6
Счастливый сидел Ласточкин в своей тюремной каюте - счастливый, несмотря на жуткую боль, пронизывающую все его тело.
Итак, все хорошо: восстание не откладывается, товарищи действуют активно, в работе принимает участие Григорий Иванович - и даже сам помогает освобождать его и Власа Власовича… Тут Ласточкин неодобрительно покачал головой: Котовскому-то следовало бы находиться со своим отрядом, а не здесь. Зачем его вызвали сюда товарищи?..
Ласточкин сидел на табуретке, заменявшей ему стол, подобрав под себя ноги, так как старый, гнилой транспорт, видно, после шторма дал течь в корме: в каюте вода стояла почти по колено. В центральной части корабля, в каюте, где его допрашивали, воды не было. По крайней мере во время второго допроса.
На второй допрос - прошлой ночью - генералы уже не явились. Вполне понятно: разве самим генералам заниматься черным делом? Для этого есть специальные палачи. И, кроме того, как узнал Ласточкин от Вано, - в Одессу снова прибыл главнокомандующий вооруженных сил Антанты на Востоке генерал Франшэ д’Эсперэ - и генералы, разумеется, получают сейчас нахлобучку от высшего командования за позорное положение на одесском участке фронта. Бои идут теперь за семьдесят, а то и за пятьдесят километров от Одессы. Где уж тут генералам допрашивать заключенных…
Второй допрос производил специалист, полковник французской полиции Бенуа. Присутствовал при допросе только американский дипломат Риггс. На этот раз Риггс был в форме американского полковника.
Допрос был учинен со знанием дела.
Когда Ласточкина ввели в каюту, Риггс сидел в кресле, а полковник Бенуа, заложив за спину руки, в которых мелко дрожал тонкий стек, ходил по тесной каюте от стенки к стенке. В каюте стояло еще только одно кресло - для полковника Бенуа. Остальные были вынесены. В углу стояла табуретка, и на ней что-то лежало, но что именно - различить было невозможно, потому что сверху был наброшен старый джутовый мешок.
Когда Ласточкин переступил порог, полковник Бенуа остановился. Он повел своим утиным носом навстречу Ласточкину, словно вынюхивал, какова будет пожива, сверкнул своими бесцветными, но пронизывающими глазами и сказал:
- Итак, вы все обдумали, и мы не будем задерживаться? Стенографистку!
Конвойный вышел. Ласточкин стоял у порога. Риггс поглядывал на него, молча попыхивая сигареткой.
Дверь снова открылась, и в каюту вошла рыжая девица с блокнотом в руке. Ласточкин никогда раньше не видел Евы Блюм, но по рассказам Гали и Славка сразу узнал контрразведчицу. Так вот она какая!
Ева села в свободное кресло, положила блокнот на колени и вынула из кармана тужурки карандаш. Она тоже была в полной форме американского офицера.
Бенуа сказал так, словно это он проводил первый допрос Ласточкина:
- Итак, первым был поставлен вопрос о фамилиях членов большевистского областкома и Ревкома. Записывайте, мисс Ева. Прошу!
В общем молчании прошла минута. Бенуа ходил взад и вперед от стенки к стенке. Он ходил быстро, а каюта в ширину была не более пяти шагов - и полковник полиции был похож на хищника в клетке.
Ласточкин сказал:
- Не мелькайте перед глазами, вы мешаете мне сосредоточиться.
Бенуа с удивлением взглянул на него, но ходить не перестал.
Ева усмехнулась уголком рта.
Риггс хмыкнул себе под нос.
- Полковник, - лениво промолвил он, - действительно не мелькайте. Вы еще не знаете, с кем имеете дело. Нет никакого резона затягивать!
- О! О! - воскликнул Бенуа. - Я и не собираюсь затягивать.
Он резко остановился перед Ласточкиным, быстро выдернул из-за спины руку и стегнул Ласточкина по лицу своим тонким стеком.
На одно мгновение Ласточкину показалось, что он уже мертв. Он не почувствовал даже боли - все вспыхнуло в нем, все завихрилось вокруг: Бенуа, Риггс, Ева, каюта. Он расслышал голос Бенуа, который визгливо прокричал:
- А теперь, мисс, прошу вас, пишите.
Ласточкин весь сжался, собрался в комок и вдруг выпрямился, сделав бросок вперед, и изо всех сил кулаком снизу ударил полковника Бенуа в подбородок. Ласточкин еще в молодости овладел в совершенстве приемами бокса.
