- Из Пушкина, Афанасий Семенович.
- Из него, из него! - серьезно подтвердил Жариков. - У нас в армейском клубе ставила самодеятельность "Скупого рыцаря" - вот это оттуда. Очень хорошо играли пограничники. Декорации, костюмы, музыка! Ну! Вот у вас такого не посмотришь: только танцы да доклады. Что и сейчас идет небось какой-нибудь доклад?
- Даже целая беседа, - улыбнулся Бекайдар. - Приезжий поэт беседует о любви!
- О любви?!.. - Жариков так удивился, что даже повернулся к Бекайдару. - Что ж он вам такое может о любви сказать новое?
Бекайдар пожал плечами.
- Не знаю. Я ушел.
- Что ж не послушал? - усмехнулся Жариков. - А я-то думал, что это специально для вас, для тебя и Дамели такого беседчика прислали! Уж больно-то вы люди ненадежные и неустойчивые. А Дамели там?!
- Там! - усмехнулся Бекайдар. - Поэт ее двоюродный брат. Ничего, кажется, парень.
- Ну пусть тогда послушает, может, и поумнеет! - согласился Жариков. - Эх, брат, не беседы бы вам, а палку хорошую, или еще лучше: ремень красноармейский с пряжечкой! Разве у нас раньше так было, что невеста беседы о любви слушает, а жених ее по степи шатается, а?
- Да раньше и того, пожалуй, не было, чтоб невеста от жениха со свадьбы уходила, - горько усмехнулся Бекайдар.
- Не было! - горячо согласился Жариков. - А почему? Да кто б ее, такую красивую, отпустил? На это только один распрекрасный Бекайдар Ажимов способен! Только он, только он?
- А что ж я, по-вашему, должен был делать? - обиделся Бекайдар.
- Почему по-моему? Нет, почему только по-моему? - зарычал Жариков. - Бежать за ней ты был должен! Хватать ее! Тащить! Вот что ты должен был делать.
- Так что ж я феодал, что ли? - слабо усмехнулся Бекайдар и беспомощно развел руками.
- Что-то? - грозно нахмурился Жариков. - Фео-дал?! Дурак ты хороший, вот кто ты! Ты же ее любишь? Да?! Ты же с ней жить собираешься, так? Так какого же черта ты так от нее запросто отказываешься? Ушла - и ушла, и аллах с тобой, нальем, ребята, по новой за покой ее души? Кто ж так делает! Бекайдар Ажимов, да?
- Похоже что так! - грустно усмехнулся Бекайдар. Речь старика совершенно валила его с ног и не согласовалась ни с чем. В то же время он чувствовал в ней ту простоту и ясность, которой так не доставало ему во всей этой мути.
- Да ты не смейся, не смейся! - крикнул старик. - Тут и полсмеха нет! Ведь не она, выходит, а ты кругом, кругом виноват! Ну как же так? Раз ты ей даешь уйти со свадьбы неизвестно почему, неизвестно куда, неизвестно к кому, ничего тебе не объяснив, - значит, и без объяснений все понятно. Ведь так должны были понять люди! Я вот, например, только так и подумал, когда мне весь этот балет пересказали! Значит, знал парень, за что его так оконфузили, по делам, значит, вору и мука. Вот как я решил. Только потом, потом, после разговора с Дауке, я уже кое-что понял. А она ведь, наверно, до сих пор так и думает.
- Нет, - ответил Бекайдар, - сейчас она уже так не думает.
- Ну, слава тебе богу, хоть сейчас так не думает, - сердито усмехнулся Жариков, - значит, все-таки поговорили.
- Да.
- И выяснилось все до конца.
- Нет.
- Как нет?
- До конца - нет!
- Вот, черт возьми, народили мы деток! - вздохнул Жариков. - Прямо у них во рту языки-то, как чугунные! Вон как у того Царь-колокола в Кремле! Слово сказать боятся! Что ж ты молчишь, а? Ну почему твой отец тогда смолчал - я понимаю. Ему больше ничего и делать не оставалось, как отмалчиваться, но ты-то...
