- Хорошо-то хорошо, но чтобы не затягивать, а то чуть что - на кузнеца и начинают валить: вот, дескать, не успел подготовить весь инвентарь к сроку. А кузнец тут вовсе и ни при чем. Опять же, - Сидоров придержал Кузьму за руку, - что касается молотобойца, так я и здесь маленько помараковал, есть у меня на примете парнишка Алексея Егорова, Васька. Мальчонка безо всякого образования, вот и пускай приучается к рукомеслу. С Алексеем я говорил, он в полном согласье.
- Это мы потом все сделаем. Сейчас у нас организационные вопросы, - нетерпеливо поглядывая на членов правления, сказал Кузьма.
На прощанье Иван Сидоров так сжал Кузьме руку, что у того полезли вверх брови, потом он поклонился членам правления и неторопливо пошел к выходу.
Берясь за дверную ручку, услыхал голос нового председателя:
- По-моему, много говорить нам не о чем. В колхозном строительстве мы уже не первый год работаем. Значит, дело за тем, чтобы не раскачиваться, а действовать…
"Ну, вот и хорошо, - выходя в сени, подумал Иван Сидоров, - на то тебя и выбрали, чтоб действовал".
Но он не сразу пошел домой, а остановился у крайнего окна и заглянул в него. Кузьма сидел верхом на скамейке и говорил что-то Степану Парамоновичу; Щекотов тремя пальцами сучил конец бороды; Николай Субботкин, вздернув правое плечо, писал; Мария, облокотясь на стол, опустив в ладони лицо, не отрываясь, глядела на Кузьму; Говорков курил; рядом с ним сидел, чему-то улыбаясь, Никандр.
"Вот и хорошо, - улыбнулся Сидоров. - Только чего ж это Никандр затесался туда? Наверно, как комсомол, что ли?" Он стоял, прислушиваясь к голосу Кузьмы. Накрапывал мелкий холодный дождь, изредка налетал ветер, и было слышно, как шурша осыпаются по черепичной крыше сорванные с деревьев листья.
До Сидорова доносился голос Кузьмы глуховато, тогда он потянул на себя створку окна, петли ржаво скрипнули. Как будто никто не заметил…
Теперь слышно стало хорошо.
- Основных задач у нас на сегодня четыре, - говорил Кузьма: - собрать плуги и бороны, построить скотный двор для общественного стада, вырубить на межах кустарник, очистить поля от камней. Организовать я думаю это таким образом… - Кузьма внезапно посмотрел в окно. Конечно, он ничего не увидал, потому что на улице была темень, но все же Иван Сидоров, осторожно приседая, отошел от окна.
Дождь пошел гуще. Стало так темно, что даже не видно было сапог. Идти до дому было не близко, но Иван Сидоров не замечал ни дождя, ни грязи, он был доволен, что ему удалось так обстоятельно потолковать с Кузьмой до начала заседания правления. Придя домой, он еще не скоро лег спать, сидел у темного окна, курил и думал о кузнице. Говоря по совести, он уже соскучился по работе.
20
Витька Лапушкин сурово оглядел своих сестер и брата. Они стояли перед ним в шеренге. Крайним с правого фланга был Сережа, курносый, круглоглазый мальчишка, крайней слева - Варвара, девяти лет от роду, в середине - шестилетняя Наташа, самая маленькая. Они, не мигая, глядели на старшего брата. У него через плечо висел деревянный меч. Витька был важен и строг. Шуточное ли дело, ему, не кому-нибудь, а именно ему, сам Кузьма Иванович, награжденный пятью орденами и девятью медалями, поручил собирать плуги и бороны.
