- А я думал, с радости какой пляшешь, - сказал Чернов, но сказал уже вслед Кузьмичеву: тот сорвался с места, будто мальчишка, и, перепрыгивая через раскатанные по снегу бревна, в минуту скрылся за стеной - побежал в Выселки. Крепко, видать, прозяб, форсун.
Борис Иваныч с Витяем Шатуновым, опустив топоры, глядели ему вслед. Поди, завидовали востроносым туфлям Кузьмичева и ему самому - простой в доску мужик, тридцати еще нет, а уже руководящий специалист, начальник.
Шатунов-старший сидел на окоренном бревне и, улыбаясь, глядел на залив - там, на заснеженном искрящемся льду, чернели неподвижные фигурки рыболовов. Разреши сейчас, и побежит резвее Кузьмичева на этот лед, несмотря что старик.
- Перекур, - громко объявил Чернов, присаживаясь рядом с Шатуновым на бревно.
- Шесть новых блесен отлил и две перепаял магазинные, - сказал Парфенька Шатунов с блаженной улыбкой. - В воскресенье закачусь к Коммунской горе, там и судак и щука, окуни крупные.
Вот-вот, других мыслей у него и не предвидится. Дедушкой Парфентием пора звать, а он как был Парфенька бесштанный, так и остался.
- Баловство, - сказал Чернов. - Лучше дрова попилить, поколоть, на морозе они хорошо колются. - И уже видел у себя в дровяном сарае поленницы свежеколотых дров под самую крышу.
Витяй засмеялся:
- Отцы спланировали близкое будущее. А мы, Борь-Ваныч?
- Мы подождем, - сказал Борис Иваныч, щелкнув зажигалкой и прикуривая.
Чернов поглядел на них и вздохнул. Когда только они успели вырасти, эти парняги, младшие их сыновья! Вот стоят независимо, рослые, плечистые, в брезентовых прочных робах, Витяй даже повыше Бориса Иваныча будет, хотя, конечно, пожиже, а вроде недавно такими были Иван Чернов и Парфенька Шатунов, их отцы. Правда, Парфенька редко стоял рядом с Черновым, в детстве робкий был, все больше один, к удочкам уж тянуло, не отличился он и в парнях, на гражданскую не попал из-за слабости здоровья, а уж за землю никогда не болел и в поле не ночевал, хотя в колхоз пошел с охотой. Чего таким не идти, когда ни лошади, ни вола, баба брюхатая, изба развалилась. Голому собраться - только подпоясаться.
- Председатель идет, пап! - сдавленным полушепотом сказал Витяй и поперхнулся дымом, закашлялся.
Со стороны Выселок в самом деле шагал Степан Мытарин, помахивая гибкой хворостиной.
- Пороть вас станет, - предположил Борис Иваныч.
Витяй засмеялся, а Шатунов Парфентий вскочил и зачем-то поспешно затоптал валенками папиросу. Оба они были приняты на совхозную стройку лишь на время отпуска, но вторая неделя уже, как отпуск их кончился, а в колхоз отец с сыном не торопились.
Чернов тоже забеспокоился при виде Мытарина: бригада плотников сегодня же может лишиться двух человек. Правда, Шатуновы вольны остаться в совхозе, но директор не такой человек, чтобы пополнять постоянные кадры за счет колхоза. Да и какие Шатуновы постоянные - век тут ни постоянства, ни толку не было.
Мудрый Чернов в данном случае ошибался.
И толк и постоянство в поведении Парфеньки Шатунова были, но не всякий это понимал, потому что из-за рыболовной страсти его ставили наравне с мальчишками, хотя в рыболовстве не больше легкомыслия, чем в любом другом занятии. Правда, кроме рыболовства, странным казалось давнее и до сих пор не преодоленное разночтение Парфеньки с женой Пелагеей по социальным, так сказать, вопросам. Дело в том, что Пелагея Шатунова работала свинаркой в совхозе со дня его организации, Парфентий же в совхоз не пошел, но спустя несколько лет, когда началась коллективизация, охотно записался в колхоз.
