- Рад бы довести, сынок, - медленно открывая глаза, говорит Хосей, - рад бы довести, да сам не умею. След-то песцовый петляет и петляет. Вот-вот, кажется, за тем бугром притаился голубой песец и от его хвоста сполохи по небу пошли, а от спины его разливается по снегу лунный свет. Схвати, Весако, песца, не зевай, и будешь счастлив! Да как схватишь? Нападают на Весако лихие люди. Стрелы, как дождь, сыплются на него, но отскакивают от каменного хлеба, не принося вреда. Реки выходят из берегов, хотят утопить старика. А он с каменным хлебом в руках переходит через их бурлящие воды. Горы грозятся задавить старого ненца, а он и их одолевает, так уж хочет счастья себе, старухе, детям и внучатам... И всё равно песец не дается в руки. Да уж и есть ли он на свете, кто его знает...
Ясовей вскакивает, тормошит опять опустившегося в дрему отца.
- Как нет? Есть, - горячо говорит он. - Есть песец. Весако стар и не может его догнать. Ты отпусти меня, я надену лыжи и догоню. Я знаю, где песцовые норки, знаю, как их искать. Отпустишь?
Хосей привлекает к себе сына.
- Подрастешь, мальчик мой, узнаешь, можно ли догнать песца с лунной шерстью... Иди-ка спать. Ночь-то уж давно оленью упряжку за тобой послала.
Мальчик закутывается в теплую оленью шкуру, смежает ресницы, а сон не идет. Видится Ясовею песцовый след на снегу. Хочется сейчас же встать и пуститься в поиски недоступного счастья. Вот только где взять каменный хлеб? Завтра надо попросить мать, чтоб испекла...
Уснул Ясовей. А отец еще долго сидел, задумавшись, чуть покачиваясь, около потухшего костра.
Всю ночь Ясовею снился убегающий вдаль след голубого песца. А наутро, чуть проснувшись, мальчик накинул малицу и выбежал из чума. И тут его грезы исчезли. Куда пойдешь, если кругом веревка на колышках? Как олень в загоне, будешь скакать и не перескочишь.
Мать в чуме кашляла надрывно, тягуче. Глаза ее слезились. Дрожащими руками она разжигала потухший костер. Хосей угрюмо смотрел на всплески пламени. Ясовей откинул полог над входом в чум.
- Отец, уедем на Печору. Не могу я больше...
Хосей не повернул головы, сидел он сгорбленный, беспомощный.
- Куда же мы поедем, сынок? Пропадем. Терпеть надо...
2
Иногда к чуму приезжали именитые лица в дорогих шубах, на щегольских санках. Тогда, откуда ни возьмись, появлялся сам хозяин, угодливо кланялся, лебезил, заставлял ненцев делать всё, что захочется важным посетителям.
Однажды Ясовей был поражен видом подъехавших на рысаке господ. У мужчины на плечах блестит золото, фуражка с кантами и с сияющей кокардой. Женщина вся в дорогих мехах и в такой удивительной шляпке, каких Ясовей отроду не видывал. Большой, наверно, начальник со своей начальницей, подумал мальчик. Господа с любопытством осмотрели "дикарей", заглянули в чум. Даме понравились олени.
- Ах, какие миленькие, с какими печальными глазами. Можно на них прокатиться?
- Отчего же, пожалуйста, - засуетился Обрядников. - Ясовей, запрягай оленей.
Мужчина усадил даму на нарты, спросил, удобно ли ей.
- Осторожно вези, Ясовей. Уронишь, плохо будет, - строго напутствовал Обрядников.
Ясовей, хитровато поблескивая глазами, наматывал вожжу на рукав. Вдруг он поднял хорей, одним прыжком бросился на нарты, гикнул, и олений пятерик во весь дух помчался по Двине. Дама с визгом уцепилась за мальчика. Ей было и страшно и весело. При повороте сани подпрыгнули на выступе льдины и дама кувырком полетела в рыхлый снег, увлекая за собой Ясовея. Олени остановились как вкопанные. Дама барахталась в снегу, хохотала, требовала, чтобы Ясовей помог. А он смотрел на нее и тоже смеялся. Вот так-так! Начальницу кинул в сугроб...
