- Все, - ответили завхозы. - Все как один. Такое, знаете, беспокойство на нашу голову…
И правда, пока не распределили ребят по местам, город очумел от суеты. Ученые ставили концерт за концертом, спектакль за спектаклем и, надо сказать по совести, многим девчатам попортили кровь. Никогда так не работала почта, как в эти дни. Сотни писем шли на дальний запад и юг, в Москву, в Киев; и все писали об одном - не ждать в этом году.
2
Мурусима вернулся домой затемно. Ему не хотелось отвечать на письмо, прежде чем он не продумает всей совокупности тем, требующих объяснения. Проходчик Шарапов, не раздеваясь, в грязных сапогах лежал на печи. Мурусима ударил рукой по его ноге.
- Бросьте, Матвей Матвеевич, - пробормотал тот, - я ж устал как собака.
- Вставайте, расскажите, что в Харбине.
- Матвей Матвеевич, нельзя отложить на завтра? Лихорадит меня.
- Не выйдет. Слезайте. В Харбине видели Накаду?
- Видел и даже говорил с ним, - сказал Шарапов, слезая с печи. - Пренеприятное впечатление.
- Стоит нашему азиату стать умницей, как европейцам он тотчас кажется подлецом, - засмеялся Мурусима. - Рассказывайте подробнее.
- Да все чепуха какая-то. Никто ничего не знает, но все, кому не лень, руководят.
- Обычная история, когда имеешь дело с русскими, - заметил Мурусима, кладя перед собой чистый лист бумаги. - Рассказывайте по порядку. Были у Якуямы?
- Был, - ответил Шарапов, - и, что бы вы ни говорили мне больше о подлецах и умницах, скажу вам, что этот ваш Якуяма, на мой взгляд, и умница тройная и совсем не подлец.
Мурусима серьезно кивнул головой в знак согласия, так как совершенно точно был убежден в обратном и Якуяму давно считал законченным подлецом.
Шарапов рассказывал о собрании особой группы резидентов, созванном по инициативе сверху. Оно должно было наметить линию работы с русскими белыми.
Собрались, говорил он, в Харбине, в ресторане "Фантазия", на Китайской улице. Были барон Торнау, Шарапов и Вревский от "Братства русской правды", бело-казачий офицер Самойличенко и некто Шпильман от кооперации.
- Он будто бы из тех садовников Шпильманов, которых привезла с собой Анна Иоанновна из Голштинии. Врет, по-моему, - сказал Шарапов. - Никогда я о таких царских садовниках не слыхал. Жулик по запаху.
Он стал рассказывать о собрании, выбирая наиболее важное и подсмеиваясь над тем, о чем он умалчивал.
От японцев был капитан разведки Якуяма. В последний момент предупредили, что приедет православный японский епископ Дзудзи Накада. Тогда русские срочно вызвали из подворья епископа Павла, знающего десяток японских слов.
Ровно в восемь, как только русские вошли в убранный китайскими коврами номер, послышались голоса японцев.
Уродливо сгибаясь, они волокли под руки крохотного, даже на японский взгляд, старичка, в рясе и клобуке, с панагией на груди…
- Монсеньор Дзудзи Накада, - улыбаясь зашептали они, бессильные сдержать свой восторг. - Очень благодарны за ваше внимание. Это наш владыко, почтенный отец Накада, православный епископ Кореи.
Старательно суча ногами, старичок едва поспевал за своими вожатыми. Вид у него был смешной.
Русские встали. Епископ Павел тревожно вздохнул. Японский старичок, мелко тряся сморщенной головкой, благословил присутствующих и, страшно обрадовавшись, поспешил к Павлу, обнял его за талию, пригнул к себе и поцеловал в плечо. Потом они сели за круглый стол, в первой половине номера. Во второй же, за полуаркой, где надлежало стоять кроватям, накрыт был стол с закусками и винами. Он был организован по-русско-японски, с явным преобладанием русских блюд и вин.
Торнау открыл бутылку шампанского. Шпильман сам обошел с подносом.
- За дружескую встречу, - сказал Якуяма.
- Дай бог, дай бог, - дружно шепнули епископы.
Разговор шел по-русски.
- Глубокоуважаемый отец епископ господин Накада почтил нас своим присутствием весьма на короткое время, - сказал Якуяма. - Я выражу общее желание… Он поклонился старику. - Прошу высказать ваше толкование о поднятии головы дьяволами.
- Я хочу высказать свое понимание сегодняшней встречи, - скромно ответил епископ. - Причины того, что…
- Пожалуйста, пожалуйста, ваше преосвященство, будьте добры, - ободрил Шпильман, разливая вторую бутылку.
Накада очень хорошо, хотя как-то игрушечно, механически, заговорил по-русски, но скоро разошелся, любезно взглядывая на Павла.
