Подарки эти от разных обществ и частных лиц стали столь часты и многочисленны, что губернаторша через подставное лицо открыла в гостином дворе лавку, где и сбывала эти подношения. Немало добра было заблаговременно, про запас на черный день, отправлено обозом в Москву, где и сохранялось у родственников.
Губернаторша всегда и много думала о развлечениях для местного светского общества. Она была достойной подругой своего супруга, и мысли ее постоянно устремлены были на то, чтобы увеселения носили вполне придворный характер. В этом направлении она, как говорят, не взирая на затраты чужой энергии, применяла все.
В летние прохладные вечера иногда задавались общественные балы в городском саду. Но какой вид имеет гуляние, если в саду нет фонтанов. Известно, что всякий сад приобретает значимость и величие, если в нем шумят струи фонтанов. Это символически сближает подобные сады, скажем, с версальскими и петергофскими. Но, увы, что поделаешь в тех случаях, если в городском саду нет и признаков водных пространств: ни колодца или пруда! И тут на выручку пришел изобретательный ум супруги его превосходительства. Вопрос разрешили просто, с помощью пожарной команды. За оградой сада, в скрытом месте поставили пожарные машины, а рукава провели в сад. В густой чаще упрятали полицейских солдат, которым и вручили наконечники пожарных шланг. К изумлению гуляющей публики, под звуки музыки в городском саду вдруг забили фонтаны. Невиданное доселе зрелище пленило всех. Всю ночь по саду разгуливали и веселились господа, любуясь серебристыми струями. Увы, никто не подозревал, что исполнители этого чудесного зрелища - полицейские солдаты - беспрестанно обливались холодной струей, дрожали и лязгали зубами от стужи…
3
Шли безмятежные годы правления губернатора Трескина, сибирские летописи и мемуары сохранили необыкновенные истории, поведанные нами выше. Но пришло время, когда на его превосходительство, как из рога изобилия, посыпались беды.
Из далекого Петербурга известили о злоключениях и неудачах губернаторского сынка. Обильно снабжаемый субсидиями родного батюшки, молодой человек изо дня в день предавался увеселениям и был верным и энергичным поклонником Бахуса. В невменяемом виде, в неблаговидном обществе губернаторский отпрыск в азарте стукнул одну миловидную актрису бутылью по темячку, и та, ни пикнув, изволила скончаться. Никто не предполагал о таком молодушии жрицы Мельпомены, в результате которого молодой человек оказался под судом и арестом.
За этим несчастьем вскоре последовало второе. Секретарь его превосходительства - господин Белявский внезапно впал в острое помешательство, стал неистовствовать и буянить. Он бросился на губернатора, когда тот в обычном белом одеянии утром появился в приемной. При этом несчастный кричал во все горло:
- Пустите, я ему, шельмецу и старому селадону, бороду выдеру!
Его превосходительство не могло этого принять на свой счет по той простой причине, что аккуратно, дважды в неделю, брился и бороду не носил.
Только предали забвению этот печальный случай, как приключилась новая беда, - губернаторский советник Кузнецов помешался, бегал по городу, изрыгал потоки брани на непостоянство губернаторши и порывался кинуться в прозрачные воды Ангары. Конечно, столь возмутительные подозрения могли зародиться только у человека, лишенного рассудка. Так порешил губернатор и его приближенные.
Судьбе угодно было нанести следующий удар в самое сердце его превосходительства. Губернаторша с двумя доверенными любимцами совершала с ведома супруга путешествие по Забайкалью. Все шло хорошо и радовало его превосходительство, супруга очень часто слала эстафеты и вместе с ними самые горячие пожелания, из чего усматривались забота и постоянство преданной жены. И вдруг, - тут наступило роковое, - из Верхнеудинска примчал гонец с ужасной вестью. Тройка, на которой губернаторша совершала прогулку, внезапно взбесилась и понесла. И в результате внезапная смерть.