Когда упряжка вернулась к чуму, Обрядников набросился на Ясовея.
- Как ты смел, негодяй, так неосторожно ехать!
Но дама заступилась.
- О, нет! Он хороший мальчик. Смелый ездок. На, вот тебе от меня подарок.
Ясовей посмотрел на протянутую бумажную деньгу и нахмурился.
- Не надо.
- Почему?
Почему, он и сам не знал. Деньги давали все, кого он катал на оленях. Потом их отбирал хозяин. Обрядников сердито посмотрел на мальчишку.
- Бери, когда дают.
- Не возьму, - упрямо ответил Ясовей.
- Мне он очень нравится, этот дикаренок. Он такой забавный. Я бы хотела иметь такого в своем доме. Костя, не взять ли нам его себе?
- Ну, что ты, Наденька, выдумываешь, - поморщился супруг. - Этого ещё недоставало.
- А я хочу. Мы его возьмем. Сколько вам надо за него заплатить?
Обрядников замялся.
- Видите, сударыня, я не могу...
Ясовей слушал, полный негодования. Его хотят купить? Он не олень, не собака... Он не хочет идти к этой начальнице... Но чего проще прельстить купца деньгами. Обрядников, пряча глаза, согласился. Дама приказала слуге взять мальчика. Ясовей решительно и зло отбивался. Видя, что сила не берет, он впился зубами в мягкую лакейскую руку. Дама была в восторге.
- Вот зверёныш! Чудесный звереныш!
Ясовея увезли. Отец стоял у веревки, натянутой на колышках, и смотрел вслед удалявшейся повозке. Обрядников глянул ему в глаза и попятился.
3
Для Ясовея началась новая, необыкновенная жизнь. Его привезли в большой каменный дом с вереницей невиданного убранства комнат. Мальчик осторожно шагал по блестящему паркету, боясь поскользнуться. Ему казалось, что пол здесь изо льда, только лёд почему-то желтый. Он увидел себя в зеркале и подумал, что это другой ненецкий мальчик идет из соседней комнаты.
- Ты как сюда попал? - закричал Ясовей, до слез насмешив барыню.
Муж хмурился, недовольный новой причудой супруги, а она оживленно хлопотала, радуясь возможности избавиться от однообразия и скуки. Она решила сама обучать "дикаренка" правилам поведения в обществе.
- Знаешь, Костя, мы его будем показывать гостям. Это так интересно...
Прислуга накрыла стол, разложила приборы.
- Кушай, милый, - ласково сказала хозяйка.
Ясовей подумал-подумал и, схватив кусок жаркого прямо руками, начал уплетать его за обе щеки.
- Ах! Что ты делаешь? Разве так можно! Возьми в левую руку вилку, в правую нож...
Ничего у него не получилось. Намучился с этой окаянной вилкой и бросил. Так и остался голодным.
"Почему это у господ всякие причуды! Неуж им вилкой лучше брать мясо, чем рукой? Смешные", - думал Ясовей, свернувшись калачиком на жесткой постели в каморке под лестницей.
4
Живет Ясовей в барском доме, всему удивляется. Как так выходит: нет у хозяина оленей, рыбу он не ловит, пушным промыслом не занимается, ничего не делает, а еды всякой полно. Где берет? Часто по вечерам в дом съезжается много гостей, больше, может быть, чем оленеводов на Мадор-лабте. Всё сверкает, горит, переливается. У Ясовея разбегаются глаза. Вот бы в тундре такой красивый дом построить да такую же одежду и еду... Ясовей усмехается. Где возьмешь такое богатство, оно, видно, не про нас...
К барыне Надежде Дмитриевне Ясовей начал привыкать. Она казалась ему странной, но доброй. Не обижала Ясовея, всему учила. Мальчишка, к её изумлению, оказался не без способностей. Однажды она сыграла на рояле. Мальчик, впервые увидевший этот удивительный инструмент, издающий такие приятные звуки, смело подошел к нему и очень похоже повторил мотив.
- Да ты, оказывается, музыкант! Ну-ка, ещё...
Ясовею это занятие понравилось. Он усердно тыкал пальцами в клавиши. Когда путался, кряхтел и забавно тряс кистью руки. Потом принимался снова. Пыхтел и отдувался.
