Обедали в Больших Оковах - старом селе, основанном, как и соседние, в восьми километрах, Малые Оковы, каторжанами еще при Петре 1. Тогда это был лесной край, каторжане осваивали Заволжье, много лесов свели под пашню, остальной ушел с годами на топливо и жилье, и сейчас вокруг была голая, изрезанная оврагами степь, а Большие Оковы и располагались по берегам оврагов, голых, весной и осенью непроходимо грязных.
Столовая райпотребсоюза, небольшая, на четыре столика, была уютной, но пустой: здесь столовались только рабочие местного кирпичного завода, принадлежащего районной строительной организации, колхозники заходили редко, когда привозили пиво.
Повариха - она была и за официантку - принесла им по тарелке густого борща, котлеты и компот. Больше в меню ничего не было.
Щербинин ел равнодушно, не чувствуя вкуса от частого курения, Курепчиков - жадно, торопливо, как новобранец под взглядом старшины, зато дядя Вася благодушествовал за всех троих. Он вкусно чмокал, облизывал ложку, нахваливал стоящую рядом повариху - молодая, пышная, сдобная, белые руки под грудью, - и рябое лицо его с маленькими хитрыми глазками светилось от удовольствия, от наслаждения. Странным было, что при такой любви к еде дядя Вася оставался маленьким и худым, как подросток. Правда, забот у него было много: вечно большая семья, лучший кусок детям, а теперь. - внукам.
В прокуренном правлении колхоза их встретил сам председатель Илья Хамхадыр, по прозвищу Илья-пророк. Смуглый, чернобородый, как цыган, и громогласный, как уличный репродуктор, он, не успев поздороваться, заорал о том, что районные власти не оказывают никакого внимания Большим Оковам. В Малых и тракторные мастерские свои, и гараж есть, и склад запчастей под коровник приспособили, а здесь ничего, все делай сам. А на что? Где деньги? У меня в кармане - вошь на аркане, ссуду давно проели. Хамхадыр упреждал возможное ОВ.
- Сядь, - приказал Щербинин, устало присаживаясь у его стола. - Тебя за горло, что ли, пророком-то прозвали?
- За что же еще! - Хамхадыр сел за стол, сунул в середину бороды папиросу, бросил пачку на стол и чиркнул зажигалкой.
- Да, больше не за что, - сказал Щербинин, закуривая из его пачки. - Орешь, а ведь знаешь, что в Малых Оковах все это богатство от МТС досталось, не районные власти подарили. Не перевозить же гараж и мастерские к тебе. Ты сколько здесь работаешь?
- Пятилетку выполнил, теперь вот другую хочу.
- Так будешь работать, не выполнишь - уберем. Грязнее твоего села нет. Почему овраги до сих пор не перегородил? Сделай из них пруды, запусти карпа, карася, по берегам насади ветел - село сразу примет другой вид. И на улицах давно пора сделать посадки.
- А деньги?
- Никаких денег, в общественном порядке. Обяжите с председателем Совета каждого колхозника, каждого жителя посадить перед своим двором по десятку деревьев, и село будет озеленено. Поезжай в Уютное, погляди - все село, будто парк, и ни рубля на это не истратили ни Сутулов, ни Ванин. И лесополосы у них отличные, и лес рядом. Илья-пророк! Орешь по всей степи, а ни кустика, ни деревца за столько лет не посадил. Ты посторонний человек здесь или кто?
Хамхадыр, когда его уличали в явном упущении, сразу становился тихим, виноватым, - на время, пока ему не за что зацепиться в разговоре, нечем оправдаться. Сейчас он ждал, когда Щербинин начнет снимать с него стружку за животноводство или за земледелие. Тут уж он не останется виноватым. Но Щербинин разговор на этом закончил и велел вызвать председателя сельсовета, с которым вскоре ушел на фермы, а Хамхадыра оставил с Курепчиковым - расскажи-ка корреспонденту об итогах года и перспективах на будущее, фермы мы осмотрим без тебя.
