Игорь остановился, прислонил чемодан к каменной стене дома и сел на него.
– Да разве ты не получил письма, в котором я писал об этом? – почти кричал Федя, размахивая руками и наступая на Игоря. – Ну конечно, не получил! – сам себе ответил он. – Я его послал всего неделю назад, да еще обычной почтой.
Прохожие, снующие взад-вперед мимо юношей, задерживали шаг, оглядывались, с любопытством прислушивались к их беседе.
Игорь заметил это и усмехнулся:
– Ты попрохладнее, а то заберут либо в милицию, либо в психиатрическую лечебницу.
Федя махнул рукой и уселся на чемодан рядом с Игорем.
– Случилось это так, – начал Федя, склоняясь к уху товарища и стараясь говорить спокойно. Но вдруг он замолчал и отодвинулся от Игоря. – Они все равно смотрят, – помолчав, сказал Федя, провожая удивленным взглядом прохожих.
Игорь повернул к другу смеющееся лицо.
– Да как не смотреть? У тебя вид заговорщика! Сидишь на чемодане прямо на улице – следовательно, приехал откуда-то. Шепчешь в ухо – следовательно, тайну. Весь раскраснелся, на носу капли пота, глаза светят фосфором, как у кошки, когда она на мышь нацеливается. Непрерывно терзаешь собственную голову. Смотри, вот рога, как у Мефистофеля… – Игорь обеими руками потянул Федю за волосы. – А Мефистофель ведь был не русский, Федька, и весьма подозрительный субъект. Как же не смотреть на тебя! Ха, ха, ха! – И он залился веселым смехом.
В руках у Феди появилась расческа и, к изумлению Игоря, маленькое зеркало. Он быстро привел в порядок волосы, поправил сбившийся набок галстук и с улыбкой спрятал расческу и зеркало в карман.
– Ну, ну, рассказывай, – торопил Игорь. Хотелось ему скорее услышать еще что-то о Петре Кузнецове. Хотелось скорее попасть домой, увидеть отца, мать…
– Случилось это так, – снова начал Федя, стараясь говорить негромко и не жестикулировать. – По твоему совету я послал письмо директору ильинской школы с просьбой поручить розыски свет-травы кому-либо из школьников. Как я и думал, ответ пришел быстро. Это было очень смешное, восторженное письмо от учеников седьмого класса. Они всем классом приступили к поискам свет-травы, и, кажется, поднялся такой шум, что поставили на ноги все Ильинское. Слух об этом дошел до Алексея Алексеевича Болотникова. Он приехал в Ильинское и узнал от ребят мой адрес. И вот я получил письмо.
Из бокового кармана Федя достал потрепанный конверт. Видно было, что письмо это все время находилось при нем, так же как ручка, блокнот, расческа и другие необходимые вещи.
С нетерпением Игорь взял письмо из рук Феди.
Разборчивым, почти ученическим почерком там было написано:
Уважаемый Федор Ильич! Удивительно, что вы, живущий в далекой Сибири, заинтересовались Петром Кузнецовым и свет-травой. Я тоже в свое время интересовался этим. В Ильинском я нашел старожилов, которые хорошо знали свет-траву и по рассказам стариков помнили Кузнецова. Но они утверждают, что свет-трава перевелась начисто.
Очень меня интересует, что натолкнуло вас на поиски свет-травы. Меня же – далекие детские воспоминания. Моя бабушка знала Кузнецова. Еще в молодости он спас ее от какого-то тяжкого недуга. Мне помнится, бабушка говорила, что Кузнецов был сослан в Сибирь. Семья же его почему-то находилась в Ильинском.
Игорь опустил руку с письмом и повернулся к Феде.
– Послушай, – сказал он задумчиво, – у тебя не рождалась мысль, что Кузнецов и есть тот самый ссыльный из Семи Братьев?
– Я думал об этом. Но пока нет никаких подтверждающих фактов.
Игорь стоя дочитал письмо и возвратил его Феде.
– Да, утверждать это, конечно, нельзя. Фактов нет. Но предполагать можно. Ну и романтическая завязка! – покачал он головой.