- Слушай меня. Я приказываю! - сдвинув к переносью красные бугры вместо бровей, сказал Витька и уперся мечом в землю. - Если кто найдет плуг или борону, примечать место. Потом сюда приедут на лошадях, - он замолчал, вспоминая, что еще говорил председатель колхоза. - Потом… - но, так и не вспомнив больше ничего, важно закончил; - потом доложить мне! - И вдруг, вытаращив глаза, закричал: - Направо, кругом, за мной, пошли! - И, сунув меч между ногами, помчался по дороге. Он пролетел мимо домов, ведя свою команду, стремительно ворвался в огород, заросший бурьяном и длинной прибитой дождями травой, и начал рыскать. Он рубил сплеча репейник, сбивал серые шарики чертополоха, совал меч в гущу малиновых кустов; Сережа, вооружившись деревянной пикой, кидался в атаку на заросли крыжовника; Варвара, низко нагибаясь к земле, словно собирая грибы, заглядывала под каждый куст, и только одна маленькая Наташа стояла на месте и очарованно смотрела вверх. Осину словно кто украсил крохотными красными флажками, флажков уже оставалось немного, они держались еще на верхушке и трепетали, как будто в испуге. Вот один сорвался и, качаясь в воздухе, косо полетел на землю. Наташа побежала за ним, протягивая руку, наскочила на что-то, больно ударила колено и хотела уже заплакать, но увидала опрокинутый лемехом вверх большой ржавый плуг. Несколько секунд она оторопело смотрела на него, потом подпрыгнула и закричала тоненько и встревоженно:
- Нашла, нашла, нашла!
Все бросились к ней. Да, это был самый настоящий пароконный плуг, так его и определил Витька. Он шумно вдохнул в себя воздух, недовольно сморщил нос и сердито сказал;
- Чего кричишь? Нашла, и все, а то орет и орет… Ставь тычку! - И ни с того ни с сего дал ей подзатыльника.
Наташа хотела заплакать, но Витька уже умчался. Надо было искать тычку, она пошла к забору, вытащила из ограды длинный прут и побежала обратно. Но странное дело, куда исчез плуг? Наташа обошла вокруг осины - плуга не было, посмотрела в кусты, - там тоже не было, тогда она села на корточки и заплакала.
- Чего ты? - спросила ее Варвара.
- Плуг потеряла…
- Витька, Наташка плуг потеряла! - закричала Варвара.
Прибежал Витька, он начал с размаху рубить мечом кусты, галопировать вокруг осины, наткнулся на борону, тут же неподалеку нашел и плуг.
- Это мои! - крикнул он и, прищурив глаза, стал примечать место.
- Брось, Витя, это мой плуг, - захныкала Наташа.
Но Витька ее не слушал, он схватил с земли в охапку красные осиновые листья, наколол их на тонкий шест и поднял в воздух.
- Место примечено! - крикнул он. - Ищем дальше.
21
В этот день в деревне никого не было, все вышли на работу. Никандр командовал комсомольцами, они таскали камни с поля к дороге. Остальные рубили кусты, очищали от зарослей пашни. Кузьма и Павел Клинов работали в лесу. Они валили на землю высокие мачтовые сосны, заготовляли бревна для скотного сарая.
Павел Клинов был недоволен. Никогда в жизни ему не приходилось работать без отдыха больше часу, а тут, наверно, часа три прошло, и он еще не разогнул спины.
Будь на месте Кузьмы кто другой, Павел давно бы послал его к чорту и, бросив пилить, сидел бы себе и покуривал, но теперь об этом нечего было и думать. И чем дальше пила вгрызалась в дерево, тем мрачнее становился Клинов. Звуки пилы ему казались такими противными, каких он еще не слыхал отроду. Он закрывал глаза и старался как можно дольше не открывать их, надеясь, что так время пойдет скорее, но каждый раз, когда открывал глаза, с ужасом видел, что пилить еще надо много.
А Кузьма все распалялся и распалялся.
- Вы, того… - не вытерпел Клинов. - Покурить бы.
- А вот свалим и покурим, - прерывисто дыша, ответил Кузьма.
Пила звенела, как мандолина, от сосновых опилок пахло скипидаром. Хорошо было ощущать, как рука во весь мах ходит взад и вперед, как горячая кровь тяжело наливает мускулы, как приятно ноет давно отвыкшая от такой работы спина. Крупный горячий пот выступил у Кузьмы на лбу, рубаха прилипла к спине. Нет, давно уж так не работал Кузьма. Желтые опилки разлетались в стороны, воздух в лесу был легкий, наполненный запахом увядающих деревьев, солнце, не жаркое, спокойное, золотыми пятнами лежало на земле. Да, вот о таком дне часто мечтал Кузьма в длинные черные ночи на наблюдательном пункте, слыша посвист трассирующих пуль, видя красные всполохи взрывов.
