Ивану Голубничему повезло. Пробившись за ворота тюрьмы, он увидел у стены кладбища пролетку - "штейгера" и в ней Ласточкина, Шурку Понедилка и машиниста Куропатенко. Послав Котовского во главе вооруженной дружины вызволять товарищей из тюрьмы. Ласточкин тоже поспешил туда, чтобы тут же, на месте действия, направлять куда нужно освобожденных товарищей.
Ласточкин сошел со "штейгера" и предложил то же сделать своим спутникам.
- Садись, Голубничий, и гони поскорей в штаб! - приказал Ласточкин.
Когда Голубничий скрылся на "штейгере", Ласточкин спросил у Столярова, Куропатенко и Шурки Понедилка:
- Так вот - какие будут предложения насчет бандитов Мишки Япончика? Попробовать привлечь их на свою сторону и использовать их значительную вооруженную силу, выступить против них или выдерживать нечто вроде нейтралитета?
Шурка Понедилок пожал плечами.
- Это слишком высокая политика, - признался он, - что-то я тут ничего не понимаю…
Ласточкин пристально посмотрел на Шурку Понедилка.
- Товарищ Понедилок! Мы хотим, чтобы ты сейчас пошел к этим бандитам, среди которых, быть может, кое-кто тебя знает и с которыми ты можешь заговорить понятным им языком. Мы должны попытаться расколоть эту толпу бандитов, мы не знаем их намерений, и их полтысячи, а нас… Ты понял, Понедилок?
Шурка пожал плечами.
- Что-то не хочется мне к ним, товарищ Николай, - откровенно признался Шурка. - Сам, знаете… когда-то с ними ходил…
- Именно потому тебе и дается это поручение, - сказал Ласточкин.
Бандиты Япончика тем временем уже тащили банки с керосином и бензином - жечь тюрьму. Пламя внезапно взлетело вверх где-то за главным корпусом, потом огненные языки поползли по стенам пристроек. Кричали, что там, в пристройке, спрятался начальник тюрьмы, это его оттуда выкуривают. Вдруг пламя вспыхнуло со всех сторон. Оно длинными языками кидалось на массивные каменные стены, сразу оседало вниз, точно прячась, затем начинало сызнова, теперь уже потихоньку, ползти с камня на камень вверх. Это горели керосин и бензин, которые выплескивали прямо на стены. Но языки огня добирались до оконных рам, до дверей, и дерево начинало тлеть, затем деревянные части запылали, как факел…
Шурка Понедилок взобрался прямо на широкую стену, окружавшую тюремный квартал.
- Братишки! - закричал Шурка так, что его пронзительного голоса нельзя было не услышать даже среди содома, царившего вокруг тюрьмы. - Братишки! Или вы меня знаете, или, может, я сам знаю вас?
- О! - откликнулось несколько удивленных голосов. - Гляди, Шурка Понедилок с Молдаванки кукарекает на стене! Или ты пьяный, или ты чего имеешь спросить, Шурка?
Но Шуркин вопрос был только приемом ораторского искусства - Шурка ни о чем не спрашивал. Два десятка "шкетов", заинтересованных его появлением на стене, остановились - и этого было уже довольно, чтобы открыть митинг.
- Братишки! - завопил Шурка. - Горит наша "кича", чтоб им всем сгореть от Северного до Южного полюса! Но не сгорели еще тюрьмы на всей земле! Будет на нас новая "кича", а я не хочу опять в тюрьму, хотя бы и в американскую, английскую или французскую! Братишки! Пусть не лезут паразиты в нашу Одессу-маму со своей заморской тюрьмой! И я отвечаю на ваш вопрос, как это сделать: пускай им будет мокро, а мы выйдем сухими из воды, пускай они играют в жмурики, а мы и вперед будем жить! Теперь я спрашиваю вас: почему это рабочие будут бороться против них, а мы нет? Что мы, хуже рабочих? Или вы меня понимаете, братишки? Котька! - крикнул он кому-то в толпу перед ним, заметив знакомое лицо. - Вдарили, а?
Спрошенный попятился.
- Так я же не военнообязанный. У меня же кила…
В это время над головами что-то завизжало, загудело, недалеко, где-то возле Чумки, один за другим раскатились громкие взрывы, а с моря долгим эхом отозвался могучий гром. Даже воздух задрожал.
- Антанта! - закричали в толпе. - Эскадра! Кроет по городу!..
