- Сами вы Беликов, - заступилась девушка. - Он… Он очень храбрый и удивительный человек. - Агничка вспомнила тот день, когда Кондратий Степанович вернулся с фронта домой…
…Прямо с вокзала старик зашёл тогда к ним за ключом от своей квартиры.
- Встречайте, матушка, убелённого сединами фронтовика, - сказал он матери, обнажая и в самом деле совсем побелевшую голову.
В тот памятный день он говорил о многом и почти ничего о себе. Он расспрашивал мать о клинике, о врачах и больных. Лишь за чаем он будто вскользь обронил:
- Совсем осиротел я, матушка Галина Ивановна. И второй мой погиб… Оба… Храбро погибли. Остался я один…
И долго молчал и супился. Ни словом не обмолвился об умершей без него жене, не пожаловался…
- Мы с мамой тогда плакали, боялись, что он не переживёт. Он так тётю Настю любил. И сыновей своих… А он в тот же день пошёл в клинику… Нет, вы ещё не знаете нашего Кондратия Степановича…
* * *
Может быть, это и было то самое счастье, о котором Агничка не раз слышала? Иначе почему за несколько дней так неузнаваемо изменился мир? Почему мир стал казаться просторнее, светлее? Почему хотелось без конца смеяться, петь, даже куда-то лететь, словно за спиной выросли невидимые крылья? И люди… Что произошло с ними за такой короткий срок? Люди стали вдруг необычайно умными, добрыми и красивыми.
Володя наведывался в клинику каждый день. Утром он забегал узнать о матери, после занятий тоже приходил. Обычно он ожидал Агничку в больничном парке. Они дотемна бродили по аллеям, подолгу просиживали на какой-нибудь скамейке. О чём они говорили? Да всё о том же, о чём говорят, когда так хорошо быть рядом, касаясь плеча другого, когда не замечается ни дождь, ни холод.
Теперь даже агрономия стала казаться Агничке не менее благородной, чем медицина. Всё чаще и чаще по ночам ей грезилась больница где-нибудь на окраине большого села или деревни, среди берез, мощных вётел и тополей. Снились бескрайние поля хлебов, лесные просеки и, конечно, снился тот, который должен быть всегда рядом с ней. Было бы очень хорошо уговорить поехать с собой маму, да и Кондратия Степановича не мешало бы прихватить! Ему полезен деревенский воздух. Втроём они так много принесли бы пользы. Мама вряд ли согласится оставить клинику, и всё же поговорить следует. К тому же необходимо попросить маму и за Марию Петровну. Эти дни Агничка не решалась подступиться к матери. В клинике стояла напряжённая пора. Поступило сразу несколько тяжелых больных, возле тракториста постоянно дежурил Ранцов, а иногда и мама или Кондратий Степанович.
Но вот как-то раз, когда Агничка лежала уже в постели, мать пришла домой весёлая.
- Терентьеву лучше? - догадалась Агничка.
- На вторник назначаем операцию…
Мать провела ладонями по щекам, потерла их, как иногда делают малыши, если чему-нибудь радуются. Стремительно пройдя к окну и откинув штору, она распахнула его.
- Вечер-то какой тёплый!
Заметив на подоконнике кувшин с черемухой, она по-ребячьи подула на одну из веточек, осторожно потрогала пальцем белевший, точно молочный зубок ребёнка, нежный лепесток.
- Уже черёмуха? Откуда?
Агничка встрепенулась. Кажется, наступил подходящий момент для разговора.
- Понимаешь, мама, как всё странно получилось! - начала она, поёживаясь от холода, хлынувшего в окно. - Ты, наверное, удивишься, если я тебе сейчас расскажу и попрошу об одном важном деле… Нет, ты не смейся…
Сбросив с плеч красную вязаную кофту, мать подсела к Агничке.
- Ну, выкладывай свои тайны и свои просьбы, я сейчас добрая…
Агничка ткнулась лицом к ней в колени. Она собиралась попросить за больную Климову, и неизвестно почему, но, кажется, выболтала всё до капельки. Её радость и мечты были такие светлые, что умолчать даже о мелочи казалось невозможно. Она говорила и говорила, изредка поднимая голову и с тревогой взглядывая на мать. Нет, та не смеялась. Мать слушала внимательно, серьёзно, поглаживая её по плечу.
- Ты помнишь больную Климову? Она лежит в двенадцатой палате. Такая красивая, с толстыми косами. Это Володина мама!
