Ариубат, не помня себя, бежит в библиотеку. Глядя на нее, люди, наверное, думают, что в библиотеке пожар. "Не везет мне! - досадует Ариубат. - Сегодня опять преследуют неудачи, как вчера!"
Задыхаясь, она подбегает к спасительному порогу. Никак не может успокоиться. Но сразу вслед за ней входят девочки-школьницы. Одной нужен учебник, другим стихи, третьей - еще что-то... Постепенно Ариубат с головой уходит в работу. Происшествие на автобусной остановке забыто.
А между тем солнце - самые верные в мире часы - движется своим путем не торопясь и не отставая. И хотя движется не солнце вокруг земли, а, наоборот, земля вокруг солнца, мы все-таки каждый день повторяем; солнце взошло, солнце - в зените, солнце село...
5. КОНАК
Всего три месяца прошло с того дня, как Фаризат утвердили заведующей фермой. Многие тогда сомневались, справится ли "девчонка" с трудной работой, где нужны и опыт, и знания, и твердый мужской характер. И что же? Оказывается, она умеет работать не хуже, а может, еще и лучше других. Кривая надоев, хоть и медленно, но все же ползет вверх, телята бегают веселые, падежа тоже пока нет. Все, кто работает на ферме, - а это в основном молодежь, - постепенно привыкли считаться с мнением Фаризат и беспрекословно выполнять ее распоряжения.
Один только Конак, старый, добрый пастух Конак, считает себя обиженным: он, старейший и опытнейший животновод, который проработал не один десяток лет, должен подчиняться начальнику в юбке.
- Никогда еще такого не было! - бурчит старик, опираясь на вырезанный из боярышника посох и с негодованием созерцая недоенных коров, молоко у которых сосут телята. - Вишь, сосут себе, посасывают, как ни в чем не бывало, и никому дела до этого нет. Так мы скоро совсем без молока останемся...
Мимо проходит Ханифа с ведром, до краев наполненным молоком. Воркотни Конака она не слышит, но по его виду догадывается, что он не в духе и новых методов выкармливания молодняка решительно не одобряет. Когда старик гневается - все написано у него на лице: глаза прячутся под густыми косматыми бровями, губы поджаты, седые усы топорщатся.
- О чем ты так задумался, Конак? - спрашивает Ханифа. - О ком тоскуешь? Вот я вечерком пойду к соседям и замолвлю за тебя словечко одной черноглазой.
- Ах ты бесстыдница, болтушка несчастная! - вскипает старик и наклоняется за камнем, но, к счастью для Ханифы, в сочной, густой траве никаких камней нет.
Ханифа, быстро опорожнив ведро и весело поигрывая им, проворно убегает к своим коровам. А старик смотрит ей вслед и так же искренне, как только что сердился, восхищается бойкой девчонкой. Ловкая, в руках все играет, веселая, общительная. Ладная девка, хорошая девка! Был бы у него сын - никому бы старик не уступил такую невестку. "Эх, не везет мне!" - горестно вздыхает Конак, приготовившись всласть поразмышлять о своих житейских неудачах - мнимых и действительных. Шум приближающейся машины выводит, однако, старика из задумчивости. "Неужели это Батыр снова к нам пожаловал? Нет, быть того не может? Слишком скоро после давешнего приезда. В районе ферм много - всюду нужно поспеть. Может, это айрыплан?"
И старик задирает голову вверх. Высоко в небе - шум мотора, а самолета не видно, хотя шум слышен совсем рядом. "Велика твоя сила, аллах, - думает Конак, - вот дал ты человеку крылья для полета, но почему не даровал ты ему бессмертия? У других сыновья невредимыми вернулись с войны, а мой единственный... Чем он тебе не угодил? Зачем ты отнял последнюю отраду у старого отца?"
В это время к ферме подкатила машина. Оказывается, это ее шум и слышал старик, а думал -самолет.
Из машины поспешно вылезает Ариубат:
- Вот привезла вам новый фильм. Соседям сообщите поскорей, чтобы и они могли посмотреть картину. А вас, Конак, - обращается она к пастуху, - вызывает Батыр Османович. Звонил по телефону и велел, чтобы завтра утром вы непременно были в райкоме.