Толпа забурлила. Бандиты Япончика кинулись кто куда. Одни хватались за оружие, другие, наоборот, бросали оружие и бежали прочь.
Это была еще не вся эскадра. Но к английскому дредноуту "Сьюперб", английскому крейсеру "Скирмишер" и французскому броненосцу "Мирабо" подошли патрулировавшие в украинских водах французские корабли "Жюстис" и "Жюль Мишле", а также итальянский крейсер "Аккордан" - и все вместе дали мощный залп из дальнобойных морских орудий по железнодорожной линии, по которой двигались на город петлюровские броневики.
Французское командование десантной группы союзных войск одесского плацдарма, пересекавшее в это время на флагмане эскадры Черное море, передало по искровому телеграфу приказ кораблям эскадры на одесском рейде: не допускать смены власти в городе, помешать движению войск директории, остановить наступление.
4
Мощный залп из ста орудий шести морских великанов остановил наступление на город и передвижение в самом городе частей войск директории. Полсотни тяжелых "чемоданов", разорвавшихся на территории железной дороги и в прилегающих районах города, были веским аргументом для хотя и многочисленных, однако плохо организованных петлюровских войск. Петлюровцы остановились у железнодорожной линии, не дойдя до центра города.
Дальше, за центральными улицами, начиналась "зона Энно". Так называли теперь приморскую, в районе порта, часть города, по линии Гаванная - Ланжероновская - Ланжероновский спуск, которую консул Энно специальным оповещением объявил территорией, находящейся под защитой французского командования. Эта территория включала порт и Николаевский бульвар с резиденцией консула Франции. На границе "зоны" стояли в обороне польские легионеры, а вместе с ними выведенный из казарм, до тех пор "нейтральный" немецкий полк. Представитель Антанты, консул Энно, ступив на землю Украины, торжественно заявил, что войска Антанты идут на Украину с единственной целью: уничтожить немецкое влияние и выгнать немцев. Вступив на украинскую землю, он немедленно взял немцев под свое покровительство и приказал им быть в состоянии боевой готовности.
Под прикрытием польско-немецкой обороны, усиленной пушками, захваченными у генерала Бискупского, и броневыми автомобилями из немецкого арсенала, команды французских и английских моряков прибывали со стоявших на рейде кораблей и занимали вторую линию обороны; баррикады возводились на самом Николаевском бульваре.
Деникинские офицеры, удравшие было на пароход "Саратов", отчалить на Новороссийск не смогли, так как экипаж покинул корабль и матросы разбежались кто куда, не желая спасать белых офицеров.
Французские и английские матросы окружили "Саратов" и согнали господ офицеров обратно на берег. Офицеры были построены и под конвоем французских и английских матросов промаршировали в "зону Энно". Здесь им сообщили, что из всех офицерских дружин создана теперь дивизия под командованием генерала Гришина-Алмазова.
Генерал Гришин-Алмазов прошелся перед выстроившейся по команде "смирно" против резиденции французского консула на Николаевском бульваре дивизией, придирчиво всматриваясь, как каждый из офицеров держит винтовку у ноги. Человек двадцать, державших винтовку не "по уставу", генерал Гришин-Алмазов приказал отправить на гауптвахту.
Затем генерал стал на ступеньку немецкого броневого автомобиля, звякнул шпорами, хлопнул стеком по голенищу сапога и сказал:
- Господа офицеры!
Офицеры стояли смирно, немые и окаменевшие.
- Да здравствует единая, неделимая Россия!
- Ура! - гаркнули господа офицеры.
- Да здравствует союз Франции, Англии, Соединенных Штатов Америки и Российской империи от Черного до Белого моря, от Балтийского моря и до Великого океана!
- Ура!
- Да здравствует верховный правитель России адмирал Колчак и командующий войсками добрармии на юге России генерал Деникин!
- Ура!
- Отныне в боевых действиях против большевиков мы целиком подчиняемся непосредственно командованию войск Антанты!
- Ура!
- Поздравляю вас, господа офицеры, с началом боевых действий!
- Ура!
Генерал тут же, не сходя со ступеньки немецкого броневика и не переставая похлопывать себя стеком по голенищу, отдал свой первый боевой приказ:
- Два полка на первую линию обороны, плечом к плечу с польскими легионерами и немецкими гренадерами! Один полк - в резерв! Резерв - в состоянии боевой готовности!
После этого генерал сошел со ступеньки автомобиля и, похлопывая стеком по голенищу, скрылся в резиденции консула Франции с особыми полномочиями.