- Фу, тяжелая работа эта музыка. Хуже, чем погонять тощих оленей.
Надежда Дмитриевна смеялась.
- Вот это музыкант! Виртуоз... А петь ты умеешь? - спрашивала она.
- Умею, - отвечал без смущения Ясовей. Он затягивал длинную ненецкую песню. Барыня зажимала уши.
- Нет, нет, петь ты не умеешь. Голос у тебя, как у старого барана.
Ясовей бычился. Смуглые его щеки лиловели.
- Умею петь, ты ничего не понимаешь. Наши песни не хуже твоих.
- Ты невоспитанный и грубый. Господам надо говорить не ты, а вы.
Ясовею становилось весело: какая глупая госпожа!
- Ты одна, а не много. Одну вижу, говорю - ты. Многих увижу, скажу - вы...
Надежда Дмитриевна замахала руками. Она предвкушала тот забавный миг, когда представит гостям своего дикареныша. Вот будет потеха!
5
Обживясь, мальчик стал выходить на улицу. Его поражали громыхающие трамваи, которые неслись куда-то, обсыпаясь голубыми искрами. Вот бы сесть да поехать, может, довезли бы до отцовского чума, обнесенного на реке веревочной изгородью. Как хорошо бы снова оказаться там, помогать матери разжигать костер, слушать по вечерам сказки отца.
Но разве найдешь в этой непонятной городской сутолоке дорогу к родному жилищу? Мальчик стоял у ворот и смотрел вслед убегающему трамваю.
Мимо проходила девочка в поношенном пальтишке, закутанная в серенькую шаль. Она посмотрела на Ясовея, подняла брови, остановилась.
- Ты кто - китаец?
- Какой китаец? Ясовей я.
- Татарин, что ли?
- Сказано Ясовей.
Девочка подумала.
- Таких не бывает.
- Вот так да! - рассмеялся Ясовей. - Как же не бывает, если я тут.
- А где же ты живешь?
- В этом доме.
- Он твой?
- Ты смешная, - сказал Ясовей. - Мой не дом, а чум. На реке. Там отец живет. С оленями. А это барынин. Она меня учит белыми косточками музыку делать.
- Что? Что?
- Вот непонятная! Музыку такую: трань-дань-дань-тира-дань, - пропел Ясовей, подражая звукам рояля. - По белым косточкам в черном блестящем ящике. Поняла?
- Понимаю, - ответила девочка. Ясовей ей понравился, и она сказала просто: - Хочешь со мной дружить?
- Что такое дружить?
- Сам-то ты непонятный, китаец, - рассмеялась девочка. - Ну, дружить, играть вместе, все про все рассказывать друг другу. Защищать, когда другие обижают. Хочешь?
- Хочу. Я не дам тебя обижать. Ты хорошая
Девочка торжественно протянула руку. Ясовей неловко пожал её, смутился.
- Меня зовут Галей. Я тут живу, не очень далеко.
- Вот так-так! По-нашему халя - рыба. Я тебя буду называть Озерная Рыбка. Можно?
Галя кивнула головой.
6
Наконец настал момент, когда Надежда Дмитриевна решила, что можно показать Ясовея гостям. Вечером собралось небольшое, но шумное общество. Мужчины в меру выпили, хорошо закусили. Развязались языки, посыпались любезности дамам, появились анекдоты, достаточно острые, чтобы щекотать дамские ушки, достаточно тонкие, чтобы их не очень шокировать. Пылал камин, озаряя гостиную неверным трепещущим светом.
- Позвольте, господа, позабавить вас любопытным экземпляром человеческого рода, - сказала Надежда Дмитриевна с чуть комической торжественностью. - Я покажу вам самоеда из страны вечной ночи...
- О! - сказали мужчины.
- Ах! - сказали дамы.
- Не бойтесь, - улыбнулась хозяйка, - он не кусается. Я его воспитываю...
Она сделала знак слуге. Ясовей вошел в комнату и, увидя гостей, в нерешительности остановился. Для большего эффекта он был одет в малицу и пимы.
- Ну, что же ты боишься? Иди. Скажи господам, как тебя зовут.