- Он хочет посоветоваться с нашим Конаком. - Это уже опять Ханифа тут как тут. - Без нашего самого главного пастуха Батыр Османович не принимает никаких важных решений, это дело известное.
Но старик на этот раз пропускает колкость Ханифы мимо ушей.
- Не знаешь, зачем вызывает? - спрашивает он у Ариубат. - Недавно был тут - словом не обмолвился.
- Зачем вызывает, не знаю, но очень просил, чтобы вы не опаздывали, и еще, чтобы захватили с собой самое необходимое на несколько дней. Я думаю, Конак, что сегодня вечером, после сеанса, мы с вами с кинопередвижкой вернемся в аул, а рано утром вы с этой же машиной отправитесь в район. Хорошо?
В райкоме Конак впервые в жизни. Расспрашивая встречных, он добрался до кабинета Баразова и остановился в нерешительности. Потом тихонько приоткрыл дверь и, увидав ковровые дорожки, застыл у порога. Батыр Османович встал из-за стола и подошел к нему:
- Добро пожаловать, Конак, проводи сюда и подожди минутку. Располагайся на диване. Я сейчас закончу.
Люди в кабинете у Батыра были, как видно, разгорячены каким-то спором.
- Не ошибается только тот, кто ничего не делает, - обращается Батыр к одному из своих собеседников. - Уволить с работы, разбить человеку жизнь - легче легкого. Помочь ему, предупредить, умело указав на его ошибки, - это гораздо труднее. По-моему, парень будет работать. Надо, чтобы он понял: в него поверили. Почаще беседуйте с ним.
Проводив посетителей, Батыр уселся рядом с пастухом.
- Расскажи, отец, что нового, как себя чувствуешь?
- Что мне рассказывать, Батыр? Недавно виделись. Передали, что ты вызываешь меня, вот я и приехал.
- Ну и хорошо...
Зазвонил телефон, Баразов снял трубку:
- Спасибо, приехал. Старик оказался более дисциплинированным, чем некоторые председатели. До свидания! - И, обращаясь к Конаку, добавил: - Азамат звонил, о тебе тревожится... Знаешь, зачем я тебя вызвал?
- Скажешь - узнаю.
- Мы решили отправить тебя в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства.
- Что ты, Батыр! Как я могу уехать? И кому я оставлю свое стадо? И потом - Мескуа, это очень далеко...
- Поезда и самолеты, как известно, сокращают большие расстояния.
- Да и что я там буду делать?
- На людей поглядишь и себя покажешь, - мягко улыбнулся Батыр. - Потом расскажешь другим.
- Я же не знаю русского языка. Неуч я, если что и увижу на этой самой выставке - все равно ничего не пойму.
- Твоими спутниками будут молодые люди, хорошо знающие русский язык, они все как следует объяснят и переведут, что нужно.
- Ну ладно, раз ты велишь, мне не пристало спорить. Только кто же за моими коровами будет ухаживать? Вчера, уезжая, я пообещал, что, если останусь жив, к вечеру вернусь на ферму.
- Об этом беспокоиться нечего, все будет в полном порядке. Через неделю вернешься. Ничего страшного не случится в твое отсутствие.
Батыр вызвал свою секретаршу Тоню и поручил старика ее заботам.
...Отъезжающие собрались в райисполкоме. До отхода машины осталось полтора часа. В помещении накурено и шумно:
- Времени в обрез, кого мы ждем?
- Какого-то старого пастуха.
- Опаздывал бы лучше к своим коровам, чем в Москву.
Тут как раз и подоспели Конак с Тоней. Все заторопились. Документы оформлены, можно ехать.
У машины их уже ждал Батыр - пришел проводить делегацию. Настроение у всех приподнятое. Отъезжающим кажется, будто сама природа радуется вместе с ними - и сверкающие на солнце вершины, и зеленый ковер лесов, и безоблачное небо, и щедро напоенная недавними дождями земля...
- Ну, товарищи, счастливого вам пути! Только не вздумайте оставаться в Москве, - улыбается Батыр.
- А что, вполне возможно, - смеется в ответ рослый, румяный парень, которого Конак приметил еще в исполкоме.
