Елена Николаевна заплакала. Мокашев завыл, схватился за голову и покачал ее. А Елена Николаевна высморкалась в кружевной платочек и ответила:
- Мне Холодовские посоветовали.
- Ты что, девочка, не знаешь куда обращаться?
- Но ведь что-то надо делать, Юра. Ты меня пойми - не добро жалею - за отца твоего мне больно, за тебя. Не воровали, не торговали, не эксплуатировали никого. На профессорское жалование все куплено. Все! И книги любимые твои сорок лет по томику собирались!
-О каких ты книгах говоришь? Зачем заставлять людей ненавидеть себя! Мать, что ты наделала!
-Но это только справедливо, Юра.
-Мы за справедливость, они за справедливость! И кровь, всюду кровь! От глупости, от тупости человеческой все зверство.
Елена Николаевна снова заплакала. Он подошел к ней, поцеловал в щеку, погладил по волосам:
- Извини меня, мама. Я пойду.
Она прижалась к нему, потрогала его лицо.
-Иди. Надо тебе - иди. Только я тебя три месяца не видела.
* * *
Среди ночи Мокашев проснулся. В темноте, шаря неверной рукой по полу, разыскал бутылку, хлебнул из горла, потом нашел папиросы и спички, закурил, встал с постели и подошел к окну. Глядя на тьму через мохнатое от пыли стекло, сказал не то вопросительно, не то извинительно для себя:
- Что делать? Что делать?
-Накрой меня, Юрик. Замерзла я что-то, - попросила из постели Зина, горничная второго этажа.
* * *
У инвалида Антипова был второй день светлого запоя. А посему он шел по деревенской улице и взывал:
-Православные! Доблестные жители деревни Ольховки! В честь моего запоя убедительно требую все мужское народонаселение ко мне в избу на питье самогона и слушание граммофона.
Он останавливался, он раскланивался на все четыре стороны. Он делал единственной своей рукой разнообразные жесты. Попалась навстречу бабка Мансфа, сказала сострадательно:
-Покуражился, Миша, и хватит. Иди домой, музыку послушаешь, поспишь, авось проспишься.
Жалко стадо Мише бабку Манефу. Он порылся в кармане и вытащил горсть мятых бумажек.
-Кто тебя, старую, пожалеет? Я, бабка Манефа. Я тебя как самую древнюю достопримечательность Ольховки очень люблю. Держи и пользуйся.
Бабка деньги взяла.
Граммофон заводили в молчании. Миша крутил ручку, четверо приятелей его сидели смирно перед налитыми стаканами.
...Жили двенадцать разбойников.
Жил Кудеяр-атаман.
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,--
вдруг рявкнул Шаляпин.
Миша оторвался от граммофона и взял стакан.
- Со светлым праздничком.
Пили не торопясь и со вкусом.
- Крови пролили много, да...- заговорил, выпив, самый старший -дядя Митяй. Самое было время потолковать разумно.
- Поднялись мы в атаку, -начал Миша, и все покорно согласились послушать. -Только-только рассвело. Поле снарядами перерыто, камни, земля дыбом- идем, спотыкаемся. И вдруг неожиданно как-то рвануло рядом. Лечь не успел, стою дурак дураком. Пыль осела. Гляжу - левая рука моя на тряпочке висит. Бросил я винтовку, оторвал правой левую, смотрю, куда положить. Тут и сознание потерял. Санитары говорили, что никак они вырвать у меня мою руку не могли, так в полевой госпиталь и привезли. С двумя руками. Потом мне очень интересно было: Похоронили мою руку или так, на помойку выбросили.
- Людей похоронных сколько по лесам-полям лежат, а ты рука! - заметил дядя Митяй, разливая по стаканам.
- Когда все кончится, когда все успокоятся! - запричитал хроменький Вася. Мужичок был с изъяном, небоявшийся мобилизации.
- А почему я пью? - загромыхал вдруг Миша. - А пью я потому, что господа пришли. Скоро баре приедут. И делать нам больше нечего, Богом обиженные, как сидеть и ждать. Пейте, гуляйте к чертовой матери!
- Команды сейчас пойдут, - знающе сказал Митяй. - Команда за хлебом, команда за овсом, команда за лошадьми. Держись за портки, мужички.
