- Я что - спец какой? Нужон мне ваш водопровод, как тому зайцу… Нет, ты чего лыбишься, председатель? Взяли привычку. Как жареный петух клюнул, так сразу - Егор Харитонович. Да в гробу, я видал такое почтение!
Басаров хлопнул фуражку об пол и готов был скандалить по всем правилам, но Глазков подхватил его под руку и повел из кабинета, ласково приговаривая:
- Прошу, дорогой… Осторожно, дорогой, здесь ступеньки… Смотри под ноги, Егор Харитонович…
В машине, развалясь на заднем сиденье, Басаров согласился глянуть, что там нехорошее получается с поливом у Кругленького озера.
- Поехали, - скомандовал он, - чего уж там… Только слышь, председатель, жимани мимо моей избы. Пущай Кланька подивится. Ну, чего тебе стоит.
Уважил Глазков. Даже остановился у басаровского дома и послушал, содрогаясь от смеха, объяснение Егора Харитоновича с женой.
Кругленькое озеро похоже на блюдечко. Художник не утруждал себя выбором красок, обошелся одной зеленой, от густой и темной до бледной, переходящей в белизну. Сотворив это чудо, мастер взвесил свое творение на ладони, полюбовался, потом раздвинул березовый лес и осторожно поставил блюдечко на землю. Дотянулся до Большого озера, зачерпнул в горсть светлой воды и слил в блюдце. Получилось озерко. Всегда тихо-задумчивое, ласково-радостное.
- Действуй, Егор Харитонович, - сказал Глазков, когда приехали на место. - Инженер тоже прикидку делает, и я смотреть буду. Нужен нам самый оптимальный, самый быстрый и самый дешевый вариант. Понятно задание?
- Яснее ясного! - бодро крикнул Басаров и вприпрыжку пошел черным топким берегом.
"Черт-те что получается", - в удивлении думал он, совершенно перестав понимать себя, Егора Басарова. Что он за человек, зачем живет, зачем мечется, проклиная жизнь и радуясь ей? Откуда это берется, где тайнички, которые вдруг откроются, и сам уже дивишься на себя, как на чудо. Может, потому, что ничего простого в мире не было и нет? Это равнодушные и ленивые выдумывают простоту для своего удобства. На самом же деле все сложно, путано-перепутано…
Когда Глазков усаживал его в машину, Егор Харитонович со злорадством думал, как сейчас отколет номерок: доедет до дома, скажет председателю спасибо и похохочет. Но вот же не сделал этого. Почему так получилось, он не знает да поди-ка и не узнает никогда. Слишком многое в эту весну делается как бы помимо воли и желания Басарова, и он прилаживается к тому, что делают другие. Теперь вот, шагая берегом озерка, Егор Харитонович озабоченно думал уже о том, как бы утереть нос и председателю, и колхозному инженеру, чтобы потом все говорили в деревне, что если бы не Басаров, не видать бы добра…
У разобранного насоса возился звеньевой Лаврентий Сергеевич Родионов - из старых комбайнеров. Завидев Алексея, он положил ключи, ветошкой вытер руки и пошел навстречу тяжелой походкой уже стареющего и усталого человека. Лет десяток назад комбайнерская слава Родионова гремела по всей области. Одно лето Алексей, тогда еще студент, работал помощником Лаврентия Сергеевича на уборке и узнал, как даются две, а то и три нормы в день. Ему казалось тогда, что комбайнер не спит совсем, в любое время дня и ночи на ногах - и все бегом, бегом. А теперь сдавать начал Родионов, сгорбатился, голова сплошь в седине, лицо оплела густая паутина морщин. Но сам в прошлом году пришел к Глазкову и попросился на поливной участок. Дескать, всякой работы перевидал-переделал, надо и тут попробовать.
- Здравствуй, Алешка, - Родионов подал руку. - Это что там за инспектор явился? - Егор Харитонович как раз разулся, скинул штаны и зачем-то полез в озеро. - Ей, Егорка, не утопни! Куда тебя нечистая несет? - звонко закричал Родионов.
- Пусть его! - Глазков махнул рукой. - Как вы тут, Лаврентий Сергеевич? Впрочем, чего я спрашиваю. Это ты должен вопросы задавать, а мне отвечать.