Весть потрясла губернатора; он рвал на себе волосы и безутешно рыдал…
Но за этим событием последовало последнее и не менее ужасное. Оно и доконало его превосходительство.
Внезапно из Санкт-Петербурга последовал высочайший указ об отстранении Николая Ивановича от должности, и губернатором в Иркутск не замедлил прибыть знаменитый Сперанский.
Вновь назначенный губернатор произвел ревизию денежных сумм и насчитал за своим предшественником и его приближенными почти на три миллиона рублей взысканий.
Круг, совершаемый бывшим его превосходительством, замкнулся, - господин Трескин был лишен чинов и вместе со своими клевретами отдан под суд…
Много лет спустя его можно было встретить в Москве, где он вел весьма скромную и тихую жизнь. По рассказам досужих людей, он даже притворялся бедняком, обивал пороги высоких учреждений и досаждал просьбами о пособиях.
Несмотря на такое поведение бывшего вельможи, народная молва приписывала ему скрываемые богатства. Ходила легенда, что преданный остракизму бывший иркутский губернатор, спасая свое богатство, вывез из Сибири червонцы в замороженных осетрах…
На том и окончилась слава когда-то всесильного сибирского помпадура…
1944
"Батюшка Денис"
Повелением государыни Екатерины Алексеевны губернатором Сибири в 1762 году назначен был пользующийся особым доверием монархини бригадир Денис Иванович Чичерин.
Человек отменно приятной наружности, среднего роста, ловкий и крепкий, красавец с выразительными глазами, Денис Иванович славился крутым нравом и обладал не только большим самомнением, но и немалыми странностями.
Вступление его в пределы Сибири поразило всех невиданной пышностью. В далеком глухом Тобольске ничего подобного не видели. Губернатор в мундире при всех регалиях восседал в раззолоченной карете, на запятках которой высились два рослых гайдука, а рядом с бородатым кучером сидел арап в темно-лиловом кафтане. Впереди бежали скороходы; за каретой следовала огромная и блестящая свита из военных и гражданских лиц. На приличествующем расстоянии шел обоз, груженный кладью; в обозе шли запасные выездные кони, ехали конюхи; особо следовали егеря с псиной сворой, а еще далее в крытом возке обретались ученые повара, - губернатор отдавал должное тонкому столу.
Вопреки общепринятому правилу, Денис Иванович направился не в собор, где его со всем духовным синклитом поджидал митрополит Павел, а прямо в губернаторский дворец. Этим самым его превосходительство подчеркнул свое нежелание сближаться с властями духовными, чем сильно опечалил и уязвил митрополита; последний затаил неприязнь к губернатору.
Прошло несколько дней, и Денис Иванович Чичерин приступил к исполнению обязанностей. И тут все были поражены. На ранней заре музыкантская солдатская команда перед губернаторским дворцом отбивала на барабане прием. Двери кабинета его превосходительства распахивались, и все, имеющие к нему дела, могли входить беспрепятственно. А так как чиновники собирались очень поздно, то губернатор решал все дела быстро и без волокиты. Посреди кабинета стояло массивное кресло, в которое и садился Денис Иванович. Рядом с ним на столе лежала плеть. Губернатор терпеливо выслушивал жалобщика и посылал за ответчиком. Перепуганный виновник событий появлялся перед его превосходительством ни жив ни мертв. Чичерин грозно спрашивал:
- Виновен?
Если опрошаемый был действительно виновен, то падал на колени и признавался:
- Виновен, батюшка.
- То-то, - успокаивался губернатор и приказывал немедленно удовлетворить искателя.
Если при опросе устанавливалась ябеда со стороны челобитчика, то Денис Иванович вставал с кресла, засучивал рукава и брал плетку. Удирать было бесцельно, ибо в дверях стояли рослые и жилистые гайдуки с арапниками в руках, и могло быть хуже. Губернаторская рука была несравненно легче, и виновнику оставалось только подставить спину.