- Мы часто слышим, - говорил он, - такое толкование, что ангел, "восходящий от востока солнца", упоминаемый в стихе втором "Книги Откровения", означает японскую нацию. Я горел желанием узнать, действительно ли это относится к Японии, и уверенно могу сказать, что недалек тот день, когда пророчество сбудется именно в таком смысле. У пророка Иеремии мы читаем, что его народ, то есть избранный народ божий, будет призван из страны Востока. Так было предсказано за две тысячи лет, и, конечно, не означает какую-то тысячу евреев, находящихся в Биробиджане, а означает нас, японцев. Вспомним пророка Исаию: "Кто воздвиг от Востока мужа правды, призвал его следовать за собой, предал ему народы и покорял царей?" А в разделе сорок шестом, стих одиннадцатый: "Я воззвал орла от Востока, из дальней страны, исполнителя определения моего. Я сказал и приведу это в исполнение, предначертал и сделаю". Слово "Восток" в обоих случаях употреблено здесь как "мизрахо", что по-еврейски означает страну Восходящего Солнца…
- Мгм, весьма возможно, что орел указывает на то, что народ для своего выступления воспользуется аэропланами, - невежливо вставил Павел.
Накада тотчас обернулся к нему с протестующими жестами.
- Он поднимается на помощь народу, угнетенному антихристом, - строго сказал он, опуская шутку об аэропланах. - Горе мне, если я говорю об этом из чувства расового предубеждения или национальной гордости. Нет, нет. Я хочу сказать одно мнение: пора осознать, чего хочет от нас господь. Пора быть достойными его призвания.
После речи Накады решили подойти к столу. Епископ вскорости отбыл, за ним последовал Павел. Стало свободнее. Торнау, чтобы начать разговор, спросил, нет ли новостей из России.
- Вы, честное слово, явно преувеличиваете мою осведомленность, - улыбаясь и кивая туловищем взад и вперед, будто он задыхался от смеха, сказал капитан Якуяма. - В конце концов мы интересуемся Россией, поскольку она интересует вас.
Он явно издевался над русскими и не желал говорить первым.
Всего этого не рассказывал Шарапов, но Мурусима и без него отлично умел представить себе живописную картину происходившего. Ему нужна была лишь легкая ориентировка, он был опытным человеком.
- Тогда, повидимому, бросили говорить о высокой Политике и заговорили о делах маньчжурских? - сказал он Шарапову.
- Да, заговорили о "Братстве" и вообще, как теперь строить дела в связи с японской экспансией…
- В связи, с чем? - удивленно переспросил Мурусима.
- Ну, да вы же понимаете… Вы не обрывайте меня, Матвей Матвеевич. Заговорили о партизанах. "Маньчжурские коммунисты плохо знают решения своего Коминтерна, - сказал Якуяма. - Подводя итоги яванскому восстанию двадцать шестого года, Коминтерн остался им недоволен. Вместо того чтобы сделать вооруженное выступление решающим пунктом всеобщей забастовки и крестьянского восстания, Коминтерн…"
- Это безусловно ошибка яванцев, - перебил Мурусима, - капитан Якуяма, наверно, сравнивает их с маньчжурскими коммунистами… Продолжайте дальше.
- "Я очень удивлен, что вы знаете что-то о Коминтерне", - сказал тогда барон капитану. "О, да. У вас, в Китае, слишком часто удивляются", - ответил капитан…
- Ну, в общем мне ясно, что произошло, - опять перебил проходчика Мурусима. - Охарактеризуйте мне этого Шельмана… или как его?.. Шпильмана. Кто он?
- Чорт его знает, - ответил Шарапов, - говорит, что из царских садовников… года до двадцать шестого жил в Сибири, у красных. Напился, сукин сын, здорово, до хамства. "Бросьте, говорит, эти крендели-бандели. Хотите с большевиками воевать, а у самих душа от страха в носок завернута. Клади, говорит, душу на стол, показывай морских чертей".
- Мгм… странное поведение. Не провокатор? - с интересом спросил Мурусима.
- Не думаю.
- Нахален, как провокатор… Ну-ка, дальше.
- Ну, напился, как чорт. "Продаю, кричит, себя целиком, покупай, кто хочет! Принимаю; кричит, заказы. Я, говорит, на Дальнем Востоке туз пик. Во Владивостоке три комнаты с кухней, жена, мебель. Заходите, когда свободны".
- Слушайте, Шарапов, это очень ловкий человек.
- Да нет, дурак он. Химически чистый дурак. Я ему говорю, что скоро буду во Владивостоке, - передать, мол, привет жене? "А-а, адреса хочешь? - кричит. Говори цену. Дам".
