- Давно бы так. Спасибо, - мрачно поблагодарил Виталий Андреевич и тут же позвонил в "Ударник". - Слушай, паникер, - кричал он Коваленко. - Глазков выдает пособие на твою нищету. Но учти, Матвей: если надой не поднимешь, если хоть одна корова сдохнет, я голову с тебя сниму! Понятно? Ну молодец, что понятливый. Двигай к Алексею, пока он не передумал, а благодарить после будешь. Все, все, не рассуждать, а действовать надо.
После этого Дубов сразу же засобирался ехать. От предложения перекусить и посмотреть новый животноводческий лагерь он отказался.
- Не до экскурсий теперь, в другой раз… План у меня, Глазков, такой. Объеду весь район, представлю общую картину, своими глазами посмотрю и проведем пленум райкома. О положении и задачах. Всех ответственных работников разошлем по хозяйствам, чтобы сидели в каждой бригаде и помогали.
- Мы уж сами как-нибудь, - поторопился заметить Алексей. - А то пришлете, как в прошлый раз, заведующего сберкассой.
- Кого пришлем, того и примешь, - опять обозлился Дубов. - К твоему сведению, этот заведующий до болезни был в соседнем районе управляющим отделением совхоза. И не плохим притом.
С тем и уехал Дубов.
Нужда заставила Коваленко торопиться. Часа не прошло, а он тут как тут.
Высок и широк в плечах Матвей Савельевич. Голос имеет могучий, трубный, через это все сказанное им производит внушительное впечатление. Лицо у Коваленко жуликоватое, а васильковые глаза по-детски наивны. Большой нос ошелушился. Одет Коваленко небрежно: брюки на коленках пузырем, ворот клетчатой рубахи смят, на ногах какие-то тапочки.
- Здорово, соседушка! - радостно громыхнул Матвей Савельевич и полез обниматься. - Какой ты баской, Алеша, прямо боязно дотронуться до тебя!
А сам колотит Алексея кулачищем по спине и бокам, похохатывает.
- Все подвиги совершаешь, Матвей Савельевич? - поинтересовался Глазков, уворачиваясь от объятий.
- Да какие тут подвиги, соседушка, бог с тобой! - лицо Коваленко сразу сделалось страдальчески-постным. - Это у вас подвиги, а нам не до жиру, быть бы живу. Но учти! - голос Матвея Савельевича набрал полную силу. - Основную продукцию в районе не передовик производит, а наш брат середняк. Кстати, соседушка, ты не чуешь, что в скором времени Дубов начнет шерстить нас. Ой закачаемся! Ох пошатнемся! А начинать будет с Коваленко. По традиции и в назидание другим. Возьмут этого самого Матвея за шкирку и тряханут как следует…
Не понравился Глазкову такой разговор.
- Все шуточки у тебя, Матвей Савельевич. Лучше скажи, как ты дошел, что скот подкармливать нечем? Это же надо совсем без головы быть.
Коваленко многозначительно хмыкнул, уставил на Алексея васильковый немигающий взгляд.
- Раз ты меня выручаешь - все как на духу выложу, - Матвей Савельевич вскочил, передвинул свой стул ближе к Алексею. - Зимой я решил на первое место по району выйти. Ну, по молоку. Думаю, хоть разок покрасуюсь, а то меня все в хвост да гриву понужают. В общем, как ни старался, но героя из меня не получилось. А корма стравил… Откуда ж было знать, что погода так вывернется… Только ты, Алексей, никому. Слышишь? А то мало над Матвеем смеются. Уже до анекдотов дошло. Вот последний. Приезжает Коваленко, то есть я, на совещание. И задремал там. Его, то есть меня, в бок толкают, проснись, дескать, тебе выговор объявили. А я…
- Ладно тебе, - перебил его Алексей, зная, что истории с Коваленко случаются на каждом шагу. - Я вот все думаю, как мы выкручиваться станем. Какой у тебя вид на хлеб, корма и остальное? Есть надежда?
