- Комсомольское собрание - и без вас, - вплотную к Бахареву придвинулся Чижов, - без вас комсомольское собрание? Да вы кто - военспец или командир-единоначальник?
Чижов говорил резким, сердитым голосом, сурово глядя на смущенное лицо капитана.
- Комсомольская организация в роте - это сила, и ее нужно использовать. Ею руководить нужно. Организуйте разминирование, за себя оставьте старшего лейтенанта Басова, а сами - на собрание. И обязательно выступить. Расскажите комсомольцам, какие задачи поставило перед нами командование. И комбату доложите, - закончил Чижов и вышел из землянки.
Бахарев досадливо сморщил открытое худощавое лицо.
- Фонарик, товарищ гвардии капитан, забыли, - проговорил Анашкин и, протянув длинную руку, взял с маленькой полочки фонарь и подал его Бахареву.
Капитан молча сунул фонарь в карман:
- Пойдемте.
- Да, пошли, - ответил Аксенов.
- С вами будет Анашкин, и к полковнику Маркелову он вас проводит, - выходя из землянки, сказал Бахарев.
- Хорошо, - отозвался Аксенов, раздумывая, как ему лучше поступить: пойти на комсомольское собрание или проследить за ходом разминирования. Конечно, на комсомольском собрании многое можно узнать о настроении людей, но и разминирование нельзя оставить без контроля. В конце концов он решил пойти с саперами: по тем проходам в минных полях, которые саперы проделают перед ротой Бахарева, завтра двинутся более двадцати танков и почти два батальона пехоты.
- Где саперы? - выйдя из траншеи, спросил Бахарев.
- В первой траншее, вас поджидают, - шопотом ответил невидимый в темноте Анашкин.
Все трое направились к переднему краю. Проходя мимо углубления в стене, Аксенов узнал землянку девушек.
Бахарев шел молча, и это молчание показалось Аксенову оскорбительным. Он, несомненно, знал, не мог не знать о взаимоотношениях Аксенова и Насти и, пусть ради приличия, мог бы что-нибудь сказать о ней или о снайперах вообще. А он прошагал мимо землянки и даже не намекнул, что именно в этой землянке живет Настя. Так мог поступить только человек, не заинтересованный в сохранении хороших отношений между Настей и Аксеновым.
В раздумье Аксенов споткнулся, но Бахарев поддержал его под руку и проговорил спокойным, даже участливым голосом:
- Осторожно. Траншеи-то не успели полностью оборудовать. Бугры и ямы везде.
- Ничего. Утром эти траншеи вам не нужны будут, - смущенно пробормотал Аксенов, все еще не зная, как относиться к Бахареву.
Вокруг попрежнему было тихо. Слышалось только приглушенное гудение самолетов. Они через равные промежутки времени один за другим невидимо проплывали в сторону противника.
Бахарев остановился. К нему кто-то подошел и настороженно зашептал:
- Все готово. Расчеты на своих местах. Артиллеристы и минометчики вот здесь рядом, на моем НП. Саперы готовы.
Аксенов догадался, что это докладывал один из взводных командиров.
Несколько освоившись с темнотой, Аксенов видел теперь кое-что из окружающего: ход сообщения упирался в траншею, которая черными извивами уходила вправо и влево; в траншее стояли солдаты; справа отделилась от темноты маленькая фигура человека в маскировочном халате и приблизилась к Бахареву.
- Через восемнадцать минут начинаю, - едва слышно проговорил он.
- Это командир саперного взвода лейтенант Миньков, - доложил Бахарев.
Аксенов пожал руку Минькова, пытаясь рассмотреть его лицо.
- У меня все готово, товарищ гвардии майор, идут четыре группы, проделывают четыре прохода. С пулеметчиками, артиллеристами и минометчиками договорился. Они открывают огонь по моему сигналу.
Миньков по голосу казался совсем юношей.
- А вы сами где будете? - спросил Аксенов.
- Останусь вот здесь, на НП командира второго взвода старшего лейтенанта Басова. Здесь два капитана-артиллериста и минометчик, старший лейтенант. Они огнем прикроют разминирование. Со мной останется резервная группа саперов.
