Глава VII
Машу провожали под Новый год. Узнать ее было невозможно: щеки расцвели румянцем, глаза горели. Все вдруг увидели то, чего не замечали прежде: у Маши длинные густые ресницы и белые веселые зубы. Счастье словно выпустило в ней на волю вторую, никому до сих пор неизвестную женщину со звонким голосом и неугасающей улыбкой.
Валя помогла Маше собрать вещи. Остальные девчата больше судачили, чем дело делали. Как раз, когда Валя последний раз окинула взглядом комнату - не забыто ли что? - пришел и Машин Николай. Маша еще больше засуетилась и, видно, совсем перестала понимать, что делать, за что браться?
Валя распределила мелкие вещи между всеми, тяжелый чемодан с неловкой улыбкой взял Николай - его явно стесняло такое шумное и многочисленное женское окружение.
Маша на ходу поцеловала комендантшу тетю Полю, смахнула слезу со щеки. Та перекрестила ее вслед, но этого Маша уже не заметила. Кроме своего Николая, она все сегодня видела словно вскользь.
На улице немного поспорили - каким путем ближе идти? Нужно было отнести вещи к Николаю, в те же дома, где жил Виктор. Решили, что через сопку напрямик ближе, и скоро вся компания уже прыгала и скользила по обледенелым тропинкам.
День выдался необычный. Хоть и была середина зимы, самый канун Нового года, но всех не оставляло чувство, что там, за зубчатой грядой сопок, откуда растекался по небу мягкий золотистый свет, прячется весна. Совсем не зимний - влажный и теплый ветер шел им навстречу с моря, и совсем не зимние тени быстрых белых облаков скользили по земле. Казалось даже, что и низкое солнце вдруг набрало силу и лучи его греют, а не только светят.
Валя откинула с головы шарф. Волосы ее засветились на солнце, глаза лучились. Рядом с ней, держа за другую ручку сумку с посудой, шагал Виктор. Он тоже был радостно возбужден, шутил, смеялся.
И не они одни чувствовали необычность этого дня. Когда все вернулись в город, чтобы взять оставшиеся вещи, толпа на главной улице почти не уступала московской. Плыли над головами запоздалые "елки", сделанные из сизых тугих веток стланика, в сумках, сетках и просто в руках празднично светились игрушки, а малыши уже обновляли зверушечьи маски, полученные на утренниках в детских садах и школах.
Напротив театра рабочие срочно подключали к сети бесчисленные гирлянды лампочек огромной городской "елки", тоже сооруженной из стланика. Лапы стланика прочно и густо крепились на полой металлической мачте. Рядом поливали из шланга огромную "спящую голову" и трех ледяных коней, везущих деда-мороза. Из открытого рта головы сбегала вниз горка, на которую, пока что издали, зарились мальчишки с санками и фанерными листами в руках. Один держал даже жестяной поднос, из тех, на которые уличные продавцы выкладывает пирожки.
Во всем чувствовалось приближение Нового года.
Теперь уже Николай прокладывал дорогу в толпе, текущей им навстречу. Маша шла рядом, чуть отступив и как бы прячась за его плечом, словно это не она раньше всегда и везде выступала впереди и водила за собой девчат.
Пока остальные ходили за вещами, в комнате у Николая хлопотала Зина - сама вызвалась. Возле дома они издали увидели ее огненные волосы - Зина вышла их встречать. Рядом с ней стоял и немного смущенно переминался с ноги на ногу Дима - он еще не всех знал из окружающих.
Как всегда, из беды выручила его опять Зина. Деньги Танцюре отдали, решив с ним не связываться. А встретив как-то на улице Вержбловского, Зина высказала ему все, что о нем думала.
- Так и знайте: за Димку есть теперь кому заступиться! Не оставите его в покое - вам же будет хуже!
Леопольд Казимирович выслушал все это молча, с обычной непонятной усмешечкой и так же молча удалился.
Вот тогда-то Дима окончательно понял, что в его жизни значит Зина, хоть и не сказал ей ничего. Просто старался быть послушным, внимательным, ласковым, как только мог.
В комнате Николая было совсем мало мебели, и от этого она выглядела очень просторной.
- Ой, как красиво! Спасибо, Зиночка! - простодушно восхитилась Маша, глянув на празднично накрытый стол.
- Можно рассаживаться, - пригласила Зина. - Все готово.
- Молодых - на почетное место, а кто с хозяйкой сядет рядом, скорее всех замуж выйдет, - пошутил кто-то из гостей.
Возникли шум и толкотня. Никто из девчат не хотел первой занимать оговоренное место, уверяя, что замуж им вообще ни к чему. В конце концов рядом с Машей оказалась Зина, а Валя села рядом с Виктором.