Полковник Бенуа звонко щелкнул зубами, взвизгнул, как поросенок, и шлепнулся навзничь. Удар был таким сильным и неожиданным, что полковник полиции, безусловно, отдал бы душу своему католическому богу, если б ударился затылком о пол. Но на его счастье каюта была тесная, и он упал головой как раз на колени Евы.
Ева ахнула. Риггс что-то крикнул. Двое мальгашей вбежали в каюту и схватили Ласточкина.
- Связать! - приказал Риггс.
Ласточкину немедленно скрутили руки за спиной.
Полковник Бенуа, дико и бессмысленно вращая глазами, сидел на полу. Он склонил голову к Евиным коленям, из уголка его рта стекала струйка крови - он прикусил себе язык и был, очевидно, не совсем в сознании. А Риггс в своем кресле захлебывался от хохота.
- Блестящий удар! - вопил он. - На ринг! Ласточкин, в весе мухи вы будете чемпионом! Нет, правда, меняйте профессию революционера на славу чемпиона! Я согласен быть вашим импрессарио…
Ева брезгливо отодвинула со своих колен голову жандарма и опустила Бенуа на пол.
- Воды! - крикнула она.
Черный мальгаш, растерянно хлопая глазами, прибежал с огромным конической формы корабельным ведром.
Ева подняла ведро и опрокинула на голову распростертого полковника полиции. Полковник захныкал, захлебываясь.
Ласточкин стоял пошатываясь, весь напряженный, подавшись всем корпусом вперед, - как будто и сейчас, со скрученными за спиной руками, готовился к прыжку.
Ева взглянула на него искоса и вдруг забеспокоилась:
- Ноги! Свяжите ему ноги!
Ласточкина бросили на пол и связали ноги.
Под Ласточкина текла вода, весь пол каюты был залит. У другой стены лежал полковник Бенуа, и Ева делала ему искусственное дыхание.
Риггс позвал мальгашей и приказал им отнести полковника в другую каюту, чтобы он отлежался, и вызвать с берега врача.
Затем Риггс обратился к Ласточкину:
- Что ж, и в самом деле не будем терять времени. Полковник Бенуа вышел из строя, но, я думаю, мы договоримся и без него. Итак, Ласточкин, ваш ответ?
Ласточкин молчал.
Подождав, Риггс спросил:
- Говорите сразу - будете отвечать или нет? И пойдем дальше.
Тогда Ласточкин сказал:
- В таком положении я говорить не буду.
- Ева, - вздохнул Риггс, - придется тебе…
Рыжая девица буркнула что-то и поднялась. Она подошла к табуретке и сбросила мешок, который ее прикрывал. Взглянув туда, Ласточкин увидел спиртовку, щипцы для завивки волос и длинные шпильки, которыми дамы-модницы прикалывают шляпки. Это было похоже на дамский туалетный столик. Риггс тоже кинул взгляд на табурет и поморщился.
- Ты не могла подобрать что-нибудь путное?
Она сердито проворчала:
- Вы потащили меня сюда неожиданно. Я захватила, что было под рукой. - Она усмехнулась уголком рта. - А к тому же это ничем не хуже всего другого…
Она чиркнула спичку и зажгла спиртовку.
Риггс обернулся к Ласточкину.
- Ну, Ласточкин, - спросил он, улыбаясь, - так будете отвечать?
- Нет!
7
Для освобождения Ласточкина и фельдшера Власа Власовича был принят план, предложенный Александром Столяровым.
Только сгустятся сумерки, перед тем как для очередного ночного допроса причалит к транспорту катер с Риггсом и Бенуа, Вано убьет мальгаша, стоящего на часах во втором коридоре, выведет Ласточкина с фельдшером и незаметно спустится с ними в заранее приготовленный ялик у борта транспорта. Пулеметы дружины Морского райкома, установленные на причале Потаповского мола, должны все время держать транспорт на прицеле; их можно незаметно установить между ящиками, приготовленными для погрузки, в том участке мола, который загибает к эллингам. Огонь открывать лишь в том случае, если на транспорте поднимут тревогу: тогда взять палубу под обстрел. Ялик тем временем пристанет к эллингам, где его будут поджидать дружинники.
Командовать пулеметчиками брался Шурка Понедилок, охрану на эллингах с частью дружины Старостина обеспечивал Котовский.