Рука матери задержалась, и Агничка вдруг почувствовала её тяжесть на своём затылке.
- Я обещала Володе, что ты сама её прооперируешь! Ведь ты не откажешь, мамочка? Понимаешь, здесь просто дело чести. А то он подумает, что я просто хвастаюсь. И Мария Петровна… Знаешь, как ей хочется жить…
Мать приподняла её голову с колен.
- Давай-ка спать, девочка, - неожиданно проговорила она. - Как все-таки я устала.
Лицо матери и в самом деле казалось утомлённым и словно постаревшим…
* * *
За окном тихо и грустно. Где-то очень далеко, на тёмном небе тлеет последняя лиловая полоска позднего заката.
Заснуть невозможно - она лежит с открытыми глазами. Странно и непонятно всё складывается. Думалось, что прошлое уже не волнует, забылось, боль утихла, и вот снова…
Неужели до сих пор она продолжает любить человека, давно ушедшего из жизни? Иначе почему так остро вспыхнула обида, а память вернула минувшие дни.
Муж… Любимый, родной человек! Вот он стоит перед ней, высокий, чуточку растерянный, в накинутом на плечи макинтоше, с чемоданчиком в руке. Он уходит навсегда! Свой уход он объясняет просто и кратко - полюбил другую женщину… А она? Нет, она не расплакалась, не остановила его, не пыталась удержать и расспрашивать! Она лишь прикусила до крови губу да погладила ручонку спящей в кроватке дочери.
А потом… В ту дождливую ночь, не зная, куда девать себя от тоски и горя, она забрела в клинику. Долгий разговор произошёл у неё в ту ночь с ведущим хирургом. Незадолго до этого Кондратий Степанович получил извещение о гибели своего младшего сына Петра и твёрдо решил уйти на фронт..
- Моё место, матушка, там, - сурово заявил но. - А это… - он сделал широкий взмах рукой. - Это оставляю всё на вас. Запомните, наша клиника на особом положении. Теперь здесь госпиталь - значит, тоже фронт.
Будто не замечая её глаз, страшных и неподвижных, промокшего до нитки жакета и туфель, облепленных грязью, он заставил её надеть белый врачебный халат и в торжественном молчании повёл по палатам. Он задерживался у каждой койки, словно с рук на руки передавал каждого человека. Он молча давал понять, что она в ответе за жизни этих людей и должна забыть своё маленькое горе ради всеобщего, неизмеримого.
Лекарство, прописанное старым другом, оказалось сильно действующим. Не оставалось свободного часа для личных дел и тяжёлых раздумий.
Гибель мужа па время снова заставила пережить немало трудных минут, а затем всё забылось, потускнело и осталась лишь лёгкая грусть об утерянном счастье.
Увидя "новенькую", Галина Ивановна вдруг растерялась. Оказывается, достаточно было той далёкой и единственной встречи, когда-то ночью, в вестибюле, чтобы память навсегда сохранила эти тонкие нежные черты лица.
Да, она врач! В палате лежит больная, ожидающая её помощи! Но что поделаешь? Она тоже человек, обыкновенный человек с присущими ему слабостями. И сердце у неё женское, памятливое и обидчивое.
Ну что же! Хирургов в клинике достаточно!.. А как быть с Агничкой?
Галина Ивановна была ошеломлена и испугана признанием дочери. Как мать, она сразу поняла, что для девушки наступила самая светлая и беспокойная пора юности. Рассказать дочери о прошлом, потребовать не встречаться с сыном той, другой… Нет! Она не могла, не имела права на такую жестокость. Сама она испытала беду… и подвергнуть такой же беде дочь?
А если всё же попытаться, пересилить себя, заглушить боль и брезгливость? Операция предстояла серьёзная и долгая, и кто знает, как поведёт себя ожесточённое, обделённое любовью сердце? А вдруг дрогнет рука?
Галине Ивановне казалось, что она попала в заколдованный круг, из которого не видела выхода. В отчаянии она повернула голову в сторону спящей дочери, стараясь разглядеть в полутьме её лицо. Девушка дышала ровно, спокойно и, кажется, чему-то улыбалась во сне.
* * *
Это был самый удобный момент провести Володю повидаться с матерью. Начался тихий час, а хирурги готовились оперировать Терентьева.
Володя робел. Агничка не могла смотреть на него без смеха. Пока она выпрашивала для него халат и доказывала дежурной, что пропуск на посещение Климовой выписан и она сама принесёт эту несчастную бумажонку, парень стоял безмолвно, зажав в кулаке пучок какой-то травы.