Слушая Минькова, Аксенов думал о том, что на разминирование шли всего четыре группы саперов по нескольку человек, а их работу будут обеспечивать несколько артиллерийских батарей, минометная рота и более десятка пулеметов.
Почти три сотни людей следили за каждым сигналом этого маленького лейтенанта.
- Как люди? - спросил Аксенов.
- В порядке, - уверенно, с гордостью и даже лихостью ответил Миньков, - не первый раз. Пострашней видывали. А теперь вон…
Он взмахнул рукой, видимо, пытаясь показать, какие силы обеспечивают его и какие молодцы его саперы.
Аксенов пошел с ним вдоль траншеи.
У стены плечом к плечу стояли саперы. Крайний, придерживая миноискатель, нагнулся к товарищу и шопотом говорил ему:
- И надо ж тут случиться такому: иду я, а она из-под ног. Да как рванет и пошла полем. Попервоначалу-то я и не догадался, отпрянул в сторону и стою ни жив ни мертв. Досмерти перепугался и опоздал на свиданку-то. А догадался когда, что это собака, чуть волосы на себе не рвал.
- Бывает, - врастяжку ответил его сосед и глубоко вздохнул, - а у нас теперь снежку поднасыпало, батько ружьишко за плечо - и в лес. Зайчишки-то добрые теперь, и шерсть подокрепла, белая, пушистая.
Увидев подходивших офицеров, солдаты смолкли. Крайний опустил руки, и круг миноискателя исчез в черноте траншеи.
- Титов, как нога? - спросил Миньков.
- Как новая, товарищ гвардии лейтенант, - ответил сапер, - да что ей сделается-то, поболела маленько - и хватит.
- Смотрите, если хоть чуть больно, на задание не пойдете.
- Да нет, совсем здоровая. Да с ней и не было-то ничего, так, ушиб маленько.
- А Фисенков опять, наверно, в рукав курит? - подойдя к другому саперу, спросил Миньков.
- Никак нет, товарищ гвардии лейтенант, я еще с вечера вдосталь накурился. Семь штук подряд вытянул, аж в горле запершило, дней пять терпеть могу.
По разговору Минькова с солдатами Аксенов понял, что молодой командир взвода сумел установить хорошие взаимоотношения с подчиненными. Солдаты говорили с лейтенантом непринужденно и в то же время с заметным уважением к нему.
- Хоть бы ветер подул и дождь ливанул, что ли, - отойдя от солдат, сердито проговорил Миньков. - А то замерло все…
Ночь действительно была на редкость тихая. Ни одного дуновения ветерка. Непроглядное небо сливалось с темнотой на земле. И если б не беспрерывно пролетавшие самолеты, то каждый шорох можно было бы услышать за сотни метров. Аксенов участвовал в разработке планов этого наступления и знал, что самолеты в эту ночь летают не только для бомбежки противника. По приказу командующего армией они маскируют работу саперов и занятие войсками исходного положения для наступления. Поэтому самолеты шли на небольшой высоте, подолгу кружили над одним и тем же районом, уходили в тыл противника и вновь возвращались, описывая невидимые круги. Во время разработки плана наступления Алтаев потребовал рассчитать так полеты самолетов, чтобы один из них в любую минуту обязательно находился в воздухе. Ни одной секунды без гула авиационных моторов - такой закон был положен в расчет работы авиации.
Миньков в последний раз обошел своих саперов и вернулся к Аксенову:
- Время. Разрешите начинать?
- Начинайте.
Аксенов и Миньков торопливо прошли на НП. Он был здесь же, в ответвлении траншеи. Два артиллериста, минометчик и командир стрелкового взвода Басов чудом умещались в маленькой щели. Возле нее, прямо на дне траншеи, сидели три телефониста и еще какие-то люди. Это, видимо, были посыльные и ординарцы. Аксенов с трудом пробрался среди них и втиснулся в щель. Оказывается, она могла вместить еще двух человек.
- Пошли мои, теперь только смотреть, - шепнул Миньков.
- Гогиа, - позвал кого-то Басов, - бегом на НП комбата и доложите: саперы начали.
Невидимый Гогиа ответил: "Слушаюсь", и по траншее зашуршали шаги.
