Правда, что-то как будто знакомое было во внешности девушки, и Сашко посмотрел внимательнее. Возможно, Сашку уже приходилось когда-нибудь встречать эту девушку в белой матроске под расстегнутым пальто?.. Но разве был в Одессе такой уголок, которого Сашко не знал? Разве могла быть в Одессе девушка, которую Сашку не случалось бы когда-нибудь хотя бы мельком видеть?
- Чего тебе надо? - хмуро буркнул Сашко.
Девушка стояла и улыбалась.
- И с чего б это я смеялся? - рассердился Сашко. - Иди, откуда пришла! А то сейчас как дам…
- Куда же я пойду, если я именно к тебе и пришла?
Сашка осенило: кажется, он чистил когда-то ботинки этой чудачке.
- Сегодня забастовка! - сердито и с нескрываемым пренебрежением к этой гимназисточке огрызнулся Сашко. - И мы, чистильщики, тоже бастуем! - высокомерно прибавил он. - Сегодня уж сама поломай свой буржуйский маникюр об свои "лодочки"!
Девушка громко засмеялась.
- Ведь ты Сашко Птаха! - сказала она.
- Ну и что? - насторожился Сашко. Эта гимназисточка, оказывается, знала его по имени!
- А то, что у меня к тебе дело. - Девушка бросила быстрый взгляд в одну и в другую сторону. - Я к тебе от Коли.
- Какого Коли? - встревоженно, но по возможности равнодушно поинтересовался Сашко.
- От Коли пяти Столяровых.
Сашка кинуло в жар. Морока с этими девчонками! Не могут сразу по-человечески сказать, надо какие-то там смешки и загадки строить! Но раз от Коли пяти Столяровых, значит девушка комсомолка. Понабирали в пролетарский комсомол разных гимназисточек и барышень-интеллигенток - сразу и не разберешь!
Сашко тоже оглянулся налево и направо. Но все было в порядке. На мальчишку со щетками и девушку рядом с ним никто из редких прохожих не обращал никакого внимания.
- Какое у Коли ко мне дело? - спросил Сашко, абсолютно игнорируя возможность, что дело могла иметь к нему сама девушка.
Тогда девушка сказала:
- Ты освобожден с поста.
Ага! Вот это уже было подходяще! Молодец Коля, что не забыл! Сашко облегченно вздохнул. Теперь он подастся куда надо: на Пересыпь, к эллингам Ропита или на Молдаванку, на Товарную. Сейчас он узнает все новости и примет участие во всех событиях…
- Куда же ты? - перехватила его движение девушка. - Я еще не кончила.
- А что такое? - удивился и рассердился опять Сашко. - Ты передала, я услышал. И все. В нашем деле, - поучительно прибавил он, - много болтать не полагается. Ты, верно, из новичков, из интеллигентиков, не ученая еще?
Девушка снова не могла удержаться от смеха.
- Из новичков, - согласилась она, - из интеллигентиков. Но только Коля пяти Столяровых поручил тебе передать, что с этого момента ты переходишь в мое распоряжение и будешь выполнять то, что я тебе скажу.
Сашко оторопел. Что такое? Ему - выполнять приказы какой-то девчонки? Как мог позволить себе такое издевательство над ним комсомольский секретарь Коля Столяров? А еще играли когда-то в одной футбольной команде против бойскаутов!
- Да ты что? - вызверился он на девушку. - Не мог этого сказать Коля Столяров!
- Сколько тебе лет? - укоризненно спросила девушка, не обращая ни малейшего внимания на слова Сашка. - Ты что, маленький?
И Сашко сразу осекся. Не потому, что от этого досадного, самого больного для него вопроса его кинуло в жар, но оттого, что по этому вопросу он вдруг узнал девушку. Ведь это именно от нее он уже раз слышал такой же вопрос. Ведь это именно она с неделю тому назад подошла к нему с тем приветливым человеком, которому Сашко давал явку первой линии к Фанкони, а чертов помещик Золотарев чуть не спровадил их куда-то в другое место. Она приехала с подпольщиком - и, значит, сама была подпольщица.
И подпольщица не какая-нибудь там! От Коли Столярова под большим комсомольским секретом - под честное ленинское слово - Сашко теперь знал, кому он дал тогда явку. Этот неказистый, тихий человек прибыл тогда из Москвы главным руководителем всего большевистского подполья в городе Одессе и Херсонской губернии.
Оторопев, стоял теперь Сашко перед девушкой. У него даже перехватило дыхание, когда он прошептал:
- Говорите же, пожалуйста, скорее - что там такое? Что вы хотите, чтоб я сделал?
Девушка непринужденно присела на парапетик бульвара и дернула Сашка за рукав, чтобы он тоже сел. Сашко послушно, но робко присел на краешек. Никого поблизости не было, и девушка говорила, почти не понижая голоса.