- Вы, конечно, не взяли?
- Взял. Почему нет?
- Ошибка, - строго и мрачно заметил Мурусима. - Ну, дальше.
- А дальше и не было ничего. Этот купчишка весь наш разговор смял. Одно я понял - Якуяма сворачивает информационную сеть и всех переводит в оперативную. Вревский мне проговорился, что информаторы должны будут скоро переменить оружие. "Как прикажете, говорю, понимать, полковник?"
- Он, конечно, вам ничего не ответил?
- Пожал плечами. "Читайте, говорит, газеты".
- Хорошо, - сказал Мурусима, - это было, я теперь нижу, интересное собрание. Этот Шпильман в особенности…
- Дался вам Шпильман! Мы собрались о другом потолковать, - недовольно заметил Шарапов. - А капитан Якуяма тоже, как на грех, этим Шпильманом занялся не ко времени…
- Кооператор Шпильман интереснее всех вас, - весело сказал Мурусима. - Многие из вас, милейший друг мой, уже пережили свое время. Борьба вошла в новое русло, приняла новые формы, выдвинула новых людей.
- Например…
- Кулаков, невозвращенцев, лишенцев. Они знают Советы, вы - нет. У них есть глаза и слух, вы слепы и глухи. У них есть голос, они знают слова, родившиеся после вас. Что можно сделать с вами, друг мой? Сегодняшняя Россия для вас - неизвестность. А тарифная сетка союза Нарпит вам знакома? А как надо писать прокламацию - вы знаете? Нет, вы не знаете этого, не умеете.
- Я прямо боюсь спросить, чем же, собственно, мы все вам полезны?
- Я думаю, тем, что мы помогаем вам мстить, - сказал Мурусима, заботливо сморщив лоб. - Не говоря о хороших заработках.
Шарапов встал, прошел по комнате.
- Слушайте, Мурусима, - сказал он, почти закрыв глаза. - Скажите мне, зачем мы вам нужны, если мы все бесполезны? Вот у вас, говорят, жена и две дочери в Благовещенске. Вы почти русский, по вашему же признанию. Вы читаете Пушкина… Стойте, я же плясал у вас в Благовещенске и знаю вашу жену…
- Прекрасная женщина…
- А, не ерундите мне! Бросьте эти крендели-бандели, как говорит Шпильман. Вы старый разведчик, как и я. Чего вы валяете дурака? Прекрасная женщина… Из того типа баб, кто больше заплатит.
- Игра! - сказал Мурусима, беря его за руку и тряся ее. - Игра! Вы всё проиграли. Тот, кто всё проиграл, играет до смерти. Вот что нас связывает. Идите спать. Я напишу письмо.
Письмо его было коротким:
"Позволю себе сигнализировать, что ваше собеседование с русскими не достигло цели. Мне кажется, что вы недостаточно ясно представляете себе существующую здесь обстановку и ускоряете течение событий средствами, которые не кажутся мне своевременными. Во втором письме, пересланном с китайцем, я вам изложил весьма подробно план моих ближайших задач. Они обширны и проникнуты последовательностью. Их выполнение диктует нам методы величайшей осторожности даже в тех немногих областях, которые мы с вами назвали ударными и где допустима настойчивость.
Мне кажется, несмотря на то, что мы не так давно обменялись с вами мнениями, настала пора следующей встречи, так как я предвижу опасное расхождение между нашими тактическими приемами. Прошу вас довести о моем мнении до сведения известного вам лица, пока же кратко отвечаю на ваши срочные вопросы.
1, Нет, не строится. 2. Запланировано, но к работам еще не приступлено. 3. Не слышно. 4. Не приступлено. 5. Около десяти поездов за это время. 6. За последнюю неделю слухи о городе в тайге, пока не проверенные. 7. Полухрустов - начальник строительства. 8. Проверяю. 9. Работы еще не начаты, хотя о них говорят. 10. Инженер Зверичев, Леонид Сергеевич, человек с раздвоенным подбородком. Лет сорока. Считается прекрасным специалистом. Энергичен. Инициативен. В партии лет пятнадцать. На хорошем счету. Либо холост, либо супруга в России. 11. Проследовало семь партий. Разрабатываю. 12. Урожай средний. 13. Пятилетний план, повидимому, будет выполнен".
Шарапов сказал:
- Должен я вас предупредить - за мной кто-то следит. Обстреляли на рубеже.
- Хотите прибавки? - спросил Мурусима, запечатывая письмо. - Ей-богу, вы в качестве офицера столько не зарабатывали, сколько сейчас.
- Тогда за мной не охотились.
- Зато вы теперь политический деятель.
- Это мне льстит, но вам и Якуяме стоит дороже.