Председатель сельсовета Градов-Моросинский, потомственный интеллигент, деликатнейший человек, склонный к философской созерцательности, тоже ожидал, что с него спросят не за колхозное производство, а за школу или сельские культпросвет учреждения. Он никогда производством не занимался, учитель, сын учителей, оказавшийся здесь благодаря деду и бабке, учителям-народникам, приехавшим сюда в прошлом веке сеять разумное, доброе, вечное. Внук успешно продолжал их дело, его уважали большеоковинцы - все они получили начальное образование если не у него, то у его родителей или у деда с бабкой. Депутатом сельсовета он был всегда, со дня образования Совета, а в председатели его сосватал Хамхадыр в первый год своей работы здесь - очень ему понравился этот умный и безвредный старик. Хамхадыру тогда было тридцать лет, и пятидесятилетний Градов-Моросинский, с чеховской бородкой, в пенсне, показался ему стариком. Из уважения к нему и для солидности Хамхадыр отпустил бороду. В районе больше не было бородатых председателей.
- Хамхадыр - цыган, что ли? - спросил Щербинин.
- Не совсем. - Градов-Моросинский озадаченно посмотрел сбоку на шагавшего рядом Щербинина: почему его заинтересовала национальность председателя колхоза? - Дед его был цыган, а отец уже наполовину: он, знаете ли, родился от русской матери, женился тоже на русской и жил оседло в городе. Товарищ Хамхадыр приехал к нам как тридцатитысячник.
- Сельское хозяйство знает?
- Как вам сказать…
- Как есть, так и скажите.
- Я, знаете ли, не специалист и не считаю себя достаточно компетентным, чтобы судить о степени его осведомленности в сельском хозяйстве. По образованию он инженер-металлург, но город не любит, тянет его в степи, летом не слезает с лошади и с утра до ночи пропадает в поле - вероятно, сказывается наследственность. Очень любит лошадей. На машине ездит только в райцентр или в область. Довольно оригинальный человек. Мы дружим семьями, его жена, медработник по профессии, акушерка, часто пользуется книгами из моей личной библиотеки.
- Ведите меня сперва на конюшню.
С неба опять посыпалась крупа, Щербинин поднял воротник теплого пальто. Было знобко и как-то одиноко. Домишки стояли будто съежившиеся, на крышах в большинстве солома, идти трудно: глинистая, круто замешенная осенью улица была в крупных мерзлых кочках. Большие Оковы всегда были грязным селом. Как Хляби в прошлом. Хотя дождей в этом краю выпадало меньше. Зимой тридцать первого года на Щербинина с Баховеем здесь напали ночью сыновья кулака Пронькина. Четверо. Успели пальнуть из охотничьего ружья, но промазали, Баховей кинулся на стрелявшего, Щербинин догнал старшего, выбил из его рук кол. Остальных двоих взяли у шинкарки Вьюшкиной и той же ночью увезли в Хмелевку. Баховей был молодцом в таких делах.
- Из Пронькиных вернулся кто-нибудь? - спросил Щербинин.
- Никто, - ответил Градов-Моросинский. - Злые, знаете ли, были люди. Необъяснимо злые.
- Почему же необъяснимо - обычная классовая ненависть.
- Мои предки были дворяне.
- Это - исключение. Большинство дворянской интеллигенции в революцию было не с нами, им достаточно было буржуазной республики.
- Простите, но у меня на этот счет есть свое мнение. Может быть, вам покажется странным, но я считаю бедой то, что мы лишились русской интеллигенции, с ее многовековой культурой и традициями.
- Я так не считаю. У народа была своя культура, свои традиции. И потом, мы сразу приступили к созданию своей интеллигенции.
- Из вчерашних, простите, рабов, с рабской психологией.
- Да. Ваша дворянская культура уживалась с рабством.
Они подошли к конюшне, длинному деревянному сараю, крытому соломой, поздоровались в тамбуре с пожилым конюхом, который сидел в углу на сене и ремонтировал хомут.
Навозу в конюшне было столько, что лошади доставали головами до крыши. Конюх объяснил, что председатель приказал не чистить - пусть-де образуется удобрение. Четвертый год не чистят. Весной конюшню перенесут на другое место, навоз сгребут бульдозером и - на поля: так дешевле.
