А майор Антоненко, чувствуется, не засидится. Честолюбив очень. И еще предстоит изучить его как следует, чтобы вовремя поправить, тактично помочь ему. Чтобы Антоненко сумел взять все лучшее савельевское и прибавить к своим знаниям и молодой энергии. Удастся это - будут и с ним такие взаимоотношения, как с Алфеем Афанасьевичем. К тому и станем стремиться. Такая задача. А сейчас хватит прохлаждаться!
Трошин встал, тихонько, чтобы никого не разбудить, выбрался из палатки. С наслаждением прошелся босиком по мокрой и скользкой траве - ощущение, знакомое с детства, когда он вот так же, поеживаясь от утренней прохлады, гнал на выпас колхозное стадо. Только резких, как выстрел, хлопков бича и мычания еще сонных коров не хватает для полного сходства. А рассвет такой же: небо чистое и прозрачное. Кажется, запусти в него камень - и на землю брызнут холодные звенящие осколки. И воздух, как всегда после дождя, свежий, острый, с чуть слышным горьковатым запахом полыни. Хорошо!
Трошин искренне посочувствовал спящим: этакой красотищи не увидят! Часа через два ожесточится солнце, и она исчезнет, придавленная безжалостным зноем. Ну и пусть их отдохнут - день предстоит хлопотливый.
Он присел на камень, не спеша натянул сапоги. Так же неторопливо, растягивая удовольствие, умылся, растерся мохнатым полотенцем, оделся и пошел вниз по оврагу.
Его день уже начался.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Трошин вспомнил, что хотел поговорить с прапорщиком Песней, и свернул к штабным машинам. Но дорога шла мимо кухонь, и он улыбнулся: вспомнилось ходячее мнение о замполитах, будто бы те на учениях только возле пункта хозяйственного довольствия и крутятся, заботятся только о питании солдат. Не делать же ему крюк из-за нелепых побасенок? Возле кухонь уже вовсю кипела работа. В котлах, подогреваемых бездымным огнем - Савельев научил маскировке и поваров, - что-то булькало. Четверо солдат в белых куртках и шапочках нарезали на больших досках крупными кусками мясо и картофель. Один из них, заметив приближающегося замполита, бросил нож и побежал навстречу. Трошин издали узнал в нем сержанта Михайлова и усмехнулся, вспомнив историю с его назначением на должность шеф-повара. Самая настоящая ссора тогда была с Савельевым из-за этого самого парня. Первая и последняя их ссора.
Михайлова все заметили еще при прохождении им курса молодого бойца. Этот симпатичный курносый паренек с лету схватывал начала солдатской науки. И перед принятием присяги он блестяще сдал все зачеты, стрелял из автомата лучше всех новобранцев. Командиры батарей "сватали" сообразительного и памятливого первогодка к себе, по начальник штаба решительно заявил, что поставит Михайлова вычислителем. Споры прекратил подполковник Савельев, сказав, что Михайлов пойдет во взвод управления, будет разведчиком.
А тот вдруг пришел в кабинет майора Трошина и стал проситься в повара, чем привел замполита в полное замешательство. Обычно было настоящее мучение найти повара: специалисты приходили редко, готовили их сами. Но желающих не находилось, на кухню шли с большой неохотой и обидой - каждый стремился получить боевую профессию. Стыдно, мол, после службы рассказывать, что два года щи да кашу варил. Трошин иного часами убеждал, как важна и эта профессия. Мог, конечно, без уговоров обойтись: приказал - и все, в конце концов командиру виднее, куда солдата лучше для пользы службы поставить. Но майор Трошин, как и Савельев, во всем оставался верным принципу убеждения, считая, что хуже быть не может, чем когда человек чувствует себя не на месте. И дела не будет, и сам исполнитель замучится.