- Якуяма был офицер генерального штаба, человек иной эпохи, чем Мурусима. Сторонник старой прусской разведывательной школы, Мурусима сорок три года вел бескровные войны на Тихом океане. Войну с Россией он пережил во Владивостоке. Он любил произносить вслух слова покойного Накамуры:
Я был два раза убит китайцами,
Трижды сожжен дикарями Формозы,
Четырежды расстрелян большевиками -
И все же родил сына в Сиаме, родил
Сына в Кантоне, родил двух дочерей
В Сибири. Я - Накамура, человек многих судеб.
С Накамурой Мурусима кончил Берлинскую академию, с ним вместе работал он у Гейнца, прохвоста, какого не видел свет.
"Каждый, сегодня продавший на грош, завтра может продать на рубль", - говорили в их время. Разведка есть психология, наука об узнавании людей, разведка есть внимательность и осторожность, искусство.
Мурусима в свое время поставил десять тысяч телефонов на острове Формоза. Была проявлена немалая предприимчивость. Телефоны ставили в отоплении, в раковинах клозетов. На Филиппинах Мурусима - шеф конторы по ремонту и отделке квартир. В Корее - переселенческий агент. Наука об узнавании людей есть только первый раздел разведки. Узнав человека, учишься выведывать, что он знает. Это второй раздел. Третий - уменье внушить ему свои мысли и добиться, чтоб он их усвоил и повторил. Четвертый - оставаться неуловимым.
В Корее Мурусима распространял альбомы с видами Северного Китая и читал по радио лекции о свободных землях.
В 1920 году он жил во Владивостоке торговцем шелка. Красные обложили город со всех сторон, и на Миллионке, в узких уличках этого гигантского дома-квартала, в самых глухих коридорах его, на "китайском небе", уже стряпались документы на все случаи жизни.
Когда красные приблизились к городу, Мурусима постучался во все знакомые двери.
- Я разорен, - сказал он, горько улыбаясь. - Наше командование - о грубияны, о нахалы из нахалов! - не эвакуирует моих складов. Я оставлен большевикам, мои милые знакомые.
Его жалели. В награду за сочувствие он дарил шелк.
- Не оставлять же большевикам, - говорил он резонно. - Берите и не забывайте несчастного Мурусиму. Быть может, мы скоро встретимся. Берите, носите, если только вам позволят носить красивые платья.
Он раздал вагона три шелка, не забыв записать, кто и сколько его получил.
После большевиков он сгинул. Месяца через два его встретили на Семеновском базаре продающим японские зубные щетки. Вид его был ужасен. Кто-то тайком накормил его на кухне и подарил пару белья.
- Отчего бы вам не уехать домой, Мурусима?
- Мне? Вы смеетесь! Я - вор. Я не продал шелка и не вернул его стоимость банку. Родина меня предала.
Он стал доставать старым знакомым дешевую контрабанду: чулки, сигареты, бритвы.
Почти нищий, он сохранил широкие жесты богатого человека. Никто не смел, из боязни обидеть, отказаться от его трогательных подарков.
- Это за то, что вы когда-то у меня покупали, - говорил он. - В несчастье я вспоминаю всех осуществлявших мое благополучие.
Многие из знакомых работали у большевиков, и дружба со старым японцем была рискованной. Но он бывал так трогателен, когда входил, запыхавшись, и, быстро вертя своей черной, седеющей и от седины будто пыльной головой, рассказывал, что дела его пошли в гору и он будет торговать рыбой, что язык не поворачивался сказать ему грубость. Как-никак, а многие прожили с Мурусимой десятки лет, дружили, вместе ходили в театры, вместе выписывали журналы и вместе жили летом на даче, где-нибудь возле Океанской.
И старик дарил дешевый халатик из пестрого японского ситца или старую ширму, расписанную багровыми птицами.
И вдруг пропал, сгинул, потерялся бесследно. Говорили, что кто-то повстречал его на Посьете укладчиком рыбы на промысле. Другие видели Мурусиму рулевым на шаланде. Третьи… Но тут он явился столь же неожиданно, как и пропал. Он важно сошел с парохода-экспресса, прибывшего из Иокогамы, и проследовал в гостиницу "Золотой Рог".
Старые знакомые дрогнули. И было отчего. Скоро припомнил им Мурусима и шелк и ширмы…
Прощаясь, Мурусима сказал Шарапову:
- В случае, если я замечу что-нибудь опасное, я уйду на северо-восток - скажем, к бухте Терней. Там начальствует некто Зарецкий, добряк, широкая душа, милейший человек. Там тогда и ищите.
- Тяжеленько будет найти. Ишь куда лезете! Стоит ли? Добрых тысяча километров от границы. Север, морозы… - ответил Шарапов, но Мурусима только развел руками.