Наступила ночь.
5
Ночью, когда город снова замер и притаился в ожидании грозных событий, с представителями петлюровского Осадного корпуса войск УНР, вступившего в Одессу, встретились - по приглашению командования корпуса - представители Военно-революционного комитета города Одессы Ласточкин, Столяров и Голубничий.
Военно-революционному комитету предстояло разрешить сложный вопрос.
Десант вот-вот должен был высадиться, корабли союзной эскадры и транспорты с сухопутными войсками Антанты подходили уже к украинским водам Черного моря. Но и до прибытия эскадры и десанта в распоряжении союзного командования были немалые вооруженные силы: белопольский легион, немецкий полк, только что сформированная белогвардейская дивизия, а также команды шести военных кораблей. Это составляло свыше десяти тысяч штыков.
Что касается войск директории, которые вступали в город, сменяя и вбирая в себя гетманские части, то было очевидно, что между ними и союзным командованием соглашение еще не достигнуто. Таким образом, в городе сейчас не было единой силы и единого фронта. Фронт контрреволюции распался надвое, и два его лагеря противостояли друг другу. Ежеминутно между ними мог возникнуть и вооруженный конфликт.
Какую позицию занять Военно-революционному комитету, возглавляемому большевиками?
Военно-революционный комитет не имел достаточных сил, чтобы выступить против объединенного лагеря контрреволюции и захватить власть, но он пока не в состоянии был справиться и с каждой из двух сторон вражеского лагеря в отдельности. Трудовое население города тяготело к большевикам; несмотря на все ухищрения меньшевиков, можно было немедленно поднять на борьбу тысячи. Но против военной силы нужна была в первую очередь тоже военная сила. Такой боевой, хорошо вооруженной силы Военно-революционный комитет не имел. В штабе Военно-революционного комитета на Болгарской были собраны к этому времени все три рабочие дружины. Это были полторы сотни бойцов, но в большинстве своем вооруженных только пистолетами и гранатами. К штабу отовсюду сходились группами и поодиночке рабочие, заявлявшие о своем желании принять участие в борьбе, но большинство из них не имело даже пистолетов и гранат. Три десятка вооруженных до зубов карабинами, пистолетами и гранатами вояк Япончика привел Шурка Понедилок; они решили бросить бандитскую жизнь и идти на баррикады.
И это было все, чем располагал Военно-революционный комитет.
Может быть, выступить вместе с войсками директории против войск Антанты?
Но тогда выйдет, что большевики поддержали петлюровский путч и укрепили власть украинских националистов - власть такую же враждебную, как и гетманская.
Может быть, держать нейтралитет в грызне между директорией и войсками Антанты?
Но нейтралитет, когда идет вооруженная борьба, несомненно, подорвет симпатии к большевикам населения, которое непримиримо относится к иностранным интервентам.
Ленин учил, что, когда наступление преждевременно, надо отступить, чтобы сберечь силы и умножить их во время передышки для более мощного удара. Но Ленин учил также, что в борьбе надо уметь использовать все силы, противостоящие врагу, если момент для удара подходящий.
Можно ли считать подходящим настоящий момент?
На стороне Антанты и ее контрреволюционных наемников был не только количественный перевес; и войска Антанты и белогвардейцы прекрасно экипированы и вооружены, они имеют не только винтовки, но и пулеметы, пушки и броневики, на помощь им идет эскадра с тысячью жерл дальнобойной морской артиллерии.
Войска директории вооружены значительно хуже: небольшой артиллерийский парк, десяток бронепоездов, переоборудованных по большей части на скорую руку из железных пульманов, обложенных мешками с балластом.
Но боевой дух в массе казаков директории был, безусловно, высок. Они ведь считали, что это именно они только что свалили гетмана; мимо утвердивших гетманщину немецких частей, вооруженных до зубов, они прошли с разудалыми песнями, и немцы, объявив нейтралитет, не решились их тронуть. Войска директории двигались на Одессу "победителями без боя"; другие формирования, не зная их сил, отступали, не ввязывались в бои, а то и разбегались в панике. И это еще усиливало их дерзость. В пылу успеха они готовы были драться сейчас против всех на свете - хотя бы и против иностранного десанта!