Павел заглянул в рез, еще оставалось пилить больше половины.
- Эва, сколь много, - невольно вырвалось у него.
Кузьма усмехнулся. Клинов, ругаясь про себя на чем свет стоит, стал на колено. С колена пилить было удобнее. "Чего ж это я раньше не догадался?" - подумал он" но через минуту убедился, что с колена пилить еще хуже. Снова он пилил стоя. Теперь ему казалось, что пила тупая, что она не продвигается вглубь, а скользит по одному месту.
- Пилу наточить бы надо!
- Ерунда, пила острая, - ответил Кузьма.
Клинов закрыл глаза, он решил считать до ста, чтобы хоть как-то отвлечь мысли от муторной работы. "Тридцать девять… сорок… сорок один… сорок два, - шептал Клинов, не открывая глаз, - сорок три… сорок четыре…" Когда он досчитал до семидесяти восьми, Кузьма сказал: "Довольно!"
Клинов открыл глаза и медленно выпрямился. В голове у него гудело.
Кузьма вытащил из реза пилу, уперся рукой в ствол, и сосна сначала тихо, потом все быстрей стала падать на землю, ломая ветви соседних деревьев, обивая последние листья берез. Рубщики отскочили, чтобы ствол "не сыграл". Клинов в изнеможении присел на пень, земля и деревья плыли у него перед глазами, курить он уже не хотел.
- Сколько же это нам надо деревьев напилить? - медленно спросил он Кузьму.
- Штук шестьдесят.
Клинов даже вздрогнул: неужели ему придется все шестьдесят деревьев пилить? Дернул же его чорт согласиться работать с председателем! А он-то еще сдуру обрадовался вначале, думал, легче с одноруким будет. Павел посмотрел на небо, надеясь увидать тяжелые тучи, но небо было, как назло, чистое, поглядел на верхушки деревьев - может, ветер нагонит облака, - но пестрая листва висела неподвижно, словно нарисованная, было так тихо, что даже на осине не трепетали листья. Клинов вздохнул и, не глядя на председателя колхоза, глухо сказал:
- Потому как у меня ревматизм в спине, то… он, значит, грызеть, а тут охлажденье к тому же, - Клинов ковырнул носком сапога ворох мокрых листьев и встал.
- Ну, и что? - словно не понимая, к чему гнет Павел, спросил Кузьма.
- Пойду домой… поясницу греть утюгом, иначе жизни не взвижу. Вот уже грызть начинает… - и он принялся тереть поясницу.
- Ну, что ж, идите; - медленно сказал Кузьма, прямо смотря в лицо Клинову. Тот не выдержал взгляда и отвел глаза.
Уходя, Клинов чувствовал на себе все тот же тяжелый, холодный взгляд председателя колхоза.
- Лодырь! - выругался Кузьма, когда Клинов скрылся за деревьями. - Ну, ничего, Павел Софроныч, я до тебя доберусь, доберусь непременно. В "Новой жизни" ты будешь жить по-новому.
Часть вторая
1
- Ух, сколько снегу-то навалило! - удивилась Полина ка, выскакивая из сеней на крыльцо.
Пушистый белый снег лежал, искрясь, на деревьях, на крышах домов, на изгороди. Полинка засмеялась, спрыгнула со ступенек в намет и сразу провалилась по самые колена. Снег обжег холодным огнем и тающими щекочущими струйками побежал по ногам. Полинка вскрикнула и, как была в одном платье, побежала через двор, смешно вытаскивая валенки из глубокого снега; увидав в окне смеющееся лицо Груни, остановилась, слепила снежок и запустила им в стекло. Снежок, растрескавшись, прилип, закрыв Грунин нос. Полинка показала ей язык и понеслась к дороге, но не добежала, повернула обратно и ворвалась в избу, нахолодавшая, вкусно пахнущая морозом, румяная, как яблоко.
Поликарп Евстигнеевич чинил хомут; у его ног сидели на полу Груня и Настя, они плели соломенные маты. Пелагея Семеновна гремела у печки ухватами, горшками. Утро еще только начиналось. Полинка подбежала к Груне, обхватила ее шею холодными руками и зашептала:
- Грунюшка, милая, побежим босиком… помнишь, как в Ярославской.
- Уйди, ледяшка! - закричала Груня, пряча полную шею от Полинкиных рук.
