Учительница - Сергей Снегов 14 стр.


- Ты меня обманул? Я тебя обманул - вот. Думаешь, колхозу нужно ребят в кочевье? Справились - бригадиры не жалуются. А музей есть, ни у кого такого нет - раз. Мой Недяку все камни расскажет, геологом будет, как, ты, другие все тоже знают - два. И ты слюда нашел - три. Теперь приедут работать, дома построят каменные, электричество заведут, кино - это что? Четыре, товарищ Угаров, - видишь, кто больше обманул.

- Обманщики! - сказала Оля с досадой. - Нашли чем хвастаться. Послушаешь - в самом деле подумаешь, что у вас не было иной мысли, только надувать один другого. - Она весело сказала Угарову: - Все же я была права, ваш ужасный закон на этот раз оскандалился.

- Ничуть - еще больше торжествует, чем когда-либо, - шутил, радостно смеясь, Угаров. - Слюда-то существует, от этого никуда не денешься - рано или поздно мы должны были ее найти. Так разве это не возмутительно, что она скрывалась на последнем участке? Не на первом, ну, на худой конец - на среднем, а в самом конце, когда мы уже начали впадать в отчаяние - типичный пример действия закона подлости!

5

Они гуляли по тундре. Была яркая солнечная полночь, теплая и тихая. На озерке покачивался прилетевший самолет, образцы слюды были погружены, летчики и Ергунов ушли спать перед отъездом. Угаров продолжал разговор, начатый уже давно, - он удивлялся, как могла она провести годы в этом глухом краю. Оля рассказала, как трудно ей пришлось первое время.

- Но с годами становилось легче, - продолжала она. - Жизнь здесь быстро меняется, да, вероятно, и я сама привыкаю к северу.

Он осуждающе пожал плечами.

- К северу нельзя привыкнуть. Нельзя привыкнуть к пурге, как нельзя жить в горячей печи. Вы не привыкли, Ольга Ивановна, а смирились. Я вам удивляюсь - такая деятельная, а жизнь свою устроить не сумели. Скажите, неужели вы ни разу даже в отпуск не ездили на юг?

Она призналась краснея:

- Ни разу. Знаете, здесь хорошая весна. И лето мне нравится. Я уже три раза добиралась летом до океана. Конечно, от зимы хотелось бы подальше, но кто же даст учителю отпуск зимой? - Она нашла возражение против его доводов. - А сами вы уже десять лет на севере и пока не знаете, сколько еще придется пробыть. Ведь вы ни разу не подавали заявления о переводе на юг?

Он немедленно ответил:

- Ни разу, конечно. Но не потому, что люблю север, - ненавижу эту зимнюю тьму и ледяные ветры. Если бы от меня зависело, я поселился бы в Крыму или на Кавказе. Но я разведчик руд, это не только профессия - призвание мое. С детства я не мыслил другой специальности - бредил рудными жилами в земной глубине. Что же поделать, если чертова природа разбросала руды по закоулкам и забыла населить ими райские уголки. Если на полюсе найдут что-нибудь обещающее - обследовать буду я.

- Вот видите. - сказала она.

- Ничего не вижу, - вскинулся он. - Повторяю - я там, где руды, такова моя горькая судьба, и я не променяю ее ни на какую другую. А вы там, где ваши школы, - согласен. Но школы имеются везде, не обязательно ехать к черту на кулички.

Она покачала головой. Конечно, школы имеются везде, в обжитых местах их больше, и они лучше. Дело не в этом. Ей, может быть, не повезло - заслали в такую даль. Но она привыкла. Она привязалась к своим малышам, к стойбищу, ее все любят и уважают - это дорого. Он фыркнул - везде любили бы и уважали. Она ласково дотронулась до его руки. Может быть, но здесь уже уважают. И она совершает важное дело, в этом она уверена.

- Вы не представляете, какие изменения произошли на моих глазах! Возьмите и такое явление, - сказала Оля с увлечением. - Вы не замечали, что молодежь наша рослее, чем их отцы?