Валя продолжала смотреть на все как бы сквозь призму сегодняшнего, предновогоднего дня. Ей все нравилось: и колючий радостный холодок шампанского, и Машино расцветшее лицо, и красиво убранный стол. Заботливые руки Виктора подкладывали ей то одно, то другое на тарелку, она отмахивалась, шутя:
- Ты что, думаешь, я слон?
Свет за окном погас, еще некоторое время его отблеск хранили стены, потом вспыхнула маленькая люстра под потолком. Включили проигрыватель, принесенный из общежития, и Маша закружилась в вальсе. Потом танцевали шейк, летку-енку, а потом все подряд - по настроению. Было весело, шумно.
Маленькая елка в углу ожила от тепла, и всю комнату наполнил свежий запах хвои и тающего снега. Валя остановилась возле елки, потрогала податливые, совсем не колючие иглы стланика - вот и не ель, а все равно хорошо пахнет. От одного этого запаха в дом приходит праздник. "Если бы я выходила замуж, - подумала она, - я бы тоже хотела, чтобы это случилось на Новый год. Счастливая Маша!"
Виктор подошел к Вале, о чем-то спросил ее. Валя подняла руку:
- Внимание! Есть предложение: взять с собой шампанское и пойти к большой елке встречать там Новый год. Чтобы все сегодня было необычным. Кто - за?
Валино предложение поддержали дружно.
Улица встретила их синим и алым светом. Синело так и не похолодевшее небо, как бы окутавшее собой и улицу, и людей. Радостно алели гирлянды лампочек, протянутые через улицу. Игра синего и алого света до неузнаваемости меняла лица: стало еще веселее и беззаботней. Люди словно вернулись в детство.
Все это сделала елка. Огромная, выросшая вдвое от окутавшего ее звездного облака огней. В ее лучах все принадлежало празднику. Дома люди могли чинно сидеть возле столов, подгоняя последние, старчески медлительные минуты уходящего года. Здесь праздник давно уже вступил в свои права: одни провожали старый год, другие уже встречали новый, и всем было одинаково хорошо.
Обдав площадь дрожащими всплесками света, взлетел фейерверк. Захлопали пробки от шампанского.
Дима протянул Зине пенящийся стакан:
- С Новым годом! За счастье!
Оглянувшись и ища своих, Зина увидела, что рядом с Валей и Виктором вдруг появился Александр Ильич. Валя что-то говорила ему, протягивая стакан.
Подошли Николай и Маша. Вместе с ними Зина еще раз выпила за счастье в новом году. Слегка кружилась голова. Валю и ее спутников Зина больше не видела.
Дима взял ее за руку:
- Пойдем кататься на горку? Все наши уже там.
- Конечно, - весело согласилась Зина.
А людей вокруг становилось все больше и больше, словно улицы потекли вдруг, как реки, в одно море - площадь, где стояла елка. И скоро совсем невозможно стало кого-либо различить в прибое смеющихся лиц.
В город пришел Новый год.
* * *
Дом, где жил Александр Ильич, стоял под самой сопкой. Из своего окна он до последнего штриха изучил пологий склон и напоминающую вогнутое зеркало широкую седловину. И все-таки каждый день она выглядела иной, чем вчера. В пасмурные дни сопка напоминала спустившееся на землю облако - так ярко и чисто светилась ее белизна. Под солнцем она цвела, как летний луг, голубыми, синими и алыми красками и льдисто зеленела и серебрилась в полнолунье.
Сегодня все обещало погожий воскресный день. Улицы города еще тонули в сплошной мгле, а иззубренный край седловины уже начал наливаться светом… Потом словно кто-то обвел каждую иззубрину огненным карандашом.
Александр Ильич стоял у окна и смотрел на тысячу раз виденную и никогда не повторяющуюся картину. Вот уже и небо порозовело от близкого солнца, и гребень сопки пылает нестерпимым светом плавящегося золота. День наступает, и победа всегда за ним.
Он улыбнулся, тряхнул головой, откидывая упавшие на лоб волосы, и отошел от окна.
* * *
У Наташи он бывал сейчас чаще, чем прежде. Но каждый раз он шел с одной и той же мыслью: нужно сделать одно из двух - или сказать, что они должны пожениться, или расстаться. И ни того, ни другого но говорил и не делал.
Его мысли все больше занимала Валя. Он видел ее то на улице, то в кино, то на стройке. И всегда, раньше чем глаза его успевали ее увидеть, он уже знал: она здесь. Да и в самом повторении этих случайных встреч была своя закономерность: ведь даже в маленьком городе можно не встречать человека годами. Он чувствовал, что и она тоже ждет этих встреч, видел это… Но сколько так может продолжаться?