- А ты сам как думаешь? - спросил Щербинин конюха.
- Мне что, я как прикажут. Коровник вон прошлым летом перенесли на другое место.
Они сходили на молочную ферму и убедились, что указания Хамхадыра послушно выполняются: рядом с коровником высился полутораметровый длинный прямоугольник навоза - прежнее место коровника. На ферме был бригадир и два скотника. Эти тоже сослались на председателя, все трое молодые, бригадир с образованием зоотехника. Щербинин был взбешен:
- Председатель, председатель! А вы куда смотрите? Вы не хозяева, что ли?
- Какие мы хозяева! - засмеялся скотник.
Щербинин плюнул и пошел через овраг на бугор, где стояла, как в Хлябях, под открытым небом колхозная техника. Хамхадыр чуял, что за нее попадет, когда говорил, что в Малых Оковах есть мастерские и гараж, а у него нет.
В сельсовете Щербинин потребовал решения сессий на последние годы и убедился, что председателя колхоза заслушивали лишь один раз, да и то формально, для галочки.
- Вот ваша культура, - сказал он безжалостно Градову-Моросинскому. - Вы представитель народной власти здесь, вы обязаны быть в курсе колхозных дел, а вы не знаете их, не можете объяснить причин этого безобразия.
- Простите, но общую причину я объяснить могу, - смущенно возразил тот, протирая носовым платком стекла пенсне. - Причина заключается в том, что колхозы не имеют самостоятельности, они делают то, что им прикажут сверху, председатель практически подчинен райкому, а не колхозному собранию.
Щербинин вздохнул. Перед ним сидел книжный человек, ушибленный общими вопросами, неглупый, но не способный к практической деятельности.
Возвратившись в правление колхоза, Щербинин дал разгон Хамхадыру, послал Курепчикова сфотографировать конюшню и навозное место старого коровника, потом отправились в Малые Оковы ночевать.
Здесь было спокойней. Малые Оковы - центр бывшей МТС, село расположено на равнине и лучше благоустроено, на колхозной ферме введена малая механизация - автопоилки, подвесные дороги, в свинарнике два слесаря монтировали самодельный транспортер для выброски навоза. И машины стояли на закрытом зимнем хранении, некоторые ремонтировались в мастерских, хорошо оборудованных, имеющих токарный цех и небольшую литейку.
Но работали колхозники с прохладцей, производительность труда была невысокой.
- Трудодни, - объяснил председатель колхоза Смирнов, когда они уединились в его просторном и богато обставленном (недавно здесь сидел директор МТС) кабинете. - Урожай от бога, а бог, он здесь редко милостив. Да и когда милостив, государству - плановые поставки, МТС - за технику. И не по урожайности платили, а с гектара мягкой пахоты. Дочиста сусеки выгребут.
- Где же выход?
- Закупочные цены надо выровнять, привести в соответствие с промышленной продукцией. Не просто повышать, а выровнять. - Смирнов сказал это как давно продуманное. - За каждую железку дерут, а хлеб вроде сам родится. И второе: самостоятельность нужна. Самостоятельность сеять то, что нам выгодно, что у нас растет.
С ним, таким спокойным, серьезным, знающим дело, можно было говорить начистоту. Щербинин не раз встречался со Смирновым на районных совещаниях, знал, что он по образованию агроном, председательствует в Малых Оковах бессменно восемнадцать лет, после возвращения с фронта, - случай редкий, почти единичный, - но Смирнов как-то держался в тени, не любил выступать, а если Баховей все-таки его вытягивал на трибуну, говорил о текущих делах слишком буднично, даже скучно.
- Как вы считаете, почему все же Балагуров с таким триумфом выступил на конференции, а не я, например?
Смирнов чуть заметно улыбнулся:
- Вы же были заодно с Балагуровым.
- Да, но мое выступление было встречено сдержанно.