- Морока одна, Лексей Палыч, - сразу завздыхал Родионов. - На дню сколь раз сборка-разборка. Вода-то вон какая, одна грязь… Обмишулились мы, Лексей Палыч, с поливом.
- Еще как обмишулились, - теперь Глазков вздыхает. - Беда наша в том, что мы пока только играем в мелиорацию. Мы и слово это плохо выговариваем… То идея опережает практику, то практика впереди идей. Впрочем, все это слова и только слова. Лучше покажи, что тут у нас растет и как оно растет.
Они пошли полем, путаясь ногами в густой сочно-зеленой траве. Еще неделя - и первый укос готов. По сторонам же, куда не достает вода, желто и пусто, будто пиршествовала там прожорливая саранча, сняла под корень всю зелень и улетела на новый разбой. Горбатясь, Родионов шел впереди, и Алексею виден был весь широкий размах плеч старого механизатора.
Оборотясь, Лаврентий Сергеевич поджидает, пока Глазков нагонит его, и опять крупно шагает, изредка наклоняясь и пропуская меж пальцев шелковистую зелень.
- Что молчишь, Лаврентий Сергеевич? - спросил Глазков. - Если невмоготу, так скажи, найдем замену.
- На поле я молчком люблю. Поле тишину уважает, - ответил Родионов. - А замена… Покуда терпимо. Руки вот только. То ничего, а то по всей ночи нянькаюсь с ними. Всему, видать, свой срок.
- Ты это брось, Лаврентий Сергеевич! - быстро и строго перебил его Алексей.
- Бросай, не бросай, а к этому идет…
А Егор Харитонович тем временем, полазив сам не зная зачем по топкому выкачанному озерку, подался к Большому озеру. Там и встретился ему колхозный инженер Рязанцев.
- Здорово, Саша Иванович! - радостно закричал Басаров. - Ты чего на самом солнышке уселся? Нашел время загорать! Вкалывать надо, Саша Иванович, мантулить… А я, между протчим, на подмогу прислан. Вызывает, понимаешь, председатель, чуть слезой не умывается. На тебя, говорит, Егор Харитонович, вся надёжа. Специалистов, говорит, разных инженеров полну деревню развели, а пустяшное дело некому сделать. Пособляй, говорит, спасай колхоз от разоренья! Так что докладывай, Саша Иванович, до чего тут додумался ты, какие идеи в твоей буйной голове рождаются.
Говоря это, Басаров не стоял на месте, а кружил вокруг Рязанцева с такой быстротой, что тому стало казаться сразу несколько Басаровых.
- У тебя, Егор Харитонович, не язык, а вечный двигатель, - только и сказал инженер Рязанцев.
Он положил на песок листок-чертеж и начал объяснять Басарову принципы перекачивания воды из одного водоема в другой.
- Как ни кручу свои расчеты, а не получается, - пожаловался он. - Слишком велико расстояние до Кругленького и крут подъем воды. А строить мощную насосную у нас нет времени.
- Понятно! - Басаров шмыгнул носом и хитро усмехнулся. - Между протчим, товарищ инженер Саша Иванович, вся твоя писанина ни к чему. Тут не умом надо, а хитростью. А ты не хитрый. Так себе и с боку бантик.
- Да пойми! - взмолился Рязанцев.
- Егор все понимает! Пошли-ка до Кругленького, там председатель Лаврентию мозги вправляет. Устроим концерт по заявкам передовых сельских тружеников.
Дорогой Рязанцев обалдел от пулеметной трескотни Егора-ботало. Выждав момент, инженер шмыгнул в кусты и пошел стороной, опасливо оглядываясь: боялся, как бы Басаров не обнаружил его. А Егор Харитонович еще долго рассуждал, размахивая руками, о пользе и вреде образованности и упрекал Рязанцева, что тот даром хлеб жрет.
Когда Глазков и Родионов вернулись к насосной, Егор Харитонович лежал в тени и курил, пуская колечки сизого дыма. Поодаль, спиной к Басарову, сидел понурый Саша Иванович.
- Успели поругаться? - спросил Глазков.