В это погожее утро он старался просто ни о чем не думать. Неторопливо вышел на почти еще безлюдную, розовую от морозного утренника улицу.
Александр Ильич издавна знал секрет красоты этого города: он словно расцветает по утрам, но особенно преображается летними белыми ночами, когда негреющее полуночное солнце заново рождает невиданно широкие улицы, а дома превращает в дворцы. Зимой эта красота недолговечна. Лишь час-два пятнистые от сырости стены домов залиты волшебным светом зари. Кажется, что и нет неукладистых бетонных плит, а светится и живет розовый, изнутри освещенный мрамор. Улица, перечеркнутая синими тенями молодых лиственниц, широка и бесконечна, как проспект.
Город медленно просыпался, не подозревая о преобразившем его чуде. Только несколько рыбаков в негнущихся дохах спешили в бухту - ловить нежную, пахнущую свежим огурцом корюшку, да возле газетного киоска толпились самые заядлые любители свежих новостей.
Александр Ильич на ходу взял несколько газет, пробежал глазами заголовки. Что это? Бросающаяся в глаза шапка: "Каким быть тебе, северный город?" Он начал читать, и улица померкла. Речь шла о проектах, его и Синяева, причем именно от его проекта не оставалось камня на камне. Это был удар.
Александр Ильич по-прежнему шел по улице, направляясь к дому Наташи.
Утренние краски незаметно поблекли. Розовый цвет остался, но стал иным - обычным. И улица сразу сузилась, запетляла между серых от копоти сугробов и оставшихся еще с лета ремонтных колдобин. Только на причудливой башенке дома на главной улице все еще горел отблеск прежнего, алого цвета.
Александр Ильич свернул в знакомый переулок. Со стороны бухты потянул ледяной ветер, он поднял воротник.
Наташа встретила его приветливо и слишком спокойно. Он сразу понял: "Знает. Кто-то успел позвонить". Против ожидания, на ней было простое и скромное платье - синее, в белый горошек, которое очень молодило ее.
- Завтракать будешь? Я вчера такой хорошей колбасы достала - материковской, - сказала она, как ни в чем не бывало, подчеркивая: все, как всегда.
- Ну что ж? Посмотрим, что это за редкость, - в тон ей беспечно ответил он, подумав, однако, что от привычки "доставать" Наташа не отучится никогда.
Завтрак, конечно, был приготовлен на славу, но Александр Ильич заметил, что у нее есть еще какой-то сюрприз: голубые глаза ее блестели, как камешки в сережках, - неглубоким, но ярким блеском. Она чему-то заранее радовалась. Наконец она сказала:
- А теперь отвернись и не поворачивайся, пока не сосчитаю до трех. Ну!
- Зачем это? Что ты еще придумала? - резковато спросил он.
- Вот ты какой;., весь сюрприз испортил… Хорошо, вот смотри: я тебе дубленку достала - прелесть!
- Но я не просил, и мне ничего не надо. Я одет вполне прилично, даже хорошо. И терпеть не могу эти твои доставания!
- Но как же… ведь нигде не купишь… а это так модно, - глаза у Наташи мигом налились слезами, губы обиженно задрожали.
Он на секунду прикрыл глаза: все одно и то же…
- Извини меня. Но мне сейчас не до моды.
- Ты об этой статье? - сразу оживилась она. - А знаешь, я даже рада, что она появилась. Когда мне позвонили…
- Ты… рада?!
- Да, рада, и не смотри на меня так, Пожалуйста. Ну сколько еще можно работать впустую? Ведь у тебя виски седые, а какой ты архитектор? Что у тебя есть? Люди хоть дачи, машины имеют, деньги на книжке, а ты что? Били тебя за твои проекты и будут бить, потому что не умеешь с людьми ладить как надо - и все тут. Может, хоть теперь чему-нибудь научишься…
Он изо всех сил вцепился в спинку стула, пальцы побелели. Нет, так нельзя, еще слово - и он сорвется.
- Давай прекратим этот разговор.
- Что ж, могу и помолчать, - с легкостью согласилась она, - только ты подумай все-таки о себе, пока не поздно.
- Подумаю, не беспокойся.
Наташа искоса глянула, и он сразу понял: сейчас попросит о неприятном.
- Лебедевы нас звали… Да, да, я знаю, ты их не любишь, - опередила она его ответ, - но ведь она - моя начальница, неудобно отказаться…
- Знаешь, я и им и себе буду только в тягость. Пить я не собираюсь.
- Ну, рюмку-то, другую выпьешь, ничего с тобой не сделается, да мы и не будем сидеть долго… А пока, если хочешь, можно к морю прогуляться, погода хорошая, ты же любишь море, и мне полезно. Правда, у моря холодновато сейчас, но все равно… - щебетала Наташа.