- Только не надо про отца, - попросил Бекайдар. - Очень, очень вас прошу, не надо!
С минуту оба промолчали.
- Курить будешь? - спросил Жариков.
- Буду! - ответил Бекайдар, и некоторое время они молча сидели и курили.
- Человек может и должен отвечать только за себя, - вдруг изрек Жариков. - Вот! За себя! Не за свата-брата, а за самого себя.
- А как же тогда: "Скажи мне кто твои друзья, а я скажу кто ты?"
- Не городи, тут это ни при чем. Отца, например, себе не выбирают! Значит, сын за него не отвечает. Ну, а если твой друг пакостит, а ты его скрываешь или, не дай бог, еще пользуешься чем-нибудь от этих пакостей, то тогда - да, его грехи твои грехи, а ты за них отвечаешь так же, как за собственные. Вот на этой ответственности и стоит все, мой дорогой: и ты с Дамели, и мы с тобой, и наше государство, и все прочее. Каждый отвечает сам за себя. И если в мире еще много пакостного, то это потому что ответственности у нас маловато! Вот когда родится у тебя сын, ему жить будет много легче, потому что ответственность за себя у людей возрастет. Неизмеримо возрастет, понял? А вы все действовали без всякой ответственности! Каждый думал только о себе и все решал сам по себе! Эгоисты были вы, мои друзья, - вот что! А значит, и трусы.
- Даже трусы? - удивился Бекайдар.
- А как же? - тоже очень удивился Жариков. - А разве ты видел когда-нибудь храброго эгоиста? Он потому и трус, что эгоист. Я, конечно, не про отпетых говорю. Тут уж другое, а вот про таких обывателей, какими вы себя, друзья дорогие, тогда показали, разве непонятно?
- Понятно, - усмехнулся Бекайдар, - спасибо за урок.
- Ну вот! - успокоенно и даже как-то смущенно сказал Жариков и опять полез в карман за трубкой.
- Нет, в самом деле спасибо! Вы многое мне пояснили! Может быть, я еще не полностью, так сказать, все понял, но когда-нибудь я и все пойму!
Жариков выбил трубку и встал.
- Пойдем, - сказал он, - наверно, там уж кончают! Отца давно не видел?
- С полмесяца.
- Так, так! Ну пошли, пошли! А то мне завтра рано вставать, опять с этим отчетом, будь он неладен...
- Так, может быть, я чем-нибудь могу вам помочь? - спросил Бекайдар, хотя понимал, что Жариков никого к этому отчету не допускает.
- Да тут уж сам себе помоги! - усмехнулся Жариков. Что, Дамели-то еще там? Ну пойдем, пойдем! Только ты сейчас не убегай? Есть у тебя эта плохая манера! Сейчас был - сейчас нет! Под ногами, конечно, не вертись, но и далеко не отходи, слышишь!
И только они вышли к площадке, как увидели Дамели. Она шла к ним навстречу.
- Ну вот, - сказал Жариков успокоенно. - Ну вот!
...Свадьбу решили сыграть в Октябрьские праздники.
А между тем в Саяте шел снег, дули холодные ветры, а по утрам выпадал иней. Кончилась неприветливая степная осень и начиналась зима. Полевые работы прекратились, началась камеральная обработка. Только один Еламан не сидел у себя в бараке, он был постоянно в разъездах, поисках, хлопотах, командировках. Заготовлял продукты, проверял наличность инвентаря, придирчиво осматривал экспедиционные машины. Мелкий ремонт производили на месте, в механических мастерских, для капитального ремонта отправляли в Алма-Ату. Все это тоже требовало времени. Вот в это время и нагрянула ревизионная комиссия. Председателем ее был академик, членами две женщины - одна работница ЦК, другая преподавательница геологического института, представитель Комитета народного контроля. Пока его товарищи знакомились с делами экспедиции, он бродил по поселку, заходил в бараки, палатки и разговаривал с людьми. Никогда ничего не записывал, но все держал в памяти. В первый же день приезда он заинтересовался Еламаном, вызвал его в контору и два часа говорил с ним наедине. О чем - так никто никогда и не узнал, но Еламан вышел из конторы присмиревший. И люди заметили: нет уже у заведующего хозяйством ни прежней хватки, ни прежнего зычного голоса.