- Сочувственно, - уточнил Смирнов. - Мы знали о вашей судьбе, но за год мы успели познакомиться и с вами. - Помолчал, пристально посмотрел на сидящего напротив Щербинина. - Вы слишком строги, товарищ Щербинин, слишком требовательны. Простые хозяйственные вопросы возводите На уровень политических. А нам организационную работу надо наладить, надо добиться, чтобы дело у нас в руках кипело. Ведь можем мы работать, можем! В войну мы были героическими людьми, мы шли на любые лишения, голодные, раздетые, разутые, нас не надо было агитировать, но то - война, с той поры прошло немало лет, сколько же можно!.. Балагуров не кричит, Балагуров приветствует перестройки, Балагуров ищет - может, с излишней легкостью, с шутками-прибаутками, но ведь и по ним мы истосковались. По простому человеческому слову, о простых житейских делах, о крестьянском нашем деле. Мы теряем крестьянина-земледельца, знатока и хозяина земли, он не отвечает за нее, она ничья.
- Колхозная, - обронил Щербинин устало.
Умелый и знающий практик Смирнов в сущности повторил слова Градова-Моросинского. Не бесспорные слова, но спорить не хотелось.
Щербинин попрощался и отправился в Дом колхозника. С председателем Совета встречаться не было нужды: здесь хорошая средняя школа, клуб и Дом культуры, самая крупная сельская библиотека, жалоб от жителей в последние месяцы не поступало.
На следующий день побывали еще в трех колхозах: в Хомутери и в двух татарских - Каримове и Дямилькино.
III
"Привет, старик!
Ну как ты там проживаешь, в родной столице? Что новенького?
Впрочем, газеты с новостями и я сам читаю, репродуктор недавно купил для "последних известий" и сводок погоды, но вдруг у вас Охотный ряд пропал или Манеж переместился - а? Не один год все-таки шлифовал подметками те тротуары, москвичом стал почти, имею право интересоваться. Или не имею?
У нас тут произошли великие события местного значения - после конференции, на которой потерпел поражение Баховей, первым секретарем райкома стал мой отчим Иван Никитич Балагуров. А мой отец, как ты знаешь, после матери возглавляет райисполком, а я изображаю текущую сельскую действительность, которая незаметно стала для меня родной.
Но самое интересное для меня - преображение моего отчима, который никогда не был борцом, не имел здесь особого авторитета, и вдруг взорлил всем на диво, взлетел. И люди как-то сразу поверили ему, пошли за ним.
Сейчас мы заняты уточнением планов и обязательств на следующий год и горячо поощряем здоровую инициативу и творчество масс - пусть они энергичней творят историю. Когда нужные цифры будут разверстаны по хозяйствам и торжественно выстроены в праздничных листках обязательств, колхозно-совхозные массы поднимут за них свои мозолистые руки, а мы напечатаем те цифры с пометкой: "приняты единогласно".
А еще, старик, к нам пришла зима.
Всю ночь и все утро сегодня падал снег, валил густо, хлопьями, и сейчас все село - улицы, крыши, дворы, палисады - побелело, все в искрящейся обновке, и тишина такая, словно мир удивлен новым нарядом, оглядывает себя, прислушивается… Утром иду в редакцию, и хрупт-хрупт-хрупт под ногой, свежо так, сочно. Оглядываюсь - следы меня догоняют, черные вороны у дороги метят свой путь крестиками, впереди собака бежит, коготки оставляет на снегу вместе с лапами. Столько разных следов, и все четки, рельефны. К вечеру многие будут погребены снегом, другие затопчутся, сотрутся бесчисленным повторением и на их месте появятся тропки, дороги, целые зимние тракты. Но и они весной будут уничтожены вместе со снегом, потому что это были зимние, временные пути…
Ну вот, в лирику ударился, недалеко до философии. Ах черт! Все же гораздо проще, ординарней: произошла смена времен года, тыщи раз она так происходила, миллионы раз - шарик крутится и крутится, вот он прошел еще четверть оборота вокруг солнца, стало холодней, втугую застыла и зазвенела Волга, пошел снег, и моя хозяйка достает с печки шубу с валенками, а вечно улыбающийся рыбак-умелец Шатунов стучит утром в оконную раму, чтобы я собирался на водохранилище. По перволедью хорошо берет всякая рыба, а хищная - судак, окунь, щука - особенно. Отдохнем на свежем воздухе, выпьем бутылочку ради воскресного дня, наберемся сил, а заодно и рыбки принесем.