И вот ирония судьбы - теперь замполиту самому пришлось выслушать целый гимн поварам, настоящий монолог со всеми его атрибутами: пафосом и риторическими вопросами. Оказалось, в личном деле солдата как-то проглядели или просто не обратили внимания на его гражданскую специальность: Михайлов, продолжая семейную традицию, закончил кулинарное училище. Майор Трошин привлек все свое красноречие, привел массу доказательств, только бы переубедить парня. В другое время он бы не только не перечил, но и обрадовался бы желанию солдата, а тут, как на грех, хозяйственный взвод был полностью укомплектован. И к тому же Трошин хорошо себе представлял, какой бой с Савельевым придется выдержать, если поддержать просьбу первогодка.
Но Михайлов был непоколебим в своем желании, стоял твердо. И, скрепя сердце, Трошин отправился к командиру дивизиона ходатайствовать за него. Сейчас даже вспоминать не хотелось тот разговор: показал свое упрямство Савельев. Но майор Трошин настоял, добился своего. И с месяц примерно замполит с командиром держались друг с другом официально.
А подобрел подполковник Савельев лишь после того, как однажды попробовал обед, приготовленный Михайловым, - все блюда оказались просто отменными.
- Талант у твоего подшефного, комиссар. Убедил. Но и меня пойми: артиллерист из него тоже отличный бы вышел. Не ершись, - быстро пошел на попятную Савельев, заметив, что Трошин готов опять заспорить. Он тоже не ожидал, что его мягкий, улыбчивый замполит может иногда вспылить. И теперь, зная его характер, не хотел вновь обострять отношения. - Согласен: накормить хорошо людей - дело важное, а все ж, по мне, орудийный номер или разведчик выше, чем повар…
И вот виновник той размолвки стоял перед майором и докладывал, что готовится на завтрак, без запинки называя, нормы раскладки по порциям. Трошин слушал внимательно, не прерывая: понимал, что для этого рослого парня в поварской шапочке доклад о готовности его хлопотливого хозяйства так же серьезен, как для командира орудия - о готовности к бою.
- Хорошо, Михайлов. Знаете, что обед вам придется готовить на ходу? Так что если будет заминка с чем, сразу поставьте меня в известность. Но чтобы по первой команде могли накормить личный состав.
- Управимся, товарищ гвардии майор!
- Ну, действуйте.
Сержант Михайлов четко развернулся и ушел к кухням, а замполит спустился по оврагу ниже. Около фургона автомастерской умывался прапорщик Песня. Водитель поливал ему прямо из канистры, а Песня шумно плескал пригоршни воды на грудь и спину, фыркая от удовольствия, как тюлень. Майор Трошин остановился рядом:
- Здравствуйте. А физзарядкой мысленно занимаешься, Николай Герасимович?
- Здравия желаю, товарищ гвардии майор, - приветливо сказал Песня и, тряхнув мокрыми волосами, выпрямился. - А зачем мне та физзарядка? Во, бачьте, яка мускулатура! - Прапорщик поиграл мощными бицепсами. - Могу нашего старшего лейтенанта Мирошникова на лопатки разложить, хоть он и мастер спорта. Всю жизнь на казенных харчах - как не раздобреть! Детдом наш хоть на Украине был, немцами подчищенной, а мы не голодували, нет. Вот разве что ростом не очень вышел.
- Да, здоров ты, Микола, здоров! - не скрывая зависти, сказал Трошин. - Вот только…
- Хотите сказать, - подхватил Песня, - сила е́ - ума нема?
- Нет, не это. Парень ты башковитый, не прибедняйся! Именно потому, что голова у тебя светлая, и не понимаю, как ты вчера опростоволосился перед новым командиром? Сначала Позднякова обругал, потом по вводной что-то непонятное выкинул. Что за трюки?
- С "газами" маху дал. Точно, - согласился прапорщик. - А Позднякова вы ж знаете, он отца родного из себя выведе. Говоришь, говоришь, а все как горохом об стенку - отскакивает. Пока не прикрикнешь… Ох, моя б воля, без раздумья по уху вмазав бы за то, что над машиной изгаляется.