Наконец халат был получен, и они благополучно прошмыгнули за дверь. На лестничной площадке перевели дух. Фыркнув в ладошку, Агничка кивнула на траву, которую Володя бережно сунул в карман халата.
- Лучше выбросьте в окно, - посоветовала; она шёпотом.
Володя глянул на неё обиженно и удивлённо.
- Что вы! Это же всходы! Новый сорт пшеницы, маме покажу… Вы обманули дежурную? Да? У вас карантин? Вам может попасть?
Агничка приложила палец к губам, потянула Володю за собой. На счастье, кроме двух больных, навстречу никто не попался.
- Сюда, - шепнула она, подводя к двери одной из палат. - Идите… - Насторожённо поглядывая по сторонам, девушка остановилась в коридоре у окна.
Мимо прошла старшая операционная сестра. Две санитарки, переговариваясь вполголоса, провезли тележку по направлению шестой палаты. Из операционной донёсся повелительный голос матери.
"Нервничает", - подумала Агничка с тревогой.
Сегодня мать заснула на рассвете. Они засиделись с Кондратием Степановичем за книгами, разбирая возможный ход предстоящей трудной операции. Приходил к ним и Ранцов.
Прошло несколько минут торжественного затишья. Затем открылась дверь шестой палаты и оттуда вывезли больного. Придерживая огромную от бинтов голову тракториста, сбоку шёл Ранцов. Последние дни не прошли для него даром, он притих, похудел. Несколько ночей подряд он бессменно дежурил около Терентьева, и Кондратий Степанович был им доволен.
Агничка, забыв о Володе, направилась следом за тележкой, рассчитывая проскользнуть в операционную. Внезапно Ранцов, о чём-то вспомнив, повернул обратно. У Агнички упало сердце; хирург направился в двенадцатую…
Она не успела ничего придумать, как открылась дверь палаты. Вначале показался рассерженный Ранцов, За ним с виноватым видом Володя.
- Я вас ещё раз спрашиваю, молодой человек, как вы сюда попали? Кто вам разрешил?
- Я сам пришёл, - тихо ответил Володя.
- Николай Павлович, вас в операционную зовут! - От волнения у Агнички вздрагивали губы.
Сжав в карманах халата кулачки, она смотрела на хирурга потемневшими от гнева глазами. Ведь совсем недавно она так расхваливала юноше своих врачей…
Из перевязочной вышел Кондратий Степанович и, припадая на правую ногу, вдруг не ко времени разболевшуюся, заспешил к ним. Глянув чуточку удивлённо на взволнованного Володю, он повернулся к Ранцову.
- Николай Павлович, дорогой мой! Вы где же разгуливаете? Больной на столе! Галина Ивановна готова, а вы…
- Извольте полюбоваться, - Ранцов кивнул на Агничку. - В городе грипп, а студенты, несмотря на строжайшее запрещение, водят посетителей…
- Больная Климова очень нервничает, она ещё третьего дня просила для сына пропуск, а ей отказали, - попробовала оправдаться девушка. - Сегодня она отказалась от обеда. По теории Павлова ей необходим покой.
- Я сейчас же доложу Галине Ивановне…
Кондратий Степанович усмехнулся и успокаивающе положил руку на плечо рассерженного хирурга.
- Ну зачем же так сразу? Галину Ивановну сейчас трогать нельзя. Она должна быть абсолютно спокойна, хотя бы по той же теории Павлова, - с мягкой иронией добавил он. - Пожалуетесь позднее, - и, строго блеснув на девушку глазами, сказал: - Студентка получит взыскание, а юноша… Вы, дорогой юноша, ступайте. За мамашу не волнуйтесь. Завтра вам выпишем пропуск…
Странно! Володя поклонился старику, и даже Ранцову, а на неё, на Агничку, не взглянул - пошёл к выходу. Обиделся?
Между тем, сдав внизу халат, Володя вышел из клиники. В замешательстве он постоял у подъезда, затем медленно, сутуля плечи, побрёл в больничный парк. Он был ошеломлён и расстроен, но не отповедью хирурга, а другим, более серьёзным и важным.
Кто бы мог ожидать, что день, такой радостный и солнечный с утра, принесёт столько огорчений и тревог. Оказывается, Агничка - тоненькая девушка с нежным голосом - была дочерью его отчима. Об этом несколько минут назад сказала ему мать. Мать просила не встречаться с девушкой. Галина Ивановна не простила ей старой обиды. После того, первого раза на обходе, она не притрагивается к ней. Если Галина Ивановна узнает о их дружбе…
Нет, Володя не хотел причинять горя. Пусть обе матери не волнуются! Он постарается больше не встречаться с Агничкой.