Не сговариваясь, они дружно подхватили чемодан и вышли на центральную улицу города, в знойный июльский полдень особенно душную от накалившегося асфальта и каменных зданий.
Здесь, в трехэтажном новом доме, жили Пересветовы.
Игорь не спускал глаз с открытой двери балкона. На белых перилах балкона в узких деревянных ящичках пышно разрослись цветы. Еще через несколько шагов Игорь и Федя различили за шторой темный силуэт женщины.
– Мама! – сказал Игорь и остановился с поднятым кверху лицом.
– Да ты не стой на дороге, задавят, – неуверенно посоветовал Федя. Он отлично понимал, как волновался в этот момент Игорь и как приятно было ему стоять вот так на дороге, глядеть на родной дом, в котором он не был около года.
Федя проводил Игоря до подъезда и возвратился домой. Он не хотел мешать радостной встрече Пересветовых и пообещал побывать у них завтра.
Но утром Игорь пришел сам. Он заглянул на кухню, прошелся по обеим чистеньким комнатам и сказал почему-то одобрительно:
– Все как было и год и пять лет назад.
Он перебрал книги на Федином письменном столе, задержал в руках книгу Николая Островского в синем с золотом переплете и сказал:
– Вот такой вклад в литературу сделать – и можно умирать со спокойной совестью.
– Ну, как Москва? – спросил Федя.
– Москва? – Игорь положил книгу. – Изумительный город. Ты знаешь, Федя, как я познакомился с Москвой? Я приехал днем и, вместо того чтобы ехать в университет, до вечера осматривал метро, ездил под землей и по земле, и когда попал в университет, там уже никого не было. Но меня это не огорчило. Я оставил чемодан у сторожа и опять почти до ночи бродил. А ночь просидел на ступенях Библиотеки Ленина. Видел, как на короткий срок заснула Москва, как побежали первые трамваи и вышли дворники подметать улицы. Трудно передать, какие чувства поднимались во мне. Я вспоминал всю историю нашей столицы…
– А в Мавзолее ты был? – перебил его Федя.
– Конечно. Несколько раз.
Федя с интересом слушал десятки раз слышанные от разных людей впечатления о Мавзолее, о Красной площади, о храме Василия Блаженного, и в нем поднималось горячее желание увидеть все это собственными глазами. В то же время ему хотелось, чтобы Игорь не забывал родного города.
– А ты заметил, что за этот год у нас заасфальтированы все центральные улицы? – спросил он. – А новый театр как тебе нравится?
Игорь с улыбкой посмотрел на Федю.
– Все нравится, не агитируй! – Он помолчал и спросил: – Где Наталья Михайловна?
– На работе, – с некоторым удивлением ответил Федя, припоминая, что прежде Игорь никогда не интересовался матерью и даже не называл ее по имени.
– Все там же, на слюдяной фабрике? А где сестрички?
– На даче.
– Хорошо. А ты, значит, уезжаешь к дедушке на поиски свет-травы?
Игорь сел на стул около письменного стола и закурил. По окончании школы он изредка покуривал в шутку, а теперь курил по-настоящему.
– Ты почти не изменился, Федя. Я говорю о внешности, – сказал Игорь, внимательно разглядывая белые, будто выгоревшие на солнце волосы товарища. – И не загорел нисколько. Или на воздухе не бываешь?
– Что ты! – воскликнул Федя, усаживаясь на край письменного стола. – Я же был на практике. Экзаменационную сессию мы закончили на месяц раньше других факультетов и выезжали на Зеленое озеро.
– Ну и там ты тоже искал свет-траву?
– Я везде ищу ее, – ответил Федя. – Но, видно, в легенде точно сказано, что растет она только в окрестностях Семи Братьев.
– И ты веришь, что она в самом деле существует?
– Теперь твердо верю. После того, что написано в родовом дневнике Кузнецовых, после письма Болотникова сомневаться невозможно.
– И ты веришь в то, что найдешь ее? – продолжал расспрашивать Игорь.