- Ясовей, - буркнул мальчик.
Дама с оголенными плечами, источавшими аромат сильных духов, кокетливо играя веером, подошла к Ясовею.
- Скажи, мальчик, - томным голосом произнесла она, - ты самоед?
- Ну...
- Ты людей ешь?
- А ты людей ешь? - угрюмо насупясь, повторил нелепый вопрос Ясовей.
Раздался дружный смех. Дама поморщилась.
- Фи, какой грубиян. Ты откуда приехал?
- А ты откуда приехала? - послышалось в ответ.
Гости снова засмеялись. Дама обиделась, подобрала платье и с оскорбленным видом отошла.
- Так нельзя отвечать, Ясовей, - сказала Надежда Дмитриевна. - Я тебя не учила грубить. Он ещё дикаренок, вы его извините, - улыбнулась она обиженной даме. - Сыграй, Ясовей, на рояле, - приказала Надежда Дмитриевна.
- Не буду.
- Как так не будешь! Ты что, не хочешь меня слушаться?
- Тебя слушаться буду, а она пусть не задает глупых вопросов.
Ясовей пальцем указал на побагровевшую даму с веером. Это уж было слишком. Надежда Дмитриевна вспыхнула. Она приказала немедленно увести мальчишку. Пришлось извиняться перед гостями. Вечер был испорчен. Негодующая дама с веером уехала, не попрощавшись.
- С такими фокусами ты отучишь приличных людей бывать у нас, - набросился на Надежду Дмитриевну её супруг, когда гости разъехались. - Ну зачем тебе нужно возиться с этим мальчишкой, не понимаю. Завтра же я отошлю его обратно, туда, где ему быть надлежит, в грязный шалаш из оленьих шкур.
- Ты меня знаешь, Костя, - сдержанно возразила супруга, сузив глаза, - я тебе не позволю этого сделать. Что я захотела, то и будет. Мальчишка останется у нас, и я научу его вести себя.
Она притопнула каблучком. Супруг пожал плечами.
7
Галя жила в Кузнечихе, в маленьком с покосившейся калиткой домике. Ее отец Василий Карпович Шурыгин был типографским печатником, а мать, Наталья Степановна, подрабатывала шитьем на дому. Галин брат Николай работал тоже в типографии, наборщиком. Василий Карпович на вид был суров и строг, но любил, когда по вечерам у сына собиралась шумная и веселая компания его друзей или когда комната наполнялась щебетом галиных подруг. Он смотрел на молодежь, посмеиваясь в усы, а иногда вступал с ней и в споры. Появлению Ясовея вместе с Галей никто не удивился. Его приняли просто и душевно. Мальчик сразу же почувствовал обстановку дружбы и сердечности, царившую в семье. К нему здесь не относились свысока, не называли самоедом и дикаренком, не задавали нелепых вопросов. Он сразу стал своим. И интерес к его рассказам о себе, о жизни в тундре не был унижающим. Даже когда Николай громко смеялся рассказу о том, как обучает Ясовея поведению Надежда Дмитриевна, в смехе том не было ничего обидного.
- Тебе, Ясовей, действительно надо учиться, - говорил Николай, - но не тому и не так, чему и как учит тебя твоя барыня. Хочешь, я тебя буду учить грамоте?
- А я буквы знаю.
- Скажи на милость! Где же ты научился?
- В Пустозерске ребята учились, я в книжки смотрел.
- Проверим, что ты узнал.
- А вот: аз, буки, веди...
- С буками у нас с тобой, дружище, не пойдет. Мы будем по-другому.
Алфавит Ясовей усвоил сравнительно быстро. А вот складывать буквы в слоги, а из слогов составлять слова оказалось делом нелегким. Стараясь прочитать слово, мальчик весь напрягался, будто тащил непосильную кладь, лоб морщился, губы вытягивались трубочкой, точно он собирался свистеть.
- М да я - мя... С да о - со...
- Что вышло?
Ясовей соображал минуту, потом выпалил:
- Оленина.
Николай развел руками - что с ним будешь делать!
- Р да а - ра... М да а - ма...
- Что получается?
Ясовей поворачивается к окну, прищуривается и радостно сообщает:
- Окошко.
