Ласточкин, Столяров и Голубничий тоже подняли руки.
- Мы тоже без оружия, - сказал Ласточкин. - Я предлагаю все же проверить друг друга.
Он приблизился к полковнику, Столяров и Голубничий - к двум остальным старшинам. Связные обеих сторон тоже подошли друг к другу. Каждый быстро ощупал у другого карманы.
- Это люлька, - сказал сотник, когда Столяров нащупал у него в кармане что-то твердое.
Действительно, это была трубка; Столяров вынул ее из кармана сотника и показал всем.
- Заядлый курильщик! - пошутил Столяров. - Две трубки в поход.
- Люлька казаку в дороге пригодится, - словами шуточной песни ответил и сотник.
- А это что? - спросил Ласточкин, когда рука его нащупала в заднем кармане полковника какой-то твердый предмет.
- Это пистолетик, - не смущаясь, ответил полковник. - Но это не оружие. Это - памятка. Можете вынуть и прочитать надпись. Мелкокалиберный. Талисман.
Ласточкин вынул пистолетик. Это был небольшой дамский "зауэр", действительно с выгравированной любовной надписью. Впрочем, в магазине была обойма с патронами. Это было оружие.
- Спрячьте, пожалуйста, обратно в карман, - сказал полковник.
Но Ласточкин положил пистолет в сторонке на прилавок.
Полковник сделал презрительную гримасу, но покорился.
После процедуры взаимного обыска полковник представился:
- Полковник Змиенко, командир первого полка Осадного гайдамацкого корпуса. Член партии украинских эсеров. С кем имею честь? - Своих коллег он не назвал.
- Николай Ласточкин, - отрекомендовался Ласточкин, - по поручению Военно-революционного комитета одесского пролетариата. Член партии большевиков. А это - члены Ревкома. Предлагаю сразу приступить к делу. Какие вопросы вы хотели обсудить при свидании с нами?
Полковник Змиенко сказал:
- Командование Осадного корпуса хочет выяснить отношение общественных и партийных организаций города к республиканским войскам и власти директории, которая отныне устанавливается в Одессе.
Ласточкин ответил:
- Вы, член партии эсеров, не можете не знать отношения партии большевиков к украинской директории: директория не является законной властью, а действия украинских националистов - действия антинародные. Однако большевики с сочувствием смотрят на вооруженную борьбу против гетмана и немецких оккупантов, которую ведут народные повстанцы, оказавшиеся ныне в составе войск, подчиненных Осадному корпусу.
Полковник Змиенко подумал, затем задал второй вопрос:
- Партия большевиков сейчас в подполье в городе Одессе?
- Это вам тоже известно, - ответил Ласточкин. - Большевики всегда в подполье, когда власть принадлежит не трудящимся, а врагам трудового народа.
Полковник Змиенко внимательно выслушал и этот ответ, опять подумал и в третий раз задал вопрос:
- Думают ли большевики теперь выйти из подполья? Или и впредь останутся в подполье при власти украинской директории, установившейся ныне в Одессе?
- Мне кажется, - сказал Ласточкин, - власть директории в городе еще не установлена. Ваши войска только пытаются ее установить.
Полковник дернул плечом.
- Пускай так. Еще день-два, и она будет установлена.
Тогда Столяров сказал:
- Военно-революционный комитет так и понимает нашу встречу: речь должна идти о том - какую власть установить в городе.
- После изгнания русских офицеров, польских легионеров и немцев? - спросил полковник.
- Нет! - возразил Столяров. - Именно для того, чтобы выгнать всю контрреволюцию и не допустить сюда иностранных интервентов!
- Речь должна идти о том - согласны ли вы поддержать наши боевые действия? - сказал полковник.
- Боевые действия? Против кого? - поинтересовался Ласточкин.
- Против… русских белогвардейцев.
- Согласны, - сказал Ласточкин.
- Против поляков.
- Против белого польского легиона - согласны. И против германских войск.
С минуту длилось молчание.
Его нарушил Голубничий. Он спросил:
- А против новой иностранной интервенции?
Полковник помолчал минутку, затем ответил:
- От командования Осадного корпуса я имею и такие указания.
- Отвечаю на ваш вопрос в целом, - сказал тогда Ласточкин. - Вам должно быть известно, что против иностранных интервентов мы ведем и будем вести неослабную борьбу до тех пор, пока последний интервент не будет изгнан за пределы нашей земли. Вся Советская страна ведет сейчас отечественную войну против иностранных захватчиков.
- Но ведь, - вставил словечко и сотник, - здесь не Советская страна. Здесь - территория Украинской народной республики.
- С этим мы не согласны, - сказал Ласточкин. - Здесь Украинская советская республика. За это и борется украинский народ. За это мы и воюем.
