Он долго не возвращался. Здесь, у дворца, темнота не была так густа: окна резиденции оккупационного командования были плотно закрыты ставнями, но около стражи при входе тускло светил большой керосиновый фонарь; такие же фонари бросали свет и на тротуар и дальше - каждые десять шагов; часовые вокруг дворца стояли плотным кольцом, охрану несло одновременно не меньше роты.
- Генерал-то, видно, не из храбрых, - снова пробурчал старик Столяров.
- Знает волк в лесе толк! - так же угрюмо, но язвительно откликнулся старый Птаха.
И снова все надолго замолчали.
Два бенгальца в чалмах стояли, скрестив штыки, у входа. Они застыли совершенно неподвижно, ни одна черточка не вздрагивала на их лицах. Они были похожи на музейные муляжи.
Шурка Понедилок стоял рядом с Галей и чувствовал, как дрожит она, и понимал, что дрожит не от холода - ночь была теплая, весенняя, - это была непреоборимая дрожь напряженного ожидания. Шурка отстранился от Галиного локтя, чтобы не смутить ее тем, что ощущает ее дрожь.
Наконец, офицер возвратился.
Он сошел по ступенькам, не спеша прошел аллею и так же не спеша сообщил, что генерал отказывается принять делегацию.
Тогда Столяров начал говорить. Галя быстро переводила.
- Мы просим вас, господин офицер, еще раз доложить генералу, что мы категорически настаиваем на том, чтобы он нас принял. Мы не просим, а требуем. Наше требование идет от всех трудящихся города, и это последняя возможность найти общий язык. Если генерал нас не примет, трудящиеся города завтра же заговорят, только своим языком - и тогда уже будет безразлично, поймет ли его генерал.
Офицер внимательно выслушал, пристально глядя на Галю, снова печально вздохнул, снова неодобрительно покачал головой и снова молча пошел во дворец.
На этот раз он возвратился быстро и сообщил, что генерал согласен принять делегацию.
Все сразу двинулись с места. Но офицер остановил Галю.
- Вы оставайтесь! - сказал он. - Переводчиков не надо, у генерала есть свои.
- Я не переводчик, - ответила Галя. - Я член делегации.
- Вы член делегации? - недоверчиво переспросил офицер. - От какой же вы организации?
Галя ответила:
- Я - секретарь Военно-революционного комитета.
Офицер заморгал глазами, громко вздохнул, но посторонился и молча пропустил Галю.
3
Бенгальцы развели штыки, и делегаты один за другим прошли. Офицер шел сзади, последним, по-старчески шаркая подошвами. Так взошли все по внутренним лестницам - широким, просторным, устланным дорогими пушистыми персидскими коврами. Затем пошли анфиладой покоев - по вылощенным паркетам, среди мраморных скульптур, под огромными картинами в тяжелых позолоченных рамах. Двери по очереди бесшумно открывались навстречу, у каждой двери стояло два часовых, и все это были бенгальцы в чалмах, все будто на одно лицо - очевидно, подобранные для английской колониальной гвардии из какого-то одного племени великанов.
Залы дворца были залиты ярким светом; ставка командующего освещалась электричеством от походной динамомашины.
В большом зале, приспособленном сейчас под столовую, офицер вышел вперед и предложил делегатам подождать.
Посреди зала стоял тяжелый ореховый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью. На столе, сервированном лишь на четыре персоны, были расставлены различные закуски и много бутылок с вином - генерал, вероятно, как раз собирался ужинать.
Офицер прошел в дверь, находившуюся в глубине, делегаты остались в столовой одни.
Шурка Понедилок шутливо вздохнул.
- С утра крошки во рту не было! - Он озорно поглядел на стол с закусками и выпивкой. - Может, генерал компанейского характера и предложит по рюмочке? Какой будет ему наш ответ, товарищи?
- Не гуди! - угрюмо отозвался старик Птаха, однако и сам, взглянув на бутылки, заметил: - А наклейки какие чудные, и золотые все! - Он пригляделся к высоким тонким и низеньким пузатым бутылкам с ликерами и винами.
- Не гуди, Петр Васильевич! - теперь уже его оборвал Никодим Онуфриевич и тяжело вздохнул, не отрывая глаз от бутылок.
Александр Столяров тихо засмеялся. Он тоже хотел что-то сказать, но в эту минуту дверь отворилась и вошел офицер.
- Генерал просит войти парламентеров.
Делегаты вошли.