- Ни боже мой! - воскликнул Егор Харитонович и живехонько вскочил. - Как можно! Саша Иванович добрый спец. Обмозговали мы все и видим… Только я не ползал, как некоторые инженеры, на пузе между озерами. Егору некогда ерундистикой заниматься. Егор сам в кино ходит и телевизор смотрит. А там, между протчим…
- Ты, Егорка, дело говори, а болтать после станешь, - хмуро предложил Родионов.
- Сам ты болтун! - взвизгнул Басаров. - Сидишь тут со своим насосом и света белого не видишь. Мели-оратор! - Егор презрительно сплюнул. - Смотри сюда, председатель. И ты, Саша Иванович, гляделки разуй.
Егор Харитонович поднял сухой прутик и стал царапать на земле свой план.
- Вот вам озеро Кругленькое. Вот Большое озеро. Прямиком между ними три километра. Некоторые, - этим же прутиком Басаров указал на инженера, - считают, что чем прямше, тем лучше. А умный, знающий то есть, сперва мозгой шевелит, а после ноги бьет. Я вот прошелся бережками туда-сюда и нашло на меня озарение.
- Истинно святой Егорий, - заметил Родионов.
- Ты, старый хрен, не лыбься! Не прямо воду вести надо, а накосо. До Купеческого бугра. Между протчим, слух, что там в старину денежного купца зарезали, это старушечьи побасенки.
- Егор Харитонович, короче! - взмолился Рязанцев.
- Быстрота нужна совсем в другом деле, - назидательно заметил Басаров. - До бугра от озера восемьсот двадцать шесть шагов. Моих, средних. А с бугра воде свой ход в Кругленькое. Плугом борозду пройтись - и потек ручей.
- Ты гений, Егор Харитонович! - закричал Рязанцев и кинулся обнимать Басарова.
- Полегше, полегше, Саша Иванович, - попросил Басаров. - Ребра мне не поломай.
- Хорошая башка у тебя, Егорка, да не тому досталась, - сделал вывод Родионов. Обернувшись к Глазкову, он спросил: - А ты как думаешь, Лексей Палыч?
- Может быть, так и сделаем, - Алексей кусал травинку и хмурил брови. - Может быть…
6
Глазков только собрался ехать в летний животноводческий лагерь, как по улице Хомутово густо пропылила голубая "Волга" секретаря райкома Дубова.
"Вот уж некстати", - подумал Алексей.
Он смотрит в окно, как медленно открывается дверца машины, как Виталий Андреевич с трудом выбирается наружу, достает платок и старательно трет лицо и шею. Слышно, как тяжело пыхтит он. Надо бы выйти и встретить, но Глазков не пошел.
Несмотря на то, что Дубов благословлял Алексея на председательство, их отношения не сложились с первого, можно сказать, дня. Начав свои реформы в Хомутово, Глазков встретил неожиданную настороженность Виталия Андреевича. Безусловно, высокий пост Дубова требовал от него большой разборчивости в одобрениях и осуждениях, но в данном случае Глазков не мог понять позицию первого секретаря. Речь ведь шла не о каком-то сомнительном новшестве, которых сельское хозяйство испытало на себе великое множество, а о деле, достаточно проверенном практикой. Отношение Дубова к хомутовскому председателю очень скоро уловили другие руководители района, и вот уже о Глазкове заговорили как об авантюристе, замыслившем походя решить все проблемы. Как-то Глазков не удержался, высказал Дубову свое удивление по этому поводу. Он попытался объяснить и причину такой позиции: приходящее в деревню новое выдвигает и новые требования к партийной и хозяйственной работе, к стилю руководства, а некоторые страшатся этого. Под "некоторыми" ясно подразумевался и сам Дубов. После такого обвинения Алексей ждал громов и молний и очень удивился, когда Виталий Андреевич сказал ему в ответ: "Страшные слова ты говоришь, но правильные"…
В приоткрытую дверь Глазков слышал, как Виталий Андреевич вошел в приемную, заговорил там с Галей, спрашивая о настроении. Галя что-то тихо ответила ему. "Но-но! - строго сказал ей Дубов. - Живи да радуйся, пока молодая".
