Путь к перевалу - Владимир Корчагин 6 стр.


***

Утром на ближнем стане собрался народ. Победно громыхала шаровая мельница, весело дымила печь, в реакторе бурлило. Кругом стоял гомон, как на ярмарке.

Вокруг смущенного Андрея столпились правленцы, бригадиры, старики. Ему жали руку, благодарили, поздравляли с окончанием стройки. Хвалили и Танино звено. А она думала только об одном: как подойти к Андрею и объяснить ему, что Зайцев совсем чужой ей человек.

Это нужно сделать сегодня. Завтра ее звено будет в поле. Но как поговорить с ним? Вокруг все время люди. Что же делать?

Наконец, понемногу стали расходиться. Уехал председатель с парторгом. Ушли старики. За ними гурьбой повалила молодежь. Сейчас уйдет и он. Тогда все.

И вдpyr Андрей подошел к ней сам:

- Разрешите и мне поблагодарить вас, Таня.

- За что? - задохнулась она от неожиданности. - Это мне вас надо бы…

Она заглянула ему в глаза и смутилась.

- Я должна… Я хотела сказать вам…

- И мне нужно поговорить с вами.

- Так приходите к дубу… Вечером.

Он молча кивнул и, видимо, хотел еще что-то сказать, но в это время раздался топот копыт, и храпящий взмыленный конь почти обжег Таню своим дыханием. Она отпрянула в сторону.

- Эй, начальник! - крикнул Михаил, осаживая лошадь. - Шпарь в правление. Из города звонят, срочно тебя требуют. Бенецианов какой-то. Через пятнадцать минут опять позвонит.

- Через пятнадцать минут? Но я не успею до села дойти.

- А садись на Чалого. Мигом домчит! - Михаил, спрыгнув с лошади, подвел ее к Андрею.

Молодой, видимо, необъезженный жеребчик грыз удила, кося налитыми кровью глазами.

- Что, испугался?

Бардин вспыхнул:

- Давай! - Он выхватил повод и махнул в седло.

Ничего себе, - осклабился Михаил. - А ну, держись!

Он взмахнул плеткой и хлестнул Чалого по брюху. Конь дико рванулся в сторону и сбросил Андрея на груду фосфоритовых желваков.

Таня кинулась к нему.

- Андрюша!

Глаза его были закрыты. На губах проступила розовая пена.

Сбежались ребята. Таня растерянно оглянулась по сторонам, потом крикнула:

- Да что вы все уставились! Митька, лови Чалого, быстрее! И в село - за доктором.

4. КРУШЕНИЕ

Как всегда, ровно в девять утра Юрий Дмитриевич Воронов поднялся по широкой лестнице вестибюля и прошел в свой рабочий кабинет.

Впрочем, едва ли можно было назвать кабинетом эту большую комнату, где было тесно от приборов и корпевших над ними людей. Когда-то все здесь выглядело иначе. Посреди комнаты стоял старинный стол с резными тумбами, а вдоль стен поблескивали стеклами высокие черные шкафы, доверху заполненные минералами, которые хозяин кабинета собрал чуть не со всего света. К минералам этим почти никто не притрагивался, так же, как и к книгам, штабелями сложенными на шкафах, между шкафами и даже на сиденьях мягких кресел. Но вид их придавал кабинету особую значимость, так что даже коллеги профессора входили сюда почтительно, осторожно ступая по мягкому ковру, и говорили не иначе как вполголоса.

Теперь не стало ни ковра, ни кресел, ни массивного письменного стола. Шкафы вынесли в коридор, минералы сдали в музей, книги снесли в библиотеку. Торжественная тишина сменилась гудением приборов, лязгом инструмента, молодыми голосами лаборантов и инженеров.

Совсем другим был теперь и хозяин кабинета. В отличие от своего маститого предшественника, который любил сидеть в одиночестве, лишь время от времени вызывая к себе сотрудников, новый заведующий кафедрой перевел своих помощников поближе к себе. Ему не мешал ни шум приборов, ни деловой разговор. А нередко случалось так, что и сам доцент сбрасывал пиджак и становился за тиски или брал отвертку либо паяльник.