- Сашко, ты здорово лазаешь? - спросила она.
- Как это - лазаешь? - не понял Сашко.
- Ну, на деревья взбираешься, на столбы или мачты… На заводскую трубу по лесенке наружной взобрался бы?
- Если за делом, - пожал плечами Сашко, - так могу.
- И не закружится голова там, наверху?
Сашко молча сплюнул через губу. Он не нашел нужным отвечать на такой глупый вопрос. Девчонки, пускай там и высокопоставленные, все равно оставались только девчонками, и говорить с ними было бессмысленно.
- А еще нескольких ребят, человек пять-шесть, которые могли бы полезть на трубу или просто на высокую крышу, можешь найти? Вот сейчас, сразу, за полчаса?
- Конечно! Подумаешь, забота!.. А на что это… лезть? - поинтересовался Сашко.
Тогда девушка придвинулась ближе и сказала:
- Заводы бастуют. Забастовка должна проходить под нашим, пролетарским знаменем. Над заводами должны немедленно появиться красные флаги. Пусть над всей Одессой развеваются знамена Октябрьской революции!
У Сашка даже захватило дух. Революция, кажется, начиналась.
- Господи! Да я сейчас… хоть и десяток найду. Да наши моревинтовцы… да у нас на Ланжероне и Отраде… да возле эллингов, или в порту, или на Пересыпи… А где же флаги?
- За флагами пошел Коля. Через полчаса будут.
Девушка весело смотрела на Сашка.
- А Сашко… Сашко уже был влюблен. Вот это девка так девка! И как он сразу не распознал, что имеет дело с настоящей революционеркой, подпольщицей-большевичкой?.. Сашко уже был влюблен в девушку со всем пылом первого юношеского чувства.
В груди у Сашка замирало. Он уже видел себя на самой высокой трубе - на трубе пивоваренного завода Бродского. Он стоит на самой верхушке, а город - и Пересыпь, и Молдаванка, и Порт - раскинулся у его ног. Только море бушует и пенится вдали, и волна за волной, в гребнях белых барашков, набегает на волнорез и молы. А он стоит во весь рост и размахивает красным флагом - над всем городом, над пересыпскими заводами, над кварталами Молдаванки, над стапелями Ропита и над Ланжероном и Отрадой, где прижался к берегу и его домишко. Отец с матерью выходят из дому и, прикрывшись рукой от солнца, смотрят на красный флаг: "Мама родная, так это ж стоит и машет наш Сашко!" Правда, с Ланжероновского берега трубы пивоваренного завода Бродского не увидишь. Но это не важно, - началась революция, восстание, сейчас будет и победа!.. А не может разве случиться, что в эту минуту и сам Котовский взглянет на трубу - дан ли уже сигнал к восстанию? Увидит Сашка с флагом и вынет саблю из ножόн: "А ну, хлопцы, пошли рубать беляков да паразитов, уже подай знак с трубы!" Нет, он еще сначала спросит: "А что это за бравый хлопец подал нам сигнал к восстанию? А ну, позовите-ка мне его сюда, я сейчас его сделаю своим личным адъютантом!" Э, чего там звать ребят, только канителиться, Сашко сам нацепит флаги над всеми как есть заводами!
Но Галя отклонила это предложение. Она справедливо заметила, что времени мало и нужно, чтобы через час-полтора флаги были подняты сразу над всеми большими заводами и фабриками.
И Галя с Сашком поскорее двинулись к месту, где их должен был ожидать с флагами Коля пяти Столяровых.
Они торопливо шли опустелыми улицами и жадно ловили каждое долетавшее до них слово немногочисленных прохожих, а чаще - гетманских парных патрулей на перекрестках. Сечевики директории обложили Киев, от Киева до самого Донбасса повсюду вспыхивали антигетманские восстания, а какие-то воинские части с ориентацией на директорию уже заняли станции Вапнярку, Бирзулу, а может быть, и Раздельную и двигались к Одессе. Казаки какого-то атамана Григорьева, еще неизвестно - красного или жовто-блакитного, подходили к Елизаветграду. Да и в самой Одессе, оказывается, объявились не то на Дальних Мельницах, не то в Артиллерийских казармах какие-то петлюровские "охочекомонники", а может быть, и "вольные казаки" или "рыцари Запорожской Сечи" и как будто тоже грозятся напасть на город.
Гетманские патрульные встревоженно спрашивали друг друга: что же будет дальше? И не двинуть ли им по домам, по хатам, пока не поздно?
3
Забастовка ошеломила и парализовала весь город. Обыватели и городские власти никак не ожидали, что рабочие отважатся забастовать, когда вот-вот должен высадиться иностранный десант, несомненно значительный по численности, высокодисциплинированный и хорошо вооруженный. Четыре иностранных корабля дымили на рейде, с минуты на минуту могла войти в бухту и вся эскадра Антанты - и сотни жерл дальнобойной морской артиллерии направлены будут тогда на кварталы города, на фабрики и заводы предместий.
