9
Кузьма вышел с Емельяновым на улицу. Надо было кого-то послать на поиски шофера.
- Чорт его знает, никогда не уходил без разрешения, - сердился секретарь райкома.
Они стояли посреди дороги, высматривая, не покажется ли где Кубарик. Небо становилось алым. У розовых скворечен пели скворцы, у них было глянцевито-алое оперение. Из колхозного склада вышла Груня. Она несла в одной руке порожний бидон. Бидон раскачивался, то вспыхивая розовым огнем, то угасая.
- Груня! - зычно крикнул Кузьма, приложив ко рту руку, и, не дождавшись, пока она к нему подойдет, спросил:
- Шофера не видала?
- Видала. Он с тятей пошел на реку.
- Позови его…
Груня по пути занесла бидон на скотный двор, подперла ворота колом и, потряхивая тяжелыми косами, торопливо пошла к реке.
- Груня!
По дороге быстро шагал Николай Субботкин. Она не сразу узнала его. Николай был в новом пиджаке и в брюках навыпуск. Кроме того, у него чего-то не хватало на лице. Груня присмотрелась и ахнула. Николай шел без усов. "Ой, неспроста он это сделал", - подумала Грунька, и сердце у нее затосковало.
Николай робко подошел к ней: он не знал, как его примет в новом виде Груня. Но, как бы ни приняла, все равно он больше не мог страдать, надо было выяснить отношения. С той самой репетиции, когда он так неудачно играл свою роль, Николай не находил покоя. Надежда Александровна все-таки заставила его обнять Груню, он обнял, заглянул в Грунькины сияющие глаза и забыл все на свете. Наверное, он простоял бы так целый час, если бы учительница не закричала: "Хватит, хватит!" С этого дня Николай стал ходить задумчивый. Может, он долго пробыл бы в таком состоянии, если бы не сегодняшнее утро. Он забежал на скотный двор. Груня отдаивала последнюю корову, сидя на низкой скамеечке в белом халате. Из окна бил косой солнечный луч, он падал на Грунину шею, завитки волос у нее дымились, а кожа нежно розовела. И тут Николая пронзила мысль: а что, если бы Груня его женой была? У него даже потемнело в глазах. Если бы он задержался хоть на минуту, то наверняка поцеловал бы Груню в шею… В этот день он ничего не мог есть. Работая, думал только о Груне и, окончив пахоту, стремительно побежал домой. Направив сверкающее лезвие на ладони, единым махом сбрил усы, потом вымылся, натерся одеколоном, надел новую пару, купленную недавно на базаре в райцентре, и, испытывая глубокое волнение, направился объясняться в любви. И вот он шел рядом с ней.
Николай откашлялся, провел рукой по горлу и, мучаясь, посмотрел Груне в глаза.
- Я… хочу поговорить с тобой…
- Не могу сейчас, - растерянно оглянулась Груня, - мне надо шофера искать, - и, чтобы скрыть волнение, она повернулась к реке, делая вид, что ищет шофера.
- Груня, при чем здесь шофер? - понизив голос, спросил Николай. У него перехватило горло.
- А при том, что его Емельянов ждет. Он ушел с тятей, - чуть слышно ответила Груня.
И они пошли к реке. Закат выкрасил в розовое громадные валуны с черными жилами, песчаную дорогу, километровый столб со стрелками, показывающими дорогу в колхозы. Груня шла, мелко перебирая ногами, обутыми в запыленные ботинки. Она удивлялась, почему робеет, куда подевалась ее смелость. Они проходили мимо розовой черемухи. Николай подпрыгнул и, обломив густую ветку, протянул ее Груне.
- Не надо… - Она затрясла головой, ей захотелось вдруг убежать, но она сдержалась, подумала: Николай может обидеться. И как только подумала, - бросилась бежать. Николай растерянно посмотрел ей вслед и, вдруг решив, что так и должно быть, пустился за ней вдогонку. Он догнал Груню на берегу реки, запыхавшуюся и такую красивую, какой еще никогда не видал. От реки тянуло теплым вечерним ветром.
- Груня… - Он засмеялся. - Грунюшка…
- Ну, что? - тихо спросила она и широко открыла глаза.
- Груня, - он протянул ей ветку черемухи.
- Ой, какой ты смешной, Колька, - чуть запрокинув лицо, засмеялась она. - Ну зачем ты сбрил усы?