Вошел в кабинет, прямо с порога попросил:
- Дай попить, Алексей. Да холодненькой!
Глазков сходил в маленькую комнатку, примыкающую к кабинету, принес из холодильника две бутылки минеральной воды. Открыл одну, налил полный стакан и молча подал Виталию Андреевичу.
- Хороша! Ох, хороша! - похвалил Дубов, мелкими глотками отпивая пузырящуюся воду. - Докладывай обстановку, - потребовал он уже другим тоном.
Глядя куда-то поверх гостя, Алексей монотонно, без пауз и выделений, перечислил показатели надоев, привесов, сдачи продукции, ремонта техники.
- На общем фоне вполне удовлетворительно, - Виталий Андреевич отставил стакан, поднялся и заходил по кабинету, чуть сгорбленный и неуклюжий из-за полноты. - Если учесть, что за месяц выпало три и шесть десятых миллиметра осадков, то живешь ты, Глазков, даже хорошо. А другие уже на пределе, еще чуть - и паника. Страшно это, жутко… Ты вот не видел ни разу настоящей паники и не знаешь, что это такое. А я знаю! Понимаешь, машины на дорогах в пыли сталкиваются. Три случая уже. Нынче разогнал автоинспекцию ставить аншлаги, чтобы дистанция между машинами на проселках была не меньше ста метров. Представляешь, еле уговорил! Начинают: что да как, да надо ли… Завалит нас пыль при таком отношении. Погребение будет, Глазков, с такими кадрами. Приходится все в один кулак зажимать, но в горсть не вмещается. Слишком увлечены разговорами, каждый - оратор и трибун. Я тоже в этом числе, если на то пошло. Подменяю партийную работу решением мелких хозяйственных вопросов. А партийная работа - это управление человеческой энергией… Кстати, не смотри на меня с таким удивлением. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. Ты, Алексей, думаешь, что приехал я некстати и изрекаю прописные истины.
- Почему же? Я очень внимательно слушаю, - ответил Глазков.
- Ладно, ладно… Ты вспоминаешь свои обиды на меня. Я все прекрасно вижу и понимаю, можешь не краснеть. Если уж подошло время каяться, чтобы не осталось неясностей, то признаюсь, Алексей, почему иногда я поступал не так, как нужно было бы и как хотелось бы тебе. Нет, ты слушай, я ведь вполне серьезно! Я могу доказать, как дважды два, что тебе не одобрение мое нужно было, а нечто другое. Ты хотел борьбы и получил ее. Пожалуйста, не возражай. Это было именно так, если я что-нибудь понимаю в людях.
Поминутно вскидывая руку, Виталий Андреевич приглаживает густую россыпь каштановых волос, но они тут же лохматятся, сползают на глаза. Одет Дубов легко, по-летнему: светлые брюки в мелкую клетку, просторная льняная рубаха навыпуск. Лицо у него полное, рыхлое. Глаза спрятаны глубоко и кажется, что он все время хитро прищуривается.
- Это хорошо, что паники у тебя нет, - продолжал Виталий Андреевич. - Не лезешь, как некоторые, на стенку, караул не кричишь… Но ведь это только начало. Начало, Глазков! От беды не отвертишься, но нынешнее лето хорошо проверит каждого из нас. На выдержку, мужество, честность, изворотливость, наконец. С этим ты должен согласиться… Только, пожалуйста, не подумай, будто хочу доказать, что один я вижу и понимаю творящееся вокруг и знаю, как уберечься. Это далеко не так. Тебе это понятно? - с какой-то угрозой спросил Дубов. - Все понятно или требуются уточнения?
Виталий Андреевич неожиданно перестал ходить, сел к столу, налил еще стакан воды.
- Чего тут уточнять. Не время.
- Точно, не время… Я ведь зачем приехал, Алексей?
"Начинается!" - подумал Глазков.
Дубов не обратил внимания на то, как сразу нахмурился председатель, потускнел.
- Сосед твой Коваленко бедует. На фуражном дворе ни сенинки, ни соломинки. Силосные траншеи пустые. А без подкормки, сам понимаешь, скоту теперь гибель. Выручать надо соседа. Ты у нас парень запасливый.