Вельможа собственноручно охаживал кающегося грешника плетью.
На том и кончался весь суд-расправа. Губернаторское решение и возмездие по нему обжалованию не подлежало.
При наплыве тяжбенных дел Денис Иванович уставал, и тогда исполнение выносимого приговора производил приближенный его превосходительства - камердинер.
Крепким натурам понравился суд быстрый и правый. И после расправы они кланялись в пояс губернатору и благодарили:
- Спасибо, батюшка Денис Иванович, за науку!
Судебное разбирательство занимало губернатора до завтрака, после которого он имел обыкновение производить осмотр города. Он зорко наблюдал за порядком в губернской столице и появлялся там, где его менее всего ожидали. Роль Гарун-аль-Рашида из сказок Шехеризады весьма нравилась Денису Ивановичу, и он часто производил фурор знанием многих неблаговидных по репутации дел.
После странствований по городу его превосходительство приобретал аппетит и возвращался к обеду в свои апартаменты. В столовой его ожидал стол, накрытый не менее как на пятьдесят персон. И так повелось, что губернатор обедал ежедневно в обществе полусотни, а то и более гостей. Особенно шумно и обильно проходили обеды в праздничные дни.
Трудовой день Дениса Ивановича заканчивался еще более величественно и необыкновенно. Военные барабанщики отбивали вечернюю зорю, и сейчас же после этого перед губернаторским дворцом располагались музыкальная и певческая капеллы. И вот в тихий вечер, когда небеса окрашивались пурпуром заката и все в Тобольске затихало, над городом рождались и далеко разносились усладительные мелодии кларнетов и скрипок. Вслед за сим начинались многоголосые вокальные упражнения. Они имели назидательное значение, ибо распевались церковные песнопения, вполне соответствующие завершению трудового дня.
Денис Иванович имел огромную склонность веселиться, особенно он поражал Тобольск в дни масленицы. Весьма оживленный и веселый праздник этот вдохновением и богатством фантазии губернатора превращался в величественную сатурналию, наполнявшую Тобольск громом музыки, перезвоном бубенцов, песнями и живописным зрелищем.
После обедни в соборе у губернаторского крыльца появлялась лихая тройка, запряженная в необъятно широкие сани, устланные персидским ковром; над санями устроен балдахин, под балдахином пуховики, диванные подушки. Кони нетерпеливо били копытами; перекликались-перезванивали бубенчики. Бородатый ямщик, разодетый в ярко-синий кафтан, важно восседал на облучке. Вокруг саней на горячих конях топтались драгуны, вершники. Из ворот вылетала вторая тройка, запряженная в розвальни; в них сидели музыканты. Эта тройка выезжала вперед и по знаку церемониймейстера играла туш. Тогда на крыльце появлялся Денис Иванович в сопровождении дам и свиты. Они усаживались в сани, и при кавалькаде драгун, гайдуков, под гром музыки кортеж двигался по главной улице, производя всеобщий переполох.
Шумный поезд останавливался у подъезда знатного лица. Хозяева выходили на крыльцо и встречали гостей. Гремела музыка. Гости выскакивали из саней и строились в пары. Губернатор брал под руку хозяйку и, приплясывая, уводил в дом. За первой парой, выкидывая коленца, двигались остальные. Обойдя с приплясом все горницы, гости уводили хозяйку и хозяина и усаживали в сани. Шумная компания неслась к следующему богатому дому. К полдню по городу неслись шумные тройки, скакали с гиканьем драгуны, ревели трубы музыкантской команды. День кончался вечеринкой в губернаторском дворце, где гости предавались изобильным возлияниям.
Среди оживленного веселия его превосходительство вдруг удалялся во внутренние сокровенные покои и там чинил срочные расправы, пуская в ход иногда арапник. Совершив тяжелое служебное дело, его превосходительство вновь появлялся в шумной зале с добродушной улыбкой на устах и продолжал прерванную перед тем кадриль..