- В сообществе с Россией? - ехидно подсказал сотник.
- Да, сообща с Советской Россией! - спокойно ответил Ласточкин.
- Присоединить хотите Украину к Московщине?! - запальчиво крикнул сотник.
На слова сотника отозвался Столяров:
- Она уже воссоединена волей украинского народа!
- Воссоединена! - нагло передразнил сотник. - Так о том и речь, чтобы сделать ее самостийною.
- Под немцем или под французом? - хмуро, но тоже уже начиная горячиться, огрызнулся Голубничий. - А украинский народ вместе с русским народом хочет свободной советской власти!
Полковник поморщился.
- Я думаю, - сказал Ласточкин, - полемический задор сейчас ни к чему. Мы пришли сюда не дискутировать о наших и ваших принципах - они различны и непримиримы, - а договориться о борьбе против врага, общего для нас в этот момент. По вопросу взаимоотношений Украины с Россией у украинского народа есть свое собственное мнение…
Полковник обратился к Ласточкину:
- Мы не станем здесь разворачивать межпартийную дискуссию на тему о том, какая власть должна быть установлена на Украине. Мы здесь решаем только вопросы вооруженной борьбы сегодняшнего дня. Вы согласны?
- Только потому мы сюда и пришли.
- Так вот, повторяю вопрос: выйдете ли вы из подполья и присоединитесь ли к борьбе, которую ведет армия УНР?
Ласточкин ответил:
- Наш выход из подполья возможен лишь в том случае, если мы убедимся, что со стороны войск директории нам ничто не угрожает. Как гарантию этого мы требуем немедленной легализации Совета рабочих депутатов. Что касается военных действий, то наши отряды будут бороться против общего врага по плану, разработанному сообща нашим и вашим командованием, но самостоятельно, то есть не подчиняясь командованию войск директории. Общий план должен выделить для наших вооруженных сил определенный участок.
Полковник вынул блокнот и стал писать. Все ждали. Окончив, он протянул записку связному.
- Немедленно пану атаману!
Связной исчез.
Столяров спросил:
- Эту записку вы написали в связи с нашими переговорами?
Полковник минуту поколебался, затем сказал:
- Да. Я запросил мнение командования относительно ваших притязаний.
- Тогда вы поторопились, полковник, - сказал Ласточкин, - я еще не изложил всех наших условий. У нас есть еще одно требование.
- Даже требование?
- Назовите, как хотите: требование, условие, предложение. У нас есть возможность умножить наши вооруженные силы, так как нас поддерживают широчайшие слои населения…
Полковник нахмурился.
- К чему вы ведете?
Ласточкин сказал:
- Увеличение наших вооруженных сил укрепит весь фронт борьбы против контрреволюции и интервентов и будет способствовать победе. Поэтому мы предлагаем выдать нам из ваших арсеналов оружие для отрядов, которые мы можем поставить под ружье немедленно.
Полковник криво улыбнулся.
- Где гарантия, что оружие это не будет повернуто против нас?
- А где гарантия, что вы не повернете свое оружие против наших отрядов, как только они обнаружат себя перед вами?
Полковник прикусил свой длинный ус.
- Сколько? - спросил он после паузы.
Ласточкин посмотрел на Голубничего:
- Как ты думаешь, Иван?
Голубничий расправил в обе стороны свои густые усы и с минуту что-то прикидывал. Потом он заговорил медленно, сначала словно обращаясь к себе самому или к товарищам, а затем к полковнику:
- В настоящий момент мы можем не вооружать всех - есть смысл ввести более значительные силы позже, в ходе боев, как свежие резервы. На первый случай мы могли бы вооружить только те силы, которые в настоящий момент уже собраны штабом… Вы, полковник, дадите нам для начала… ну, скажем, тысячу винтовок, двадцать пять пулеметов, десяток орудий, ну и броневиков две-три штуки.
Брови полковника поднимались все выше, а ус он еще крепче зажал между зубами.
- Однако, - сказал полковник, когда Голубничий кончил, - вы того… Ваши требования… выходят за пределы скромности. Они по меньшей мере беззастенчивы!
Столяров развел руками.
- По Сеньке и шапка, господин полковник! В Одессе десяток больших заводов, порт, эллинги, сотни более мелких предприятий. Тысяч пятьдесят пролетариата, а неимущих крестьян в пригородных селах - тоже достаточно…
Полковник махнул рукой.
- Я сообщу о ваших… требованиях командованию! - со злостью сказал он. - Однако…
В это время дверь отворилась и вошел связной. В руках у него была телеграфная лента.
Полковник взял ленту и быстро пробежал ее глазами. Затем молча протянул ее своим товарищам. Те тоже прочитали и переглянулись.