Это был кабинет. Генерала в кабинете не было. Два офицера - одни во французской форме, другой в американской - сидели по эту сторону большого кабинетного стола в глубоких кожаных креслах. На втором, большом столе, стоявшем в стороне, у окон, покрывая всю его поверхность, лежала развернутая огромная карта.
Александр Столяров взглянул на нее. Это была не карта, это был план Одессы. Синими и красными линиями и стрелками были обозначены кварталы города. Очевидно, красные линии обозначали позиции рабочих дружин.
Шурка прошептал, обращаясь к товарищам:
- Вот этот - Фредамбер, а тот, черный и толстый, американец Риггс…
Дверь в глубине кабинета открылась, и в комнату вошел высокий, осанистый, с седой шевелюрой человек в форме французского генерала. Это был д’Ансельм.
Генерал сразу же подошел к столу, остановился и, опершись о него обеими руками, немного подался корпусом вперед.
- Здравствуйте! - промолвил он, окидывая всех быстрым и высокомерным взглядом.
Александр Столяров ответил:
- Здравия желаю!
Шурка Понедилок:
- Мое почтение!
- С кем имею честь? - спросил генерал.
Александр Столяров вышел вперед и сказал:
- Мы делегация от Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов города Одессы.
Генерал поднял одну бровь и стоял молча, опершись обеими руками на стол. Фредамбер и Риггс сидели. Выдержав паузу, генерал опустил бровь и сказал:
- Прошу прощения, но мне не было известно, что в городе существует Совет.
- Жаль!.. - выскочил было Шурка, но сразу же смолк под взглядом старого Птахи.
Александр Столяров улыбнулся и сказал:
- Это не делает чести вашей разведке, генерал. Совет рабочих депутатов существует в городе Одессе с марта месяца тысяча девятьсот семнадцатого года. Две недели тому назад трудящиеся Одессы его переизбрали, как и положено по конституции… - Александр Столяров снова улыбнулся и добавил: - Под вашим высоким покровительством… но нелегально.
Никодим Онуфриевич с восхищением поглядел на сына: черт побери, он никогда и не думал, что его Сашунька такой тонкий дипломат, так свободно держит себя с аристократами и может так врезать самому французскому генералу!
Полковник Фредамбер быстро произнес:
- Генерал, конечно, шутит. Нам хорошо известно все, что делается в вашем Совете.
Галя быстро перевела.
Генерал выслушал ее внимательно, словно проверяя точность перевода и пристально разглядывая ее миниатюрную фигурку.
- Сколько вам лет, мадемуазель? - спросил он вдруг с улыбкою.
Галя пожала плечами и ответила:
- Двадцать три.
- Скажите! - удивился генерал. - А я бы не дал вам больше семнадцати. Ну, восемнадцати…
Галя не перевела этих его слов, и товарищи вопросительно смотрели на нее.
- Он спрашивает, сколько мне лет, - сказала Галя и покраснела.
Генерал добавил изысканным тоном:
- Вы так молоды, так хрупки, но - уже секретарь Военно-революционного комитета! Удивительно! Нет, правда, - обратился он к Фредамберу и Риггсу, - русские - это удивительные люди!
Фредамбер тоже задал вопрос:
- Разве в вашем Военно-революционном комитете не нашлось… революционеров из военных, которые бы взяли на себя такие, гм… специфически мужские обязанности? Наша разведка…
Галя стала переводить, но Столяров перебил ее, не дослушав:
- А наша разведка, господин Фредамбер, информировала нас, что вы чудесно владеете русским языком, потому что родились на Старопортофранковской или Базарной в городе Одессе… Поэтому, мне кажется, вы бы могли не задерживать нас и говорить по-русски.
Пока полковник Фредамбер переваривал пилюлю, а полковник Риггс что-то ворчал, гневно поглядывая на Фредамбера, Столяров добавил:
- Мы, генерал, пришли сюда не для пустых разговоров, и было бы хорошо сразу перейти к делу.
Никодим Онуфриевич снова с удовольствием поглядел на сына.
- Прошу! - холодно сказал генерал. - В чем же ваше дело?
- Перед вами, генерал, - начал Столяров, - представители трудящихся города, представители руководящих городских организаций: Совета рабочих депутатов, Совета профессиональных союзов, Революционного комитета и партии большевиков. Мы пришли, чтобы передать вам требование трудящихся.
На лице генерала появилась еле уловимая гримаса.