Вследствие неустанных государственных забот губернаторские нервы стали пошаливать. Денис Иванович стал страдать бессонницей. Ночи в Тобольске - длинны, тоскливы, и при бессоннице в голову лезет всякая блажь. Чтобы отвлечься от пустых и беспокойных мыслей, а заодно показать свое попечение о государственных интересах, Денис Иванович ввел совершенно новое и самобытное. Он издал приказ, единственный в анналах истории администрации, чтобы на время губернаторской бессонницы вверенные ему должностные учреждения и лица работали по ночам, а днем спали. И в самую глухую пору, когда жители Тобольска погружались в глубокий сон и даже псы дремали, окна губернского правления были ярко озарены. Казалось, этим самым они говорили:
"Спите спокойно, сыны и дочери отечества, ваш сберегатель и достойный хранитель - его превосходительство - опекает вас".
В тиши ночной скрипели перья; писались исходящие и мемории. Правда, не все чиновники стоически исполняли долг свой перед отечеством: у иных тяжелела и склонялась на стол голова, локти расползались в стороны, и… конечно, нерадивый засыпал. Тогда недремлющее губернаторское око находило его, и следовало отеческое внушение.
Но все это было ничто в сравнении с великими замыслами и дерзновениями Дениса Ивановича. Его одолевала ненасытная жажда большего величия, величия, присущего великим римлянам. Известно, что дела римские история донесла до наших дней. Люди умерли, и даже, может быть, прошедшие столетия развеяли прах их, но их исторические жесты и слова даже время пощадило для потомства.
- И чем Тобольск хуже Рима, - вполне резонно рассуждал Денис Иванович. - Величие и бессмертные дела могут быть сотворены и на берегах хладного Тобола.
Он углубился в прошлое и после долгих и обстоятельных размышлений пришел к выводу, что наиболее достойным воплощением его дерзновенных замыслов будет создание римского сената при особе его превосходительства. Но кто может быть в Тобольске облечен в римскую тогу сенатора? Кто сможет держать высокое достоинство римских патрициев? - вот вопросы, которые предстояло решить.
И Денис Иванович со всей своей прозорливостью нашел быстрое решение этого вопроса.
Кто сможет достойным образом выполнить эту ответственную роль, как ни учителя семинарии! Ибо они учат древней истории и мудрости, к тому же они имеют отношение к латыни и, безусловно, смогут лопотать на этом священном языке.
Придя к таким вразумительным выводам, губернатору оставалось сделать уже немногое, а именно: издать приказ и приступить к воплощению задуманного. Это вскоре и последовало. Семинарские учителя были обряжены в римские тоги и принялись за дело.
Когда Денис Иванович приезжал в сенат, то сенаторы величественно вставали со своих мест, и старейший из них провозглашал приветствие на латинском языке, которое в переводе на русский должно было примерно означать: "Приветствуем тебя, великий и единственный. Пусть свет твоей славы и мудрости падает на наше чело!"
Губернатор, обряженный в пурпурную тогу, торжественно поднимал руку и отвечал по-латыни приветливо и ласково. Но так как язык его превосходительства привык к более живым диалектам, а латинский, как известно, почитается за мертвый, древний язык, то речь губернаторская на этом языке была столь неразборчива и туманна, что мы не в состоянии сейчас установить примерное ее содержание, а тем более перевести ее на русский язык…
И так сенат существовал, и слава его сияла в Тобольске.
Но аппетит приходит во время еды, говорят словоохотливые и подвижные французы. И это совершенно верно. Денис Иванович не удовлетворился этим. Он пошел дальше. Одной ногой его превосходительство стоял как бы в далеком прошлом, а другую - решено было поставить на российскую почву и тем сблизить несближаемое…
Денис Иванович Чичерин состоял кавалером ордена святой Анны и имел соответствующее рангу одеяние. Это обстоятельство и послужило поводом к осуществлению нового замысла его превосходительства, а заодно и к посрамлению тобольского владыки. Митрополит не забыл обиды и, где это можно было, в проповедях поминал намеками о "гордыне и бесовских потехах некоего вельможи", разумея под ним, несомненно, губернатора.