Он только посидит на этой скамейке, где они всегда сидели с ней, самую чуточку посидит, соберётся с мыслями - и уйдёт. А как же Агничка?
* * *
Операция прошла удачно, и довольный Кондратий Степанович прошёл в "профессорскую". Когда-то, до войны, эта комната служила ему кабинетом. До сих пор сохранилось большое дубовое кресло и полукруглый, обтянутый чехлом диванчик. Старик снял докторский колпак, вытер платком лицо и мокрые волосы и собрался уже устроиться в кресле, как вдруг крупная дождевая капля громко ударила по стеклу. Кондратий Степанович подошёл к окну и прикрыл его. Погода неожиданно испортилась. Над старыми липами с беспокойным криком кружились грачи. По дорожке спешила Агничка. "Настойчивая девчонка", - с теплотой подумал старый хирург. Всё-таки удалось упрямице пробраться в операционную. Пряталась за его спиной, выглядывая из-за плеча.
Кондратий Степанович не удержался от короткого смешка, увидев, как с одной из скамеек поднялся высокий юноша и стремительно пошёл навстречу Агничке. Скинув с себя пиджак, он быстро накинул его на худенькие плечи девушки. Старик узнал незадачливого посетителя. Вытянув из кармашка за цепочку часы, он высоко поднял лохматые брови. Парень прождал Агничку два с лишним часа. Когда-то вот и он так же часами ожидал свою Настеньку. Так же вот бродили, мечтали, спорили, не замечая холода, дождя, времени. Молодость, видно, всегда одинакова.
В кабинет вошёл сияющий Ранцов. Сняв телефонную трубку, он сообщил жене, что задержится в клинике - придётся подежурить около Терентьева.
- Идите-ка, мой дорогой, отдыхать, - сказал мягко Кондратий Степанович. - Сегодня дежурит сама Решетова. - Пожевав губами, он добавил - Прекрасно вы ассистировали, прекрасно…
Помолчали.
- Я, кажется, нетактично поступил? - Ранцов виновато взглянул на старика.
- Вы о юноше? Зря, зря обидели такого славного парня! Неудобно получилось! Я вот заглядывал в палату, а у Климовой заплаканы глаза. Не положено расстраивать больных! И себя взвинчивать такими пустяками не следовало. Ведь после такого разговора еще больше нервничали на операции? Думаете, не заметил? Ну и обманул, ну и прошёл без пропуска! Экая беда! Захотел повидаться с матерью…
- В городе эпидемия гриппа, а Климову через три дня на стол класть. Чего доброго, загриппует…
- Да, тянуть с Климовой нежелательно, - согласился старик.
Оглядываясь на дверь, Ранцов понизил голос. - Почему-то до сих пор неизвестно, кто будет её оперировать. Спрашивал Галину Ивановну, молчит…
- Напрасно спрашивали. Резекции желудка она проводит всегда сама.
- Но здесь случай особый! - Ранцов усмехнулся. - Разве вы не слышали этой истории? И навряд ли Галина Ивановна… Женщины злопамятный народ.
Добродушное до этой минуты лицо Кондратия Степановича нахмурилось, под белыми бровями спрятались потемневшие глаза.
- Зря прислушиваетесь к слухам, мой дорогой, - сухо обрезал он. - И сердца женского, настоящего, вы не знаете. Сказать по совести, оно иногда бывает куда благороднее и храбрее, чем некоторые мужские. Похвально, что волнуетесь, но подумайте лучше о другом. - Помолчав, он чему-то улыбнулся. - К конференции готовитесь? - внезапно спросил он. - Не осрамитесь. Возможно, съедутся светила зарубежной медицины. Вам есть о чём сказать. Молчать не позволим.
- Я, я буду выступать, только… - Ранцов нерешительно посмотрел на старика. - Мне бы хотелось… - В замешательстве он снял с чернильницы сверкающую крышечку, повертел её в руках, опустил в карман халата. - Если бы вы посмотрели мой конспект, - выдохнул он.
- С превеликим удовольствием. Посмотрю, и Галину Ивановну попросим. А крышечку, крышечку на место положите, - уже со смешком проговорил он, когда обрадованный Ранцов ринулся к двери.