Но и это разногласие имело серьезные основания. В совхозе надо работать ежедневно, как на заводе или на фабрике, это было известно со дня его основания, за каждый прогул держи ответ, а в колхозе есть лазейка, там можно спрятаться за минимум трудодней и не упустить рыболовный сезон. Минимум придумали, конечно, немалый, но выработать его все же можно, и вот ты уж не виноват, если в свободные дни половишь рыбки. Деньги же в дом принесет Пелагея, которая к рыбалке не привержена.
Это одно дело.
Второе: Пелагея имеет право на землю под картофельные огороды не меньше пятнадцати соток - от совхоза. А от колхоза право на землю имеет Парфентий, и он пользуется этим правом.
- Добрый день, труженики! - прогудел громоздкий Мытарин, наставив свои выпуклые шары сперва на Чернова, потом на Шатунова и бегло окинув молодых. - Значит, укрепляем и развиваем совхоз?
- Здравствуй, Степан Яковлич, здравствуй, - виновато засуетился Парфенька. - Вот садись тут, на бревнышко, чего стоять-то.
- Я на минуту, - сказал Мытарин. - Зашел посмотреть строительство и вот дорогой все думал: что ближе к коммунизму - колхоз или совхоз? Давно эта мыслишка меня занимает, а решить не могу. Дай, думаю, мужиков спрошу, посоветуюсь. Ум, говорят, хорошо, а два - лучше. А? - И оглядел всех доверчиво, бесхитростно, как ребенок.
Чернов сразу почуял здесь одну из мытаринских загадок-ловушек и, усмехнувшись, опустил голову, пощипывая рукой кончик усов.
А Борис Иваныч не понял, что спрашивают не всех, принял вопрос к себе.
- Совхоз ближе, - ответил он и толкнул локтем Витяя.
- Совхоз, - поддержал Витяй решительно. - Не зря же сюда люди идут.
- Понятно. - Мытарин повернулся к Парфеньке: - А как думает Шатунов-старший?
- Да я что, я ничего, - забормотал Парфенька, сконфуженный тем, что его Витяй откровенно высказал свою тягу к совхозу. Вот теперь извивайся, как уж под вилами, заглаживай. - В совхозе, конешно, деньги и в плохой год дают: заработал - получи, не то что в колхозе. Но опять же вопрос: откуда совхоз берет те деньги, если хлеба не уродились? Чужое, значит, заедают?
- Во, во! - обрадовался Мытарин, - И какой же вывод?
- Известно какой: ближе к коммунизму колхоз, а не совхоз. По справедливости.
- Так чего же ты бежишь в совхоз и сына сманиваешь? - захлопнул Мытарин свою простенькую ловушку.
- Начальство на горизонте, - объявил радостно Витяй, отвлекая от отца внимание Мытарина.
Чернов оглянулся и увидел, что от райкомовской "Победы", вставшей у развала досок на окраине Выселок, идут Балагуров и Межов. Балагуров о чем-то говорит, живо размахивает руками, хлопает по плечу Межова, смеется. Веселый мужик. В белых бурках ходит, в шапке пирожком, в модном пальто. И, видно, крепкий, если самого Баховея поборол. Теперь первый человек в районе, хозяин всей округи.
Ромка, то есть Роман Харитонович, смелый ведь человек, безужасный, а вот теперь, говорят, устроился в вечернюю школу, будет учить ребят истории.
- Привет строителям коммунизма! - Балагуров размашисто протянул руку Чернову, потом Шатунову и Мытарину, кивнул молодым: - Отдыхаем?
- До коммунизма нам далеко, Иван Никитич, - ответил Чернов доверительно. - Вручную вот тюкаем, бревна ворочаем, тяжести разные.
- Желудочным паром, - прибавил задиристо Витяй.
Балагуров улыбнулся, сел, поздоровался с подходившими плотниками, потом спросил Мытарина, по какому случаю он тут оказался.
- Да тоже о коммунизме вели дискуссию, - сказал Мытарин. - Хотели выяснить, что ближе - колхоз или совхоз.
- Выяснили?
- Нет, разделились мнения.
- Куда же больше склоняются?
- Вот к Сергею Николаевичу. В совхозе, говорят, надежней, тут деньги, а не трудовые палочки. И Сергей Николаевич так думает.
- Я так не думал, с чего ты? - удивился Межов.
- Не думал, а моих колхозников у себя пригреваешь.