- Кстати, Алим, - обращается к парню Баразов, - этого почтенного старика и вот эту славную девушку я поручаю вашему попечению. Покажите им хорошенько Москву, оберегайте их.
- Постараемся их не разлучать, - отвечает Алим, и тут уже все смеются, а Конак начинает подумывать о том, что зря сердился на Ханифу за ее шутки. Молодость! Как не шутить, как не веселиться, если веселье бурлит в крови.
Машина тронулась. А вечером уже сели в поезд, который повез их в далекую столицу.
Проснулся старик, как всегда, на рассвете. С мыслью "Неужели проспал?" он быстро подскочил на вагонной полке. Спутники его мирно похрапывали. Пришлось Конаку убедиться, что он не на ферме... Лег снова, но сон бежал от него. Он лежал и вспоминал. Вспоминал проводы сына на фронт... И тоскливый, надрывающий душу гудок паровоза...
Поезд мерно покачивался, постукивали колеса, и старик снова задремал под их песню. Когда он проснулся вторично, было уже довольно поздно. Солнце светило вовсю, и его ослепительные лучи золотыми нитями протянулись от окна к дверному зеркалу. Его спутников в купе не было. Да он, оказывается, здорово вздремнул! Конак подсел к окну. Мимо проносятся бескрайние пшеничные поля. Как ни спешит поезд - не может добраться до их конца. А вот убирают пшеницу. Плывут по полю огромные комбайны, между ними, как трудолюбивые муравьи, снуют машины - подошла пустая, стала под золотую струю, и вот она, уже полная, отъезжает, а ее место занимает другая... Вдали, на горизонте, золотом светятся высокие горы зерна...
Внезапно страшный грохот обрушился на Конака. В купе стало темно, что-то замелькало, и старик в ужасе отскочил от окна. И тут же грохот и мелькание прекратились - как отрезало. Это был всего-навсего встречный поезд.
В купе вошел Алим:
- Уже поднялись, аксакал? Доброе утро! Вы так сладко спали, что нам не захотелось будить вас, и мы вышли покурить в коридор.
- Спасибо. И вам доброе утро, - смиренно ответил Конак, стараясь ничем не выдать недавнего испуга.
Вскоре поезд замедлил ход и остановился у большого, многолюдного вокзала.
- Вот мы и в Ростове. Если хотите, Конак, выйдем - посмотрим, - предлагает Алим.
- А вдруг не успеем вернуться, и поезд уйдет без нас?
- Нет, здесь он простоит долго.
Выйдя на платформу, старик и юноша потолкались в толпе бегущих в разных направлениях людей и вскоре возвратились к себе, так как видение уходящего поезда преследовало Конака по пятам.
Днем всей компанией пообедали в вагоне-ресторане. Конак ел мало, отговариваясь отсутствием аппетита. Шум и тряска мешали ему есть спокойно и неторопливо, как он привык...
На следующее утро приехали в Москву.
Старик был ошеломлен и подавлен. Все, чем любовался он из окна вагона, - поля, леса, реки, красивые города, мимо которых они проезжали, - все это мигом вылетело у него из памяти. Толпы спешащих людей, вереницы машин, высокие, подпирающие небо здания, многоголосый оркестр огромного города - было от чего потерять голову.
- Что за чудо, Алим! Видать, люди со всего света собрались сюда. Как они здесь только помещаются? - растерянно бормочет старик.
- Да, в Москве живут миллионы людей.
- О аллах, смотри, смотри - какой громадный дом! Я думаю, в него вместилась бы вся Балкария.
Наконец сели в автобус и поехали на Выставку. Конака устроили у окошка, и он не отрывал глаз от незнакомых, быстро сменяющихся картин. Вот люди пьют воду подле каких-то ярких будочек. Сколько же воды нужно для того, чтобы напоить тебя, Москва...
В гостинице, которая, как оказалось, была расположена возле самой Выставки, чудеса продолжались.
- Пойдемте, я провожу вас в ваш номер, - приветливо говорит светловолосая девушка и вводит их в крохотную комнатку без окон. Здесь она нажимает какую-то кнопку в стене, и через мгновенье они уже вступают в широкий коридор, а потом в большую светлую комнату, в которой стоят кровати, застланные белым. В комнате несколько окон и раскрытая дверь, ведущая, по-видимому, во двор.