- Да, пожалуй, - согласился Угаров. - Ваш комсомольский вождь Недяку на голову выше своего родителя.

Оля воскликнула:

- И все они таковы! Они нормального роста, у них открытые лица, умные глаза, чудесный характер - такова нганасанская молодежь. Это словно иные люди по сравнению с их родителями. Я читала в одной книжке о старых нганасанах: "Тавгийская самоядь - низкорослая слабосильная раса". Разве вы сможете сказать, что Ядне, Недяку, Аня, даже тот же сравнительно маленький Нгоробие, низкорослы и слабосильны? Во всяком случае, вам нелегко будет положить на обе лопатки Ядне.

- Скорее, наоборот - он меня положит, - засмеялся Угаров. - А чем вы объясните такое удивительное различие между стариками и молодежью?

- А просто тем, что они вырастали в иных, более культурных условиях. Тавгийские нганасаны были расой не низкорослых и слабосильных людей, а расой голодных, обиженных социальными условиями и суровой природой. Голод, холод и нищета сопровождали их от первого до последнего дня жизни, ни один из них не вырастал до своего естественного роста. Все их помыслы были направлены на еду. Даже в песнях у них удачливые охотники и богатыри наедаются до того, что ходить не могут. И еда их - при удачливой охоте - одно мясо и рыба, высшее лакомство - жир. А молодежь питается, как и все мы, она и понятия не имеет, что такое голод, ставший бытом. Все они нормально развиваются, хорошо учатся.

Она продолжала, помолчав:

- Вы видите только недостатки, их, конечно, не мало, но не знаете, как далеко мы шагнули вперед. В нашем стойбище не было ни одного по-настоящему грамотного человека, на газету смотрели чуть ли не со страхом. А сейчас в красном чуме - журналы и газеты, музыка, приемник, в становье - врач, школа, комсомольская организация, нас в колхозе три члена партии, Тоги выбран народным заседателем в районном суде, Селифон - член окружного Совета. Когда я думаю об этих успехах, я радуюсь, больше мне ничего не нужно.

Угаров недоверчиво покачал головой.

- Прежде всего нужно быть справедливой к самой себе, Ольга Ивановна. Вы губите свою молодость и - напрасно. Вы не нганасанка, родившаяся в Заполярье. Государство считает для нас, приезжих, год работы в этих местах за два года - поверьте, это не случайно.

Она знала, что Угаров желает ей добра, - от сочувствия к ней шла вся эта беседа. Но ее понимание добра было иное. Да, конечно, уезжать когда-нибудь придется, тут он прав - всю жизнь в Заполярье не прожить тому, кто родился под горячим солнцем. Еще год, ну два - она распростится с северным Таймыром. Но только пусть он не говорит о справедливости, она поступит так из необходимости. Необходимость бросила ее сюда. Только необходимость вернет ее в полузабытые родные места.

Оля мягко сказала, дружески улыбаясь, чтоб смягчить суровость своих слов:

- Я где-то читала - кто не уважает других, тот не способен уважать себя. Быть справедливым к себе - это раньше всего справедливо относиться к другим. В справедливом отношении к окружающим тебя раскрываются лучшие твои черты. Это и есть быть справедливым к себе - развивать то хорошее, что в тебе заложено. Я знаю, вы снова скажете: учителя рационалисты. Николай Александрович, как вы можете говорить о справедливости, когда сами так нехорошо поступаете с другими? Бывшая ваша жена - она к вам не вернется, вы сами это говорите. Зачем вам нужно так усложнять ее жизнь? Из мести, из обиды? А разве справедливость - это обида и месть? Мне неприятно, что такие мелкие чувства командуют вашими поступками.

Он покраснел и отвернулся. Минуту ей казалось, что он грубо оборвет ее, крикнет: "Кто дал вам право лезть в мою душу?" Но он только недовольно спросил:

- Ну, и что же - вы не уважаете меня за это?