- А я все пропью! - обрадовался Миша найденному выходу.
- Все реквизировать! - закричал неожиданно Аким, самый здоровый и самый пьяный, подумал и добавил потише: - И всех ликвидировать!
- Дайте музыку послушать, - попросил молодой и серьезный Егор.
Граммофонная иголка уже скребла пустое место. Миша встал, прижал грудью граммофон к стене, завел его и перевернул пластинку. Пелось про блоху.
- Песня странная какая, - удивился Вася. - Ну что такое есть блоха? Почему же про блоху"/
- Иносказательно. Понимать надо, - объяснил Егор.
- У кого чего болит... - добавил дядя Митяй.
- Не болит, а чешется, - уточнил Миша.
В дверь громко постучали. Миша подмигнул всем, налил в свободный стакан самогону, вышел к дверям и приказал:
-Вася, открой.
Вася открыл. На пороге стояли пожилой господин в городском платье и солдат с винтовкой.
- А вот и граммофон, - радостно сказал господин, не здороваясь.
- Граммофон, - подтвердил Миша. - Садись, Марк Иванович, послушай. Шаляпин поет.
- Каторжник, бездельник, вор! - взвизгнул ненавистно Марк Иванович.- Музыку слушаете! Немедленно, сию минуту неси граммофон в господский дом.
-Не донесу я в одной руке, - сказал Миша.
Солдат-мальчишечка взял наперевес большую для избы с примкнутым штыком винтовку и поторопил неровным басом:
- Давай, Давай пошевеливайся!
- Аким, помоги, Бога ради! - попросил Миша.
Они шли по широкой деревенской улице: впереди твердо шагал Миша, за ним - Аким с граммофоном, далее солдат и Марк Иванович,־а замыкали процессию чуть отставшие мишины гости. Все шли молча, не торопясь. Но не выдержал солдат: довольно сильно он ткнул штыком в широкую акимовскую спину и закричал повелительно - ужасно любил командовать:
- Быстрее, быстрее!
Аким обернулся в удивлении, поставил граммофон на землю и спросил:
- Зачем ты это сделал?
- Иди! Иди! - завопил солдатик и пырнул Акима в грудь.
Аким взял винтовку за ствол и отвел штык в сторону. Солдат от страха выстрелил и отскочил назад.
- Не подходи, не подходи!
- Да я тебя! - заорал Аким, и солдат выстрелил в него. Аким осел. Подбежал Егор, ударил солдата под колени, вырвал винтовку и в ярости выстрелил в упор. Солдат запрокинулся и упал. Он дернулся раз, другой и затих. Все глядели на него, только Аким рассматривал свою потрогавшую прострелянный бок окровавленную руку.
Марк Иванович оторвал взгляд от солдатика, перевел глаза на каждого по очереди- как сфотографировал -и, повернувшись к ним спиной, сначала зашагал быстро, потом побежал суетливо и неумело, спиной ожидая выстрела.
- Тикать надо, - сказал дядя Митяй.
- А я? - поинтересовался сидящий на камне Аким.
Егор и Вася подхватили ею под руки и натужно поволокли. Дядя Митяй пошел за ними .Миша почесал затылок и сказал невесело:
- Наделали дедов.
Посреди деревенской улицы лежал только что застреленный солдат, и кровь его подтекала под граммофон, который стоял рядом.
* * *
Уже темнело, когда дядя Митяй осторожно стучал плохо согнутым пальцем в окошко небогатой избы. Стучал негромко, но въедливо. Белым пятном возникло в стекле невнятное старушечье личико.
- Тетка Дарья, Ефимовну позови, - потребовал Митяй. Старуха за стеклом весело покивала головой - соглашалась позвать.
Учительница Анна Ефимовна ступила на крыльцо, как в класс: строгая, подобранная, чисто одетая.
- Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич.
- Слыхала, Ефимовна, что случилось у нас? - не здороваясь, спросил дядя Митяй.
- Человека убили.
- Двух. Аким помирает. Отец Павел у него.
- Ко мне зачем пожаловали? Я не врач, не священник тем более.
- С комиссаром твоим поговорить нам надо.
- С каким еще комиссаром?
- Который у тебя в баньке сидит. Очень просим тебя, Ефимовна.
