Егорову, которые заворачивали за угол, и решительно перешел улицу.
- Привет, - не вынимая рук из карманов куртки, Раздолин оглядел Звонцова. - Отойдем.
Они вошли во двор и сели на скамейку.
- Что, здорово струсил?
Петр промолчал, ожидая, что будет дальше.
- Ну, ничего. Для первого раза сработал, что надо. Деньги получил?
- Да.
- Вот и хорошо. Маловато, правда, но мы делили честно. Правда, Коль?
Николай нехотя кивнул, не сводя со Звонцова немигающего взгляда бесцветных глаз.
- Ты уж извини, - Раздолин подкупающе улыбнулся - твоей сестренке посоветовал сразу же что-нибудь купить. Ведь иначе разойдутся, дело известное, а так - все-таки вещь.
Звонцов нахмурился..
- Ты зачем их принес? Купить меня хочешь? Смотри, прогадаешь!
- Ну, что ты! - Раздолин все еще улыбался. - Я ведь думал, как лучше. Втроем сработали, на троих и поделили. Все в законе.
- Так вот, - Звонцов сжал кулаки до боли в суставах, - Мне этих денег не надо, понял? И вы меня не трогайте. А деньги я верну. Завтра верну. Вот на этом месте.
- Что я тебе говорил? - Николай сплюнул и повернулся к Раздолину, - Ведь он, подлец, продать нас хочет. Дескать, придут они за деньгами, а я их определю, восемь сбоку, ваших нет. Может, уже стукнул, а мы с ним, как с человеком… Да что с таким говорить! Вставить перышко, и дело с концом.
- Ты это брось, - Раздолин прищурил глаза, и Николай сразу осекся. - Твое дело телячье, понял? Если не хочет с нами "работать" - дело хозяйское, неволить не станем. И денег его нам не надо - закон есть закон. А ты слушай сюда.
Он взял Звонцова за плечо цепкими пальцами, и тот невольно пригнулся, повернув к Раздолину голову.
- Мы здесь не надолго, завтра уедем. Далеко уедем, в Сибирь, понял? Ну, вот. Заявлять тебе на нас ни к чему - ищи ветра в поле, а сам погоришь, как пить дать. Это я тебе говорю. А вот мы, если будешь нос воротить, тебя определим по-крепкому. И без шума. Понимаешь, какое дело - баба-то тебя запомнила, и если сообщить, куда следует, конец.
Некоторое время все трое сидели молча. Раздолин курил, задумчиво поглядывая то на Звонцова, то на Николая. Последний чертил на земле прутиком какие-то знаки. Прямые уверенные линии перекрещивались друг с другом, образуя какую-то конструкцию, и Петр, приглядевшись, внезапно понял, что Николай рисует решетку.
- Вот так, - первым нарушил молчание Раздолин. - В таком плане.
- А зачем тебе это? - выдавил из себя Петр и не узнал своего голоса.
- Чего? Продать тебя? Да ни к чему, конечно. Это я так, чтобы ты понял: ссориться нам незачем.
- Я и так понял. Только не по мне все это. Не хочу я.
- Не хочешь - не надо, - вмешался Николай. - А хвост задирать нечего, ободрать могут.
- Ну, ладно, - Раздолин примирительно обнял Звонцова за плечи, - Не будем ссориться напоследок. Просто ты поможешь еще разок, и все. Понимаешь, завтра ехать, а в кармане кот наплакал. А насчет того, что говорили, забудь. Ничего не будет, это я тебе обещаю.
Они поднялись и вышли на улицу. Около завода уже никого не было. Петр посмотрел на часы, висевшие на перекрестке, у трамвайной линии, и у него остро заныло где-то под ложечкой. Вот, и сходил в театр… Раздолин перехватил его взгляд.
- Время еще есть, успеем. Да ты не робей, все будет чисто. Дело - верняк, без ошибки. Я уже говорил с барыгой - тысяча на брата обеспечена.
Звонцов не ответил. Что ж, он пойдет с ними еще раз: выбора нет. Конечно, деньги он не возьмет, с него хватит. Им овладело какое-то странное безразличие. Он представил, как сегодня опять поздно придет домой, шарахаясь дорогой от случайных прохожих, как дома заскрипят половицы под его ногами. Уж скорее бы, что ли…
* * *
Вера Сизова ни на минуту не сомневалась, что ей придется участвовать в патрулировании как полноправному члену дружины. Так хотелось настоящей, живой работы, дежурить с ребятами у кинотеатров, в парке, на трамвайных остановках!
Вере вспомнилось, как однажды к ним домой в новогодний вечер пришел отцовский знакомый с женой. Они немного опоздали и появились, когда уже все сели за стол. Громоздкий, с широкими плечами и короткой красной шеей, знакомый шумно возмущался.
.- Вы понимаете, нам сходить, а на передней площадке встал какой-то пьяный. Стоит и никого не пускает. Кондукторша уж его уговаривает и так, и эдак, а он уперся и ни в какую. И куда только милиция смотрит!
- А вы попробуйте улицу перейти в неположенном месте, - поддержал его кто-то из гостей, - живо узнаете, куда она смотрит. Никому тогда даже в голову не пришло, что здоровый, сильный мужчина даже один, без посторонней помощи, спокойно мог бы справиться с подвыпившим буяном.
Теперь все стало по-другому: люди с каждым днем все больше понимали силу общественного воздействия, все чаще вмешивались, обрывая какого-нибудь забулдыгу или разошедшегося подростка. Особенно усилилась активность населения после выхода постановления об участии трудящихся в охране общественного порядка и образовании народных дружин.
…На общем собрании института, когда было принято положение о народной дружине и избраны штаб и командиры отрядов, аспирант Молоков, избранный на этом же собрании командиром дружины, предложил создать при дружине агитационную группу для работы с населением.
- Конечно, участие в патрулировании, обеспечение на участке необходимого общественного порядка - это наша первейшая обязанность, - говорил Сергей, обращаясь к собравшимся в зале дружинникам. Именно по этой стороне нашей работы и будут в первую очередь судить о дружине, о том, какую пользу она приносит. Но этого еще мало. Основная работа, не столь заметная, трудная, порой даже неблагодарная, начинается потом. Вот задержали, например, какого-нибудь забияку. А что он собой представляет, как будет вести себя дальше, когда вернется домой из нашего штаба или милиции? Мы обязаны это знать. Больше того, мы должны помочь такому человеку, если еще не поздно.
Сергей остановился, переводя дыхание, и Вере показалось, что он посмотрел в ее сторону.
- Когда мы поднимем общественность, создадим вокруг такого нарушителя мнение коллектива, чтобы он все время чувствовал на себе десятки, а то и сотни вни-мательных, требовательных глаз, когда он станет сознательным членом общества и это произойдет с нашим участием, вот тогда лишь мы с полным основанием сможем сказать, что не напрасно взялись за эту ответственную работу. К товарищам, которые должны войти в агитационную группу, следует предъявлять совершенно особые требования. Вдобавок ко всем качествам дружинника, о которых здесь так много говорилось, наши агитаторы должны выработать у себя особый такт, умение говорить с людьми, настойчивость в проведении воспитательной работы. А это у нас получается еще не всегда.