Остальные дружинники этого отряда должны были расположиться на противоположной стороне - на причалах Карантинной гавани. Если пулеметы с Потаповского мола откроют огонь, с причалов Карантинной гавани тоже надо открыть огонь - вслепую, только для виду, чтобы отвлечь внимание на себя. Отходить дружинникам - за Карантинный мол, на Ланжероновские причалы, в сторону Отрадненского входа в катакомбы. Группа бойцов, залегших на высоком берегу за оградой санатория, прикроет отход дружинников, забросав берег гранатами.
Охрану на эллингах организовать было проще: в нее вошли дружинники, на эллингах и работавшие. После окончания рабочего дня они просто спрячутся на своих рабочих местах, где у них заранее припасено оружие.
Когда начнет темнеть, часовой у ворот, тоже дружинник отряда, впустит на территорию порта Котовского, которому поручено руководство всей операцией…
Григорий Иванович пробыл день в Ботаническом парке, скрываясь в оранжереях профессора Панфилова, и двинулся в путь еще засветло. Идти с Малого Фонтана было довольно далеко, а добраться к порту нужно было до комендантского часа.
На этот раз Григорий Иванович был не загримирован. Маски помещика Золотарева, грузчика Григория, негоцианта Берковича могли быть уже раскрыты, как и доктора Скоропостижного. Чем принимать еще какую-нибудь новую внешность, не лучше ли замаскироваться… под самого себя? Котовский рассуждал так: таким, какой он есть в действительности, Одесса периода французской оккупации его не видела; с прошлого года, со времени немецкой оккупации, он ни разу не появлялся на улице без маскарада.
Людей на улицах было немного: еще полчаса, и пробьет семь, после семи по каждому, кто выйдет из дома, патруль откроет огонь, - и люди уже заранее прятались по своим углам. Только отдельные прохожие или французские и деникинские офицеры, имеющие в карманах ночные пропуска, ходили спокойно, не спеша.
Григорий Иванович не пошел Николаевским бульваром - здесь проживало все начальство, - а свернул в Театральный переулок. По Екатерининской, проходным двором за зданием контрразведки, Сабанеевским переулком и Военным спуском он рассчитывал выйти на Приморскую, к эллингам.
В Театральном переулке из подъезда "Театральных номеров" вышла какая-то дама. Спрятав ключ в ридикюль, она, о чем-то задумавшись, постояла минутку на ступеньках, потом, глядя себе под ноги, медленно пошла навстречу Григорию Ивановичу. Григорий Иванович шагнул в сторону, чтобы разминуться. Дама подняла глаза и окинула безразличным взглядом того, кто давал ей дорогу. Григорий Иванович торопился и даже не взглянул на даму. Но дама неожиданно вскрикнула и как раз в ту секунду, когда Григорий Иванович поравнялся с ней, схватила его за руку. Григорий Иванович остановился и посмотрел на женщину. Память у него на лица была чудесная. Он сразу узнал: перед ним стояла с расширенными от удивления и ужаса глазами актриса Вера Холодная.
О том, что Вера Холодная - бывает у Энно, Котовский догадывался, хотя наверняка не знал этого. Да, он видел ее - своею среди присутствующих, когда под маской помещика Золотарева был на рауте у генерала д’Ансельма…
"Кто она - сознательная, продажная прислужница контрреволюции или заблудшая, неискушенная в политике, но честная интеллигентка, очутившаяся в стане врагов?"
В эту минуту актриса взволнованно воскликнула:
- Вы - Котовский… Я вас сразу… узнала…
Узнала! Да, она могла узнать. На даче у писателя Тодорова на станции Ковалевского в семнадцатом году они встречались не раз, даже катались как-то на лодке и купались в море: был организован пикник в честь экспроприатора Котовского, освобожденного революцией из тюрьмы после осуждения его на смертную казнь. Котовский уезжал добровольцем на фронт, и либеральная интеллигенция устраивала ему проводы…
Котовский даже не повернул головы, не взглянул на актрису, не ответил на ее вопрос - и продолжал идти дальше. Он даже не выдернул руку: Вера Холодная сама выпустила руку Котовского, но продолжала идти рядом с ним.
Котовский глядел перед собой: до Екатерининской оставалось шагов сорок, а там - либо влево в проходной двор, либо… вправо за угол - прямо к зданию контрразведки…
Вера Холодная шла рядом, нога в ногу с Котовским и, запинаясь, быстро говорила:
- Котовский!.. Вы можете верить или не верить мне… Но вас ищут все контрразведки… Все ваши маски известны… - Вдруг она взволнованно рассмеялась. - Какой вы чудесный актер! Даже я не узнала вас под видом помещика Золотарева на рауте. - Она снова заговорила быстро, еще быстрее, чем раньше: - Бегите… Немедленно! Куда вы… За углом контрразведка…
Котовский шел молча, не поворачивая к ней головы, не глядя на нее.