Она ответила прямо:

- Не уважаю, Николай Александрович.

Она добавила с глубокой искренностью:

- Как это не похоже на вас, если б вы знали, - ваше отношение к жене.

Он колебался, не знал - рассердиться и встать или продолжить этот разговор. Он с усилием сдержал раздражение, поглядел на нее. Он увидел сожаление в лице Оли, добрую грусть. Он засопел, криво усмехнулся, поддаваясь выражению Олиного лица больше, чем ее словам.

- Вы учительница по призванию, Ольга Ивановна. Ведь это что? Вы стараетесь и во мне поднять лучшие мои черты. Так сказать, заронить на прощание доброе семя в мою душу.

- Да, - сказала она просто. - Разве это плохо, Николай Александрович?

Он молчал, сердито всматриваясь в сияющую тундру. Оля опустила голову. Она успела привязаться к этому странному и неустойчивому человеку. Оля тихо вздохнула - вот и это пройдет, как многое уже прошло. Но она будет вспоминать эти недели - совместные поиски, долгие беседы под ночным солнцем. Нет, она не влюблена, глупости, - кусочек ее сердца он все же увезет, искреннее чувство дружбы.

- Я напишу вам, - сказал Угаров. Он вдруг улыбнулся ласковой улыбкой, снова что-то ребяческое и наивное проступило в его лице. - Только и вы пишите мне - взялись перевоспитывать взрослого дурака, доводите дело до конца.

Из палатки вышли выспавшиеся Ергунов и летчик. Летчик махнул рукой, показывая на самолет.

- Я все же думаю, что вы рассоритесь с Заполярьем, - проговорил Угаров, возвращаясь к старой теме. - Все эти ваши справедливости по отношению к другим действуют, пока вы одна, - с собой можно не посчитаться. Но наступит час решения, будет не до слов. Появится у вас муж, детей потянет на свежую травку - тогда сами увидите, в чем справедливость.

Она улыбнулась, пожимая его руку.

- Зачем такие крайности, Николай Александрович? Из Заполярья я, конечно, уеду, а ссориться с ним не буду.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЧАС РЕШЕНИЯ

1

Оля уже привыкла к разочарованиям, старалась не поддаваться дури: будет письмо - хорошо, не будет - не надо. Письмо пришло только через месяц, путь был окружной - через Дудинку. Угаров сообщал, что его находки произвели большое впечатление в Норильске, с окончанием темного периода к ним приедет инженерная партия, уже без него - оценивать мощность месторождения. Сам он занялся камеральными работами, зиму проведет в Норильске: "Вы даже не знаете сами, Ольга Ивановна, до чего вы были правы. Я часто вспоминаю вас, а вы?" Она ответила шутливо и дружественно. Второе письмо от него примчалось через две недели - на Хатангу открыли почтовую авиатрассу, можно было налаживать переписку. Еще недавно - нет, страшно давно, в молодости - она замирала, принимая письма, гадала, не от Сероцкого ли они. Сейчас она не замирала, но улыбалась, знала - хорошее письмо от хорошего человека. Человек этот, однако, с каждой строчкой становился ближе. Если пурга задерживала самолеты, она скучала и тревожилась - не за него, за письма, она знала, что они где-то лежат в ожидании летной погоды. И еще одно она знала, Угаров тосковал без нее, ему не хватало ее дружеского голоса. "Теперь я со всем старым грузом разделался, - делился он новостями. - Вы были правы - в тысячу раз легче быть справедливым. Умершие связи удел мертвецов, пусть мертвецы сами себя хоронят, - а мы - живые. Вчера я встретил Нину и Андрея, я проводил их, мы смеялись - честное слово! Ах, как мне хочется вас увидеть, моя дорогая Ольга Ивановна!" Она положила это письмо на колени, грудь ее дышала легко и радостно. Она понимала Угарова, ей тоже хотелось его увидеть.