Провожатая советует им немного отдохнуть с дороги и уходит, уводя с собой единственную в их делегации девушку.
Но старик вовсе не устал и отдыхать ему совсем не хочется. Прежде всего, нужно посмотреть, что находится там, за раскрытой дверью. Конак переступает порог и замирает, словно пораженный громом. Где он? На вершине горы, с которой люди кажутся не больше мух? Как забрался он сюда без помощи лестницы?.. Эти и многие другие недоуменные вопросы молоточками стучат в голове старика, пока он с сильно бьющимся сердцем стоит на балконе, на одиннадцатом этаже высокого гостиничного дома...
Когда спускались в столовую, Алим потихоньку объяснил Конаку нехитрое устройство лифта: "ковер-самолет" оказался очень удобным приспособлением, и старик одобрил его в сердце своем. "Хорошенькое дело, подумал он, как бы это я без него одолел такое количество ступеней..."
Не меньше удивления и восхищения вызвало у него и московское метро. Разумеется, Конак слышал о его существовании, но одно дело слышать, а совсем другое - самому решиться вступить на движущуюся ленту эскалатора, побывать в высоких, похожих на сказочные дворцы подземных залах, прокатиться, удобно усевшись на мягком сидении, в быстрых подземных поездах.
"Сколько народу на улицах, - думает старик, - а под землей его, кажется, еще больше. И все куда-то спешат - и там, наверху, и здесь, внизу. Куда они торопятся, какая сила гонит их бесконечно вверх и вниз, вверх и вниз?"
К вечеру у Конака так разболелась голова от обилия новых впечатлений и мыслей, что он, едва добравшись до гостиницы, отказался от ужина и улегся в постель. Нелегок ты, первый день в Москве!
Остальные дни они почти целиком провели на Выставке. Особенно понравился Конаку павильон "Животноводство" и прилегающие к нему фермы. Подолгу простаивал он перед загонами с породистым скотом, внимательно выслушивал все, что говорил экскурсовод (Алим послушно переводил его речь) - и запоминал, запоминал увиденное...
Привычка тихонько бурчать себе в усы не покидала его и здесь: "Метро есть метро, и лифт есть лифт, - твердил он, обращаясь, как обычно, к самому себе, - но во всем, что касается коров, быков, телят и овец, старый Конак разбирается не хуже вашего. И повидал он их на своем веку не меньше, чем собрано здесь, в этих красивых и чистых постройках. Правда, такие великолепные представители коровьего и овечьего племени ему до сих пор наяву не встречались. Вот, к примеру, эта несравненная корова, дающая за год до восьми тысяч килограммов. Или этот лоснящийся бык, весом в полторы тонны. А что, если попросить одну такую корову для нашего хозяйства? Неужели не подарят? А может, продадут? Но, с другой стороны, как же ее перегнать отсюда, из Мескуа к нам, на Кавказ. Справился бы он, Конак, с этим делом? Вернее всего - нет... Счастливые эти москвичи! Вот я удивлялся тому, как много нужно воды, чтобы утолить их жажду, но при таких коровах, наверное, нетрудно было бы заменить газированную воду молоком - всем бы хватило..."
Много дней прошло с того времени, когда Конак и его товарищи возвратились в родные горы. А только с тех пор старик к каждому слову непременно прибавляет: "Когда я был в Мескуа", "Это я видел в Мескуа", "Там, в Мескуа, было так..." Насмешница Ханифа так и прозвала его: "Мескуа". И Конак не обижается. Замечено было также, что с той поры он начал более сочувственно относиться к тем нововведениям, которые Фаризат постепенно осуществляет на ферме. Там, "в Мескуа", он, знаете ли, все это уже видел...
6. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ГОРАХ...
Валю и Колю не узнать. Куда девалась усталость первых дней, - теперь они ходят по горам, можно сказать, не хуже туров. Борису Петровичу не приходится жаловаться на своих помощников. Одна мысль, одно желание владеют всеми - найти. "Сегодня непременно!" - твердят они, просыпаясь на рассвете. "Нет сегодня - будет завтра!" - думают, засыпая...