А через неделю однажды утром академик пришел к Ажимову и сказал, что хочет осмотреть места работ, особенно ту долину, где были пробурены последние шурфы. С ним вместе были - остались ждать на улице - Даурен и Жариков.
Поехали сейчас же, с места в карьер, потому что Жариков и машину уже подогнал.
И вот эту последнюю свою поездку Ажимов опять вспоминал, как бред, навязчивый и неизвестно откуда на него нахлынувший, - уж слишком у него были напряжены нервы.
Трудно выдумать что-нибудь более мрачное, проклятое и вместе величественное, чем эта каменистая пустыня. Она была как бы другой планетой. Здесь все было особое. Голые, отшлифованные ветром до блеска прямые красные скалы, покрытые желтыми и зелеными пятнами лишайников. Круглые глыбы и пирамиды величиною с дом, крутые обрывы и склоны, камни, накренившиеся над пропастью и готовые вот-вот рухнуть. Ни дерева, ни кусточка, ни травинки. Заходило солнце, тоже большое и красное, и окрашивало все в зловещие беспощадные тона заката. На земле лежали большие, резкие, черные тени.
- Вот чертова долина, - сказал Жариков подавленно. - Никогда я не был здесь в это время. - Он поглядел на спутников, но они оба молчали. Не в силах выдержать тишину, генерал сделал вдруг из рук рупор и крикнул:
- О-го-го-го!
Ему ответило эхо, сначала одно, потом другое. Гулко и протяжно что-то крикнула в ответ ночная птица.
- Вот чертова долина! - повторил Жариков. Даурен по-прежнему молчал. У него было суровое и замкнутое лицо, а шаги тверды и уверенны. Он, верно, чувствовал себя хозяином этих мест. Его ничто не могло ни пугать, ни удивлять.
И вот покинутый пустой шурф. Около него валяется какая-то заржавевшая деталь. Большой отвал. Невдалеке зияло круглое отверстие. Все трое остановились.
- Вот первая скважина, - сказал Ажимов тоном экскурсовода. - Она покинута в прошлом году, стоила недорого. - Запишите: три тысячи.
Даурен молча стоял над скважиной, потом наклонился и взял обломок керна, посмотрел и отбросил.
- Стоило бы еще меньше, но на этих кварцитах сломались две буровые коронки, - сказал он. - Идемте ко второй.
А солнце, между тем, спускалось еще ниже. Еще резче стали контрасты теней и предметов.
Вторая скважина - ее прокладывали меж огромных глыбин. Впечатление сумрачности, таинственности и запретности, во всяком случае чего-то очень необычайного, овладело ими.
- Кажется, здесь обязательно должны водиться драконы, - улыбнулся академик.
Одна из глыбин стояла так косо, что образовала грот. Когда геологи сделали несколько шагов, из него выскочила и стремительно пронеслась около их ног какая-то черная тень: не то волк, не то лиса, не то просто одичавшая собака. Жариков вздрогнул и инстинктивно схватился за карман, но Даурен отодвинул его, прошел вперед, вынул из кармана фонарик, безбоязненно подошел к гроту и осветил образовавшуюся пещеру. В зеленых водянистых наплывах света стали видны неровные влажные известковистые своды, все в каких-то блестках, кристаллах и искрах. Вылетела и косо запорхала огромная летучая мышь.
- Тут их целое гнездо, - наконец спокойно сказал Даурен и потушил фонарь. - Надо будет сказать Хасену, - он обернулся к своим спутникам и сказал прежним тоном: - Так вот, это вторая скважина, она тоже еще не очень дорогая, что-то около четырех тысяч, но породы такие, что коронки ломались здесь, как спички, вот посмотрите, - он кивнул на керн. - Идем дальше.
Третья скважина была на самом краю оврага, ее почему-то проложили на ровном, слегка возвышенном месте. На фоне ясного золотистого неба была видна гора отвалов, вынутых из недалеких шурфов, да около скважины что-то вроде небольшого навеса.