В Дудинку на зимнюю сессию она прилетела на рейсовом самолете. Селифон и Тоги были вызваны на окружную партконференцию - они летели все вместе. Среди прочих сообщений она рассказала в своем выступлении, как школа и местный комсомол помогали геологам в разведке, это заинтересовало всех. Вечером ее с Селифоном вызвали в исполком, попросили рассказать подробнее.

- Ну, поздравляем, поздравляем, - сказал председатель, довольный. - Конечно, и мы кое-что сделали, времени не теряли, из случайного стойбища подняли вас до села, скоро в районный центр превратим, полагается вам по территории. Но, конечно, хозяйственники - народ более мощный. Ко мне недавно приезжал из Норильска ихний директор, как проситель. А по существу - я и он? У меня бюджет на весь округ - несколько десятков миллионов, у него на клочке земли - миллиарды. Такой дядя вашим месторождением заинтересуется, сразу вверх полезете - размах!

- Нельзя ли, чтоб этот дядя пораньше нами заинтересовался - до рудника, - попросила Оля. - Нам нужно коровник заводить и некоторые машины - моторные лодки, вездеходы, аэросани. Совсем по-другому кочевье пойдет с машинами. А от вас только приемника дождались, да ручных часов в магазин - вся техника.

- Еще капроновые сети и швейные машины, - спокойно добавил председатель. Он подумал и предложил: - А почему не попросить их взять над вами шефство? Такому здоровому предприятию это пустяк, над авамскими колхозами они давно уже шефствуют, пускай и вас прихватят. А рудник, конечно, пойдет только через несколько лет, тут вы правы. - Он решил: - Свяжусь с ними, дам вам знать.

Оля возвратилась в становье и написала Угарову, что скоро нагрянет к нему в гости - подписывать договор о шефстве. В увлечении она даже поставила срок - март. Март прошел, за ним апрель, потянулся май - только тогда прибыла обещанная бумажка от председателя исполкома. Мощный промышленный комбинат соглашался принять под свою руку затерянное на Крайнем Севере селение, он приглашал представителей колхоза приехать.

На заседании правления была выбрана делегация - Тоги и Оля от колхоза, Недяку, Ядне и Аня от комсомола. Недяку предложил кружной путь - самолетом на Дудинку, оттуда железной дорогой в Норильск, сам он еще не летал и не ездил в поезде. Его горячо поддержал Ядне. Тоги стоял за аргиш, к нему присоединилась Оля.

- Летать вы еще успеете, не все сразу, - сказала она разочарованному Недяку и Ядне. - И по железной дороге покатаетесь. Лучше приехать на оленях, в национальных костюмах - покажем кусочек нашего быта. И надо торопиться, пока реки не вскрылись - опередить весну.

Опередить весну не удалось, дорога шла на юго-запад - весна летела навстречу. Идти было нелегко, всем пришлось потрудиться. Особенно тяжким оказался путь сквозь хребты Путорана - узкие долинки взметались вверх, вершина лезла на вершину, приходилось искать кривушек - санный путь раскис. А потом они увидели город - он лежал на дне созданной горами чаши, это было цветное пятно зданий, красные четырехугольники заводов, окутанные дымовым туманом. Ничем он не напоминал черную деревянную Дудинку, центр округа. Светлый, обширный, многоэтажный, улицы прорезали его на многие километры, как каналы, они вливались в правильно очерченные площади - таков был этот город. До них, за многие десятки километров, донесся его голос - гудела мощным басом ТЭЦ. Они скатились вниз, плутали в лесах, выдирались на озера - из озер вытекала река, подходившая почти к самому Норильску, по льду было легче идти. Но скоро пришлось убираться со льда на берег - показались первые разводья, река готовилась вскрываться. Теперь город давал знать о себе не только голосом ТЭЦ и дымами заводов, высоко поднимавшимися в небо, - его, как всякую столицу, окружали младшие города и поселки, он начинался с далеко выброшенных предместий. По тундре, через лесок, шагали мачты высокого напряжения, на берегах реки Норилки возникали селения - крестовины радиостанций, базы, затоны. Потом открылся большой поселок, Валек - аэровокзал, пристань, трехэтажные каменные дома, приземистые бараки, неизбежные дощатые балки. Аргиш вел Тоги, он лихо выкатил на шоссейную дорогу, еще покрытую снегом, помчался по ней - сзади бежали мальчишки. Тоги тут же пришлось спасаться на обочину - по шоссе с диким рычанием мчались семитонные "МАЗы", олени начинали пугаться, сам Тоги чувствовал себя не очень хорошо - в Дудинке подобные страшилища встречались редко, а других городов он не знал. Еще через некоторое время аргиш остановился - после того как они проехали совхоз, снег на шоссе исчез, под полозьями нарт скрипел асфальт.