Вот и нынешний трудовой день заканчивается подобным же образом.
- Ничего, ребята, не унывайте! Кто ищет, тот всегда найдет - так и в песне поется.
Это говорит у вечернего костра Борис Петрович.
- Не сомневаюсь, - вздыхает Валя.
- И я не сомневаюсь, Валька, - подхватывает Николай. - Это так же верно, как то, что завтра снова наступит утро. Но когда все-таки? Ведь дни проходят один за другим, а мы ничего путного еще не сделали.
- Подумаешь! - Валя пожимает плечами. - Что такое день по сравнению с вечностью? Если мы найдем то, что ищем, руды, наверное, хватит на сотню лет. Правда, Борис Петрович?
- Так, девонька, так... Однако сегодня, кажется, моя очередь готовить ужин.
- Нет, Борис Петрович, сегодня дежурю я. - И Валя направляется к газовой плитке.
Вечерняя трапеза в горах - дело серьезное: геологам она заменяет обед и ужин, вместе взятые. А на отсутствие аппетита жаловаться не приходится. Мужчины дружно помогают дежурной, и скоро еда готова.
Проглотив первую ложку борща, Николай вдруг начинает хохотать. Пробует есть - ничего не получается. Даже поперхнулся от смеха, и Вале пришлось стукнуть его по спине...
- Что случилось?
- Понимаете, в первый год учебы в институте... - Но продолжать Николай не может.
- Да ты поешь сначала, потом расскажешь, - успокаивает его Борис Петрович.
Но вот с ужином покончено. Валя быстро вымыла тарелки и кружки и подсела к мужчинам.
Солнце скрылось за большим желтым уступом. Но белые макушки гор еще излучают свет.
- Ну, Коля, теперь мы тебя слушаем, - говорит девушка, усаживаясь поудобнее.
Николай откашливается и... снова принимается смеяться. Слушатели терпеливо ждут, пока он успокоится. Эту Колину привычку первому хохотать над своими, не всегда, надо заметить, смешными историями, уже все знают...
- Итак, - солидно начал Николай, нахохотавшись вволю, - на первом курсе института нас в комнате общежития было четверо. По воскресеньям мы сами по очереди готовили обед. Он же и ужин, как у нас теперь... Как-то один из наших ребят сказал, что соскучился по домашнему картофельному супу. Дело было в воскресенье, в мое дежурство. Делать нечего, пошел я на базар, купил картошки, моркови, в магазине купил кусок мяса. Все это заложил в большую кастрюлю. Стряпали мы, как водится, на нашей общежитской кухне. Скоро мой суп сварился. Сели мы за стол в нашей комнате, открыл я кастрюлю. Ну, ребята голодные, конечно, как черти. Принюхались: "Прекрасный запах!" - говорят. Налили варево в тарелки. Хлебнули ложку-другую. Молчат, похвал не слышно. Сам попробовал - вкус очень странный. А ребята, гляжу, уже отодвинули в сторону свои тарелки. Стал и я ревизовать свой супчик: мясо, рис, морковь, лавровый лист - все на месте, а что-то не то... Не то суп, не то компот. Сластит вроде. Ну, посмеялись над моими поварскими способностями. Обед заменили хлебом и колбасой. А я даже ночью проснулся и начал думать о своем неудачном супе.
На другой день, в перерыве между лекциями, подводит ко мне товарищ незнакомую студентку. Она, между прочим, из Дагестана. Девушка эта говорит мне: "Извини, пожалуйста, но это из-за меня ты вчера попал в смешную историю". Я ничего не понимаю, а тайна моего супа объяснялась, оказывается, очень просто. Картошку я очистил, промыл, нарезал и положил в глубокую тарелку. А эта девушка собиралась варить компот из свежих груш, и они, нарезанные, тоже в тарелке лежали. Она куда-то вышла, а я, понимаете, тарелки перепутал. Кажется, не я один виноват, а смеялись надо мной чуть не год.
Геологи посмеялись.
- Держу пари, что ты на дагестанку засмотрелся, потому и перепутал все, - поддразнивает Валя Николая.