В один из праздничных дней владыка решил затмить величием его превосходительство. Он готовился к торжественной службе в соборе, для чего, по его повелению, собору придали невиданное благолепие, сам митрополит и священники облачились в особо сверкающие ризы. Его преосвященство вышел служить со всеми регалиями своего сана, вокруг него все сияло. Всем этим великолепием митрополит думал устыдить Дениса Ивановича и показать, что власть светская ничто и прах в сравнении с властью духовной.
Величаво пел хор митрополичьих певчих, сияли многочисленные огни разноцветных лампад и свечей. Клубился синий дымок пахучего ладана. В соборе было тесно от молящихся.
Не было только губернатора, но митрополит с минуты на минуту поджидал его.
"Пусть узрит сие великолепие и кается гордец", - тешил себя мыслью владыка.
- Но тут по собору прошло похожее на внезапное дуновение ветерка. Множество уст тихим шелестом, подобно осенней листве, передавали друг другу:
- Идет! Идет! Невиданно!
И молящиеся в храме стали редеть и просачиваться к выходу. Прошло несколько минут, движение это заметно усилилось, - все спешили выбежать на соборную площадь, куда стремился весь город.
Через площадь шествовал губернатор в необыкновенном одеянии ордена святой Анны: в красной бархатной мантии на белом подбое с голубой лентой через плечо и при всех орденах. За ним на почтительном расстоянии следовала свита в расшитых мундирах.
Зрелище было невиданное и потрясающее. Все взоры устремились к торжественно выступающей фигуре губернатора. Задние в толпе теснили передних, как гусаки тянули шеи, чтобы хоть мельком увидеть сошедшего в натуру "карточного короля".
Толпа не могла спокойно созерцать это великолепие, она дрогнула и закричала: "Ура!"
Тогда все остальные, стоически оставшиеся в храме, не выдержали и тоже суетно выбежали на площадь. В соборе остался один митрополит с церковными служителями. Но многие из них не устояли от мирского соблазна и бросились к окнам. Они разглядывали происходящее на площади и поражались…
Сопутствуемый криками тоболяков, губернатор взошел на ступени соборного крыльца. Наблюдавшие на колокольне звонари не могли далее пребывать в стороне от всенародного восторга - они ударили в колокола. Народ пуще заревел "ура", и над толпой замелькали подкидываемые шапки.
Его превосходительство с блестящей свитой величественно вступил в храм, прошел на возвышенное губернаторское место и даже взглядом не удостоил митрополита.
Собор вновь быстро наполнился молящимися. И сколько ни старался владыка не думать о случившемся, как ни тужился он придать блеск богослужению, однако видел, что народ с большим вниманием разглядывал "карточного короля", нежели молитвенно смотрел на иконы.
Губернатор и его свита терпеливо выстояли обедню и повернули к выходу. На площади началось невыразимое: гремело "ура", люди протискивались вперед, хватали руки его превосходительства и лобызали их. Денис Иванович не скрывал от своих подданных торжества, на лице его блуждала счастливая улыбка.
Ликующие обыватели проводили губернатора до его дворца и долго еще не расходились. В небе засверкали звезды, и окна губернаторского дома озарились светом, - начался шумный бал, а на улице суетились тоболяне, горячо обсуждая событие.
Не все, однако, радовались торжеству Дениса Ивановича. Одно из главных лиц во всей этой истории, митрополит Павел, не мог далее стерпеть всенародного унижения своего высокого сана и позволил себе в проповеди "о блудном сыне" нелестно отозваться о губернаторе.