Все замерли. Справа и слева на мгновение мелькали над бруствером черные сгорбленные фигуры и таяли в темноте. Аксенов стиснул зубы, подавляя дрожь. Он представил себя сейчас на месте саперов. О чем думал каждый из них? Как стучало сердце у каждого? Наверное, так же, как и у него…
На земле не слышалось ни одного звука. Только в воздухе непрерывно гудели авиационные моторы. На счастье, в этот момент летели одновременно три самолета. Один почти над землей возвращался из тылов противника. Второй шел выше, тяжело нагруженный бомбами. Третий кружил где-то левее.
Внезапно впереди раздался выстрел. Аксенов вздрогнул.
- Ракета, - простонал Басов.
В колеблющемся свете Аксенов увидел голую и гладкую, как стол, равнину. Ни бугорка, ни кустика. Только переплетение проволочных заграждений впереди и линия траншей за ними. Сейчас, видимо, из этой траншеи полыхнут выстрелы.
Ракета, повиснув словно навечно, изливала потоки слепящего света. Но саперы будто сквозь землю провалились. Траншея противника молчала. Наконец последние искры чиркнули в воздухе, и наступила темнота.
- Не обнаружили, - протяжно выдохнул Миньков.
Аксенов расслабленно опустил голову на руки. Хотелось пить. Опаленные губы саднило.
Опять потянулось ожидание. Аксенов сполз с бруствера и стал на дно траншеи.
- Ну как? Все в порядке? - раздался позади шопот Бахарева.
- Так точно, - ответил Басов.
- Вы что, не пошли на собрание? - спросил Аксенов.
- Уже закончилось.
- Так быстро?
- Как быстро? Больше двух часов.
Аксенов взглянул на светящиеся стрелки часов. В самом деле, со времени начала работы саперов прошло два часа и семнадцать минут.
По траншее двигались люди. Один из них подошел к НП и тихо спросил:
- Наш лейтенант здесь?
Миньков обернулся и прошептал:
- Это вы, Грищенко?
- Так точно. Задание выполнено. Сняли семнадцать противотанковых. Проход отметили бугорками.
- Хорошо. Отдыхайте, - ответил Миньков и вновь прильнул к брустверу.
Через несколько минут вернулись еще две группы. Они также благополучно проделали проходы в минных полях. Теперь в "нейтральной зоне" оставалось всего несколько саперов. Миньков заметно волновался. Он уже лежал на бруствере, свесив ноги в окоп. Бахарев пристроился рядом.
Аксенов придвинулся к Минькову, уперся локтями в бруствер и, не отрываясь, смотрел. Где-то невдалеке заканчивали работу саперы. Они вот-вот должны вернуться. От напряжения ломило глаза. Нетерпеливое волнение вновь овладело Аксеновым.
- Огонь! - разом крикнули и Миньков, и Бахарев, и артиллерийский капитан.
Над равниной повисли две ракеты. Из траншеи противника безудержно застрочил пулемет. К нему от наших позиций потянулись мелькающие хвосты трассирующих пуль. Они создавали огромный угол, вершиной сходящийся там, откуда вспышками озарялся немецкий пулемет. Между этими движущимися сторонами угла на ослепительно-белой земле неподвижно лежали шесть едва заметных бугорков. Это были саперы.
Пулемет противника озарился новой очередью вспышек и смолк. Справа от него одновременно застрочило несколько автоматов. Потоки мерцающих точек на мгновение оборвались и вновь поспешно потекли туда, откуда били автоматы. Теперь уже в свете меркнувших ракет тянулись к траншеям противника восемь или десять трасс. Все пришло в движение. В разных местах заблестели вспышки выстрелов и на стороне противника. Оттуда взвилось еще несколько ракет. Саперы лежали неподвижно всего метрах в ста от своей траншеи. Позади Аксенов слышал команды артиллеристов и минометчиков:
- Дивизионом, по цели номер три! Огонь по цели номер шесть!
Где-то за траншеей раздались залпы. Над головой один за другим пролетели снаряды. Полыхнула длинная серия разрывов, и широкой стеной взметнулись высокие столбы дыма и пыли. Донесся раскатистый обвальный грохот.