И это никого не удивляло. Это было столь же обычным, как и горячие споры, которые велись тут по вечерам и в которых на равных правах принимали участие все, начиная с заведующего кафедрой и кончая техниками-прибористами. Впрочем, сам Воронов при этом больше молчал, лишь направляя нить спора. Он вообще говорил мало, только тогда, когда этого требовало дело, и ровно столько, сколько необходимо было для дела. Болтунов, которые по любому вопросу могли говорить часами, он просто не терпел, и потому на факультете, особенно в последний год, за ним закрепилась слава молчальника. Зато работал Воронов, не считаясь ни с чем. Здесь, в кабинете, его можно было видеть и днем, и вечерами, и в воскресные дни, а иногда и в праздники.

Подстать себе он подобрал и помощников. Воронов был для них почти богом. Но это не мешало им держаться с ним просто, как с равным, с жаром отстаивать свою точку зрения на тот или иной вопрос, из которых слагалась общая проблема, решаемая кафедрой.

Проблема эта поставлена Вороновым. Она была новой и необычной. Новы и необычны были и методы ее решения. Десятки лет ученые-геологи знали о работах ученых-физиков так же мало, как ученые-физики о работах геологов. А между тем бились они нередко над одним и тем же, но шли своими путями, сталкивались при этом с неизбежными трудностями и становились иногда в тупик, разделенные резко очерченными границами своих наук.

Так было многие годы. Никто не решался перешагнуть этот рубеж. Никто не хотел ломать привычные формы работы. Но это становилось вес более необходимым. Сам ход развития научной мысли пробивал в извечном барьере одну брешь за другой. Одной из них и стала выдвинутая Вороновым проблема- проблема изучения внутреннего строения минералов методом радиоспектроскопии.

Нельзя сказать, чтобы молодой заведующий кафедрой не представлял всех трудностей, которые встанут на этом пути. Однако то, с чем пришлось столкнуться в действительности, оказалось несравненно сложнее. Пришлось начинать с нуля, создать совершенно новую методику исследований, построить новые приборы, подготовить новые кадры. А главное, нужно было пробить ту стену недоверия, которая всегда встает перед новым и которая на геологическом факультете оказалась особенно прочной.

Единственным орудием в поле геологи привыкли считать молоток, а в лаборатории - микроскоп да паяльную трубку, и к новым методам заведующего кафедрой минералогии слишком долгое время присматривались - кто с осторожностью, кто с недоверием, а кто и просто враждебно. Его считали фантазером. Над ним посмеивались. Его урезывали в средствах. Ему просто мешали. И надо было иметь железное упорство и неиссякаемую работоспособность, чтобы не сойти с избранного пути и уже в течение первых лет добиться таких ощутимых научных результатов, которые не только позволили выжить и утвердиться новой проблеме, но и получили всесоюзную, даже мировую известность.

Впрочем, не удалось бы это и Воронову, если бы не смог он с самого начала подобрать и спаять одной идеей дружный коллектив учеников и помощников, которые работали сейчас в его кабинете. Воронов это понимал, и потому не было дня, чтобы он не уделил всем им хотя бы несколько минут внимания. С этого начиналось почти каждое утро заведующего кафедрой.

Вот и сегодня, едва сняв плащ и шляпу и быстро, на ходу, отбросив назад густую копну светлорусых волос, он прямо от вешалки прошел в дальний угол кабинета и остановился возле одного из техников-монтажников.

- Ну, как с механизмом поворота, Борис?

- Вот, Юрий Дмитриевич, пожалуйста, - протянул тот Воронову чертеж.

- М-да… А ведь, пожалуй, так не пойдет. Кристалл должен поворачиваться в трех плоскостях. Понимаете? Обязательно в трех. Обдумайте еще раз. Ну, и не поленитесь покопаться в книгах. Не выйдет, вместе посмотрим.