Николай сердится. Ему кажется, что мальчишка нарочно валяет дурака.
- Ты не выдумывай, читай, что написано.
- Неуж я выдумываю? - удивляется Ясовей. - Все читаю так, как в книге.
- В книге написано мясо, а у тебя получается оленина.
- Оленина-то не мясо ли? Может, рыба, по-твоему, олен6ина-то?..
8
Когда барыни не было дома, Ясовей всё время проводил в семье Шурыгнных. Он читал с Галей книжки, учился рисовать, играл с ребятами на дворе в пятнашки, шалил, бывало, и дрался, словом, жил всеми детскими радостями, какие присущи его возрасту. Но между играми иногда вдруг сникал, становился замкнутым, нелюдимым. Галя замечала эту перемену, тормошила его.
- Ты чего, Ясовей, насупился? Рассердился?
- Твой ум не туда пошел, Озерная Рыбка.
- А куда ему идти? - улыбалась Галя.
- Верно, некуда, - вздыхал мальчик. - У тебя отец тут и мать тут...
Гале становилось жалко Ясовея.
- Хочешь, я тебя сведу к твоему отцу?
- А ты знаешь, где он?
- Знаю, я видела чум на реке, напротив Смольного Буяна. Пойдём, что ли?
Они пошли по дальней улице, заваленной сугробами снега. Ясовей все оглядывался, боясь, чтобы не увидела барыня. Галя успокаивала его: не увидит, её дом в Немецкой слободе, мы его обойдем стороной. Не увидит.
По Полицейской вышли к губернаторскому дому. Большой, белый, с колоннами, он стоял чуть удалясь от проезжей части улицы. Ясовей восхищенно смотрел на него.
- Какой большой, красивый! А это что?
Перед губернаторским домом на круглом мраморном цоколе стоял памятник Ломоносову. Скульптор изобразил великого помора почему-то в древнеримском одеянии, принимающим лиру от крылатого гения.
- Это памятник Михаилу Васильевичу Ломоносову, - объяснила Галя.
- Он большой начальник? А почему мальчишка с крыльями? Такие бывают?
Галя засмеялась.
- Это не всамделишный мальчишка, это гений. Понимаешь? Из легенды, вроде сказки. Ясно?
Он неуверенно кивнул головой. А наставница продолжала разъяснять.
- Ломоносов - это наш помор. Пешком до Москвы дошел он, вот как. А потом стал ученым. Великим ученым. Он много-много знал, всех больше. И всё узнавал, узнавал... Какие на небе звезды, отчего сполохи играют, что в земле есть, кто в море водится, что раньше на свете было и даже что будет впереди...
- Ух ты! - сказал Ясовей. - Вот он бы песца поймал, это да...
- Какого песца? - спросила Галя, остановясь.
- Голубого, с лунной шерстью. Не знаешь, что ли?
И пока они шли по шумной улице до Смольного Буяна, Ясовей с увлечением пересказывал девочке сказку о старике Весако.
- От Ломоносова-то уже не ушел бы голубой песец... Правда, Озерная Рыбка? Он, Ломоносов-то, наверно, тоже из сказки, да? Как и крылатый мальчишка. Верно?
Галя даже рассердилась.
- Какой ты непонятливый! Тебе говорят: Ломоносов - помор. Холмогоры слыхал? Вверх по реке поедешь - в Холмогоры попадешь. Мы с Колей ездили, у нас там тетя живет. Ну вот, из Холмогор и есть Ломоносов. Почему ты такой бестолковый, Ясовей?
Прошли Никольское подворье, миновали амбары, нагроможденные около причалов, улица неожиданно вынырнула на берег Северной Двины. Обогнули высокий взлобок, который называют Быком, там бы уж надо быть чуму, а его не видно. Ясовей заспешил, схватил Галю за руку.
- Пойдем скорее. Подальше, за поворотом и будет стойбище, я знаю. Вот скоро дымом запахнет.
Он стал принюхиваться, но запахи все были городские, несло кислой шерстью от кожевенных мастерских, щами из обывательских печей, смоляной пенькой от пристанского склада. Спустились под крутик, прошли по льду почти до половины реки - чума не было. Даже и места стоянки не заметно, всё замела позёмка.