- Вида никакого не имею, - тут Матвей Савельевич понизил голос. - Но я, соседушка, можно сказать и огонь прошел, и медные трубы одолел. Так что ответ мой будет такой: не надо вперед забегать, а лучше погодить. Все тебе скажут. Вид на корма, на скотину-животину и на тебя самого. Тот же Дубов и скажет. Только не лезь ты ни с какой инициативой. По нынешнему времени она может выйти тебе боком. По-соседски советую учесть и иметь в виду.
Матвей Савельевич еще бы долго рассуждал о тактике поведения, но Глазков напомнил ему, что пора и о деле поговорить. Коваленко сразу начал торговаться, обозвал соседушку кулаком, барыгой, собакой на сене и еще по-разному. Еле отвязался от него Глазков. Уже проводил гостя до порога, уже тот сел в машину и уехал, а в кабинете все еще стоял гул от его голоса и тихо звякали подвески люстры.
В какой-то мере он позавидовал Коваленко: в любой обстановке тот остается самим собой. А сам я что? - по всегдашней привычке спросил себя Алексей. Но только спросил, не ответил. Он просто не знал.
7
Егор Харитонович сам напросился поехать к шефам добывать трубы. Трогая сизую щетину на костистом подбородке, он говорил Глазкову:
- К завтрему борода как раз поспеет… Ты не лыбься, председатель, а слушай, что умный человек скажет. Тут все дело на хитрости построено будет.
Перед тем, как идти в правление, Басаров принял для настроения стакан вина, и теперь ему сам черт не сват. Размахивая кривым указательным пальцем, он поучал Алексея.
- У тебя, скажем, спешное дело, пришел ты к какому начальнику, как на иголках сидишь, а он выдержку дает, не принимает. Чтобы чтил ты его и протчее… А я вот растение на лице взращу, да оденусь поплоше, да мешок еще какой заплатный возьму. Сам подумай, кто допустит, чтоб такая образина глаза мозолила? Скорей его, скорей! Заходи-проходи-уходи… Я, председатель, пошастал по начальникам. Я их натуру во как знаю!
- Да делай, как хочешь, - Глазков устал от пронзительных выкриков Басарова. - Возьми у Галины письмо и отчаливай. Утром я буду звонить управляющему трестом. Понадобится - подключим райком партии.
Но Басаров не ушел. Покручивая на пальце свою кепочку, он загадочно ухмылялся.
- Ты, председатель, ничего такого пока не делай. Сперва мы попробуем с товарищем Перескоковым полюбовно сойтись. Между протчим, мы с ним давнишние дружки. Газопровод вместе строили. Я рядовым вкалывал, а он наподобие генерала. Почти родня.
- Делай, как хочешь. Но трубы мне добудь.
- Егор трепаться не любит.
Столь же ретиво Басаров собирался в дорогу. Густо намазал дегтем сапоги - за полверсты воняет, выбил о забор пыль из фуражечки-шестиклинки.
- Чё затеял беспутный! - аж стонала Клавдия, глядя на эти сборы. - Куда дурака черти несут!
- Прошу не вякать! - как можно строже предупредил ее Егор Харитонович. - Егору не привыкать колхоз выручать.
Он сам не понимал толком, что такое с ним происходит. Весь вечер возбужденно метался по двору, не находя заделья. Взялся было поправлять клонящийся к земле плетень, но только выкопал яму под стойку и бросил: так постоит, не к спеху. Играючи облысил десятка полтора жердей, сел после этого покурить, но азарт снова поднял его и погнал искать новую работу. И только когда солнце тяжело грохнулось о землю и взметнуло яркий закат, Егор Харитонович угомонился.
- Клань! - позвал он жену. - Поди сюда, Клань.
- Чё заладил? Клань да Клань…
- Завтра вот в город еду, - зачем-то напомнил он, когда Клавдия подошла и села рядом на крылечко. - С первым автобусом рвану, в шесть часов.
- Ну и чё? Проспать боишься? Разбужу.
