Бабушка не ушла из комнаты, пока не услышала ровного дыхания заснувшей Ариубат...
Лучи утреннего солнца заглядывают в окошко. Длинными сверкающими полосами ложатся на пол, потом подбираются к постели, поднимаются выше, заглядывают в глаза. В ярких лучах пляшут пылинки. Комната полна света.
Ариубат не хочется вставать. Она лежала и вспоминала все, что случилось ночью. Кажется, напугала бабушку. Как теперь показаться ей на глаза? А письмо так и не написала...
Ариубат откинула было одеяло, но тут вошла бабушка.
- Ариу, детка, как ты себя чувствуешь?
Девушка вскочила с постели, крепко обняла старушку.
- Очень хорошо я себя чувствую! Нигде ничего не болит.
- Аллах с тобой, ночью я до смерти перепугалась.
Но Ариубат больше не хочет ничего слышать о вчерашнем. И, словно догадавшись о том, что творится у нее на сердце, бабушка умолкает и направляется к двери. Ариубат одевается.
Во дворе вдруг отчаянно закудахтала курица-наседка. Ариубат глянула в окно. Ах ты! С неба камнем падает коршун, мгновенно подхватывает с земли маленький желтый комочек и стрелой уносится ввысь. Бедная квочка металась, кричала, хлопала крыльями - да поздно. Напуганные цыплята жались к матери и только один, отброшенный в сторону, беспомощно барахтался у крыльца.
Все случилось так быстро, что Ариубат не успела ничего сделать. Девушке до слез жаль пушистого желтого цыпленка. Только вылупился из яйца, грелся на солнышке, клевал какие-то крошки - и вот уже нет его на свете. Какое, должно быть, несчастье - родиться слабым и неразумным. Налетит какой-нибудь коршун - и поминай как звали!
Стоявшая у порога бабушка тоже видела разыгравшуюся во дворе мгновенную драму, но отнеслась к ней спокойно.
- Не заметила, куда улетел разбойник? - спрашивает она у внучки. - Проголодался, видно, вот и осмелел.
Но Ариубат успела увидеть лишь огромную тень птицы, скользнувшую по камням.
- Ты, бабушка, как будто жалеешь этого вора, а мне цыпленка жаль. Вон у Шаваевых во дворе собака, к ним коршун не залетит. И нам надо сторожа завести.
- Не люблю я собак, - отвечает старуха, бросив недовольный взгляд на соседский забор. - Скажи лучше, ты почему коршуна не прогнала?
- Не успела.
Ариубат пора собираться на работу. Умывшись, она входит в дом. Прохладный ветер колышет занавески, солнечные лучи с пола перебираются на стену - утром время летит быстро.
- Что подать на завтрак, Ариу?
Ариубат обнимает бабушку и усаживает за стол.
- Сядь, родная, посиди, я сама все приготовлю. - И зажигает газовую плитку.
Сколько уж времени прошло, а бабушка до сих пор все дивится этому чуду - газовой плите здесь, в горах. Вспоминаются ей старые, темные дома, сырые жилища, стены которых были всегда покрыты толстым слоем копоти. То и дело, бывало, дрова и кизяк не разгораются, шипят, дым ест глаза... Грех вспомнить: торопишься, дома гости, нужно их поскорее накормить, а ты никак очаг не разожжешь - хоть умри на месте! То ли дело теперь: не успеешь посуду на стол поставить - все уже кипит на плитке. Правду говорят люди: никто не уйдет из жизни, не испытав всего, что ему судьбой положено. Пусть приезжают гости - милости просим. И за водой не надо далеко ходить, а уж за дровами - тем более...
Задумалась бабушка; она следит за быстрыми и легкими движениями Ариубат, и старое сердце радуется. Белая кофточка ловко облегает стройный девичий стан. Белые босоножки - Ариу ступает в них, как на пружинах. Щеки разрумянились - день теплый, а тут еще плитка горит. Внучка варит кофе. Вот она разлила его по чашкам, одну себе, другую - бабушке и села к столу.