Из кустов выскочил на тропу Витька Лапушкин. В одной руке он нес удилище, в другой снистку с рыбой. После того как Поликарп Евстигнеевич, проверив мережу, ушел, Витька вернулся и забрал свое имущество. Витька удивленно посмотрел на Николая и Груню. Он не понимал, зачем они сюда забрались, тем более, что они были без удочек. И вдруг ему стало так смешно, что он даже закашлялся. Он силился что-то сказать, но не мог выговорить ни слова. Николай нахмурился, ему не понравилось как смеется Витька.
- В чем дело? - спросил он.
- А без усов, вот в чем дело! - крикнул Витька и еще пуще залился.
- Пошел вон! - крикнул Николай и запустил в него черемуховой веткой.
- Чего ты его гонишь? Идем с нами, Витя, - ласково сказала Груня. - Мы тятю с шофером ищем. Ты не видал их?
- Видал, только не пойду с вами. Больно-то мне надо идти с вами, - он положил удилища на плечо и побежал стороной к дороге.
- А где они? - крикнула Груня.
- А иди вверх, найдешь!
Николай облегченно вздохнул: он боялся, как бы Витька не привязался к ним. А Груня опять присмирела, как только осталась наедине с Николаем. На прибрежных камнях белыми пятнами отсвечивала отраженная луна. Листья на кустах зашевелились, зашептались. Густая вода журчала у ног, как будто посмеивалась. Опрокинутые острием вниз высокие сосны извивались на зеленых волнах. Груня и Николай шли по мокрому песку, изредка задевая друг друга.
- Груня…
Но она не остановилась, пошла быстрей. Поднялась на берег. Широкий куст обдал ее росой. Груня вздрогнула и тихо засмеялась.
- Подожди… - Николай взял ее за руку.
Тогда она медленно повернулась к нему. Глаза у нее блеснули. Он обнял ее.
И вдруг раздался пронзительный голос Поликарпа Евстигнеевича. В тот самый момент, когда он хотел уже потянуть щуку, до его слуха донесся звук шагов. "Уж Витька ли Лапушкин явился, чтобы устроить какую-нибудь каверзу?" - подумал Поликарп Евстигнеевич, обернулся и увидел не Витьку Лапушкина, а свою дочь с каким-то франтом в брюках навыпуск. Поликарп Евстигнеевич вскарабкался на крутой берег - и вовремя. Франт уже склонялся над Грунькиным лицом.
- Эт-та что происходит? - закричал Хромов.
Груня вскрикнула и вырвалась из рук Николая.
- Эт-та кто такой будет, что за человек? - распалялся Поликарп Евстигнеевич и вдруг, приглядевшись, узнал Субботкина. Он зажмурился, потряс головой и снова открыл глаза. Перед ним стоял Субботкин.
- Так… значит, без усов решил действовать? - подходя к нему ближе, сказал Хромов.
Груня боялась взглянуть на отца.
- Поликарп Евстигнеевич, люблю Груню и мечтаю на ней жениться, - четко, по-военному сказал Николай.
Груня медленно подняла голову. Она увидала смущенное безусое лицо Николая, подбоченившегося отца и шофера, с удивлением смотревшего на них. Обеими руками шофер держал за голову громадную щуку. Щука, как кошка, шевелила хвостом.
10
Кузьма опустил усталую голову на ладонь. Давно уехал Емельянов, давно легла спать Степанида Максимовна, а Кузьма все сидел и думал. Как же так все это получилось? Ведь он же хотел вывести колхоз в передовые. Да, он решил пренебречь огородными наделами, не в них сила и счастье. Важно в первый год поставить колхоз на крепкие ноги. Но Емельянов прав. Есть устав сельхозартели, и никто не имеет права его нарушать. А он, Кузьма Петров, нарушил и за это должен расплачиваться. Но разве он хотел плохого своим людям) Нет. Другое плохо - не советовался он с народом, надо было бы объяснить им, убедить их, и тогда люди поддержали бы его. А теперь он один… придется провести собрание… Но как больно отказаться от своих замыслов! Все, что с таким трудом налаживалось, все эти месяцы, проведенные с мечтами о будущем своего колхоза, - все придется бросить на полпути. Мало этого - Щекотов решит, что он прав, а это ведь не так. Степан Парамонович должен бы думать больше не об огороде, а о колхозе. Но он только о себе думает, о своих интересах, и еще будет обвинять Кузьму, в том, что председатель затянул время. Да, вся беда в том, что есть еще люди, которым вынь да положь, они не видят перспективы, и этих людей надо было все время иметь в виду, увлечь за собой. А он этого не сделал… И в этом его вина перед партией.
За окном послышались мужские голоса. Был поздний час, обычно в такое время никто по улице не проходил. Кузьма распахнул створки окна, его обдало ночной свежестью.