Если рабочие не испугались этой угрозы, значит они тоже обладали немалыми вооруженными силами.
Смертельный страх охватил весь контрреволюционный сброд, всех белых вояк, которые сбились здесь, у моря, в своем последнем пристанище, и чувствовали себя до сих пор более или менее в безопасности, рассчитывая на близкий приход интервентов.
Запершись и забаррикадировавшись в своих временных обиталищах, белая эмиграция судорожно паковала чемоданы, а белые офицеры на всякий случай срезали с плеч золотые погоны. Не придется ли снова бежать? Успеешь ли удрать благополучно? Да и куда собственно бежать? Впереди - море. Разве хватит на всех нескольких пароходов Ропита с николаево-херсонской линии? Да и куда держать курс пароходам? В Новороссийск - под крылышко екатеринодарского генерала Деникина? Или уж сразу за границу - в Румынию, Турцию, Месопотамию, Палестину? Лучше всего, конечно, было бы прямо в Париж и Нью-Йорк. Да только примут ли там непрошенных гостей, пустят ли к себе на порог благополучные американцы и легкомысленные французы? Ах, Антанта, Антанта! Что ж она в конце концов не присылает свой проклятый десант?!
Одесские коммерсанты и предприниматели рвали на себе волосы. Если столько полиции и войска - гетманского, добровольческого, белопольского, еще какого-то там - не могут установить порядок и гарантировать безопасность, если эти обнаглевшие рабочие не боятся бастовать под самым носом у миллионной, быть может, армии Антанты, - что же тогда в мире может гарантировать спокойную жизнь коммерсанту и промышленнику, кто же поставит на место рабочих-большевиков?
Где, наконец, эта чертова Антанта, где обещанный десант? Что себе думает консул Энно в своей роскошной резиденции?
В каждом особняке на Французском бульваре или на улице Маразли, в каждой даче на Фонтанах или в Аркадии, в каждой фешенебельной квартире сановного чиновника, фабриканта или купца, в конторах одесских дельцов и салонах заезжих деятелей всероссийской контрреволюции - царил переполох.
Не меньший переполох царил и в "петербургском" модном ателье "Джентльмен", которое только что, всего несколько дней назад, открылось в помещении на Ришельевской.
Владелец ателье, он же главный закройщик, шустрый, вертлявый мосье Николя, сделался, казалось, еще подвижнее и вертлявее. Когда открывалась дверь и в роскошный салон заходил не частый сегодня клиент, - а клиентов с первого же дня открытия повалило в шикарное петербургское ателье более чем достаточно, - Николя бросался клиенту навстречу, хватался за голову и, ероша волосы, восклицал:
- Ваше сиятельство! Ваше высокородие! Ведь они нас без ножа режут! Когда же доблестное офицерство добровольческой армии приберет к рукам этих бунтовщиков, эту чернь? Когда же наши верные союзники сжалятся над муками несчастных обывателей? Вы, ваше сиятельство, на примерку? Один момент! Эй, кто там! Брюки его сиятельству!
Но их сиятельство в большинстве случаев от примерки отказывалось и только мрачно справлялось, раскроен ли уже материал. Если бостон, диагональ или шевиот еще не были раскроены, их сиятельство, облегченно вздохнув, просило завернуть отрез и от заказа своего отказывалось: кто его знает, что будет дальше, а в наше, знаете, время отрез на костюм, да еще добротного английского сукна, ценность, сами понимаете, немалая…
И их сиятельство, подхватив материал подмышку, поскорее направлялось к двери.
Мосье Николя бежал за сиятельством вдогонку до самых дверей, даже за дверь, прижимал руки к груди, умолял, взывал к совести и к богу, высказывал горячую надежду, что все будет хорошо и напасть эта минует - американский президент Вильсон не допустит сюда большевиков! Но все было напрасно: десятки клиентов поторопились еще с утра отменить свои заказы.
Некоторые из клиентов - более доброжелательные и человеколюбивые - давали совет и самому мосье Николя:
- А вы бы тоже того… подумали о своих перспективах… Очень возможно, что придется ехать дальше… Во всяком случае, подумайте хотя бы о вывеске… "Джентльмен", "мосье Николя" - этим архаровцам, большевикам, может, знаете, и не прийтись по вкусу… Вы же, мосье Николя, не иностранец, не француз какой-нибудь. Вероятно, попросту Николай… русский?..
- Николай Иванович! К вашим услугам. Истинно русский, патриот. Это, знаете, только название фирмы… Так сказать, стиль духовного аристократизма… Вы не думайте, мы люди просвещенные, разбираемся во вкусах и тонкостях высшего света…
- То-то и оно… Имейте все-таки в виду, Николай Иванович…
И двери за добросердечным клиентом закрывались.