Борис почесал в затылке и, взяв чертеж, направился в библиотеку. А Воронов прошел в другой конец кабинета и подсел к столу кристаллографа Бойцова, который уже несколько дней подряд моделировал сложную решетку дистена.

Это было нелегким, но интересным делом: разноцветные шарики различной величины, изображавшие ионы алюминия, кремния и кислорода, выстраивались в стройное пространственное сооружение, представляющее точную модель кристаллической решетки минерала. На первый взгляд это напоминало увлекательную игру. Но Воронов знал, сколько труда и упорства нужно для того, чтобы по нескольким математическим константам создать модель внутренней структуры кристалла, да еще такого капризного, как триклинный дистен. Поэтому беседа с Бойцовым затянулась. Пришлось перелистать не одну книгу и сделать не один десяток расчетов, прежде чем удалось уточнить некоторые детали структуры и заполнить все ячейки пространственной решетки.

Затем Воронов поговорил с обоими физиками, теоретиком Бергом и экспериментатором Степаненко, поинтересовался работой аспирантов и только после этого сел за свой стол.

Здесь его ждали письма. Работами Воронова интересовались не только минералоги и кристаллографы, но и физики, химики, оптики, металлурги. Новая проблема находила все больше последователей. Расширялся круг объектов исследования. Очевиднее становилась практическая ценность работы. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Но именно в последний год что-то словно надломилось в кипучей жизни заведующего кафедрой. Он помрачнел и замкнулся, стал еще более молчалив. Улыбка исчезла с его лица.

Разобрав почту, Воронов выбрал из пачки писем толстый конверт и отложил его в сторону. Затем придвинул свежие журналы и, взяв последний номер "Геохимии", начал просматривать оглавление. В это время к нему несмело подошел Борис:

- Юрий Дмитриевич, разрешите мне часа на два уйти с работы.

- Да, конечно, - ответил Воронов, не отрываясь от журнала, - а что у вас?

- Понимаете, жена приезжает из командировки. Надо бы ее встретить.

- Жена? - Воронов вдруг насупился, но тут же постарался улыбнуться. - Да, конечно, идите, встречайте. О чем здесь говорить…

Борис отошел к своему столу. А Воронов еще больше нахмурился. Пальцы его нервно забарабанили по столу. Журнал так и остался раскрытым на оглавлении.

***

Жена… Они познакомились поздней осенью, на пристани, случайно. А первое "люблю" он сказал ей весной, когда в низинах лежал еще снег, но с пригорков неслись уже ворчливые ручьи и в воздухе пахло оттаявшей землею.

Ему не было тогда и двадцати двух. Ей только что исполнилось девятнадцать. Он учился на втором курсе университета. Она работала на ткацкой фабрике и заканчивала седьмой класс вечерней школы. У него была лишь койка в общежитии и неукротимая вера в будущее. У нее - только синие, как васильки, глаза и огромная надежда на счастье. Но и этого было вполне достаточно, чтобы жизнь казалась им цветущим садом.

Через год Тоня закончила семилетку и поступила в строительный техникум. А на праздник Октября им кричали "горько" и в их честь звенели бокалы на свадебном столе, взятом на вечер у коменданта общежития.

И хотя стол этот, втиснутый меж раздвинутых кроватей, был явно тесен для такого количества гостей, на нем тем не менее оставалось много свободного места, куда можно было бы поставить не одну бутылку хорошего вина. Но какое это имело значение, если в круг собрались лучшие друзья и впереди целая жизнь.

Жизнь по-новому. Жизнь вдвоем. Каких дел наворочает он теперь! С каким упорством и веселой злостью будет добиваться своей цели! Везде и во всем. Только потому, что рядом с ним - она.

Прошло два года. Для Юрия они промчались незаметно. Это были годы нелегкого труда. Ведь он не только верил в будущее, но и знал, что это будущее надо завоевать самому. Ему мало было просто усвоить то, что предусматривалось программой, и сдать экзамены. Ему нужно было вобрать в себя все знания, какие необходимы "настоящему геологу". А в это понятие он вкладывал слишком многое. Тут и основы квантовой механики, и новейшие представления по физике твердого тела. Многое из этого на геофаке не читалось. Приходилось самому рыться в книгах, слушать лекции на физмате, работать с ребятами-физиками в их лабораториях.