- Мы к тебе! - крикнул с дороги Сидоров и помахал шапкой. Рядом с ним шагал громадный Алексей Егоров, с другой стороны к нему прижимался Поликарп Евстигнеевич, и Алексей Егоров был похож на отца, идущего с двумя сыновьями подростками.
Они вошли в дом, стараясь ступать полегче, чтобы не разбудить Степаниду Максимовну. Поликарп Евстигнеевич сел напротив Кузьмы, Сидоров, сняв шапку, пристроился на подоконник. Алексей Егоров осторожно опустился на стул.
Закурили. Поликарп Евстигнеевич пытливо посмотрел на председателя.
- Видно, не особо веселый разговор был, Кузьма Иваныч, с товарищем Емельяновым, а?
- Почему вы так думаете?
- Так ведь, если б все спокойно, так спал бы ты, наверно, а то вот сидишь чего-то…
- Ну, это еще не довод. Вы тоже не спите, - слабо улыбнулся Кузьма.
- А как же спать-то, Кузьма Иваныч? - вскочил Хромов. - Тут такие дела, что прямо хоть узелок завязывай. Огороды-то эти самые. Вот ведь как вопрос встал!
- Завтра будет собрание, - остановил его Кузьма, - там все выясним. Только могу сказать одно: я неправильно поступал.
- А ты не забегай вперед, Кузьма Иваныч, дозволь докончить, - перебил его Поликарп Евстигнеевич. - Значит, вот какое дело. Прослышали мы от Щекотова и, это самое, от Ивана Владимирыча про то, как ты спорил про огороды и не дал плуг. Опять же сегодня товарищ Емельянов интересовался этим вопросом, и Степан Парамоныч прямо говорит, что тебе за такое дело всыплют. Но, однако, я хочу сказать по порядку, - Хромов вздернул вверх острую бородку, - значит, дело такое. Сижу я дома… Сидел, сидел и надумал пройти к Алексею Севастьянычу. Пошел, а на пути и встреться мне Иван Владимирыч. Да… Вот он мне и говорит, что был он у Щекотова и тот рассказал ему, как, значит, он пожаловался товарищу Емельянову про огороды. Ну, чтобы нам не стоять на дороге, мы и решили пройти уж вместе к Алексею Севастьянычу. Пришли, разговариваем. Тут вот он, - Поликарп Евстигнеевич кивнул головой на Сидорова, - и расскажи нам, как ты со Щекотовым про плуг говорил. Интересно так это рассказал, с чувством. Стали мы обсуждать. Туда, сюда, всяко прикидываем. Слов нет, дело необыкновенное, чтоб мы без огородов оставались…
- Будут огороды, - вразумляюще сказал Кузьма, - будут, с завтрашнего дня приступите.
- Обожди, Кузьма Иваныч, экий ты, - нетерпеливо дернул головой Поликарп Евстигнеевич, - то, значит, без нас повел такую линию, что огородами пренебрег, то теперь опять же решает без нас, чтоб заниматься огородами Мы тебе, прямо сказать, во многом обязаны и благодарны, но и то надо понимать, что ты не один голова здесь, а и мы роль играем. - И строго посмотрел на Кузьму, и словно убедившись, что Кузьма достаточно внимательно слушает его, продолжал. - Так вот, слушай, к чему речь. Сидим мы, и так и сяк прикидываем, и чем больше толкуем, тем интересней разговор… Да…
- А ты не тяни. Поликарп Евстигнеич, - сказал Егоров и встал, чувствуя, как расползаются ножки у стула от непомерной тяжести.
- Тут дело такое, Кузьма Иваныч, - неожиданно вмешался Иван Сидоров, - с одной стороны - огороды, с другой - колхозные поля. Как хошь, так и решай, рвись получается, верно?
Кузьма кивнул головой, не совсем понимая, к чему идет речь.
- Вот поэтому мы и пришли к тебе потолковать. Продолжай, Поликарп Евстигнеич, - и, сказав это, Иван Сидоров откинулся к стене, сложив на груди руки.
Хромов посмотрел на него укоризненно; он не переваривал, когда ему мешали говорить.
- Ну, ну, давай, мы слушаем, - как бы ободряя, улыбнулся кузнец. Поликарп Евстигнеевич вздохнул и продолжал:
- В общем говорили мы и так и этак, и пришли к тому, что сказал сейчас Сидоров. Верно, хоть разорвись получается, если мы начнем еще и огороды разделывать. Но ведь и без них не обойтись, земля зазря пропадать не может. Вот и пришли к тебе посоветоваться, а ты уж сразу собранье, да еще с завтрева огороды разделывать. Может, и погодить надо с ними, чтоб главное не упустить. Весь народ пятилетку выполняет, и нам надо с народом в ногу идти. Главное-то общее дело, колхозное. О нем забота первая у нас должна быть. Вот как мы думаем.