– Убежден! – горячо воскликнул Федя.
– Знаешь, Федя, – задумчиво сказал Игорь, – я тоже верю в твою свет-траву. И мне очень хотелось бы через некоторое время ненадолго приехать к тебе в Семь Братьев…
– Чудесно! – радостно закричал Федя, соскакивая со стола и обнимая Игоря за плечи. – Смотри, какой союз у нас: Саня, ты, я и еще Мария Владимировна там.
– Машенька? – удивился Игорь. – Что она там делает?
– Сельский врач! – с гордостью за Машу ответил Федя. – Да, говорят, еще какой врач!
– Значит, не протестуешь против моего вторжения в Семь Братьев? Отлично. Я буду собираться.
Игорь заложил руки в карманы брюк и стал ходить взад-вперед по маленькой, тесной комнате.
– Видишь ли, Федя, вся история со свет-травой давно уже не дает мне покоя. Я верю в эту легенду и, кроме того, имею тайную мысль по поводу свет-травы. Но пока я тебе не скажу о ней. Ты и не спрашивай.
Федя не спрашивал. Он слишком хорошо знал Игоря, чтобы не догадаться, что захватило его в истории свет-травы.
Глава пятнадцатая
В знойный июльский день по реке в мелкой неустойчивой лодке плыли Федя, Игорь и Саня. Федя опустил весла, и лодка медленно скользила по воде, настолько гладкой и спокойной, что в ней, как в зеркале, отражалась и белая рубашка Феди, с рукавами, закатанными по локоть, и носовой платок на его голове с четырьмя узлами на концах. Река отражала край пестрого сарафана Сани и лежащую на борту руку Игоря с большими круглыми часами на кожаном ремешке.
Река петляла в крутых, высоких берегах, поросших густыми зарослями отцветающего шиповника и смородинника, изрешеченных гнездами ласточек. В кустах о чем-то пели птицы, может быть о солнце, о цветах, о ярком летнем дне.
Над рекой высились стройные березы, пихты, в раздумье склонившие свои мягкие серебристые ветки, колючие, норовистые молодые сосенки и кусты недотроги-боярки с обильными пучками розовеющей ягоды.
К стволам деревьев тянулась густая трава вперемежку с цветами. В обнимку с резными листьями папоротника поднимались головки желтых лилий, огненно-красных кудрявых саранок, смешных, совсем не похожих на цветы кукушкиных сапожек.
На берегах у костров поварихи готовили косцам обед.
На фоне ясного неба и веселой зелени леса навстречу лодке выплывали все новые и новые картины. То по лугу шли пестрыми рядами косцы, широко взмахивая поблескивающими на солнце косами, то вдалеке на зеленых просторах легко разворачивалась и стрекотала сенокосилка.
Саня опустила загорелую руку в прохладную прозрачную воду и тихо, без слов напевала. Федя оглядывал берега, смотрел на Саню, пытаясь уловить ее мысли и ощущения.
– Ну что, Игорь, лучше Подмосковья? – с улыбкой спросил он друга, в бинокль рассматривающего берега.
– Подмосковья не видел, – откровенно сознался Игорь, опуская бинокль на колени, – но, говорят, есть чудесные уголки. Здесь тоже красиво.
Игорь третий день жил в Семи Братьях. Неотразимое впечатление на него произвела Мария Владимировна. Он хорошо знал ее, когда она была старшей пионервожатой школы. Но тогда, может быть по молодости лет, Игорь не замечал ее. Теперь же Машенька поразила его своим душевным богатством и целеустремленностью.
В первый же день его приезда он и Федя пришли в больницу повидаться с Марией Владимировной. Они долго ждали ее.
Маша вышла к ним в белом халате, шелковой косыночке и в белых новеньких босоножках.
Она очень торопилась. Не в ее характере было задерживать больных без уважительных причин. И поговорить друзьям почти не пришлось. Но с каким нетерпением ждал Игорь следующей встречи! С каким любопытством расспрашивал он местных жителей о молодом враче и ходил по улице, на которой стоял высокий дом больницы, обнесенный со всех сторон забором!