- Простите, - сказал полковник, совсем уже втянув свой ус в рот, - но мы должны посоветоваться…
Петлюровцы отошли в глубину аптеки и минут пять о чем-то возбужденно шептались между собой.
Столяров, усмехнувшись, бросил Голубничему:
- Ну, ты, Иван, прямо артист! Здорово взял их на пушку!..
Полковник и его коллеги вернулись к прилавку.
- Панове, - сказал полковник, и в тоне его звучало неприкрытое злорадство, - мы вынуждены прервать наши переговоры. Если возникнет необходимость их продолжить, мы вас известим.
- То есть? - поднял брови Ласточкин. - Вы прекращаете переговоры, не доведя их до конца? Как мы должны это понимать? Как разрыв?
Столяров кивнул на ленту, которую полковник смял в кулаке:
- Эта телеграмма имеет отношение к нашим переговорам? Это ответ на наше предложение?
- Можете прочитать ее сами, добродию! Вам это все равно станет известно…
Ласточкин взял ленту, расправил ее и прочитал:
"Воздержаться от каких бы то ни было военных действий против союзного десанта тчк С солдатами и офицерами союзной армии и других частей зпт контролируемых союзным командованием зпт обращаться как с гостями на нашей земле тчк Глава директории Винниченко".
- Что это должно означать, господин полковник?
Полковник не отвечал.
- Это должно означать, - ответил за него сам Ласточкин, - что вы, выходит, не собираетесь воевать против десанта?
Полковник передернул плечами.
- Когда депутация отправлялась сюда…
Но его перебил Голубничий. Встопорщив усы, он гаркнул:
- В настоящий момент деникинские белогвардейцы, белополяки и немцы - это и есть "другие части", контролируемые союзным командованием. Значит, вы не собираетесь воевать и против белой контрреволюции. Так ли я понял вашего господина Винниченко?
- Ну, знаете… - угрюмо пробормотал полковник. - Вы забываете, что я социалист…
Но Ласточкин нетерпеливо прервал его:
- Винниченко тоже именует себя социалистом. Однако в прошлом году он не помешал Грушевскому с Петлюрой, тоже "социалистам", привести на Украину немцев! И вы были правы, господин полковник: мы с вами встречались в Киеве. Вы тогда расстреливали восставших арсенальцев!
- А теперь, как мы видим, руководители директории с радостью принимают оккупантов франко-американских, - прибавил Столяров. - А вы, полковник, будете выполнять их приказы и стрелять в рабочих здесь, в Одессе! Прощайте!
Но Ласточкин еще вернулся, подошел к прилавку, взял "зауэр" полковника и положил к себе в карман.
- Простите, я брошу вам пистолет, когда мы отойдем на сто шагов. Понимаю, что этот немецкий пистолетик дорог вам как память. Я не мог оставить его у вас в кармане во время переговоров, тем паче не оставлю его вам сейчас: не уверен, что ваша рука не выстрелит нам в спину…
Петлюровские старшины стояли молча. Полковник жевал усы Но Ласточкин еще раз остановился на пороге.
- Я очень хорошо знаком с Винниченко еще по Киеву, когда Владимир Кириллович был в руководстве Центральной рады. Прошу передать ему, что я еще раз убедился: как был он далек от народа, так и остался!
Ласточкин так грохнул дверью, что сверху со звоном посыпались осколки разбитого стекла.
- Пусть это нам будет наукой, - сердито прибавил Ласточкин. - Никаких дипломатий на поле боя! Немедленно все наши силы, всех наших людей в гущу казацких частей: разъяснять, срывать маски, агитировать!..
Они прошли уже свои двести шагов, и в подворотне их окружили вооруженные рабочие дружины имени Старостина.
- Ну что? Ну как? - посыпались вопросы.
- А никак, ребята! - сказал Столяров. - Как было, так и осталось! Пан хлопа по морде мажет, а подпанок хлопу руки вяжет… Айда в штаб!
В штабе Военно-революционного комитета было полно народу. Тут собрались все большевики Одессы, во дворе школы расположились бойцы рабочих дружин. На улице кругом стояла толпа, и дружинники-часовые еле сдерживали ее напор. Люди шли со всех заводов - из близлежащих Главных железнодорожных мастерских, с Молдаванки, со Слободки, с далекой Пересыпи. Рабочие приходили, чтобы записаться в боевые дружины, требовали оружия.
Ревком в полном составе собрался на экстренное заседание.
Сомнений не было: первым делом сечевики и гайдамаки станут теперь разоружать рабочие дружины. И устоять против многотысячного войска полторы сотни бойцов, конечно, не смогут. Как же быть? Припрятать оружие и разойтись по домам? А большевикам продолжать свою настойчивую работу: собирать силы, вооружать трудящихся и разить врага - иностранных интервентов со всеми их наемниками - из подполья?