- А кто ему мешал делать запасы? - сразу же ощетинился Глазков.
- Вопрос верный, но не к месту, - строго заметил Дубов. - Разговор сейчас не об этом. Надо помочь. Не лично Матвею Коваленко, а колхозу "Ударник". Понятно?
- Через месяц и мы зубами защелкаем.
- Ты, Глазков, эти замашки брось! - Дубов начал багроветь, задышал тяжело, со свистом. - Я пока добром прошу, не официально. Учти это.
Вот так у них чаще всего и начинается крутой разговор. Порой бессвязный, с упреками, обвинениями.
- Добром просите швырнуть этому Коваленко еще один спасательный круг? - глухо и зло заговорил Алексей. - Но сколько можно спасать? Я считаю, что надо быть совершенно слепым, чтобы не разглядеть Коваленко. Всякая специализация, механизация, химизация для него совершенно темное дело. Секрет за семью печатями. Ведь послушать Матвея - оторопь берет. Ну скажите мне, Виталий Андреевич, как можно сегодня вполне серьезно рассуждать о каких-то преимуществах натурального хозяйства? А Коваленко рассуждает! Больше того, он просто убежден, что в колхозе должно быть хоть понемногу, но всего. Грядка капусты, грядка, репы, грядка морковки… Я считаю, терпимость тут вредна и даже преступна, если на то пошло.
- Ты все сказал? - Дубов морщится. - Ты, Глазков, еще без штанов бегал, а Матвей уже тащил сельское хозяйство.
- Вот именно, тащил, - ухватился за слово Алексей. - Не оглядываясь, не думая. Как ломовая лошадь. А есть ли польза от такой тягловой силы? Я считаю, что пользы нет, один вред.
Слушая молодого председателя, Виталий Андреевич вынужден признаться себе, что в бедственном положении Коваленко в первую очередь виноват он, Дубов.
Начни считать, так много получится этих во-первых, во-вторых и в-третьих. Если о прошлом говорить, то слишком долго водили Матвея кругами по району в надежде, что где-то тот найдет себя и раскроется как руководитель. Если о настоящем, то понадеялся Дубов, что все в районе понимают и оценивают нынешнее лето точно так же, как первый секретарь райкома. В результате упущено время, и теперь что-то оказывается уже непоправимым.
Вчера Дубов был у Коваленко. Настроение в колхозе унылое до крайности. Люди озлоблены на погоду, а заодно друг на друга. Порядка нет, дисциплины нет, всегда жизнерадостный Матвей Савельевич в панике. Вполне серьезно спросил Дубова, почему долго нет команды гнать весь скот на мясокомбинат? Тут уж Виталий Андреевич не сдержался, пригрозил на первом же бюро поставить вопрос о партийности Коваленко. В райком из "Ударника" Дубов вернулся взвинченный, велел немедленно посылать в колхоз комиссию, а сам ринулся по району добывать корма для спасения хотя бы дойного стада "Ударника"…
- Невмоготу, Алексей, - опять пожаловался Дубов, но в голосе не чувствуется слабины. - На части разрываюсь. Сам не сделаешь - никто не сделает.
- Приучены, - сухо заметил Алексей.
- Ты вот что, дорогой, - сквозь зубы процедил Виталий Андреевич. - Говори, да не заговаривайся. Я выслушаю все твои замечания обо мне и моем стиле работы. Но это мы сделаем потом, когда пойдет дождь. А пока я буду действовать так, как считаю нужным, - он хлопнул по столу ладонью, как бы ставя точку. - Теперь говори, что и сколько дашь Коваленко?
- Ничего и нисколько.
- Тогда на бюро будем говорить и о Коваленко, и о тебе. Если не понимаешь, что происходит в районе и в области, тогда спроси, я объясню, как смогу.
- Я понимаю.
- Нет! - уже кричит Дубов. - Если бы понимал, не рядился бы. Высокая ответственность руководителя, о которой мы часто упоминаем, означает: мы отвечаем за все! За все и за всех! Впрочем, лекцию тебе читать не буду.
Сопротивлялся Глазков недолго. Уговором, криком, угрозой, но уломал его Дубов дать "Ударнику" силоса и сена.