Кузьма радостно посмотрел на всех троих, и ему показалось, что в избе стало светлее. Как же он был не прав по отношению к этим людям. Давно надо бы ему поговорить с ними по душам, а он отгораживался, думал, что только он один понимает все и видит, куда идет. А вот они, его отцы, пришли к нему, встревоженные за судьбу своего колхоза, и сами заводят речи, как бы не пострадало главное.
- Что ж вам сказать, - взволнованно сказал Кузьма, - я очень рад, что вы пришли ко мне, и виноват перед вами, что не пришел к вам сам… - Он посмотрел на Ивана Сидорова; видимо, кузнецу было приятно слышать такие слова от председателя, он удовлетворенно кивал головой. - Да, положение у нас трудное. Вы это сами знаете, а если мы начнем работать на огородах, наверняка завалим весенний сев и не выполним встречное. А для нас самое главное - вырастить богатый урожай именно в первый год нашей жизни здесь. Потом нам легче будет…
- Вот про то мы и говорим, - сказал Алексей Егоров, осторожно опускаясь на стул, - а если у нас огороды займут сейчас время, так это непременно отразится на общем деле. Два дня пахота займет у каждого на участке, да сев дней пять. Вот тебе и вылетела неделя. Это выходит неделю с колхозного графика вырвать надо, со всех-то дворов, если сложить время на огороды. Конечно, увлеклись мы этим встречным, не рассчитали малость своих силенок. Ну, да ведь соловья ценят не за рост, а за песню. А песню мы неплохую повели, и в случае чего и пожертвовать кое-чем можно…
- Так что ты предлагаешь, Алексей Севастьяныч? - спросил Кузьма.
- А то, что надо погодить с огородами. Управимся с севом в колхозе, останется время, - обработаем свои участки; а мне сдается, что время все же останется, хоть и приступим мы с некоторым запозданием.
- Вот так мы думаем! - хлопнул себя по коленке Иван Сидоров и громко засмеялся, но тут же замолк, вспомнив, что Степанида Максимовна спит.
- Твое слово, Кузьма Иваныч? - сказал Хромов.
- Мое слово такое же, как и ваше, - ответил Кузьма, чувствуя, как тяжелый груз сваливается с сердца. - Будем выполнять весенний график колхоза. Но завтра надо все же провести собрание. Может, и не все так думают, как мы с вами.
- Ну и что из того, что не все так думают? - вскочил Сидоров.
- А то, что мы не можем запретить им работать на своих огородах. К слову сказать, секретарь райкома обещал поскорее направить к нам тракторную бригаду. Тогда мы успеем все сделать.
Небо светлело.
Где-то далеко, чуть ли не в доме Егоровых, закричал петух, и немного спустя послышались редкие удары подков. Кто-то уж, видно, проснулся. Кузьма выглянул в окно. По дороге шла Полинка, ведя за повод коня. "Неужели она только еще с поля возвращается?" - подумал он, видя, как девушка еле перебирает от усталости ногами. Он позвал ее.
- Ой, Кузьма Иваныч, не спите вы?.. - слабо улыбнулась Полинка и, оставив лошадь на дороге, подошла к окну.
- Ты никак только с поля?
Полинка засмеялась, кивнула головой.
- Про что вчера на собранье говорили, выполнила я… все запахала.
- Все? - удивился Кузьма. - Да ведь там больше гектара…
- Ну, вот… - Она посмотрела на него, радуясь его удивлению.
Небо стало молодым, розовым. Словно прислушиваясь к восходу солнца, притихли деревья.
- Кузьма Иваныч, к нам шефы приехали? - смущенно спросила Полинка.
"Так вот кто девушка в красном платье!" - Кузьма улыбнулся.
- Тебе привет, - сказал он.
- От кого?
- От шофера.
- Верно? - Полинка приложила к груди руки и, внезапно увидав за спиной Кузьмы отца, вспыхнула и кинулась бежать.
- Хорошая у тебя дочка. Поликарп Евстигнеич, - весело сказал Кузьма.
- Полинка-то? - улыбнулся Хромов, - ничего… - и тут же строго спросил: - А что это за шофер такой?
- Да шефы наши…
Поликарп Евстигнеевич поджал губы, а это был признак того, что ему что-нибудь не нравилось.