- Вот-вот, и я про то самое, что без раздумий. Методы у тебя какие-то партизанские. Эх, Микола, Микола! Поделом тебе от майора попало. Прав Антоненко: мягкие мы с Алфеем Афанасьевичем. Давно пора с тебя построже спрашивать. Техникум за плечами, командир со стажем, самому за тридцать, а ведешь себя иногда несолидно. Сознательности - ну ни на грош!
- Не. Понимаю, что виноват. Не сдержался. Думаете, мне самому это дюже нравится - ругать? Но и мовчать мочи нема. И обидно, что майор говорит, чтобы я не встревал не в свое дело. А чье ж тогда? Пускай ломают - буду мовчать. Ладно.
- Неправильно ты понял майора Антоненко. А вот чувства свои надо сдерживать, уважая подчиненных, с которыми тебе, может быть, завтра в бой идти придется. Криком делу не поможешь.
- Это нет! Никогда я не научусь уважать лентяев! Хоть убейте! А не гожусь - уйду. - Прапорщик надевал тужурку и от волнения никак не мог поймать в петли пуговицы, - Вот уволится батя - и я следом! Чую, с новым командиром не сойдемся характерами. Сам недоволен и вас уже успел настроить против меня. Не согласный я с майором служить, вот мой сказ!
- Не дело, прапорщик, говоришь! - резко ответил майор Трошин. Его широкое, испещренное мелкими оспинами лицо стало строгим. - Ты кому служишь? Подполковнику Савельеву? Мне? Майору Антоненко? Или Родине?
- Разрешите? - Песня достал сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил, жадно затягиваясь. Крупные, в темных от въевшегося масла ссадинах, руки его дрожали.
"Проняло-таки, - удовлетворенно отметил Трошин. - В одном все же прав Антоненко: много мы тебе прощали за твою двужильную работу".
- Ты в крайности не бросайся, Николай Герасимович! Правильно, что не остался в стороне, заставил солдата огрехи подчистить. А вот объяснить ему следовало спокойно, убедительно, что к чему. Да так объяснить, чтобы он потом по своей охоте, без напоминаний, как за невестой, за своим тягачом ходил, пылинки с него сдувал. А не криком, не руганью тем более. Сознательности этим не прибавишь, зато скоро он и к крику привыкнет, перестанет на него реагировать: мол, покричат и перестанут. И понадобятся иные средства. Вроде твоего "вмазал бы". Так мы ого до чего докатимся, понял?
- Как не понять! - ответил прапорщик, но упрямый взгляд из-под коротких белесых ресниц, сопровождавший эти слова, опровергал их.
- Ладно, понял - и хорошо. Кстати, новый командир тоже понял, что это был срыв. Ну, ладно, заговорился я с тобой. И тебя от дела отвлек. Подумай, Микола, над тем, что я сказал. Больше душеспасительных бесед не будет, запомни. - И Трошин отправился дальше.
От него не укрылся взгляд Песни. Да он вовсе и не думал, что ему удалось растопить неприязнь автотехника к новому командиру. Еще не раз придется быть буфером между ними, пока не найдут майор и прапорщик общий язык. Но что рано или поздно это произойдет, он не сомневался. Когда люди выполняют одно общее дело, хотят они этого или не хотят, но им надо сработаться. Ради пользы того же дела. Его же забота - ускорить это сближение…
Трошин дошел до конца оврага и выбрался наверх. Ему определенно везло в это утро: опять застал самый удачный момент. Солнце большим раскаленным пятаком начало выползать из-за изломанных вершин горной гряды, и от его лучей голубоватая глазурь вечных снегов окрасилась в пряничный розовый цвет. А еще через минуту краски сменились: как будто кто киноварью брызнул на скалы - таким пунцовым цветом облило их. Трошин даже глаза прикрыл рукой, словно желая сохранить эту картину в памяти. А когда снова открыл, краски уже поблекли. Ох и скупа же здесь природа на красоту: дарит ее как откровение! Может, для того, чтобы больше ценили?