- Попробуй, бабулечка, хорошо получилось? - спрашивает она, намазывая хлеб маслом.
- Хорошо, внученька, все у тебя получается хорошо.
Две женщины - старая и молодая - сидят за столом.
Им уютно вдвоем. Маленькими глотками прихлебывает бабушка кофе. Покупного печенья, с которым пьет кофе внучка, она есть не станет.
- Да ешь ты, бабушка, печенье, слово даю, что его не на сале пекут, а на сливочном масле!
- Откуда ты знаешь? А если у них сливочное масло кончится? Не останавливать же из-за этого машину.
Ариубат смеется. Этот разговор повторяется у них каждое утро... Через несколько минут девушка уходит.
"Как приеду в библиотеку, сразу сяду писать Асхату", - думает Ариубат по дороге на работу. Нужно отправить письмо с автобусом, который идет в Нальчик. Назиру отдавать не стоит - он может всем рассказать.
Ариубат поспешно отпирает дверь. Со стены на нее смотрит портрет Ильича. Ласковый взгляд чуть прищуренных глаз. "Доброе утро", - мысленно здоровается девушка, и ей кажется, будто Ленин на портрете отвечает ей теми же словами.
Ариубат уходит во внутреннюю комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы услышать, если кто зайдет в библиотеку. Она усаживается за стол и решительно кладет перед собой лист бумаги.
"Дорогой Асхат" - старательно выводит она первые слова.
"Во-первых, прошу тебя принять мой привет. Сердечное тебе спасибо за письмо. Я рада была узнать, что ты здоров, хорошо занимаешься и что у тебя хорошие товарищи. Отца твоего и сестру вижу часто. Оба здоровы, а Ханифа все такая же озорная и веселая... Сюда к нам приехали геологи, искать руду. Твой отец прямо-таки влюбился в них.
Недавно мы устроили в клубе вечер на тему: "По пути великого Ленина от победы к победе". Собралось много народу - и наши все, и гости из Нальчика, и из района - писатели, ученые, артисты, животноводы..."
Пришел, опираясь на свою палку, старый Ачахмат. Пришел, хотя пригласить его не догадались. Уселся в первом ряду, среди гостей. Одет он был очень нарядно: в черной старинной черкеске с белыми газырями, в легкой белой войлочной шляпе. Бородка аккуратно подстрижена. Все удивились приходу старика - до этого он никогда не показывался в клубе. И вообще в последнее время редко выходил из дому.
Вечер тогда у них, и в самом деле, удался на славу.
Азамат открыл его короткой вступительной речью. Потом, как водится, начали судить да рядить, кому выступать первому. Ачахмат встает и приближается к трибуне. Первым отреагировал на это Батыр Османович - поднялся и захлопал в ладоши. "Ачахмат, - сказал он, - самый старый человек во всем нашем районе. Спасибо тебе, аксакал, что ты пришел к нам. По всем законам тебе первому должно принадлежать слово на этом собрании!"
И Ачахмат начал свою речь.
Сидящие в зале слушали старика, затаив дыхание. Какой прекрасной памятью обладает этот патриарх, каким красноречием!
Ачахмат рассказывал о прошлом. Как живые, вставали перед слушателями тяжкие и горестные картины. Казалось, они сами попали в те далекие уже времена, когда людей продавали, как скот. "Дети мои, - говорил Ачахмат, - мои младшие сестры и братья! Седобородый старик, я пришел сюда не для того, чтобы поделиться с вами чем-то неслыханным и удивительным, и не для того, поверьте мне, чтобы поучать и наставлять вас. У каждого из вас гораздо больше знаний, чем у меня, неученого человека. Но я многое видел и многое пережил на своем веку, и мне хочется рассказать вам об этом... Сегодня я завидую вам, дети мои, завидую вашей радостной и светлой жизни. Не думайте, однако, что она всегда была такой светлой, наша жизнь. Конечно, вы читали о прошлом в книгах, слышали рассказы ваших учителей. Но одно дело услышать, а другое - самому увидеть и испытать. Увиденное дороже услышанного, так говорили наши предки...