- Кого? - И, встретив виноватый взгляд Парфеньки Шатунова, нахмурился, скрывая смущение. - Извини, Степан Яковлевич, совсем забыл в этой суете. Сегодня же рассчитаем.
- А в чем дело? - спросил Балагуров. - Шабашников общих завели, не поделите никак?
Межов коротко рассказал.
- Два медведя в одноместной берлоге? - улыбнулся Балагуров. И, щурясь от яркого на солнце снега, оглядел столпившихся плотников. - Как думаете, товарищи, можно объединить колхоз с совхозом?
Плотники переминались с ноги на ногу, мяли валенками снег, закуривали. Что тут скажешь?
Колхоз или совхоз - это вроде бы не наша забота. Спросить будто спрашивают по-серьезному, а делают всегда по-своему.
- Сразу тут не ответишь, Иван Никитич, - сказал Чернов, решив выручить своих плотников. - В колхозе платят как? А так: по урожаю. Большой урожай - государство возьмет, малый - опять не прогневайся, колхозник. Так ведь? А большие урожаи редко бывают: они же от погоды, а погода - от господа бога, а бога мы отменили, нету его.
- Эдак, эдак, - оживились плотники.
- Жить-то надо: семья, дети…
- Ничего, поправимся, - сказал Балагуров. - Вот планы выполним и поправимся. Хотя кое-кто за рубежом и сомневается. Да только им не привыкать. - Балагуров улыбнулся, вспомнив старый анекдот. - Во время первой пятилетки американский турист встретил в городе нашего мужика - тот по складам лозунг читал: "Догоним капиталистические страны…" Спрашивает его: "В этой обуви догонять нас будешь?" А мужик был в лаптях. "Нет, отвечает, сапоги собираюсь купить. К концу пятилетки все будем в сапогах и вас догоним". Турист засмеялся: "Вам, говорит, до Америки надо столько пятилеток, сколько на твоей обуви клеток". - "Ничего, - успокоил его мужик, - ты не сумлевайся. На худой конец мы лыко пошире возьмем, оно и поменьше выйдет пятилеток…"
Чернов тоже смеялся вместе со всеми, а когда начальники, всё трое, собрались уходить, высказал откровенное сожаление:
- Посидите еще маленько, Иван Никитич.
- Хитре-ец! - погрозил ему пальцем Балагуров. - Хочешь перекур для своей бригады продлить? Нет, братец, не мечтай. Пока мы сидим, дело-то стоит, планы наши лежат, а время идет, даже летит и никогда не воротится. Так, нет? Ну вот!
Дружной веселой толпой стояли плотники и глядели, как по тропинке среди чистого хрустящего снега в солнечных искрах уходили к машине их начальники: многоопытный Балагуров в середине, Межов и Мытарин по бокам, протаптывая новые тропинки.
- Русская тройка, - сказал балбес Витяй, нарушая благолепие.
- Чего, чего? - не расслышал Чернов.
- Русская тройка, говорю, - повторил начитанный Витяй. И испортил всю обедню.
V
Они подходили к чисто разметенному двору фермы, где попыхивала дымком райкомовская "Победа".
- Надо продумать и вопрос о личном животноводческом секторе, - внушал своим спутникам Балагуров. - В Хмелевке около сотни коров, их проще купить. В колхоз или в совхоз.
- Придется - сказал Межов. - Каждое утро рабочие сторожат с протянутой рукой: выпиши сена, разреши силоса, дай хоть соломы!
- И у меня то же, - поддержал Мытарин. - Не дашь, берут самовольно, воруют. Вот только денег сейчас нет, чтобы купить. И кормов не хватит. Надо весной это дело провернуть, по травке. Тогда и продажу молока населению легче организовать.
- Значит, заметано. - Балагуров, нагнувшись, потопал кожаными подошвами бурок у машины, стряхивая снег, открыл дверцу. - Спишь, Митька? - кинул шоферу. - Смотри, проспишь царство-то небесное. - Уселся, вытянув ноги, запахнул на коленях пальто. - В четверг семинар, не забудьте подготовиться.
- Подготовимся, - сказал Мытарин, захлопывая за ним дверцу.
Худой, прокуренный Митька посигналил и отпустил педаль сцепления. "Победа" вздрогнула, заскрипела мерзлыми колесами. Балагуров оглянулся, но в дыму уже не разглядел оставшихся позади Межова и Мытарина.