- У, толстуха!.
- Кто толстуха? - вскочила Груня.
Ох, лучше бы и не обзывать так Груню!
- Ты толстуха, - отбежала к дверям Полинка.
- Ну, подожди!
Но Полинка не стала ждать. Сбросив валенки, она выскочила в сени, спрыгнула вниз и понеслась вдоль двора к скотному сараю. Груня мчалась за ней. Снег обжигал ноги.
- Стой, стой, рыжая!
- А-ай! - озорно, весело звенели голоса.
И вдруг Полинка остановилась. Груня налетела на нее.
- Смотри-ка…
На белой целине снега тянулись глубокие следы, они шли от каменного сарайчика, пересекали заднюю часть двора и через огород уходили к дороге.
- Кто это ходил? - оглянулась Груня; снег таял на ее красных ногах, но ей не было холодно. От ног валил пар.
- Удобрения! - крикнула Полинка и помчалась домой. Она ворвалась в кухню, как бомба. - Настя! Тятя! У нас кто-то соль воровал.
Настя была звеньевой комсомольского звена высокого урожая.
- Врешь! - всполошилась она.
Из горницы вышла Мария в дубленом белом полушубке, в пушистом платке.
- Вот занятно, кому ж это понадобилось?..
- Подожди, Мария Поликарповна, - стремительно поднимаясь с лавки, сказал Поликарп Евстигнеевич. С тех пор, как Марию выбрали членом правления, он стал ее не только на людях, но и дома величать по имени и отчеству. - Подожди, Мария Поликарповна, тут дело серьезное, не иначе, как кто-то каверзу устроил. Пошли во двор. - Он накинул на плечи шубу с рыжим лохматым воротником и без шапки, взъерошенный, выбежал из избы, а за ним, встревоженно поглядывая на дочерей, засеменила Пелагея Семеновна.
Все Хромовы подошли к каменному сараю. Посмотрели на следы. Заглянули в открытую дверь. Там на полу лежала разрытая куча калийной соли.
- Эт-та что же такое? - строго смотря на дочерей, спросил Поликарп Евстигнеевич, как будто они были виноваты. - Эт-та что же такое творится? Мария Поликарповна, обращаюсь к тебе, как к члену правления.
- Господи, скоро ли хоть построят скотный двор? Ведь эка мука обряжать чужих коров, а своей не касаться! - воскликнула Пелагея Семеновна.
- Подожди, мать, не о том следует говорить, сама видишь, покража была. Пойдемте по следам, они нам укажут вора. Судя по всему, вор был в валенках. Хотя, впрочем, все в валенках.
Полинка быстро перелезла через ограду и пошла впереди всех. Следы шли по огороду, глубокие, широко отстоящие друг от друга. Потом вывели на большую дорогу, и тут Полинка остановилась, недоуменно пожимая плечами. Утром прошли автомашины и скрыли все.
- Хм, задача с запятой, - сказал, подойдя, Поликарп Евстигнеевич. - Кому это потребовалась соль? Твое слово, Мария Поликарповна.
- Идите домой, - ответила Мария, посмотрев на посиневший нос отца. - Вышли и стоим, как на показ. А вы, девчата, быстрее собирайтесь, нынче навоз с конюшни возить будем.
- Как же с этим делом? - не унимался Поликарп Евстигнеевич. - Без последствий нельзя оставить.
- А вот приедет председатель, тогда разберемся.
2
Сухой мороз окутал толстым инеем провода, в высоком небе ярко сияли заиндевелые звезды, луна освещала широкие улицы, мрачные развалины домов, белые стены, пустынную площадь с киркой посредине. У кирки был снесен купол. Вокруг нее, словно погасшие свечи, стояли темно-зеленые сосны.