Не удивительно, что ему всегда не хватало времени. На счету была каждая минута. А ведь приходилось еще по крайней мере раза два в неделю ходить на пристань грузить дрова: кроме стипендии у Юрия не было никаких других доходов. Хорошо еще, что это можно делать по воскресеньям или ночью. Об отдыхе он не думал. Сам профессор Цагин, заведующий кафедрой теоретической физики, заинтересовался неугомонным студентом с геофака и пригласил его работать к себе на кафедру.

Свободные минуты приходилось урывать лишь за счет сна, и все они принадлежали Тоне. Только с ней, целуя ее глаза и перебирая мягкие, светлые, как лен, волосы, отвлекался он от квантовых чисел и парамагнитных ионов, переставал считать время и забывал обо всем на свете. В такие минуты он знал, что такое счастье. Только слишком редки были они, эти счастливые минуты, потому что жили они по-прежнему каждый в своем общежитии.

Университет был закончен с отличием и преимущественным правом выбора места работы. Юрию предложили должность в одном из столичных институтов с представлением комнаты в Москве. Кого бы не устроило такое назначение! Но Воронова оно не соблазнило. Больше года он работал над созданием оригинального прибора для изучения магнитных свойств минералов. С отъездом в Москву эту работу пришлось бы прекратить. А в местном научно-исследовательском институте прибором заинтересовались.

Помогло "преимущественное право выбора". Все устроилось как нельзя лучше. Но закончилось неожиданной ссорой с Тоней. Это было непонятно и больно. В первый раз Юрий не мог понять жены.

Однако прошло и это. В институте Юрию сразу дали место младшего научного сотрудника. Условия для работы в лаборатории оказались превосходными. А вскоре у них с Тоней появилась и комната. Небольшая, неудобная, но своя, отдельная, в которой наконец-то они были по-настоящему вместе.

И это было так необычно и трогательно, видеть Тоню "у себя дома", уходить от нее по утрам на работу, знать, что вечером она снова встретит в дверях… Но вот времени по-прежнему не хватало. Прибор не ладился, и в институте начали уже поговаривать, не снять ли его с плана и не дать ли Юрию другую тему. А это означало конец всему, ради чего он остался здесь, чему решил посвятить свою жизнь.

И Юрий работал сверх всякой меры, даже ночью, когда жена уже спала, отчаявшись дождаться конца его "рабочего дня".

Сначала она его жалела. Потом стала сердиться. Наконец прямо заявила, что так жить нельзя. И он не мог не согласиться с этим, - но что станет с прибором?..

И он просил ее потерпеть, еще неделю, месяц… Однако неделя шла за неделей, месяц за месяцем, а он все так же сидел по вечерам над чертежами или щелкал логарифмической линейкой, или ходил из угла в угол по комнате и думал, думал…

В институте начали уже посмеиваться над Юрием. Тоня больше и слышать не хотела об этой "адской машине". Даже у Юрия начали появляться сомнения. Неужели все бросить, отказаться от своих замыслов? Но ведь прибор так нужен! И минералогам-практикам, и ученым, работающим над расшифровкой структур кристаллических решеток. А если сходить к Цагину? Или он тоже посмеется теперь над неудачами Юрия?

Но Цагин не только выслушал его, не только вник в идею прибора, но и помог самому Воронову увидеть ее по-новому. И Юрий снова, в двадцатый и в двадцать первый раз проверял расчеты. Снова чертил и перечерчивал схему прибора. Снова мерил шагами комнату, стараясь найти ошибку в конструкции. А время летело…

И все-таки настал день, когда прибор прошел последние испытания и получил "путевку в жизнь". Большей радости Юрий не испытывал никогда. Его поздравляли, в его честь говорили речи.

Веселый, возбужденный вбежал Юрий к себе домой:

- Все! Победа! Слышишь, Белка? Работает моя машина! Ра-бо-та-ет! - Он хотел обнять жену и вдруг увидел, что глаза ее полны слез.