- Не в том дело, Клань… А в том, между протчим, - он, говорун, болтун, ботало, одним словом, теперь трудно подбирал слова, жевал их и получались они невнятные и слабые. - Я ж ему, председателю, шутейно назвался, мне в городе подшипники к мотоциклу купить надо, а он все на правду свел. Ну, чего ты головой качаешь? Он же вроде за глотку взял меня. Теперь мели Егор хвостом, не мели, а дело делай… Понимаешь, какой фокус получается?
- Пужливый стал ты, Егорушка, - засмеялась Клавдия, но дальше заговорила уже серьезно. - Седни Кутейников на ферме опять беседовал. Так обрисовал, что хоть завязывай голову да убегай. Я ему так и скажи. А он мне чё отвечает? Никуда и нельзя бежать. На вас, говорит, на баб самая большая надёжа. Тормошите мужиков, не давайте им спокою… И говорит, и говорит, и говорит. Складно все, понятно. На что уж Надька Капустина - так и она подымается после, руки вот так уперла в бока и тоже давай речь держать. Вот тебе и молчунья!
Егор Харитонович подивился словам жены, но ничего не сказал, только подумал, что сейчас бабам-дояркам беда, а основное горе зимой будет. Оно и так не сладко на ферме, а когда кормов нет, так вперед коровы доярка ревет…
А наутро он снова был Егором-боталом, и когда ехал в город, автобус содрогался от хохота, сраженный потоком анекдотов и потешных историй.
Областной центр встретил Басарова сухой каленой духотой. Горячий асфальт был вязок и вонял гудроном. Поливальные машины чуть смачивали улицы, но вода тут же испарялась.
У молочных магазинов очереди. Егор Харитонович подошел в одном месте послушать, о чем народ говорит. А там одна бойкая баба разоряется насчет того, что народ в деревнях вообще перестал работать. От этого, дескать, и с молоком перебои, а скоро и хлеба просто так не купишь.
- Вы кого тут слушаете, что ухи развешали? - загорячился Басаров, вклиниваясь в самую толпу. - Вы поезжайте да посмотрите, чем корова теперь питается. А то баламутите тут, языки чешете!
- И то правда, - поддержала его какая-то старуха.
Заговорили, заспорили в очереди, но Егор Харитонович слушать не стал, подался дальше. То и дело сверяясь по бумажке, где был записан адрес строительного треста, он с час плутал по переулкам, но все ж таки вышел к новому стеклянно-бетонному дому с яркой золоченой вывеской. Сунулся в приемную управляющего Перескокова, но у того идет затяжная оперативка.
Два раза покурив в коридоре, Егор Харитонович спохватился, что начинает дело не с того краю. Вот балда! - обругал он себя. Сперва надо разузнать, есть ли трубы и какие они, а после уж лезть к начальству.
План действия созрел мгновенно. Бросив недокуренную папиросу, Егор Харитонович пошел по кабинетам, разнося по управлению аромат свежего дегтя. Надо сказать, роль свою он сыграл отменно. Заходил, снимал фуражечку, представлялся, что из деревни, что послан получать трубы, а где это - он не знает. В одном из кабинетов деревенскому ходоку посоветовали съездить на материальную базу треста. Там есть такой Кузьма Иванович, не самый главный, но все знающий.
Басарову того и надо было. Скорым ходом к трамваю, с трамвая опять рысцой, и вот он уже на складе - большом пустыре, огороженном где сеткой, где бракованными железобетонными плитами. Потыкался туда-сюда, с одним покурил, с другим пошутил, и вот уже стоит перед Кузьмой Ивановичем, сухим и строгим на вид стариком. Егор Харитонович не поскупился на комплименты. Назвал папашей, отцом родным, благодетелем, разжалобил рассказом о пропадающей деревне. Старик незаметно втянулся в разговор, и вскоре уже по-свойски Басаров спросил:
- Показал бы, папаша, какие трубы в наличности имеются. Мне как-то веселее будет говорить с товарищем Перескоковым. Факт, между протчим, он всегда факт.
Кузьма Иванович закрыл свою конторку на висячий замок и повел Басарова по складской территории.
Расстались они большими друзьями.