В этом селении я прожил почти всю мою жизнь. Мне было семь лет, когда мой отец, посадив меня в корзину и навьючив ее на нашего единственного осла, пришел сюда. Свою мать я не помню, она умерла, когда мне не было и трех лет.
Отец рассказывал мне, что прежде, чем поселиться здесь, он испытал все ужасы рабства - дважды его продавали и перепродавали, как скотину, разным хозяевам... Люди тогда уже давно разделялись на баев и слуг. В этом горном селении жили такие же бедняки, как мой отец, всего дворов десять. Так же, как и мой отец, бедняки эти бежали в горы, чтобы отвоевать у камней для себя клочок земли, на котором можно было бы кое-как прокормиться... Ни у кого не было никакой животины, люди завидовали тому, что у нас есть хотя бы осел. Когда нет собаки, и лису возьмешь двор сторожить, есть такая поговорка. Для бедняка и осел - великая помощь в хозяйстве... А кругом скудость, такая бедность - представить себе этого вы не можете: нужно что-то есть - есть нечего; нужно где-то жить - жилья нет; нужно чем-то прикрыть наготу - нет одежды... Душа да тело - вот и все твое богатство. Вокруг селения, на горах, - сосновый лес. В горах - множество диких коз. Но что толку, если на все селение нет ни одного ружья. Те, кто пришли сюда раньше, жили в кошах. Соседи помогли нам - скоро и у нас появился кош...
Помню, люди тогда ходили с низко опущенными головами. Ни смеха, ни громких разговоров. По вечерам собирались в кружок - речи велись все об одном и том же: "Как жить дальше? Где найти клочок земли, пригодный для пахоты? А если и найдешь, чем его засеять? Как перезимовать без хлеба? Нет скота - не будет и мяса". У бедняка забот больше, чем волос на голове... Наконец решили сообща заняться охотой на диких коз. Мясо и шкура козы - это ведь и пища, и одежда... Но как же охотиться без оружия? Надумали устраивать в горах облавы и сбрасывать коз со скал. Иного выхода не было. Вы представляете себе, что это такое - гнаться в горах за дикой козой? Кажется, птицу поймать на лету и то легче... На эту охоту отправлялись все мужчины. Каждый привязывал к поясу сыромятный ремень, брал с собой кремень и огниво - в те времена с их помощью только и разжигали огонь. Нас, ребятишек, оставляли, конечно, дома. Мы, бывало, смотрели охотникам вслед, пока они подымаются по крутой тропе. Вскоре они исчезали из виду, а нам оставалось ждать их да бояться, как бы не случилось чего страшного с кем-нибудь из ушедших. Ждали охотников терпеливо, иногда по нескольку дней. Однажды они не возвращались пять суток. Женщины и подростки притихли от страха и волнения. Мы же, малые несмышленыши, играли да бегали наперегонки.
На шестую ночь меня разбудили голоса в нашем коше. Сначала я испугался, потом услышал голос отца, успокоился и заснул. Но скоро снова проснулся от чьих-то стонов и понял, что стонет отец.
- Отец, почему ты стонешь? - решился я спросить.
- Спи, сынок, спи. Ничего страшного. Я немного ушиб ногу, - ответил он. И стоны прекратились. Я снова заснул.
Проснувшись поутру, я увидел, что отец сидит согнувшись в три погибели. Голова его касалась колен, руками он обхватил левую ногу... Я вскочил и присел около него. Не приведи аллах никому из вас увидеть такое! Нога у отца была вся в крови, вся искромсана. Торчали обломки костей, видны были разорванные сухожилия. Я потерял сознание.
Вы хотите знать, что случилось тогда в горах? Я еще не наскучил вам своими россказнями? А случилось тогда вот что. Отец, немного погодя, сам рассказал мне обо всем. Пять дней и ночей, почти без отдыха и пищи, преследовали наши охотники диких коз. Наконец они подогнали стадо к обрыву у Белой скалы и окружили его со всех сторон.