Юрий застыл от неожиданности.

- Что с тобой?

Она заставила себя улыбнуться:

- Ничего… Просто устала я… всегда быть одной.

Сразу померкла радость. Юрий опустился на стул:

- Я знаю. Я виноват. Прибор отнимал у меня все время. Но теперь - все. Конец! Теперь и мы повеселимся, Белка!

- Да, милый, давно пора нам отдохнуть.

Но отдыхать и веселиться не пришлось. Прибор Юрия оказался ценнее, чем он сам думал. Им заинтересовались в университете, и Юрию предложили поступить в аспирантуру при кафедре минералогии. Он согласился, не раздумывая. Да и о чем тут думать! Ведь это и было то будущее, о котором он мечтал.

И снова понеслись дни, до предела заполненные учебой и работой. И снова постоянно не хватало времени. И снова ловил он на себе укоризненные взгляды Тони.

Но все проходит. Прошли и эти три года. Юрий защитил диссертацию и получил степень кандидата геолого-минералогических наук. Работа молодого ученого удостоилась высокой оценки. Исследуя магнитные свойства минералов, он нашел новый и очень эффективный путь выяснения внутренного строения кристаллов. Члены Ученого совета единодушно высказались за продолжение этой многообещающей темы.

Юрия опять поздравляли, ему опять жали руки. Но он снова, как и три года назад, спешил домой, к жене.

Впрочем, теперь он уже не радовался, как мальчишка. Прошедшие годы сделали его сдержаннее и строже. Не говорил: "Теперь все, конец!", потому что защита диссертации никогда не бывает концом: чем она успешнее, тем более широкие горизонты раскрываются перед исследователем.

И Тоня поняла это без слов. Она не отвернулась, чтобы скрыть слезы, и Юрий не удивился этому. Видимо, ее собственная работа не доставляла ей такого удовлетворения. Но ведь это вполне поправимо, особенно сейчас.

- Ну, что ты, Белка! У тебя все впереди. Сын подрос. Поступай на вечернее отделение института. Главное, чтобы работа была по душе.

- Работа, работа! А жить когда?

- Жить? - Он даже растерялся от неожиданности. - Разве мы… плохо живем?

Тоня усмехнулась:

- Мы вообще не живем. И не жили еще. Совсем! Мы работаем. А жизнь проходит там! - Она кивнула на занавешенное окно, за которым, как обычно, слышалось неторопливое шарканье ног, смех, беспечный говор.

Юрий нахмурился. Этот шум мешал ему всегда. Сегодня же он был просто невыносим.

- Не знаю, что ты имеешь в виду, - сказал он глухо. - Но для меня жизнь - это, прежде всего, моя научная работа. Что же касается всякого рода развлечений и такого вот бессмысленного фланирования по улице, то я просто не умею этого делать. Может быть, это не совсем хорошо. Но ты знаешь, таким я был всегда…

По окончании аспирантуры Юрия оставили на кафедре. К научной работе прибавилась теперь учебная нагрузка. Через год он был уже доцентом. А еще через два, когда его учитель перешел в Академию наук, молодого ученого избрали по конкурсу на должность заведующего кафедрой минералогии и полезных ископаемых.

Новые обязанности, новые люди, а главное, новая проблематика требовали напряжения всех сил. И теперь уже не дни и недели, а целые месяцы летели так, что он терял им всякий счет.

А Тоня? Она не поступила в институт. Зато чрезвычайно увлеклась обстановкой новой квартиры. Потом - приобретением дачи. А затем начались бесконечные телефонные звонки. В квартире стали появляться незнакомые модные дамы.

И тут Тоне предложили поехать в Ленинград на курсы. Юрий ахнул, когда услышал об этом. Но ведь он сам всегда настаивал на том, чтобы она училась. И потом, ей действительно надо встряхнуться, походить по музеям, послушать хороших артистов. Она всегда мечтала об этом, а он так до сих пор и не выбрал времени свозить ее куда-нибудь.

Назад Дальше