- Какой комиссар? Да вы что, с ума посходили?
- Побойся Бога, Ефимовна, - укорил Митяй и подсказал - напомнил, - комиссар. В левую ногу раненный. Пятый день у тебя в баньке прячется.
Анна Ефимовна всплеснула руками:
- Ну что за люди! Что за люди!
- Сведи, Ефимовна. Очень надо.
Яков Спиридонов лежал на верхней полке в одежде, потому что в баньке было холодно. И темно. И муторно от безделья. Яков лежал на спине, смотрел в потолок и развлекал себя песней:
Брали русские бригады
Галицийские поля.
И досталось мне в награду
Два кленовых костыля.
В дверь поскреблись. Слабо хромая, Яков добрался до двери, снял тяжелый деревянный брусок, строго сказал:
-Входи.
Вернулся в парную, на нижний полок сел хозяином. Анна тяжело дышала и молчала. Наконец, с трудом оторвав руки от груди, безнадежно доложила:
-Яков, к вам крестьяне.
Ом повел веселым глазом.
- Проси.
- Откуда узнали, откуда узнали? Представить себе не могу!
- Так ведь деревня, Аня. Зови этих обормотов.
Вошли трое: дядя Митяй, Миша и Егор.
- Четвертый где? - поинтересовался Спиридонов.
- Вася при Акиме, - тихо объяснил трезвый Миша.
- Понятно...
- Знаешь все? - с комиссаром дядя Митяй был уважителен.
- Анна рассказала.
- Советуй, что делать нам. - Разговор вел Митяй. Егор и Миша помалкивали.
- Анна посмотри, что там на дворе, - жестко сказал Яков, подождал пока она выйдет. - Что делать вам? Сказал бы - слезы лить, так обидитесь, подумаете - насмехаюсь.
Думали сразу хватать начнут. А они, как только до них Марк Иванович добежал, сразу из деревни ушли, - обиженно поведал Егор.
- Много их было?
- Двое и старшой, - ответил Миша.
- А у вас винтовка. Со страху еще кого убить могли. Плохо вам кормильцы. Завтра к вечеру ждите карательный отряд.
- И что? - не выдержал, полюбопытствовал самый молодой - Егор.
- Вас четверых повесят. Мужиков для порядка всех поголовно высекут. И, конечно, заберут все до нитки, .Этому они у немцев хорошо научились.
- А, может, пронесет?-- помечтал Егор.
- Ох, и не люблю я вас, крестьяне!-- радостно признался Яков.
- А сам из графьев,-- мрачно догадался Егор.
- Из крестьян. В семье девятнадцатый по счету, десятый выживший. С шести лег побирался-просил у господ. Плохо давали!
- Советуй, что делать нам,-- опять попросил Митяй.
- Не знаю.
- У нас оружие есть, Закопано,-- сообщил Миша. - Максим с тремя лентами, шесть винтовок, обрезов не знаю сколько по домам, три нагана, ящик гранат.
- Богато. А кроме вас, бедолаг, в деревне мужички, которые повеселее имеются?
- Найдем, - сказал Митяй.
- Так действуйте. Оружие вырыть, с мужичками поговорить. Как управитесь, со всем добром ко мне. За главного у вас Миша будет. - Яков встал, хлопнул однорукого по плечу. - Действуй, командир.
Мужички направились к дверям.
- Митяй! - позвал Спиридонов. Митяй остановился. - Правильно угадал. Вот что, Митяй. Фуражка мне нужна и портупея.В крайнем случае - ремень.
- Достану.
- И еще у меня к тебе вопрос, Митяй. - Яков изучающе разглядывал хитрое бородатое лицо. - Что ж меня до сих пор не выдали?
- Резону не было.
- А каков был резон?
- Тебя определили бы к ним, так они и учительницу забрали бы. А Ефимовна усердная. Тем более по нынешним временам никакой учительницы уже боле не найдешь.
- Разумно, - согласился Яков. - Ну, с Богом.
Пришла Анна. Села рядом, положила руки на колени, сказала:
- Яков, но вы же ранены.
- На мне, как на собаке, все заживает. Да и рана пустяковая, чуть мякоть прихватило. Тянет сильно - только и делов.