Да. Такой и оставалась дальнейшая программа действий для большевистского подполья. Но что касается укомплектованного уже рабочего отряда, то Ревком принял другое решение.
Ревком решил не распылять укомплектованной боевой единицы. А дружины имени Старостина, Морского райкома и Молодежно-комсомольская должны были начать формироваться заново - в условиях подполья. Сводный же отряд оставался в качестве боевого соединения в распоряжении Военно-революционного комитета.
Этой же ночью отряд под командованием Ивана Голубничего должен был выйти через Хаджибеевский парк в направлении на станцию Выгоду за пределы города. Продвигаясь от села к селу, отряд должен был вбирать в себя новые людские пополнения и добывать оружие в боях с белыми. Он должен был превратиться в батальон, а то и в полк, должен был стать опорной частью Военно-революционного комитета, действующей как партизанский отряд на территории, захваченной врагом, по соответствующим указаниям Ревкома. Это должна была быть "внешняя" армия одесского пролетариата, который здесь, в городе, будет вести из подполья непримиримую борьбу против иностранных интервентов, белых и жовто-блакитных войск.
- Ну как, Иван? - спросил Ласточкин Голубничего. - Выйдет дело?
- Выйдет! - спокойно ответил Голубничий, разгладив усы.
- И ты можешь сегодня же ночью двинуться?
Голубничий в недоумении взглянул на Ласточкина.
- Да ведь решено уже!
- Я не о том, Ваня, - сказал Ласточкин. - Я о тебе. Ведь ты только сегодня из тюрьмы, еще и дома не был. Жена, дети…
Голубничий помолчал минутку, потом ответил:
- Дети у меня в настоящий момент уже взрослые, поддержат старуху… Сыну шестнадцатый пошел, дочке четырнадцать. А старуха… Всплакнет моя старуха еще разок… - Он коротко мигнул. - Прошу передать ей, что я жив-здоров, вернусь с победой… - Давая понять, что с этим покончено, он спросил: - Какова будет система связи между отрядом и Ревкомом, товарищ Николай?
6
Консул Энно, подключив аппарат прямого провода в своей резиденции к телеграфу Одессы-Главной, поблагодарил главу директории Винниченко за гостеприимство и тут же дал согласие на то, чтобы доктор Луценко, представитель "Украинского национального клуба", возглавил и сформировал "кабинет" гражданской власти в городе.
Командование десанта войск Антанты на одесском плацдарме по искровому телеграфу с флагмана эскадры, миновавшей уже Тендру и входившей в воды Днепро-Бугского залива, передало свой второй приказ: войскам директории оставить город и отойти от Одессы на двадцать километров на север.
Гайдамацкие "курени" и сотни сечевиков повернулись спиной к морю и двинулись из города.
Но казаки пеших частей отказались выполнить приказ своего верховного командования.
Казаки подняли оружие и где небольшими группками, а где и целыми подразделениями двинулись против белопольско-немецко-деникинской линии обороны "зоны Энно". Бой, вернее десятки отдельных стычек вдоль Гаванной и Ланжероновской улиц, продолжался весь день.
В это время на Большом рейде появились два французских корабля: крейсер "Эрнест Ренан" и миноносец, флагман эскадры "Протэ".
Одновременно с теми казацкими частями войск директории, которые отказались выполнить приказ своего командования и ринулись в бой, в разных концах города действовали и рабочие. На Пересыпи, в порту возле эллингов, в районе Александровского парка появились группы рабочих, вооруженных чем попало кто пистолетом, кто гранатой, кто просто железным ломом, которые нападали на подразделения белогвардейских войск.
Бой не утихал всю ночь.
Наутро город увидел на рейде уже не четыре, не семь и не девять кораблей, а двенадцать: ночью подошли еще миноносцы "Д. Н.", "М. Ж.", "Р. Г.".
И когда рассеялся над морем утренний туман и город осветило холодное солнце, двенадцать судов эскадры на рейде одновременно окутал черно-бурый дым. Эскадра из двенадцати кораблей открыла огонь по северным кварталам города.
Пятнадцать минут продолжалась эта артиллерийская подготовка, а затем наступила тишина.
Тогда оборона "зоны Энно" пошла в наступление.
Впереди шли белополяки, немцы и деникинцы, и когда они, отбив контратаку рабочих и восставших казаков, занимали квартал, из "зоны" для закрепления захваченного "плацдарма" высылались ударные группы французских матросов и шотландских стрелков. Они захватывали узловые пункты: телеграф, телефонную станцию, здания "Международного банка" и "Лионского кредита".
Именно в это время стало известно и самое главное: десант прибыл!
И на этот раз это был уже действительно десант.