Очень ведь просто, а, старик? И очень надежно все устроено. Чего же мы идем, кривляемся, выдумываем, учим, преследуем друг друга?
Но хватит, заканчиваю, ты уж и так, наверное, озадачен, думаешь, что я распустился в своей глухомани, захандрил как самовлюбленный провинциал в сырую погоду. Все хорошо, все очень хорошо, старик. Спасибо тебе за письмо, за память обо мне.
Кланяйся Москве, столице мира и всего прогрессивного человечества.
Салют! Вадим Щербинин.
P. S. Вадим Щербинин - мой газетный псевдоним, который я хочу узаконить. Это не смешная претензия, старик, мне надоело выдуманное имя и чужая фамилия, у меня, слава богу, есть своя. А имя я и сам теперь в состоянии выбрать".
IV
За дальней околицей Хмелевки, у Выселок, на самом берегу застывшего снежного залива бойкое рабочее оживление - здесь зачинается утководческая ферма совхоза.
Уже поднялись в человеческий рост кирпичные стены инкубатория и брудергауза, застроенные месяц тому назад. Работают две бригады, каменщиков и плотников, но каменщики сегодня отдыхают - дома - кончился кирпич. К вечеру должны привезти, если бульдозер расчистит переметенную вчерашней метелью дорогу.
У плотников дело пока не останавливалось. Бревна и пиломатериалы завезли сразу на оба здания, и в тот же день плотники начали готовить нахлопные венцы под крышу, детали самой крыши и все деревянные узлы зданий: дверные и оконные косяки, переводины для пола, матицы для потолков, оконные переплеты. Эти последние можно бы заказать в местном промкомбинате, но тому давай деньги на бочку, а откуда в совхозе деньги, из оборотных средств выкручиваются, и, стало быть, столярную работу тоже делай своими силами, без нужных приспособлений и механизмов, прямо на улице. Сбили на скорую руку верстаки, сколотили стол для пилы-циркулярки, установили ее вместе с Электромотором возле Выселок - осветительная сеть для подключения рядом - и давай пили, режь, стучи, работай всласть.
А холодновато уже, морозец к пятнадцати градусам, рукавицы надолго не снимешь. Если взыграет ветер, как вчера, то и уши малахая завязывай. Ну, правда, стены у каменщиков растут быстро, есть куда спрятаться, даже вместе с верстаками - пусть над головой небо, но с боков затишек верный. Еще недели две такой работы - и крышу можно будет ладить.
Чернов руководил плотниками, а прораб Кузьмичев, ответственный за все строительство, каменщиками. При его бойкости и расторопности это не составляет труда, к тому "же оба объекта в одном месте, люди все на глазах, а покрикивать Кузьмичев любит. Васька - туда, Ванька - сюда, Митька - там, Витька - тут, и идет, кипит дело, а сам в контору наладился. Быстрый человек.
- Иван Кирилыч, иди-ка сюда!
В точку. "Иди-ка сюда". А мог бы и сам подойти, без дела ведь стоит, да и моложе раза в два. Настоящий начальник!
Кузьмичев с папироской во рту постукивал ногой об ногу у кирпичной стены, грелся. Не туфельки надо было надеть, а валенки - не прыгал бы теперь, как козел, с папироской.
- Ты чего, Кирилыч, плетешься так? Не заболел?
- Здоровый, - сказал Чернов. - Не рысить же мне на седьмом десятке.
- Ладно, ладно, вон как усы-то распушил, за жениха еще сойдешь. Рамы у тебя кто будет вязать?
- Сам, кто же еще. Молодые не умеют. Шатунов вон о рыбалке грезит, ногу себе чуть не оттяпал в задумчивости.
- Радостно. Один да на морозе ты всю зиму протюкаешь. Разве мне подключиться?
- Если умеешь…
- Я все умею, Кирилыч. Доканчивайте этот венец, я сбегаю переобуюсь - задрог совсем.