Теперь снова в трест. Секретарша управляющего, недовольно поглядывая на сапоги Егора Харитоновича, чуть раздвинула очередь ожидающих приема.
- Здравствуйте вам! - Басаров расшаркался и помахал у пола фуражечкой. - Послом я прибыл, дорогой наш Евгений свет Михайлович, а проще говоря, товарищ Перескоков. Вся деревня Хомутово и лично председатель Глазков передают вам пламенный привет! Я тоже, если не возражаете.
- Звонил мне Глазков, - угрюмо ответил управляющий. Приземистый, широкощекий, с пухлыми белыми руками, он не сидел, а восседал за огромным письменным столом, на краю которого толпился целый табунок разноцветных телефонов. - Должен огорчить вас: труб нет. Сами сидим на голодном пайке. Я прекрасно сознаю ваше трудное положение, но выше головы, как говорится, не прыгнешь. Нету труб, дорогой ты наш подшефный.
- Та-ак! - Егор Харитонович вроде бы даже обрадовался такому повороту дела. Он подвинулся ближе к столу и хитро заподмигивал. - Хороший хозяин, между протчим, должон знать, что в хозяйстве есть, а чего кот наплакал. Это всему миру понятно. Разрешите ваших хороших сигареточек закурить? - Басаров выловил из пачки сигарету, зажег ее и с удовольствием пустил в лицо Перескокову струю дыма. - Теперь будем продолжать дальше. Раз вы человек занятой без меры, я для конкретности разговора на базу слетал. А там, между протчим, этих труб, какие нам надо, два штабеля в крапиве лежат. "Хуже всего иметь дело с наивным человеком", - мельком подумал Перескоков, а Басарову сказал:
- Правильно, лежат. Но это совершенно не значит, что они никому не нужны.
- На что нужны? - удивился Егор Харитонович. - На какую-такую божью мать? Я там, между протчим, справочку навел у Кузьмы Иваныча. Трубы пять лет валяются, на них и смотреть тошно, как их ржавчина погрызла. А нам годятся. Да не насовсем просим, а временно, поскольку стихия приперла.
- Я же русским языком говорю…
- Дак и я не турок какой, - отпарировал Басаров. - Себе лично прошу, да? В гробу я видал ваши трубы!
- Хорошо, хорошо, - легонько осаживает управляющий Басарова, уже и не зная, как отвязаться от такого посланника. - Я все прекрасно понимаю. Возможно, через месяц придумаем что-нибудь.
- За месяц сгорит наш полив к едреной фене, зачем тогда трубы? Нам счас надо.
- Не могу-у!
- А ты смоги, Евгений Михайлович, - Басаров счел, что дипломатию надо кончать. - Возьми да смоги. Слабо? А польза ба-альшая будет!
- Все, все, все! - управляющий привстал за столом. - У меня дел невпроворот. До свидания, привет Глазкову.
Но Басаров и бровью не повел. Усмехаясь, он предложил:
- Тогда звони. Собчай.
- Кому звонить? - не понял Перескоков.
- Я почем знаю… Начальству какому, кто над тобой сидит. Так, мол, и так, явился тут один охломон из деревни Хомутово за трубами для погибающей мелиорации, а я не дам. Если собрание будет, я скажу, что подымать сельское хозяйство - всенародное дело. А тут трубы просят! Они есть, а я не дам… Нет, ты звони, звони! - Басаров снял трубку одного из аппаратов и сунул Перескокову. - Ты меня, Евгений Михайлович, не доводи. Егор тонким обращениям не обучен, может запросто морду начистить. А там пускай разбираются, чья правда правдее.
- Это уже слишком! - Перескоков смотрел на Егора Харитоновича испуганно и удивленно.
- Дак и я говорю, чего нам лишнего просить? Сколь надо, столь и просим, - с этими словами Егор Харитонович подсунул под руку Перескокову свои бумаги, услужливо подал ручку. - Вот тут распишись, Евгений Михайлович, и вот туточка.