Он смахнул с лица мечтательную улыбку. Осмотрелся вокруг. Опытный глаз артиллериста не заметил ни одного изъяна в маскировке. Алфей Афанасьевич будет доволен - запрятались гвардейцы неплохо. Не догадаешься, что в этих оврагах целый дивизион укрыт. Ну а как авакяновская батарея поработала?
Майор Трошин пошел в направлении огневых позиций и, к большой своей досаде, легко отыскал их. Вот уж точно: слишком хорошо - тоже нехорошо! Переборщили артиллеристы - навалили веток на маскировочные сети. И стрелять неудобно, если вдруг вводную такую дадут, и демаскирует такая кучная и густая растительность, расположенная на одной линии через равные промежутки. Лишь крайнее орудие - кажется, сержанта Нестеровича - грамотно укрыто. Будет головомойка командиру батареи от майора Антоненко. А Савельеву каково? Разволнуется Алфей Афанасьевич, опять сердце разболится. Надо, чтобы сейчас же исправили!
И майор Трошин приказал часовому из боевого охранения вызвать к нему старшего лейтенанта Авакяна. Он не собирался подменять командира дивизиона, но и оставлять все, как было, давая пищу новым спорам Антоненко и Савельева, не мог. Да и Алфей Афанасьевич сам просил взять под контроль прапорщика Песню и Авакяна. Сейчас у него было для этого время, не в ущерб своим замполитовским делам.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
И на второй день учений майор Антоненко остался в роли стажера гвардии подполковника Савельева, хотя и должен был бы уже вступить в должность командира дивизиона. Антоненко знал об этом еще до выезда на учения. А для Савельева разрешение генерала не сдавать пока своих полномочий оказалось неожиданным и приятным сюрпризом.
- Командуйте, Алфей Афанасьевич. Это ваш последний бой. А вы, Василий Тихонович, приглядывайтесь, учитесь, - сказал командир дивизии утром, когда артиллеристы прибыли к нему на разбор марша. - Пустыня и горы вам еще мало знакомы, так? Вот и входите, не торопясь, в курс дела, благо гвардии подполковник рядом.
То ли это разрешение повлияло, то ли просто Савельеву за ночь полегчало, но майор Антоненко не узнавал командира дивизиона. Куда девались его вчерашняя вялость, медлительность, ворчливость! Даже черты его лица сделались резче, суше. И весь он точно подобрался: грузноватая фигура его но казалась Антоненко теперь рыхлой, а напротив - кряжистой, крепко сбитой.
Савельев проинструктировал гвардии капитана Викторова, уходившего со своей батареей в авангард, четко отдал ему необходимые распоряжения. Мысленно ставя себя на его место, майор Антоненко не мог ни к чему придраться. Больше того, как ни хотелось ему поскорее принять дивизион, решение генерала казалось ему теперь вполне резонным: разве мог он дать такие советы Викторову, какими снабдил его Савельев, отлично разбирающийся в местных условиях?
- Полковник Кушнарев специально просил, чтобы я именно вас направил, Александр Николаевич, - говорил капитану Савельев. - Будьте повнимательнее. Командир батальона мотострелков еще недостаточно опытен, горячий парень. Помогайте ему. Возьмите карту, - подполковник стал энергично помечать карандашом места вероятной встречи с "противником". - Возле этой гряды барханов осторожно действуйте. Очень выгодное место для засады "южных". Не нравится мне и вот эта лощинка - будьте поаккуратнее. Пусть хорошенько разведают, что в ней. И здесь вот аккуратнее. Будете атаковать железнодорожный переезд - а обороняют его, видно, крепко, - расположите батарею вот тут. Место там очень ровное, не вылезайте. Да не забудьте "разбить" этот переезд, чтобы "южным" некуда было отступать. Словом, поинициативнее действуйте, не ждите указаний комбата, исходите из обстановки. И все время будьте со мной на связи. Если надо, поддержим. Сигналы ваш радист получил.