– Помнишь, я не хотел открыть тебе, что главным образом привлекает меня в истории свет-травы, – сказал он Феде. – Теперь я решился. – Игорь помедлил немного и продолжал: – Об этом я буду писать роман или повесть.
– Я это знал, Игорь, – с улыбкой ответил Федя.
– Знал? Возможно! Догадаться было нетрудно. И вот Машенька поразила меня как героиня будущего романа. Не скрою, я увлечен ею, но, честное слово, увлечен как-то литературно.
– Интересно! – искренне удивился Федя. – Никогда еще не знал о возможности литературных увлечений в жизни!
– Поживешь – еще и не то узнаешь! – засмеялся Игорь.
И вот сегодня, в воскресный день, Мария Владимировна была свободна и назначила встречу у себя дома.
– Скоро три! – сказал Игорь, с нетерпением поглядывая на часы. – Нам нужно возвращаться.
Федя взялся за весла, и лодка, описав на воде полукруг, пошла в обратном направлении.
– Саня, ты пойдешь с нами к Марии Владимировне? – спросил Федя.
– Нет, конечно, – ответила она. – Мне нужно домой. – Саня отвернулась и стала смотреть на поднявшуюся легкую рябь на воде.
"У них только и разговоров о Марии Владимировне, – с горечью подумала она, – какие-то бесконечные встречи…" И она представила себе Машу, которую почему-то очень ярко запомнила на выпускном вечере в Фединой школе.
…Маша сидит на скамейке в саду в голубом платье, с пионерским галстуком на шее. У нее милое, приветливое лицо с чуть выдающимися скулами, внимательные серые глаза, полный, правильной формы рот и тяжелые черные косы, уложенные вокруг головы.
Лодка причалила к отлогому песчаному берегу. Саня выпрыгнула первая и, одной рукой одергивая короткий пестрый сарафан, другой придерживая на голых загорелых плечах косынку, не оглядываясь, побежала к лесу.
И когда, подтянув на песок лодку, Игорь и Федя спохватились, Сани не было.
Федя растерянно оглядел открытый песчаный берег, вытоптанный десятками маленьких ног, старые, почерневшие домики, поляну с шестом, на котором развевался флаг пионерского лагеря. Она ушла, не простившись, не сговорилась о будущей встрече. Так еще не случалось, и Федю охватило беспокойство. Ему казалось, что Игорь ничего не заметил. Всю дорогу от лагеря до Семи Братьев Игорь рассказывал Феде смешные истории. Но Федя все хмурился, и Игорь наконец сказал:
– Ну, я устал отвлекать тебя от горьких мыслей! Посердится и перестанет. Это она из-за Машеньки.
И только теперь Федя понял, что других причин для обиды не было. Он расстроился еще больше и отказался идти к Марии Владимировне. Засветло он забрался на сеновал, в душистое, свежее сено, и от огорчения уснул.
Сане, наоборот, не спалось в эту ночь. Она ворочалась с боку на бок, садилась и с нетерпением вглядывалась в темные окна, ожидая рассвета. Но рассвет не приходил раньше времени, и в комнате стояла темнота, только белели подушки на кроватях подруг, скатерть на столе да салфетки на этажерке.
Игорь пошел к Марии Владимировне один.
Она встретила его на террасе. В одной руке у нее был букет свежих полевых цветов, в другой – наполненная водой стеклянная банка. Приветливо улыбаясь, она поставила банку на перила террасы, осторожно опустила в нее цветы и, обтерев руку о перекинутое через плечо полотенце, протянула ее Игорю.
– А где же Федя?.. И Саню хотели привести.
– Не получилось ни у того, ни у другой. Придут в следующий раз.
– Проходите, Игорь (прежде, в школе, она звала его на "ты"). Я только сейчас заметила, как вы изменились.
Она пошла впереди Игоря, в черной юбке, в белой простенькой кофточке, тонкая и легкая, неслышно ступая по полу белыми босоножками.