- Очень дорогая скважина, - сказал Даурен. - Здесь породы были подходящими, и мы прошли немного больше. - Трое молча постояли над скважиной, потом Жариков взял из отвала камень и бросил его в скважину. Звук был такой, как будто камень попал в воду. Жариков взял второй камень.
- Дальше не стали бурить, - сказал Ажимов. - Здесь около ста пятидесяти метров. Идемте дальше, туда, - он показал на вырубленные ступеньки, ведущие в глубину оврага. - Осторожно, здесь бьют ключи.
И они начали спускаться.
С этого момента Ажимов опять все помнил ясно и точно. Все свои мысли и переживания. Они шли к машине. Он шел впереди и освещал дорогу фонариком. Академик сосредоточенно молчал и думал о чем-то своем.
"Интересно, - вдруг пришло в голову Ажимову. - Он пошел смотреть мои шурфы и скважины. Мои пустые скважины и бесполезные шурфы. На глубинные скважины Ержанова его что-то не потянуло! Да, это неспроста".
Он оглянулся и поискал глазами Даурена. Его не было.
Он остановился и крикнул:
- Эй, Дауке, где вы!
И сразу же вспыхнул фонарик и донесся спокойный голос Даурена:
- Иду, иду.
"Ну что ж, старик, - подумал Ажимов вздыхая. - Видит аллах, я не хотел этого, но что ж мне делать? Ты ни с кем, ни с чем не считаешься. Ты остался человеком довоенным, геологом тридцатых годов, и нам придется сцепиться по-настоящему. Поверь мне. Это очень тяжело, но Еламан прав: тут уж ничего не поделаешь".
Когда они подошли к автомобилю, вдруг взошла луна и все вокруг стало нежным, ясным и призрачным, а скалы как будто вылитыми из голубого стекла.
- А ведь хорошо! - сказал вдруг академик растроганно. - Боже мой, какая красота! Вот живешь в городе и забываешь, какие места есть на свете, - и совсем уже расслабленным голосом добавил по-стариковски:"Аллах, аллах".
То, что произошло потом, было и смешно и, пожалуй, по-настоящему ужасно. Ажимов чего-то не сообразил и сказал шоферу (а сейчас за рулем сидел не Еламан, а молодой парень):
- Братец, а ну-ка провези нас по нашей обычной дороге.
- Слушаюсь! - ответил шофер.
Они вылетели на дорогу и тут показался первый щит: "До Саят - 1-30 км".
- Как в пионерском лагере, - улыбнулся академик.
Но сейчас же мелькнул второй щит, и он сказал: "А ну-ка постойте, это любопытно".
На щите саженными буквами было написано: "Дадим высококачественную медь! Здесь производит работу геологоразведочная экспедиция профессора Ажимова".
- Любопытно, - сказал академик, - экспедиция не под руководством профессора Ажимова, а просто экспедиция его имени. Великолепно!
И еще через сто метров он задержал машину и прочел: "Туристский лагерь по дороге налево", - "На сегодняшний день общая глубина скважин достигла..."
И наконец самая крупная надпись: "Здесь будет заложен поселок городского типа - Медногорск".
- Здорово, - сказал академик. - А вы говорите теперь, что не верите, что здесь есть медь? Так что ж с этими анонсами-то делать? Куда же Медногорск девать, - и добавил про себя:
- Действительно, империя Ажимова.
...Неделю комиссия просидела в Красном уголке, изучая состояние дел экспедиции, а в воскресенье объявила о том, что сегодня будет заслушан отчетный доклад начальника экспедиции Афанасия Семеновича Жарикова. Задолго до назначенного времени помещение было набито до отказа. Кое-кто стоял.
Жариков сделал краткий обзор работ за все прошедшие годы. Рассказал, как возникла экспедиция, как работала, с какими трудностями встречалась, каких успехов достигла. Про успехи, увы, говорить приходилось пока очень скромно, ощутимыми результатами похвастаться было невозможно. Все надежды возлагались на будущее. Правда, перспектива обнадеживающая, но... Но факты вещь упрямая, и медь промышленного значения до сих пор в Саяте не обнаружена.