Охотники рассчитывали, видимо, на то, что хотя бы часть стада спрыгнет с обрыва и разобьется о камни внизу. Но все получилось совсем не так, как было задумано. Козы тоже не хотели умирать. Внезапно они повернули вспять и бросились напролом по знакомой тропе, на которой в это время как раз стоял мой отец со своим товарищем. Безоружные люди ринулись стаду навстречу, громко крича и размахивая дубинками. И тогда все стадо вихрем взметнулось вверх - все выше и выше, перепрыгивая с уступа на уступ. Миг один - и козы скрылись из виду... Но они сумели жестоко отомстить своим преследователям. Как раз в этом месте на Белой скале была большая каменная осыпь - то ли молния ударила когда-то, то ли землетрясение было. Нога человека не ступала по тем камням, только птицы пролетали над ними... А козы ринулись вверх по этой осыпи, и под их острыми копытами загремели, понеслись вниз, на тропу, камень за камнем. Скоро целая лавина со страшным грохотом обрушилась на охотников. Отец и его товарищ попробовали укрыться за большим уступом и это спасло их от мгновенной смерти, но один большой камень все же настиг их... У отца была сломана нога, его товарищу глыба угодила в бок, размозжила ребра.
Всю ночь путники несли раненых на руках, ощупью, в полном мраке опускаясь с горных круч.
Товарищ моего отца скончался через неделю после неудачной охоты. Мой бедный отец промучился до середины лета. Смерть не выпустила его из своих когтей...
Если бы тогда были у нас такие прекрасные врачи и такие лекарства, какие есть сейчас, оба охотника конечно выжили бы.
После смерти отца меня приютил наш сосед Касбо Толгуров. У него я и прожил до десяти лет. Хочу с благодарностью почтить его память: добрый был человек и справедливый. Не обижал сироту... Большую помощь жителям селения оказывал наш старый ослик. Какую бы работу кому ни предстояло выполнить - привезти ли дрова или зерно отвезти на мельницу, - все он выполнял послушно. Один на целое селение. Поистине, коллективное было животное, как бы мы теперь сказали - колхозное... А потом появился у нас сосед, который пригнал с собой коровенку. Маленькая была коровенка, не больше телочки, а я до сих пор не могу забыть, как мы все обрадовались ее появлению. Хозяин коровы тоже был человек нежадный, спасибо ему, всех по очереди поил молоком, особенно нас, ребят. А осенью мужчины общими усилиями заготовили сено для коровы и привезли его, конечно, на нашем ослике. Иной раз грузили на него кожаные мешки с картофелем и везли продавать в долину. Мы, дети, с нетерпением ожидали возвращения нашего друга-ослика. Кто бы и по каким делам ни уезжал на нем, всегда привозил нам гостинцы. Получить яблоко - это было настоящее счастье. Но скоро на нас обрушилась новая беда: волки растерзали нашего единственного осла. Вы не поверите мне, быть может, когда я скажу, что все жители нашего Селения от мала до велика оплакивали гибель своего верного помощника. Но это - чистая правда, да и грешно лгать. Волки тогда сильно досаждали нам. Стали у нас поговаривать, что, мол, собаку бы завести, но за нее надо было отдать овцу с ягненком. Или же год проработать пастухом. Старшие устроили совет, и жребий пал на меня. Если бы я не согласился послужить общему делу, пришлось бы идти кому-нибудь из взрослых, а у нас все рабочие руки были наперечет. Вот так, десятилетним мальчишкой, я год пробатрачил у бая и заработал щенка для своего селения...
Дети мои, не дай вам аллах даже во сне испытать то, что я перенес в первый год моего пастушества. Одно слово - ад. Сплошной, беспросветный ад. Ишачье седло служило мне постелью, белый камень - подушкой, небо - одеялом, а едой - ссохшийся кусок кукурузного чурека... Какой там чурек - одно название... Дождь ли, буря ли, снег ли метет - встанешь до рассвета и целый день до поздней ночи бродишь за стадом. Ноги уже не ходят, отнимаются. А тебе - неполных десять годочков.