- Да, все равно, все - все равно, - машинально повторил он.
- Что ты сказал?
- Ничего. Пойдем к морю.
…То, что он увидел с берега бухты, заставило его мигом забыть обо всем на свете. За ночь то ли ветер, то ли течение оторвало и унесло в открытое море огромное ледяное поле. Только вдоль берега громоздились неровные, выщербленные на стыках торосы. Свободное море синело и серебрилось. Довольно сильный ветер даже ряби не мог поднять на этой, уже как бы и не водяной, а металлической глади. Металл напоминали и сопки, словно выкованные из черненого серебра. Все вокруг холодно сияло и жило своей медлительной, почти неподвластной быстрому человеческому времени жизнью…
Ремезов застыл в благоговении.
- А вот нарисуй такое - не поверят, - буднично сказала Наташа. - Но я уже замерзла, пойдем отсюда.
Уходя, он приостановился и еще раз окинул взглядом ледяной простор. На высоком торосе, словно огонек, горела яркая шапочка. Издали ему показалось, что это Валя. Но уже через секунду он понял, что ошибся. Девушка была не одна, рядом с ней стоял высокий парень, да и еще кто-то лез по торосу следом за ними.
"Вот и Валя, может быть, так же…" - подумал он и тут же почувствовал, что все в нем до последней клеточки протестует против этого. Но тогда какая же сила заставляет его каждый раз уходить от нее? В другую сторону, к другой женщине?
- Пошли быстрей, я совсем замерзла, - торопила Наташа, - у Лебедевых, наверное, уже ждут. Только переоденусь…
- Я все-таки думаю, лучше не идти…
- Так и знала! - Она остановилась, - Да ты что, издеваешься надо мной?! Да иди куда хочешь, иди! Хоть к своей этой потаскушке! - Лицо ее мгновенно исказилось. - Что я, слепая? Да мне тысячу раз уже женщины говорили, что ты с ней встречаешься!
- Наталья, замолчи! - крикнул он, не узнавая своего голоса.
И бросился прочь, почти бегом, ничего уже не слыша и не видя…
Он где-то бродил, зашел в парк - почти безлюдный, занесенный белым, нетоптаным снегом. Лишь следы лыж пересекали его там и тут. А дальше поднимались вдвое выросшие от снега вершины сопок. Сейчас бы туда - высоко, высоко…
Александр Ильич бывал на Кавказе, видел горы куда выше этих. Казалось бы, что особенного в сглаженных ветрами сопках? Даже и сейчас, зимой, им далеко до величавых горных вершин. Но в них таилась сила, которая открывалась не всем и не сразу. Сила, рожденная их непрерывностью и однообразием. Именно сейчас он чувствовал это как никогда прежде.
Поднимись на одну - и до горизонта лягут одинаковые снежные увалы, словно медлительные волны, толкающие друг друга к морю, к свободе. И что такое горсточка домов перед их слепым движением к цели?
Ощущение недолговечности всех человеческих свершений было таким сильным, что захотелось немедленно окунуться в привычную уличную суету, сбросить с себя колдовской морок белого безмолвия, вернуться к людям.
И та же неподвластная ему сила повела Александра Ильича к знакомому до последней щербинки крыльцу.
- Здравствуйте, а я узнала ваш адрес и к вам домой ходила, - произнес рядом с ним женский голос.
- Вы! - он обернулся. В раннем зимнем сумраке Валино лицо было смутным, встревоженным.
- Да, я прочла статью. Показала ее и нашим ребятам в общежитии. И о вашем проекте рассказала то, что знала сама. Завтра соберем комитет комсомола, но уже и сегодня ясно: статья эта касается нас всех. Она неправильная. Ведь мы все строим город, все в нем живем. И мы должны доказать, что нашему городу - жить долго и быть красивым. Разве не так? Мы вот что придумали. В нашем клубе строителей организуем выставку о сегодняшнем и завтрашнем дне города. Энтузиасты найдутся. Как вы на это смотрите?
Говорила Валя подчеркнуто деловым тоном, но каждое ее слово отогревало душу. И хотелось ему только одного - чтобы она подольше была рядом.
- Это было бы замечательно, но это не так легко осуществить.
- Не беспокойтесь! Нам нужна ваша помощь только в получении макетов, рисунков, фотографий.
Валя подняла глаза:
- Только… вы поймите меня правильно. Это не я одна… и не потому, что я…
Она убежала, не попрощавшись, а он стоял, не веря себе и всему случившемуся. Потом опомнился и тихо пошел к дому.
Уже совсем стемнело, но фонари еще не зажглись. Рассмотреть что-либо было трудно, но Александр Ильич не увидел, а почувствовал - он не один, за ним следят. Неожиданно резко свернул во двор, под арку, и оглянулся.