- Дел, - грустно поправила Анна.
-Тебе видней, учительница, - обиделся Яков. - А я и грамоте с двадцати лет только учиться начал.
- А до этого?
- Некогда было: побирался, работал подсобным в депо, потом кочегаром на паровозе.А на помощника машиниста экзамен надо было сдавать. Год потел над книжками. Но сдал. И грамматику, и арифметику.
-Значит, вы способный. В таком возрасте учиться - подвиг.
-Подвиг-это точно Но не в способностях сила, сила - в злости.А я злой. Мне главное разозлиться - на тебя ли, на себя ли- все равно. Тогда я черту - кум.
-Яша, по-моему, вы немного хвастун.
-Нет. Трезвый нет. Вот когда выпью, тогда сильно хвастаю. Да и приврать здоров.
- Хорошо, что сами понимаете это.
- А я все понимаю. - Яков решился, наконец: - Аня, просьба у меня к тебе. Да не к тебе. К бабке твоей.
-Вы, оказывается, застенчивый, Яков. Говорите, я слушаю вас.
- Шаровары у меня прострелянные и рваные. И в крови. Проси бабку их зашить и постирать. И гимнастерка грязная. Постирать бы тоже и погладить. А исподнее я сам простирну. Вы только воды принесите и мыла.
- Мне вы свои штаны не доверяете?
- Ты - учительница. И не хочу, чтобы ты мои штаны стирала. - - Это почему же? - звонко спросила Анна. Яков покосился на нее и ответил несерьезно:
- Не догадываешься? Нравишься ты мне очень. Жениться на тебе хочу.
- А штаны только жены и стирают.
- Ты не жена пока. Невеста!
- Глупый ты, Яша. Прямо дурак.
- Ты меня не бойся, Аня. Ей Богу, у нас все по-хорошему будет, - уверил Яков и сразу же попытался обнять се. Анна отодвинулась и сказала:
- Я и не боюсь. А как у нас будет, это уже я сама решу.
- Решай так, чтобы хорошо было. И тебе, и мне.
Анна встала.
- Пойду я. Штаны стирать и решать.
Яков вскочил вдруг, прижал ее к себе, поцеловал.
- Яшка, пусти! По раненной ноге ударю!
Он отпустил ее, и она убежала. Потом лицо ее появилось в оконце.
- Снимай штаны и кидай за дверь. И гимнастерку тоже, я нс смотрю.
Лицо в оконце исчезло. Яков рывком стянул гимнастерку, а со штанами возился долго: мешала малоподвижная нога. В рваных окровавленных подштанниках и белой рубахе он подошел к двери, выкинул штаны и гимнастерку, сказал в темноту:
- Чтоб к утру готово было.
* * *
Карательный отряд- взвод,человек тридцать- вышел из леса к концу дня. Ротмистр Кареев (единственный на лошади) сдвинул фуражку на затылок, оглянулся на свою рать ,нестрого распорядился:
- Разберитесь. Пришли, Ольховка.
Чуть всхолмленная стояла в поле Ольховка, берегом уходя вниз к реке. От Ольховки навстречу отряду белой пыльной дорогой шел человек с непокрытой головой.
Не дойдя до человека метров пятьдесят кареевский конь остановился, отрабатывая дробный шаг на месте. Тут же унтер скомандовал: "Стой!" Остановился и человек. То был Егор.
- Ваше благородие и господа солдаты! - глухим голосом закричал Егор. - Виноватый один я. Берите меня. Берите выкуп - общество собрало по дворам все, что есть. Не трожьте людей. Не трожьте деревню. Нс тревожьте общество.
- Взятку предлагаешь, скотина? - от голоса Кареева конь под ним пошел на Егора боком. Ротмистр осадил коня и продолжил: - Иди в деревню и собирай сходку. Можете виселицу поставить. Я за здоровую инициативу.
- Общество хотело, чтоб по-хорошему! - опять закричал Егор и лег на дорогу в пыль. Расчетливо ударил пулемет, сразу же уложив нескольких солдат. Бил пулемете близкого расстояния из замаскированного укрытия, бил очень короткими очередями, явно прицельно. С разных сторон затрещали винтовочные выстрелы.