Да что говорить! Если я буду непрерывно рассказывать вам о том, что довелось мне пережить в то проклятое время, - поверьте, и пяти лет не хватит. И еще большой мешок рассказов останется. Как начну вспоминать все унижения и оскорбления, которые выпали мне на долю - болит, раскалывается моя седая голова... Поэтому прошу вас, друзья мои, когда у вас выдастся свободный час и вам захочется послушать рассказы старого Ачахмата - приходите ко мне, буду вам рад, как гостям дорогим. А сейчас не могу больше...
Но еще хочу я вам сказать, дети вы мои, свет моих старых очей, что такой счастливой, радостной и изобильной жизни, как у нас сейчас, никогда на свете не было. И эту счастливую жизнь дал нам вот этот мудрый человек..."
Закончив речь, старик спустился с трибуны, подошел к портрету Ленина и низко поклонился ему...
Обо всем этом Ариубат, как умела, рассказала Асхату в письме.
"С тех пор одна мысль не дает мне покоя, - продолжала девушка. - Таких людей, как Ачахмат, живых свидетелей прошлого, у нас остается с каждым годом все меньше и меньше. Скоро их совсем не будет. А мы? Я дала себе честное комсомольское, что стану записывать на магнитофон рассказы наших стариков. Их и всего-то в ауле осталось три-четыре человека. С сегодняшнего дня и начну. Непременно. Пусть это будет моим подарком Ильичу... Да и самим нам будет интересно услышать через сорок-пятьдесят лет голос Ачахмата... Верно?
Вот я пишу тебе, а со стенки на меня смотрит Ильич. У нас в библиотеке такой же портрет, как в клубе, только там он большой. Одобряет ли он мою затею? Я всегда советуюсь с Ильичом, спрашиваю у него, правильно или неправильно я поступаю. Иногда он словно улыбается мне ободряюще, иногда - смотрит сурово и с укоризной.
Ох, у тебя, верно, не хватит терпения дочитать это письмо до конца. Когда начинала его - не могла связать двух слов, а сегодня само пишется...
Помнишь нартское изречение: "Каждое начало имеет свой конец"? Хоть и очень мне не хочется прерывать беседу с тобой, нужно все же поставить точку.
Все что написала - писала от чистого сердца, но, наверное, бестолково.
Жду от тебя ответного письма.
Ариубат."
Торопливо, не перечитывая написанного, Ариубат запечатывает конверт и выводит адрес - автобус вот-вот уйдет. Ариубат спешит к остановке, но на полпути останавливается. Ей не хочется, чтобы люди видели, что она посылает письмо Асхату. Знакомые парни, высунувшись из окошек автобуса, заговаривают с ней. Она им не отвечает. Наконец из сельсовета выходит водитель и медленно направляется к кабине. Слава богу, он ее не знает, хотя она его видела не раз. Можно смело отдавать письмо.
- Вас не затруднит, если я попрошу опустить письмо в Нальчике? - обращается она к шоферу.
- Не затруднит, красавица, давай хоть сто писем! - неожиданно громко отвечает тот и берет у нее конверт.
Конечно же, его слышат не только пассажиры автобуса, но и все обитатели ближних домов. Вот крикун! Ариубат растерялась. Если бы она знала, что у парня такой зычный голос, ни за что бы не обратилась к нему со своей просьбой.
Водитель, видимо, сразу смекнул в чем дело. На глазах у смеющихся пассажиров он медленно прячет злополучный конверт в карман своего кителя. Карман, как назло, маленький, и письмо в нем не помещается - чуть ли не наполовину высунулось наружу... Ариубат готова провалиться сквозь землю. Но вот заработал мотор, заглушил все шутки и прибаутки. Автобус тронулся.