Ракеты погасли. Сгустилась черная, непроглядная мгла, в разных местах разрываемая лишь трассами пуль и вспышками взрывов.
- Грищенко, - кричал Миньков, - на помощь Афанасьеву!
Миньков рванулся из окопа. За ним промелькнули саперы.
- Огонь! - кричал Бахарев. - Не прекращать огня!
Артиллерия и минометы били не умолкая. Среди воя и скрежета снарядов глухо трещали пулеметы. Справа и слева стучали одиночные выстрелы.
В смутном полусвете Аксенов увидел саперов. Они, не маскируясь, в полный рост бежали к своим траншеям.
- Все вернулись! - прокричал Миньков.
Он прыгнул в траншею. За ним один за другим прыгали саперы.
- Молодцы, - сжал руку Минькова Аксенов, - о вашей работе я доложу командующему.
- Служу Советскому Союзу! - отчеканил молодой офицер и робко проговорил: - Пойдемте ужинать с нами, товарищ гвардии майор… Рыба у нас свежая. Вчера в Веленце наловили и нам прислали. И вино есть, старое, лет под пятьдесят…
- Как-нибудь в другой раз. Сейчас не могу, - как можно мягче ответил Аксенов, боясь обидеть этого храброго маленького лейтенанта.
Офицеры, окружившие Минькова, пожимали ему руки. Он растерянно стоял среди них, не зная, кому отвечать. Наконец он пришел в себя и по-начальнически строго сказал Бахареву:
- Только не давайте немцам снова загородить проходы. А то, как только обнаружат, опять понатыкают мин. Чуть где-нибудь шевельнутся - сразу огонь, всем, что есть. А то беда нашим: пойдут в атаку и - будь здоров - нарвутся на мины. Вся работа прахом пойдет.
- Можете не волноваться, - успокоил его Бахарев, - каждый проход под четырехслойным огнем. Мышь не пробежит.
- Ох, а спать хочется, - неожиданно проговорил Миньков и широко зевнул.
Аксенов невольно улыбнулся, сравнивая Минькова зевающего с Миньковым, который всего несколько минут назад лежал на бруствере. Тот был строг и сосредоточен, как туго сжатая пружина, а этот по-мальчишески беспечен и прост.
- Может, в самом деле поужинаете, - подошел к Аксенову Бахарев, - мы сейчас быстренько сообразим.
- Нет, - взглянув на часы, решительно отказался Аксенов. - В полк Маркелова и к танкистам опоздаю. Где бы тут пристроиться, донесение написать?
Рядом оказалась хорошая подбрустверная ниша. Бахарев провел в нее Аксенова. В нише дремали два солдата. Они потеснились, и Аксенов при свете фонарика написал коротенькое донесение, тут же закодировал его и попросил Бахарева срочно передать в штаб армии. Там теперь ждали донесения.
Перед большим наступлением в штабе даже глубокой ночью обычно никто не спал. Сейчас туда со всех сторон стекаются такие вот сообщения, в оперативном отделе их раскодируют, обобщают, если нужно, данные наносят на карту и докладывают командованию армии. Из этих маленьких сообщений и донесений вырисовывается картина гигантской работы тысяч людей, которая дает возможность командующему и штабу армии следить за ходом подготовки наступления и своевременно принимать меры, если работа где-нибудь застопорилась или проводится не так, как нужно.
Прощаясь с Бахаревым, Аксенов вспомнил, что за всю ночь, пока шло разминирование, он ни разу не вспомнил Настю. Сам Бахарев казался ему сейчас совсем не таким, каким представлял он его до этой встречи. А завтра этот капитан первым выскочит из траншеи и рванется навстречу ливню вражеского огня. Трудно сохранить спокойствие, зная, что через несколько часов придется пойти в атаку. А Бахарев умел не только сохранять спокойствие, но и всем своим поведением внушать спокойствие другим людям. Таких офицеров Аксенов искренне уважал и сейчас, несмотря на прежнее недоброжелательное отношение к Бахареву, тепло простился с ним и искренне пожелал ему удачи.