Достаточно было пройтись по улицам северной части города, занятой войсками директории, чтобы убедиться в боевом настроении казаков. Казаки с неудовольствием, нехотя выполняли приказы своих командиров - петлюровских старшин, сдерживавших их перед линией польско-немецкой обороны "зоны Энно". Казаки хотели воевать.
Но стоило повнимательнее присмотреться к самим казакам войск директории. В Осадном корпусе директории, который вошел в город, настоящие, так сказать, кадровые петлюровские части - сечевики, синежупанники и гайдамацкие курени, - были вкраплены только отдельными группками. Основная же масса казаков не была даже одета в армейскую форму. На казаках были крестьянские свитки, кожушки, ватные пиджаки и бушлаты или солдатские шинели старого русского образца. На фуражках или смушковых шапках желто-голубые ленточки были прикреплены в большинстве случаев поверх красных, а у иных - одни только красные, без желто-голубых. В разговорах между собой казаки честили панов, буржуев и интервентов… Все это были недавно демобилизованные фронтовики или крестьяне-повстанцы, которые где-то у себя в селе поднялись против гетмана и немецких оккупантов - за власть Советов. Их подхватила волна проходившего одновременно петлюровского восстания: украинские националистические партии, поддерживавшие директорию, стремясь привлечь повстанцев на свою сторону, бросили лозунги борьбы за "трудовые советы", борьбы за землю. Казаки набирались преимущественно из середняков и бедняков взбудораженного украинского села. Кулацкие сынки группировались в привилегированных сечевых и гайдамацких частях, в которые принимали только "охочекомонников" на собственном коне и в дорогой, по всем правилам сшитой собственной форме.
Таким образом, основную массу войск директории, вступивших сейчас в Одессу, составляли крестьяне, втянутые в петлюровское движение только водоворотом событий и отданные под команду петлюровских "старшин" - реакционного националистического офицерства.
Эти массы крестьян надо было оторвать от петлюровского командования, вообще от петлюровщины, и привлечь на свою сторону, их надо было возглавить и повести за собой на борьбу за власть Советов.
Итак, стоило пойти на риск и выступить одновременно с войсками директории против иностранных захватчиков, постепенно в толщу "казацких" частей вкрапливая большевиков, рабочих-дружинников, вообще городской пролетариат, чтобы оторвать "казацкую" массу от контрреволюционного националистического офицерства.
Такое решение и принял Военно-революционный комитет, получив от командования Осадного корпуса войск директории предложение о переговорах.
Условия переговоров были оговорены заранее в целях гарантии безопасности представителей обеих сторон. Переговоры должны были состояться не в штабе корпуса и не в штабе Военно-революционного комитета, а на нейтральной территории. Представителей - по три человека с каждой стороны, без оружия. Вооруженная охрана для тех и других - не больше взвода и не ближе двухсот шагов от места переговоров. Поддерживать во время переговоров связь со своими для консультации с командованием - разрешается, но при посредстве не более чем двух связных. Местом встречи была выбрана аптека на углу Полицейской и Ришельевской.
Ласточкин, Столяров и Голубничий, войдя в аптеку, увидели перед собой довольно живописную троицу. Петлюровские старшины - полковник, сотник и хорунжий - красовались в яркой, никак не военного вида, одежде: на них были красные шаровары, синие жупаны и серые смушковые шапки с длиннейшими шлыками. Из-под шапок свисали оселедцы, усы отпущены были книзу. Гайдамаки все трое прислонились к прилавку у кассы и курили трубки. Немного в стороне стоял казак - в такой же театральной одежде, только и жупан и шаровары были у него синие, а вместо смушковой шапки - обыкновенная солдатская папаха, хотя и со шлыком.
Это были те же самые синежупанники, которые пришли на Украину с немцами. Эго были те же гайдамаки, которые залили кровью восстание арсенальцев в Киеве и январское восстание в Одессе.
- Наши головы вам, панове! - картинно поклонился полковник, а за ним и два остальных петлюровских офицера. Казак вытянулся и отдал честь по-немецки.
Полковник сразу же внимательно пригляделся к Ласточкину.
- А я вас, пожалуй, знаю, пане товарищ! - прищурившись, произнес он. - Еще по Киеву. Ведь вы - Смирнов, член президиума Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов в семнадцатом году!
- Вы ошиблись, - сухо отвечал Ласточкин. - Я одессит.
Полковник пожал плечами.
- Пусть будет так. - Затем он поднял вверх руки, это же следом за ним сделали и остальные старшины. - Без оружия, панове! Будем друг друга проверять или поверим на слово?