С первой очередью слетел, почти упал с коня ротмистр Кареев. Сперва затих на дороге, потом отполз в канаву. Лежал, глядел, скрипя зубами, как бессмысленно мотались его солдаты. Как падали они от страха или от пуль. Оставшиеся в живых разбежались, наконец, залегли.
Замолк пулемет, замолкли и винтовки. Стало пусто и тихо,только кареевский конь,безумно крутился на дороге. Потихоньку и он успокоился, оглядел местность прекрасными очами и, легонько звякая свободными стременами, коротким жеребячьим галопом направился от пороховой металлической гари к настоящему человеческому запаху - в деревню. Коротким жеребячьим галопом.
А на неприметном холмике появилась фигурка человека. Он был виден всем, этот человек в пригнанной военной форме складный, ловкий, дерзко самоуверенный. Человек сказал громко и ясно:
Я, комисcap пехотно-пулеметных курсов РККА Яков Спиридонов, с сегодняшнего дня принимаю команду над повстанческой бригадой деревни Ольховки. Оставшаяся в живых белогвардейская сволочь может передать своим недорезанным генералам, что деревня Ольховка является территорией РСФСР и всякое посягательство на нее будет караться смертью.
От обиды белые начали постреливать.
- Я негордый. Я лягу,- объявил Спиридонов и, действительно, лег рядом с пулеметом. Подполз Егор. Он задыхался и плакал.
-Ты что трясешься , дурашка? - ласково спросил Спиридонов. Егор поднял на него глаза и икнул. И еще раз икнул.
-Радоваться надо, Егор. Двое только оттуда ушли - офицерская лошадь, да ты.
-Их всех надо убить, - в беспамятстве сказал Егор.
- Всех не убьешь, -- задумчиво разъяснил Спиридонов.. - Мало нас, чтоб в атаку идти. Да и не поднимешь вас, лапотников. До темна постреляем, а ночью они уйдут. Человек двадцать уйдет. И офицер уйдет. Скользкий, подлец!
* * *
Через Темный двор быстро шел деловитый Спиридонов, шел легко прихрамывая и размахивая листом бумаги. Подошел. Заглянул в окно. Анна сидела за столом с карандашом в руках - проверяла тетради, Спиридонов вздохнул, открыл твердым пальцем оконные створки и, положив руки на подоконник, а подбородок на руки, спросил заискивающе:
- Ты что делаешь, Аня?
- Дрова рублю, - ответила, не оборачиваясь, Анна.
- Я зайду, а?
Анна встала из- за стола, подошла к окну, сказала ненавистно:
- Я волнуюсь, я жду, я места себе не нахожу, а ты пропадаешь неизвестно где. Стрельба уже два часа как кончилась. Что я могу подумать? Если тебе недороги наши отношения, уходи сейчас же и не приходи больше.
- Ох, и страшная эта штука бабий гонор! Умный же ты человек, Анна, хороший товарищ, а несешь околесицу. Пока проводили их, пока проверял я, что и как- время-то шло. А теперь- вот я.
- Уж какая есть! -запоздало обиделась Анна.
- Кончили об этом. У меня к тебе есть просьба. Я здесь воззвание-послание сочинил, по смыслу все в порядке, но насчет ошибок сомневаюсь. Ты проверь, а?--Яков бережно положил на подоконник лист каллиграфически исписанной бумаги.
- Штаны ему стирай, ошибки проверяй. Давай бумагу сюда.
Анна взяла листок и отошла к свету, к лампе.
- Почерк у тебя какой красивый! Прямо готический шрифт.
Для общения необходима была близость, и поэтому Яков по забывчивости сиганул в окно. И, понятно, зацепился раненной ногой.
- Ой! - завопил он и сел на пол. Анна сказала презрительно:
- Как дитя! А еще людьми командует.
- Так не командую я тобой, прошу все время.
- Просишь, а все равно командуешь. - Анна села за стол и стала внимательно читать. Спиридонов тоже сидел - на полу - сидел тихо и подчиненно.
- Ошибок очень много, - огорченно констатировала факт Анна.
- А я что говорю. Ты ошибки исправь, я снова перепишу.
- Здесь и некоторые выражения не совсем правильные.
- Сути ты уж, пожалуйста, не касайся. Выражения все правильные.
- Синтаксически неправильно.