- Нельзя ехать, Ольга Иванна, - сказал огорченный Тоги, - олени не вытянут.

- Пойдем пешком, - решила Оля. - Конечно, асфальт не трава, тем более не снег, но нарты без нас они потащат.

Так они шли рядом со своими нартами - олени с трудом тянули их по шершавому асфальту. И снова за ними бежала толпа детишек, останавливались и взрослые - в этом заполярном городе олени были более редки, чем автомашины, поезда и самолеты.

- Олешки, смотри, олешки! - кричали дети в восторге, выбегали на мостовую, старались похлопать животных по спине - таких озорников Тоги сурово отгонял хореем.

Недяку с Ядне, забывая о своих нартах, разевали рот на пятиэтажные здания с колоннами, на автобусы и автомобили, на рекламы кинотеатров и клубов. Аня казалась совсем растерянной, лицо ее, выглядывавшее из-под пыжиковой шапки, пылало от смущения - от этого она становилась еще красивее.

- Что с тобой, Анечка? - спросила Оля.

- Ой, стыдно, Ольга Ивановна, - шепнула Аня с мучением. - Все на нас смотрят, мы так плохо одеты, ни одного нет, как мы.

Она с отчаянием показала на свою роскошную праздничную малицу - творение искусства, мозаику из меха горностая, пыжика, лисы, цветной кожи и бисера. Действительно, такой одежды ни у кого не было, девушки в городе ходили в простых плащах, легоньких пальто, распахнутых по случаю теплого дня - виднелись их ситцевые, шерстяные и шелковые платья. На Аню засматривались мужчины и женщины, это приводило ее в содрогание, она готова была куда-нибудь убежать.

- Глупенькая, - ответила Оля. - Конечно, в городе по-другому одеваются, но что из этого? Не обращай внимания, пожалуйста.

Она сама начинала чувствовать смущение. Она знала, что город этот больше и красивее Дудинки - подлинная столица центрального Заполярья. Она помнила, как Сероцкий, еще не видя Норильска, восхвалял его. Да и Ирина не раз говорила: "Мы к Норильску относимся, как Вашингтон к Нью-Йорку - командуем им и завидуем ему". Она готовилась встретить то, что увидела, - и нарядные дома, и вывески, и сияющие витрины магазинов, и бурное движение машин. Но ее ошеломила толкотня на улицах - было воскресенье, даже широких тротуаров не хватало для потока прогуливающихся людей. Оле показалось, что она попала на Невский или Крещатик, высокие яркие здания с колоннами усиливали эту иллюзию. Пожалуй, только одно указывало, что город этот раскинулся не в южных краях, а в далеком Заполярье. Посреди мостовых, разделяя их на две стороны, были устроены цветочные клумбы, целая цветочная дорога - вместо цветов на дороге этой покачивался на ветру овес, единственная зелень в городе.

- Куда едем? - спросил Тоги - он шел по барьеру мостовой, с опаской поглядывая то на автобусы, то на толпу, напиравшую на его оленей.

- В горком партии, - ответила Оля. - Там укажут, куда обратиться дальше.

Она спросила, как проехать к горкому, ей ответил десяток голосов, целая куча детишек побежала вперед показывать.

Назад Дальше