- Вы имеете в виду просьбу, изложенную в том меморандуме, что…
- Нет, - сказал Столяров. - Меморандум подавал только Совет профессиональных союзов и получил на него ваш ответ. Ответ этот по существу отклонил меморандум. Совет депутатов - высший орган власти в городе - обсудил ваш ответ вместе с Советом профессиональных союзов и уполномочил нас передать вам на этот раз наши требования.
Он сделал ударение на слове "требования", и по лицу генерала снова пробежала тень.
- Прошу извинить! - сказал генерал. - Вы говорите: Совет как самый высший орган власти в городе? Насколько мне известно, высшая власть в городе - это я, верховный правитель.
- Трудящиеся города вашу власть не признают, - ответил Столяров. - Трудящиеся признают единственно законную власть - власть Совета депутатов.
Генерал помолчал, потом усмехнулся и сел. Подчеркнуто вежливо он спросил:
- Вы имеете полномочия и на это - заявить мне, что не признаете моей власти?
- Имею. И надеюсь, что это не новость для вас, генерал.
- Стало быть, - генерал повысил голос, - вы сознаете, что такое заявление фактически означает… восстание против моей власти?.
Столяров тоже улыбнулся.
- Какое же это восстание, генерал? Мы заявляем это, придя под белым флагом и безоружными.
С минуту генерал глядел на него молча, вероятно подыскивал ответ. Потом он спохватился:
- Так, так! Под белым флагом. Что означает этот белый флаг?
- То, что всегда означает белый флаг. Без белого флага мы бы не смогли пройти сквозь ваши пикеты.
Генерал побарабанил пальцами по столу.
- Любопытно… какие же ваши требования? - Он произнес слово "требования" с легкой иронией.
Тогда Столяров выложил все, что поручил заявить генералу объединенный пленум. Пленум требовал передать власть в городе Совету, а всем вооруженным силам интервенции оставить территорию Украинской Советской Социалистической Республики.
В полном молчании прошла минута. Генерал тихо постукивал по столу острием карандаша, случайно попавшегося ему под руку, и смотрел вниз, не поднимая глаз. Риггс с нескрываемым любопытством разглядывал каждого члена делегации. Фредамбер злобно сверлил взглядом Столярова, придерживая пальцем щеку.
Молчание прервал раскатистый бас Никодима Онуфриевича:
- Мой сын… то есть, я хотел сказать, председатель нашей делегации, забыл еще сказать: мы требуем, чтобы, уходя отсюда, вы не прихватили с собой что-нибудь из нашего добра: всякие там банковские ценности, валюту или еще что, а также и оборудование заводов или какие-либо корабли русского флота и так далее. Потому что есть у нас такие сведения, что вы начали уже сборы и имеете намерение…
Он остановился, не зная, как закончить речь, однако решил, что сказал все, и поэтому смолк, вытирая пот со лба и разглаживая усы.
Генерал поднял глаза и с любопытством поглядел на высокого коренастого старика.
- Это… ваш сын? - поинтересовался он, как будто не слышал всего, что говорил старик.
- А что ж такого? Мой сын! - с достоинством ответил Никодим Онуфриевич.
Галя перевела так: "Да, это мой сын".
Генерал сказал любезно, но иронически:
- Вы можете… гордиться вашим сыном.
Риггс с Фредамбером одновременно пожали плечами.
Галя с улыбкой перевела слова генерала.
Старик Столяров еще раз расправил усы и пробурчал:
- Это уже особ статья.
Вдруг прозвучал молодой, задорный голос Шурки Понедилка:
- Генерал! А вы не заметили, что мы до сих пор стоим? Может быть, из уважения к людям почтенного возраста, пригласите нас сесть? В нашей стране, знаете, люди вежливые и воспитанные…
Галя вопросительно поглядела на Столярова - переводить или нет? Но полковник Фредамбер сам быстро перевел генералу слова Шурки.
Генерал густо покраснел. Он снова опустил глаза, помолчал, затем произнес:
- Прошу извинить. В пылу беседы я не подумал об этом. Прошу садиться, господа.
Тогда неожиданно вмешалась и переводчица. Покраснев чуть ли не до слез, она быстро сказала что-то генералу, и слова ее, произнесенные по-французски, остались непонятными для товарищей. Пользуясь своим правом "дамы" в разговоре с "джентльменом", кто бы он ни был, она сказала д’Ансельму, сидевшему перед нею:
- Вы, генерал, были так же галантны и тогда, когда допрашивали и истязали наших товарищей?