- Извините, - перебил представитель народного контроля, - а какое у вас основание говорить о перспективах? Да еще об обнадеживающих! Что, собственно говоря, вас обнадеживает-то?
Жариков пожал плечами.
- Тут я должен буду предоставить слово для ответа товарищу Ержанову - это он прогнозировал медь в Саяте еще в конце тридцатых годов. Очень сильным аргументом - это и я, не специалист, могу подтвердить - является также то, что медь в Саяте была уже раз найдена, а потом утеряна. В Археологическом институте Академии наук республики Саяты представлены блестящей коллекцией энеолитических находок. Найдено также большое количество медных шлаков - все это говорит, что медь здесь была и была в достаточном количестве. Во всяком случае, древний человек несколько тысяч лет тому назад эту медь находил просто на поверхности земли. Сейчас, ввиду каких-то тектонических или иных катастрофических причин, она, так сказать, будто провалилась сквозь землю. Чтоб обнаружить ее вновь, надо применить новые методы, ибо наши обычные шурфы и мелкие скважины тут не подходят. Таково в самом кратком и неквалифицированном изложении мнение старейшего геолога Казахстана Даурена Ержановича Ержанова. Он здесь присутствует и сам будет говорить после меня, тогда он изложит все это более мотивированно.
- А какое мнение научного руководителя экспедиции? - снова спросил тот же член комиссии.
- Ну, - ответил Жариков, - профессор Ажимов тоже находится здесь и тоже сам изложит свое мнение. То есть, свое последнее мнение, ибо предпоследнее нам хорошо известно. В заключительной главе своего известного труда "Геологическое прогнозирование", - Жариков открыл книгу, - он пишет о Саяте так: "Подведем итоги. Итак, Саяту, вероятно, суждено быть вторым Жаркыном. Запасы руд здесь богатейшие, а ассортимент их очень разнообразен. Но больше всего здесь, конечно, опять-таки меди. Думается, что будет достаточно самой незначительной разведки, чтоб это предположение превратилось в научную аксиому". Кажется, предельно ясно. Вот именно, для того, чтобы превратить предположение в аксиому, и была создана эта экспедиция. Сейчас профессор Ажимов стоит на противоположной точке зрения: "Меди здесь нет", - говорит он. - Основания для этого утверждения, надо сказать, тоже очень весомы. Два года работы экспедиции под руководством такого специалиста, как сам профессор Ажимов, никаких следов этого металла не обнаружили. Ему возражает Даурен Ержанов. Он считает, что медь здесь есть, и ее много, - соображения его я вкратце уже приводил, - а не найдена она по чисто методологическим причинам: искать ее надо не так, как искали до сих пор.
- Но и эти ваши новые поиски тоже ничего не дали! - крикнул кто-то.
- Ну, не знаю так ли это, - спокойно ответил Жариков. - Недавно в Алма-Ату мы послали очень обнадеживающие рудные образцы, взятые из трех скважин. Это запад Саята. Подождем результата.
- Но на сегодня результатов еще нет? - спросил академик и посмотрел на Жарикова, который собирал бумаги со стола. - Несмотря на прямое и честное заявление Ажимова, что его прежний прогноз ошибочен, работы все-таки продолжались. Вот мне было бы интересно узнать - в надежде на что? Сколько потрачено средств непосредственно самим Ержановым?
- Пятьдесят тысяч рублей.
- То есть, в переводе на старые, полмиллиона, - покрутил головой академик. - Ой-ой-ой! Действительно, есть над чем призадуматься. Товарищ Ажимов, вы что-нибудь скажете?
- Я, если разрешите, потом, - поднялся Ажимов.
- Хорошо. Потом! Так кто хочет выступить по докладу товарища Жарикова? Дело-то серьезное и касается оно нас всех. Ну, кто смелый? Вы, товарищ? Ваша фамилия? Еламан Курманов? Очень хорошо! Должность? Заведующий хозяйством и член месткома! Еще лучше! Послушаем представителя общественности. Итак, товарищ Курманов, прошу вас на трибуну.