Перескоков был так ошарашен и неожиданным вторжением деревенского посланца, и его нахальством, что уже безропотно взял ручку и поставил в нужных местах свою подпись. Потом он как-то уже осмысленно и особенно внимательно пригляделся к Басарову.
- Что-то лицо твое мне знакомое. А вот где встречались, не помню. Но встречались, это точно.
- Да куда уж точнее, - заулыбался Басаров. - Мы ж вместе газопровод тянули. А? Я еще жалобу на тебя писал, что с народом как барин держишься. Помнишь? Тебе же выговор тогда по партийной части врезали. А?
- Вспомнил, - упавшим голосом ответил Перескоков. - А ты что, действительно полез бы драться? Только честно.
- Врезал бы! - вполне серьезно ответил Егор Харитонович. Небрежным швырком он надел фуражку и двинулся к выходу. - Это хорошо, между протчим, что мирно расходимся и быстро. А то пришлось бы мне мотаться по городу и управу на тебя искать. И нашел бы! Мне лично - так пускай все огнем полыхает. А тут - шалишь! Егора Басарова голой рукой ни за какое место не ухватишь. Так что извиняюсь и протчее.
Назад в Хомутово Егор Басаров возвращался под вечер. По бокам от прямой серой ленты асфальта, уходящей на юг, резво бежали поля, густо усыпанные желтыми проплешинами. У березовых колков не было их извечной веселости и нарядности, а стояли они, как бы отбывая тяжкую повинность.
Поглаживая тяжелыми пальцами лежащие на коленях свертки с городскими гостинцами, Басаров размышлял в привычной манере - сразу обо всем, сбивая мысль и путая ее. Так скользит разная мелочь-легкость. Сверк - и пропала, нет ее. Но вот что показалось ему удивительным: после утреннего недосыпа, дневной беготни-маятни по большому городу голова была светлая, легкая, а на душе какая-то томительно-чуткая сладость. Так бывает, когда исхлестанный каленым банным паром вывалишься в прохладу предбанника, грохнешься на чистый желтый пол, зажмуришь глаза - и покажется тебе, что ты это уже не ты, а кто-то невесомый и бесплотный, в любой миг можешь взлететь наподобие птицы и заскользить над землей на приятной тебе высоте.
Бывает такое у Егора Харитоновича. Хоть редко, а бывает. Тогда Клавдия обязательно скажет: "Ты нынче, Егорушка, как ангел".
Автобус тряхнуло на выбоине, и Басаров вернулся в реальный мир, который бежит и бежит мимо. Будто машина замерла в центре огромного круга, а все остальное вращается - в отдалении медленно, вблизи быстро. Вон прошмыгнул придорожный березовый колок - уже без листьев, мертвенно-белый, обреченный зноем на полное высыхание. Издавна селились тут грачи, на каждом дереве густо налеплены их лохматые черные гнезда. Но нынче весной птица ушла отсюда и вряд ли когда вернется.
Грачиный колок уже пропал из глаз, а Егор Харитонович все выворачивал шею, оглядывался. С жуткой зримостью он вдруг представил: а если хомутовцы, люди из других деревень окажутся в положении этих грачей. Тогда что? Тогда как? Егор Харитонович поежился от внезапного холода, пронзившего его.
Но вслед за этим подумалось ему и о другом. Все происходящее и все, что случится еще до конца этого долгого жгучего лета, непосредственно коснется его, и сам он, Егор Басаров, захочет того или нет, станет делать все, что определится ему строгой разнарядкой общего труда… Видать, не растерял еще Егор, не растворил в мелочах то коренное и главное, что незримыми нитями привязывает человека к родной земле. Большей частью это главное бывает скрыто шелухой и обнажается в какой-то урочный час. Где бы теперь и какой бы ветер странствий катил Егора по земле, но вот вывел его Кутейников на скамеечку за ворота, разбередил душу, а потом вроде случайно попадался на пути почти каждый день и опять говорил, говорил, говорил… Может, из-за него, а может и сам по себе, Егор Харитонович стал утверждаться в мысли, что как земля нужна ему, так и он сейчас позарез нужен страдающей земле.