Майор Антоненко не разделял беспокойства Савельева за этот этап учений. Была бы боевая стрельба - другое дело. А то ведь сплошная имитация. Батальону мотострелков с приданной ему батареей надо было сбить небольшие заслоны "южных", охраняющие подходы к рубежу их обороны. Стрельба предстояла холостыми снарядами, в зачет не шла. В любом случае сочтут, что батарея свою задачу выполнила, подавила огневые средства "противника" и расчистила путь наступающим. Викторову даже не придется корректировать огонь батареи - разрывов-то возле мишеней не будет. Так из-за чего же волноваться?
Он сказал об этом подполковнику Савельеву, но тот ответил неожиданно резко, без обычной доброжелательности:
- Мы уже обсуждали эту тему, Василий Тихонович. Запомните: мои люди при любой условности будут поступать так же, как в реальном бою. Это у Авакяна еще есть такая струнка - хочется ему выглядеть лучше, чем на самом деле, создать видимость благополучия в своей батарее. Так ему всего двадцать пять лет. А я давно перешагнул через это. Мне не внешний эффект нужен, а представление об истинной готовности дивизиона. И мне важно не скрыть, не замазать, а, наоборот, выявить все пробелы в подготовке подчиненных, чтобы знать, над чем еще им надо поработать. Я не ругаю за недостатки, допущенные по незнанию, неумению - за что ругать, если это мои недоработки? Но за "липу" спрошу строго. Вот почему у моих солдат нет стимула ловчить.
И майор Антоненко был вынужден согласиться с резонностью этих доводов, хотя не сомневался, что хитрецы всегда найдутся, если представится возможность схитрить. Он имел в виду, конечно, опять-таки свой опыт командования батареей. Тогда он тоже не особенно стремился показать всем свои недоделки - зачем же самого себя сечь? Что он, унтер-офицерская вдова? В своем доме сами разберемся.
Теперь, вспомнив, Антоненко подумал: не потому ли появлялись в самый неподходящий момент "ножницы" - при холостой стрельбе батарея все отличные нормативы перекрывала по времени, а при боевой вдруг словно кто-то подменял расчеты: едва-едва в них укладывались? Конечно, ловчил кое-кто из его бойцов, зная, что комбат прикроет. Тем более что за всем не уследишь, всех не проконтролируешь…
Сейчас, немного освоившись, присмотревшись, Антоненко незаметно для себя стал уступчивее, не принимал в штыки замечаний Савельева, а взвешивал, обдумывал их. В другом свете предстали перед ним его промахи, допущенные в бытность командования батареей. Он начал видеть и понимать их причины. И постепенно слетала с него самоуверенность, шатким становилось убеждение, что он уже постиг все премудрости командирской науки…
Начался марш, и Антоненко занял свое прежнее место за сиденьем Савельева. Но только на этот раз времени на раздумья не оставалось. Скучать, как в начале учения, ему не пришлось, хотя в колонне главных сил полка и дивизиона было относительное спокойствие. Разве что напряжение чувствовалось, с которым ждали донесений от авангарда, шедшего в нескольких километрах впереди. Впрочем, события там стали развиваться столь стремительно и тревожно, что Антоненко вскоре забыл обо всем постороннем, не замечал ни удушающей пыли, ни вновь навалившейся жары, ни тесноты. Только бы не упустить всех перипетий марша, разобраться во всех тонкостях действий в пустыне. И за это майор Антоненко был очень скоро вознагражден, убедившись в правоте Савельева самым неожиданным образом.
Помог ему в этом, сам того не подозревая, командир мотострелкового батальона капитан Сохань, с которым ушла в авангард батарея капитана Викторова. Сохань, худенький, подвижный офицер с тонкими, нервными чертами лица, относился к типу людей, которым все в жизни дается легко и которые даже тяжкую работу делают как бы играючи. А Викторов с виду был тяжеловат, нетороплив, даже походил немного на этакого добродушного увальня. И потому капитан Сохань еще в первый раз, когда ему понадобилась огневая поддержка батареи, очень удивился быстроте, с какой этот нестерпимо рыжий артиллерист выполняет его указания.