Собственно говоря, он и сам еще не знал, как быть дальше, что делать? Может, это провокация? Может - искренне? У него не было времени над этим раздумывать. Он просто шел туда, куда ему надо было идти. Одна мысль владела им: нужно спасать Ласточкина, и он должен быть на месте, за любую цену - на месте!
До угла оставалось несколько шагов. На углу уже стоял ночной патруль, а правее - шагах в тридцати - была контрразведка. Около контрразведки, наверное, собралось сейчас немало офицерни…
Вера Холодная вдруг заплакала.
Закусив губу, она прошептала:
- Бегите! Глупый! Проклятый, назад…
Котовский взял ее под руку и сказал:
- Сейчас же перестаньте плакать! С веселым лицом вы проведете меня мимо всех офицеров и контрразведчиков. Ну, мужайтесь!..
В это время они вышли на угол Екатерининской. Котовский, близко склонясь к своей даме и что-то шепча ей на ухо, завихлял какой-то танцующей походкой подгулявшего ловеласа.
Дама была одета с парижским шиком, шляпка на ней - по последней моде - огромные поля ее свисали чуть ли не до плеч, и лицо кавалера пряталось под роскошным головным убором его дамы.
Офицеры, стоявшие на углу, расступились: кто в Одессе не знал звезды экрана - Веры Холодной?
Актриса хотела повернуть влево - подальше от страшного здания контрразведки, но Котовский крепко прижал ее руку и повернул вправо - прямо к контрразведке.
Кавалер еще ближе склонился к даме - он почти весь нырнул под ее шикарную шляпу и рассказывал, видно, что-то чрезвычайно интересное, смешное, так как дама прямо заходилась от смеха.
Они поравнялись со зданием деникинской контрразведки - здесь у подъезда столпилось не менее полсотни офицеров-контрразведчиков: спускалась ночь, наступал комендантский час, и офицеры-контрразведчики готовились в ночные пикеты - ловить большевиков, хватать в темноте кого попало и тут же расстреливать "при попытке к бегству". Звезду экрана, актрису Веру Холодную, узнали и здесь. Даже шепот пробежал: "Вера Холодная"… "Вера Холодная"… - Офицеры вежливо посторонились, пропуская актрису и с завистью поглядывая на ее кавалера: не каждому выпадет счастье вот так прогуливаться с известной красавицей под ручку, так близко склоняясь к ее роскошному плечу… Нашелся и знакомый. Рад похвастаться своим высоким знакомством перед товарищами, он лихо откозырял и, звякнув шпорами, посоветовал:
- Торопитесь, Вера Викентьевна! Еще десять минут - и комендантский обход! А впрочем, - любезно улыбнулся он, - вас, конечно, это не касается…
Актриса помахала ему перчаткой, не останавливаясь. Она была занята: в это время ее кавалер как раз рассказывал что-то такое пикантное, что она даже закашлялась от смеха.
Затем они миновали и французскую контрразведку. Перед зданием также стояли офицеры, а на мостовой выстроился взвод черных зуавов. Офицеры галантно посторонились: актрису Веру Холодную знали и они; разве это не ее они то и дело встречали среди чинов французской армии, у консула Энно, даже у самого генерала д’Ансельма?
Они молча вышли к Сабанеевскому переулку. Котовский остановился и опустил руку актрисы.
- Спасибо… - поблагодарил Котовский.
Он взглянул на Веру Холодную. Та глядела на него - слезы бежали по ее лицу, смывая пудру со щек и черную сурьму с ресниц.
- Я уезжаю, Котовский… Во Францию… - быстро прошептала она. - Я не могу здесь… Потому, что - трусиха и… наверно… - она всхлипнула совсем по-детски и быстро добавила: - Но вот сейчас я увидела вас, такого смелого, такого… целеустремленного, и поняла, что это не просто ваша личная храбрость. Это… это сила служения какой-то великой идее. Мне эта идея неизвестна. Прощайте, Котовский! Я выезжаю через два-три дня, виза будет завтра. Больше не могу здесь!.. Ласточкина выследили и продали Ройтман и Япончик…
- Уезжайте! - сказал Котовский. Потом добавил: - Но если не поедете, не беспокойтесь… разберемся… Спасибо вам…