- Домой или в райком? - спросил Митька, выруливая из ворот фермы.
- В райком, - сказал Балагуров.
- А обедать?
- Разгрузочный день. У меня дочь приехала, а когда две бабы в доме, обед варить некому.
Митька промолчал. Он еще не привык к новому хозяину и не особенно его жаловал. Не чувствовалось в нем той основательности, какая была в Баховее. Все бы смешки да хахыньки, шуточки да прибауточки, зовет Митькой, будто не тридцатилетний мужик, а мальчишка рядом с ним, о женитьбе всякий раз толкует.
Въехали в Хмелевку.
Бульдозер расчистил улицу глубоко, до самой земли, "Победа" бежала снежным коридором, и Балагуров видел только провода сбоку над собой да державшие их столбы, наполовину утонувшие в снегу. Мелькали еще разномастные крыши домов, шиферные, железные, тесовые.
Митька притормозил и остановился у райкомовского крыльца.
Зануда он, потому и не женится.
Балагуров вылез из машины и приветливо улыбнулся - навстречу ему шел, натягивая перчатки, Анатолий Ручьев.
- Обедать, Толя? Ты после обеда загляни-ка сразу ко мне, потолкуем за жисть.
- Хорошо, Иван Никитич. Но можно и сейчас, я не очень проголодался. - Он стал снимать перчатки, собираясь возвратиться.
- Ну зачем такие жертвы. Иди обедай, не горит.
Ручьев смутился, зарумянился, как девушка. Что за милый парень! Красивый, черноглазый, стройный, как этот… на юге дерево есть… ах черт! Поди, все комсомолки перед ним тают.
- Иди, иди! - Балагуров ласково похлопал его по спине, подтолкнул. - Жена-то заждалась, наверно. - И, глядя ему вслед, вспомнил южное то дерево: кипарис! Уже по одному названию красивое. Н-да-а, где наши семнадцать лет!..
Обстукал, обмахнул веником чистые бурки, пересчитал, подымаясь, все двадцать две ступеньки на второй этаж. Остановился на площадке перед дверью отдохнуть и улыбнулся от нечаянной мысли: кипарис-то на веник ведь похож, на веник торчмя.
Балагуров разделся и стал просматривать газеты. В утренней суете - встречали дочь - забыл о них, закрутился, а без них как без рук. Газеты - это градусник, определяющий общественную температуру страны.
Много говорилось об очередных планах, об использовании внутренних резервов, о передовиках производства. Правильно, хороший работник не должен быть в тени. Не забыли о бригадах коммунистического труда - областная отвела целую страницу соседнему Суходольскому району, хвалит, но с большой натяжкой, показатели там не бог весть какие. Превозносят больше за снегозадержание да за навоз. Чего-чего, а снегу да навозу у нас много, все деревни завалены, колхозные и совхозные.
Вспомнил о недавнем разговоре на строительстве уткофермы, снял трубку и попросил соединить его со Щербининым. Услышав в трубке сипящее табачное дыхание, сказал возможно приветливее:
- Добрый день, Андрей Григорьевич! Я вот по какому вопросу. В Хмелевке осталось чуть больше сотни индивидуальных коров. Не пора ли нам убрать эти жалкие остатки личного сектора, а?
- Не пора, - сказал Щербинин. - Надо увеличивать этот сектор, а не ликвидировать.
- Это почему же?
- Производство надо наладить сперва. - Щербинин явно досадовал и раздражался.
- Я об этом и думаю, - сказал Балагуров терпеливо. - Сейчас эти коровы дают хозяевам по три-четыре литра молока, а в совхозе надои больше десяти. И с кормами будет проще.
- Это еще неизвестно.
- Известно, чего там. Я говорил с Межовым и Мытариным, они согласны купить.
- На какие шиши? У Мытарина колхоз по ссудам не рассчитается еще года два, а Межов неплановую ферму затеял. И корма… Где вы возьмете корма на дополнительную сотню коров, когда на основное-то поголовье до середины апреля не хватит?
- Мы думали…
- Чем вы думали?! Межов с Мытариным ребятишки, а ты куда глядишь, если потакаешь им? Черт знает что! - И бросил трубку.