Товарищи не знали, что сказала Галя, но они видели, как побледнел генерал д’Ансельм, как вскочил с кресла Фредамбер, как передернулось лицо ко всему равнодушного Риггса.
- Галя! - взял девушку за руку Столяров. - Спокойно!
Но Галя успела еще сказать:
- К нашим требованиям мы добавляем еще одно: немедленно освободить в городе всех политических заключенных из всех тюрем и, в частности, освободить Николая Ласточкина!
Теперь товарищи поняли Галю и без перевода. Старик Столяров, старый Птаха и Шурка Понедилок откликнулись сразу:
- Немедленно освободите Николая Ласточкина!
Долго длилось молчание. Генерал барабанил карандашом по столу.
После длинной паузы генерал д’Ансельм спросил:
- А в случае, если мы не примем ваших… гм… требований, чем вы угрожаете нам?
Александр Столяров ответил спокойно:
- Ничем. Мы уверены, что вы удовлетворите наши законные требования.
- Хо! - фыркнул Риггс.
Фредамбер злобно и насмешливо отозвался:
- Ну как же! У вас вооруженные силы! Наступление Красной Армии! Действие партизанских отрядов! Рабочие дружины в городе! Сколько полков Красной Армии наступает с запада?
- Это военная тайна Красной Армии, - спокойно ответил Столяров.
- А сколько бойцов в ваших рабочих дружинах?
- А это уже… наша военная тайна, - проговорил он так же спокойно.
Фредамбер злобно фыркнул, но не успокоился и начал подсчитывать, загибая пальцы:
- В партизанском отряде Тилигуло-Березанского района - семьсот штыков, в Визерском партизанском отряде - триста штыков и пятьдесят сабель, в отряде Столярова… Кстати сказать, это тоже ваш родственник?
Александр Столяров обратился к генералу д’Ансельму:
- Генерал! Ваш начальник штаба использует разговор с мирной делегацией для того, чтобы выведать, сколько у противника вооруженных сил. Я солдат и знаю, что это нарушает правила ведения мирных переговоров. Я заявляю протест!
Генерал недовольно взглянул на Фредамбера:
- Полковник! - поморщился он. - Оставьте это! Не об этом речь!
Задергав обеими щеками, Фредамбер смолк.
Генерал заговорил:
- Вы действительно разложили половину моей армии. Было бы смешно скрывать, вы прекрасно знаете, что мне это известно… Но вы забываете, господа, что другая половина армии по-прежнему мне верна. Кроме того, на рейде стоит эскадра, ее артиллерия сметет город с лица земли за два-три часа, если возникнут беспорядки. Вам это понятно?
Он остановился, ожидая ответа, и по очереди поглядывал на делегатов. Все члены делегации ответили по очереди.
- Мы пришли к вам с мирными предложениями, - сказал Столяров, - так как не хотим кровопролития ни с нашей, ни с вашей стороны.
- Береговая артиллерия тоже умеет стрелять, генерал, - проговорил Шурка Понедилок. - Или вы этого не знаете?
Старый Птаха:
- Неизвестно еще, станут ли стрелять ваши матросы.
Старик Столяров:
- Не дойдет до этого!
Галя:
- Если вы это сделаете, то будете отвечать перед революционным пролетариатом Франции!
- Ну, это уж мое дело, - ответил генерал только Гале.
Он решительно поднялся. Делегаты тоже встали. Было ясно: разговор окончен. Сейчас генерал скажет свое последнее слово.
И генерал сказал:
- Я не могу принять вашего ультиматума, господа. Я имею приказ высшего командования не оставлять Одессу и должен его выполнять.
- Это ваше последнее слово, генерал?.
Генерал не ответил.
- Можете идти спокойно, - продолжал он. - Вашу личную безопасность, как парламентеров, я гарантирую. Прощайте!
Делегаты повернулись и пошли к двери. Кабинет был огромный, и каждый из них чувствовал на своей спине пронзительные взгляды трех пар глаз. Все трое - генерал, Риггс и Фредамбер - молчали.
Только когда последний делегат скрылся за дверью, Риггс пробурчал, обращаясь к генералу д’Ансельму:
- Что касается ваших скульптурок, генерал, то советовал бы вам хорошенько их запаковать и своевременно перевезти на броненосец, например на дредноут "Эрнест Ренан". Кажется, это самая мощная посудина во всей вашей эскадре?..