Кузьма возвращался с совещания. На совещании обсуждалось обращение колхозников "Красной горы". Председатель этого колхоза, Герой Советского Союза Чистяков, призывал увеличить урожайность по зерну, картофелю и овощам. Это было смелое дело, и оно вызвало немало разговоров, потому что в каждом колхозе не хватало лошадей, плугов, борон, и все-таки обращение приняли. Теперь, размышляя о нем, Кузьма думал, как лучше приступить к его выполнению. Конечно, надо было увеличить вывоз торфа на поля, так удобрить землю, чтобы вырастить урожай, какого требовали красногорцы. Для этого придется снять со строительства скотного двора людей, но это не так-то просто. Сарай почти отстроен, но, чтобы его закончить, нужны доски. Попробовали было пилить бревна продольной пилой - слишком много уходило времени, да и доски получались такие несуразные, что долго потом колхозники смеялись над незадачливыми пильщиками. Единственный выход - поставить дисковую пилу, тогда бы с заготовкой досок справился один человек. Еще с осени у Кузьмы зародилась мысль собрать движок из танкового мотора. Он съездил в МТС. Директор Сокол, кряжистый, бритоголовый человек, вначале наотрез отказал дать механика, но когда разговорился с Кузьмой и узнал, что тот был в Манушкине на прорыве блокады, смягчился. Больше часу они вспоминали ратные дела, и, прощаясь, Сокол обещал прислать в ближайшие дни механика. Но прошел месяц, а механика все не было.
На совещании Кузьма повстречался с ним. Бритоголовый кряж похудел. Здороваясь, он слабо улыбнулся. Из короткого разговора Кузьма узнал, что положение с ремонтом тракторов в МТС напряженное, секретарь райкома партии вызывал Сокола и что, конечно, никакой речи не может быть о механике. Прощаясь, директор похлопал Кузьму по плечу и, чтобы смягчить неприятный разговор, обещал прислать на выборы полуторку.
"Что мне твоя полуторка! - думал Кузьма. - Механика, механика надо!" Он шел по длинной неосвещенной улице, свернул в темный переулок с деревянным забором. В передней комнате дома для приезжих, где обычно записывали командированных, спали на лавках люди. Белый клуб морозного дыма вкатился с улицы, кто-то из спящих чертыхнулся, остальные заворочались.
Кузьма прошел в свою комнату. В ней было жарко, пахло керосином, на постелях, разметав руки и ноги, храпели приезжие. За столом сидел корреспондент газеты. Кузьма посмотрел на пустую кровать, снятую Сидоровым, и покачал головой: вот уже два раза он ездил с кузнецом в райцентр, и оба раза Сидоров напивался.
- В вашем колхозе есть комсомольцы и молодежь? - спросил корреспондент.
- Есть, - ответил Кузьма, снимая валенки.
- А комсомольское звено есть? - загораясь, спросил корреспондент.
- Пока еще нет.
- А я вот был в колхозе Героя Советского Союза Чистякова, там уже есть.
Больше он ни о чем Кузьму не спрашивал. Он еще долго писал, потом быстро разделся и погасил свет.
Сразу же черное окно посинело, в нем появилось небо, усыпанное крупными звездами, бледная стена на той стороне улицы. Неожиданно за окном остервенело залаяла собака. Ей помогала вторая. "Гоу! Гоу! Гоу!" И тут же раздался испуганный голос прохожего. Потом все стихло, как будто человек и собаки затерялись в ночи. Со станции донесся гудок маневрового паровоза, отрывистый, сердитый: "Туп-туп!". Кузьма стал уже засыпать, когда внизу гулко хлопнула дверь, и весь дом вздрогнул. В коридоре послышались грузные сбивчивые шаги, неясный, вполголоса, разговор, и все стихло у дверей.
"Сидоров", - решил Кузьма. Дверь осторожно отворилась, в комнату вошли двое.
- Тут моя кровать, сбоку, - шепнул кому-то кузнец, - раздевайся.
- Сидоров, зажгите свет! - громко сказал Кузьма.
На несколько секунд наступила тишина.
- Не спишь, Кузьма Иваныч? - заплетающимся языком спросил Сидоров. - Я сейчас зажгу… в один момент… это мы сейчас.
Вспыхнула и тут же погасла лампочка, опять зажглась и опять погасла.
- Товарищи, кто играет со светом? - раздраженно произнес корреспондент.
- Это ничего… это…
Наконец лампочка зажглась, осветив комнату. Сидоров, щурясь, снял шапку и, слегка покачиваясь, прошел к Кузьме. У дверей стоял незнакомый мужик в черном замасленном полушубке с забинтованной рукой.
- Понятно, - хмуро поглядев на кузнеца, сказал Кузьма. - Ложитесь спать!