Двери закрывались, и главный закройщик мосье Николя оставался со своими мастерами и подмастерьями.
Тогда он переставал взывать к богу, совести и престижу американского президента Вильсона, возвращался к столам, за которыми сидели без дела портные, так как и они должны были бастовать, и продолжал прерванную приходом посетителя речь:
- Так вот, товарищи! Наша тактика по отношению к меньшевистской части Центропрофа должна логически вытекать из ленинского тезиса об отношении к мелкобуржуазным партиям… Центральный Комитет проводит сейчас в Москве систематические собрания партийного актива по важнейшим вопросам партийной политики. На одном из таких собраний, где выступал Ильич, посчастливилось побывать и мне. Ленин говорил о том, что политика меньшевиков и эсеров наглядно доказывает, что считать их социалистами - ошибка. Социалистами они были разве что только по фразеологии, да и то в прошлом… Выступая перед коллективом рабочих на фабрике или заводе, каждый из вас это блестящее ленинское определение должен иллюстрировать примерами из местной жизни: показывать, как меньшевики и эсеры всякий раз, где только могут, предают интересы рабочего класса, интересы пролетарской революции… За примерами ходить не далеко. Только вчера одесская меньшевистская газета "Южный рабочий" приветствовала приход интервентов. Вот строчки из ее передовой: "Вступление союзников на территорию России - событие большой политической важности, оно может повлечь за собой самые благоприятные последствия…" Так же обстоит дело и с украинскими националистами. Выплывает на поверхность "Украинская директория" во главе с авантюристом Петлюрой с лозунгом старой "самостоятельности" на "новый" лад, - новая, более удобная, нежели "гетманство", ширма для новой, англо-французской, оккупации Украины… Ведь директория ориентируется именно на украинское кулачество, городскую мелкую буржуазию и буржуазно-националистическую интеллигенцию, которых на Украине несравненно больше, чем крупных украинских и русских помещиков, на которых ориентировалась гетманщина. Отсюда и демагогические призывы директории - против "панов" и "земельной аристократии" и за "труженика хлебороба", независимо от размера его "мелкой" собственности. Директория хочет силами украинских землевладельцев-кулаков отобрать землю у русских и польских помещиков, да и у крупных украинских: несколькими "национальными" магнатами они уж согласны пожертвовать - и отделиться от России, чтобы создать свое буржуазное государство, по образцу любого другого капиталистического государства. Ясное дело, что Антанте выгодно использовать борьбу украинских националистов-сепаратистов против России, раз эта Россия - рабоче-крестьянская, большевистская. А уж потом они найдут способ прибрать украинских сепаратистов к рукам и легко превратят буржуазное украинское "государство" в свою колонию, на манер десятков и сотен других номинально "независимых", а фактически эксплуатируемых Англией, Францией и Соединенными Штатами государств…
"Владельцем", то есть "мосье Николя", был Николай Ласточкин, а "петербургское ателье "Джентльмен" - главной конспиративной квартирой большевистского подполья. Здесь проводился инструктаж агитаторов, осуществлялось руководство подпольными большевистскими группами заводских комитетов; сюда под видом свертков с отрезами на костюм приносилась подпольная литература, отсюда в пакетах с готовым платьем литература распространялась по городу.
Мастера, подмастерья и изрядное количество учеников и учениц "школы кройки и шитья" - все это были подпольщики-большевики или комсомольцы и комсомолки - связные.
Сюда же временно дана была явка для загородной связи и для подпольщиков, которые прибывали из Киева, Харькова и Москвы, направленные Центральными Комитетами РКП (б) и КП(б)У. Явка в ближайшее время должна была быть перенесена в другое место - во избежание провала.
В первом часу в мастерскую зашел щеголеватый поручик добрармии.
Мосье Николя оставил свою "школу кройки и шитья" и поспешил элегантному поручику навстречу.
- Пожалуйте! Пожалуйте! Заходите! Рады вас приветствовать в "Джентльмене"!.. К вашим услугам!
Поручика главный закройщик видел впервые. Он не мог припомнить, чтоб этот элегантный офицер заказывал себе френч, галифе или бриджи. Но в руке у офицера был чемоданчик крокодиловой кожи, и в этом чемоданчике, несомненно, находился отрез; поручик, очевидно, собирался заказать себе что-нибудь из одежды. Это был первый заказчик за сегодняшний день, и мосье проявил чрезвычайный восторг.
Уверениями, что во всей Одессе не найти лучшего ателье, чем "Джентльмен", особо специализировавшийся на армейских фасонах, так как теперь настоящие "джентльмены" только офицеры, мосье Николя и приветствовал поручика.