Балагуров улыбнулся, положил свою на рычаг с удовлетворением. Нервничает Щербинин, не выдерживает тона, спорит на полном серьезе. Будто они все трое такие уж дураки, что не понимают ни уха ни рыла в простом хозяйском деле. Мытарин, наверное, и фляги уж приготовил для молока от тех коров, которые будут куплены. Да и Межов тоже, несмотря на его занятость строительством.
Надо было еще насчет слияния колхоза с совхозом сказать. Вот бы взвился: исполком никогда не пойдет на это! Колхоз - это школа коммунизма для крестьянина! А вчера спокойно рассказывал о своей поездке по району, правда, под конец опять поссорились. Щербинин потребовал сместить двух председателей колхозов. Хватова из Хлябей и Лучинкина из Хомутери. Председатели, конечно, слабые, но Хватов все-таки тридцатитысячник, послушен, а Лучинкин хоть и безличен, но план выполняет. Н-да…
И чистый ведь человек Щербинин, прямодушный, а нынешнего времени не чувствует. И уже никогда не почувствует. Он даже Кима своего не понимает так, как понимаю его я. Вся прошлая жизнь Кима связана со мной, с матерью, с Валькой, которую он любит с детства и, как старший брат, покровительствует ей - этого не забудешь, не выбросишь так просто. Даже ради имени родного отца. А кроме имени Щербинин, как отец, ничего и не дал Киму. И теперь уже не даст.
Конечно, жалко старика, хочет понять нас, догнать, наверстать упущенное, но жалостью нельзя руководствоваться в большом деле, жалость - чувство субъективное. Если не проводить на заслуженный отдых, он будет только мешать, отвлекать внимание, давить прошлым своим авторитетом.
Балагуров посмотрел в календаре-шестидневке заметки на сегодняшний день, вычеркнул два первых выполненных им самозадания: "1) Проверить план работы райсельхозинспекции (просмотрел утром, взгрел главного агронома, чтобы не впадали они в зимнюю спячку, как медведи, а занимались агромероприятиями, учебой); 2) Побывать на строительстве уткофермы". Чуть не забыл: Межов говорил, что не успевает со столярными работами, надо подключить леспромкомбинат.
- Директора леспромкомбината, - попросил он, сняв трубку. Этот сейчас выворачиваться станет: материала нет, с деньгами туго, план трещит. - Ломакин? Здравствуй, Ломакин. Что же это ты, брат, в стороне от общерайонной стройки, а?.. Какой? Здравствуйте, я ваша тетя! Ты газеты-то читаешь или на самокрутки изводишь? Про утиную ферму не только наша, но даже областная писала… Вот и хорошо, что читал, подключайся… Хо-о, так и знал, что станешь плакаться! Ты вот что, Ломакин, ты не виляй, а выдели-ка совхозу парочку хороших столяров на месяц… И больше ничего. За месяц они свяжут им оконные переплеты, дверные рамы и вернутся опять к тебе. А? Зарплату им выплатит совхоз… Вот-вот, отпустишь вроде бы в отходничество, на заработки…
Оставалось еще несколько пунктов: "3) Баня, буфет, веники. 4) Газета - о кукурузе. 5) Университет культуры - комсомол. 6) Подготовиться к семинару".
Балагуров нажал кнопку звонка на столе, подождал с минуту, глядя на двери, помощника.
Семеныч возник в кабинете бесшумно, маленький, седенький, в черных нарукавниках. Хороший помощник, бывший волостной писарь. Интересен тем, что все всегда про всех знает.
- Коммунальная контора у нас на ремонте, что ли? Утром звонил, не отвечают.
- На ремонте, - ответствовал Семеныч.
- Что-то они долго ремонтируются. Мне насчет бани надо выяснить. Новая баня, просторная, светлая, а удобств там нет, веника даже не купишь. И буфет работает за полкилометра. Закрыть этот "Голубой Дунай" и перенести к бане. Или прямо в баню. Чай там организовать, пиво разрешить, легкие закуски. А? Тогда позвони в райпотребсоюз и вызови-ка Заботкина.
- Будет сделано. - Семеныч исчез.
- Разрешите, Иван Никитич? - Из дверей шагнул Толя Ручьев, запыхавшийся. Он только что разделся у себя и одним духом взлетел на второй этаж.