Проводив Аксенова, Бахарев постоял немного в траншее и пошел в свою землянку. Подготовка к наступлению была закончена, и теперь можно немного отдохнуть.
Он зажег лампу, снял шинель и хотел было прилечь, но плащ-палатка, заменявшая дверь, распахнулась, и в землянку шагнул инструктор политотдела Крылов.
- Вот ты где устроился-то, а? - раздался густой басистый голос. - А я хожу, хожу и никак не могу разыскать.
- Борис Иванович, как же это вы? - вскрикнул Бахарев, делая шаг навстречу вошедшему подполковнику.
- Не радуйся, - присаживаясь на ящик, остановил его подполковник. - Ты что же это, сам сидишь в землянке, а солдаты спят в траншеях? А? Тебе что, лето? Соловьи под Курском? Декабрь кончается.
- Как в траншеях? - недоуменно переспросил Бахарев. - У меня на всех блиндажей хватает.
- А саперы, а артиллеристы? Они же вместе с твоей ротой действуют, а блиндажей-то для них никто не приготовил. Мои, мои… На фронте нет моих, твоих. Все свои.
Бахарев смущенно смотрел в круглое с маленькими щетинистыми усами лицо инструктора политотдела армии и почти шопотом говорил:
- Разрешите… Схожу… Размещу всех.
- Сиди, поздно. Солдат солдату всегда поможет. Им только иногда напомнить не мешает. Все: и саперы и артиллеристы - в твоих землянках спят. Тесновато, но зато тепло. А на будущее учти и не забывай о приданных подразделениях.
Он говорил строгим голосом, но в глазах его играли веселые огоньки, а под усами таилась заразительная улыбка. Он снял шапку, пригладил негустые седоватые волосы и, подбросив в железную печку дров, спросил:
- Ну, рассказывай, как дела?
- Рота готова, саперы проделали проходы, все люди задачу знают, провели комсомольское собрание.
- Ну, а как сам чувствуешь себя?
- Как всегда, задачу выполним.
- И твердо уверен?
- Твердо.
- Смотри, ты коммунист. С тебя втройне спросится.
Они помолчали, глядя на разгоревшийся огонь в печке, и, одновременно подняв головы, встретились взглядами. Крылов усмехнулся, под его усами заблестели крепкие белые зубы.
По взгляду Крылова Бахарев чувствовал, что подполковник чем-то недоволен. Крылов отвернулся, подбросил в печку дров и застучал пальцами по коленям. Эта привычка постукивать пальцами была хорошо знакома Бахареву. Меньше года назад под Звенигородкой на Украине Крылов, так же как и сейчас, прибыл в роту Бахарева. Заканчивалась ликвидация окруженной группировки немецко-фашистских войск в районе Корсунь-Шевченковского. Измученные многосуточными боями люди вповалку спали на полу в полуразрушенной хате. Разбитая печь сильно дымила. Едкий дым разъедал глаза, но солдаты спали непробудным сном. Только Бахарев и Крылов сидели возле огня и вполголоса разговаривали. Этот ночной разговор Бахарев запомнил на всю жизнь. Крылов говорил о людях, о партии, о силе партийного коллектива. Помешивая угли, он рассказывал, как в гражданскую войну в боях под Перекопом четыре коммуниста подняли в атаку целый полк. Трое из них погибли, остался в живых только один, но в бою в партию вступило более сотни красноармейцев. Долго в ту ночь проговорили Бахарев и Крылов, а через несколько дней в роте была создана партийная организация. Было вначале в ней всего три человека, а после прорыва немецких позиций под Звенигородкой она увеличилась до одиннадцати человек. Это был сравнительно небольшой коллектив, но Бахарев чувствовал, насколько ему стало легче работать.
Шли бои в Молдавии, Румынии и Венгрии. Два командира взводов были переведены в другой полк, старшина и три сержанта уехали учиться, парторг погиб под Бухарестом, при форсировании Дуная ранило трех коммунистов, и из всей партийной организации остался только один командир роты.
Бахарев хотел рассказать об этом Крылову, но, по выражению его лица поняв, что они думают об одном и том же, промолчал.
Крылов взглянул на него:
- В роте остался один коммунист?