Игорь считал, что жилище всегда носит следы характера его обитателя, и потому с особым вниманием оглядел просторную комнату Марии Владимировны.
– Что можно сказать о вас по этой комнате? – усаживаясь на стул, вслух продолжал Игорь свою мысль.
Маша остановилась и изумленно подняла густые черные брови.
– В комнате нет ничего лишнего. Значит, вы любите в жизни самое главное и не распыляетесь по мелочам. Здесь просторно. Следовательно, натура у вас широкая, – продолжал Игорь и, взглянув на банку с цветами, которую Маша все еще держала в руках, добавил: – И поэтическая.
Он вскочил. Взял цветы из ее рук, поставил их на окно и сел на прежнее место.
Маша засмеялась, опустилась на стул напротив Игоря и, облокотясь на стол, с любопытством стала разглядывать его.
Окно было открыто. Ветерок слабо шевелил белую занавеску. На улице кто-то играл на гармонике, слышался смех приближающейся молодежи, шаги, песни.
Вот веселая компания подошла к дому, прошла мимо. Все тише и тише звучали слова песни и веселый смех. Наконец все смолкло.
Игорь приблизился к окну. Откинул занавеску. Смеркалось. На улицах ни души. Одиноко стояли разделенные огородами серые низкие дома.
– Как непривычно тихо после Москвы… – задумчиво сказал он.
– Да, здесь всегда очень тихо, особенно зимой, – ответила Маша.
– И вас не тяготит эта тишина? Вам не скучно? – спросил Игорь.
– Нет, не тяготит. Здесь те же люди. Дело у меня интересное. Мне некогда скучать. Может быть, и вам придется работать в селе. Окончите институт и приедете в Семь Братьев. Вот тогда узнаете, что жить здесь совсем не скучно!
– Никогда! – горячо воскликнул Игорь. – Я останусь в Москве.
– В Москве?! – Маша покачала головой. – Это не хорошо, Игорь. Надо обязательно возвратиться в родной край.
– Литератору не только в деревне, но даже в провинциальном городе жить трудно, – возразил Игорь. – Литератор должен вращаться в водовороте культурной жизни своей родины, иначе он рискует отстать, а для него это самое опасное.
– А мне кажется, для литератора самое опасное другое, – горячо возразила Маша и тоже встала. – Самое опасное, мне кажется, это не знать жизни. В Москве есть смысл жить тому литератору, который уже многое видел в своей жизни.
– Жизнь везде можно изучить, Мария Владимировна.
– Можно, но… – Маше не удалось договорить, потому что раздался стук в дверь. Она вспыхнула и так стремительно бросилась к двери, будто целый вечер ждала этого негромкого стука. Она не ошиблась.
Это был Никита Кириллович. В вечерних сумерках комнаты он увидел Игоря и отказался войти.
– Не буду мешать вашей беседе, – сказал он. – Я на минуту…
Он заметил в глазах Маши волнение, но не знал, чем оно вызвано: встречей с ним или разговором с тем незнакомым юношей, который сидел у окна в непринужденной позе часто бывающего здесь человека. С тех пор как Маша приходила на стан, Никита Кириллович понял, что не безразличен ей, но боялся об этом даже думать. Она казалась ему совершенством. Себя же он считал неучем.
– Я к вам за обещанной книжкой, – сказал он, избегая Машиного взгляда.
Она вынесла ему "Севастопольскую страду" и еще раз пригласила в комнату.
– Пойду, Мария Владимировна, свободные вечера редко бывают. Почитаю. – Он указал на толстую книгу, пожал ее руку и ушел.
Игорь слышал их разговор. Он понимал, что присутствием своим смущает незнакомца. Надо было уйти, но он нарочно остался.
Маша проводила Никиту Кирилловича за дверь, постояла на террасе, поглядела ему вслед. Ей стало грустно. Он пришел, конечно, провести с ней вечер, но побоялся оказаться лишним.
Она возвратилась в комнату молчаливая, расстроенная. Игорь решил, что теперь пора уходить домой.
Маша не стала его удерживать.