Иван хмуро глянул на фанерный лист. Пожалуй, доконала икона. Леонид ненавидел иконы. Выходит, злоумышленник знал эту особенность характера чекиста. Неужели это подстроил Карп?
Нет, пули впились в стенку комнаты на высоте человеческого роста. Ясно, что кто-то держал образ. Но почему не оставил следов? Кажись, улика налицо, а Пальма и носом не ведет. Черт возьми, все так же очевидно, как загадочно. Калугин сказал бы: "Загадочная очевидность, голубчик". И Тамара явно чего-то недоговаривает. Почему не пришла утром? Кто порвал кружева на груди? В чем грешна?
- Тамара Александровна, сейчас придут чекисты. Идите… переоденьтесь…
И, провожая ее изучающим взглядом, подумал: "Все расскажет, не станет молчать".
Воркун внимательно осмотрел чердак - ничего подозрительного. Пытался представить, что здесь произошло. За время работы в угрозыске он немало распутал узлов. Обычно соображал быстро, а действовал не спеша. Сейчас же, наоборот, много суетился, курил, а думалось на редкость туго.
Посмотрел на мертвого друга и вдруг почувствовал, как собственный воротник давит горло. Только сейчас Иван по-настоящему осознал потерю дорогого, близкого человека.
Еще мальчишкой Леня помогал отцу - расклеивал подпольные листовки. Побывал Леня и в царской тюрьме. Не сломила его и ссылка. Крепких отбирала чека. Он работал ради жизни, а жил ради работы.
Иван нагнулся над столом, коснулся чернильницы, вырезанной в виде двух огромных желудей, и неожиданно увидел прямо на серой бумаге, покрывавшей стол, свежую карандашную запись. Почерк Леонида - прямой, четкий, с нажимом.
Не дыша, точно боясь сдуть паутину букв, Иван склонился над строкой.
"Мертвый хватает живого", - прочитал он с недоумением.
На чердак влетел шмель. Его, видать, привлек цветочный аромат французских духов. Но цветка-то нет. Обманулся мохнатый дурень, ищет выход, бьется о стекло, а дверь на балкон приоткрыта. И не то ли с ним, Иваном? Бьется, ищет, а выход, поди, рядом. Но где? Как найти?
Заныла старая рана. Воркуну стало душно и тесно. Он полез в карман за платком, а вытащил томик с картами. Вид у "книжицы" шикарный: зеркальная кожа, золотое тиснение, а внутри - порнография.
Да, внешность может быть обманчивой. Вот и Ланская, глянешь - богиня: совершенство форм, глаза - чистый малахит, а что внутри? Возможно…
- Нет, нет! - отмахнулся Иван и быстро вышел на балкон.
Дождик кончился. Выглянуло солнце. Внизу, в толпе любопытных, по-прежнему выделялся Солеваров. Церковный староста говорил негромко, но слушали его внимательно, и почти каждое слово старика долетало до Ивана.
Рослый рушанин рассказывал о том, как чекист Рогов занес руку на святыню и как ясновидящая предрекла ему безвременную кончину…
- Так, может, православные, и свершилось знаменье? - Он осенил себя крестом и волосатой рукой указал на роговский домик: - Сами слышали…
Солеваров заметил Воркуна и осекся.
Иван поморщился: "Эх, пойдут теперь звонить о новом "чуде" Старорусской богоматери. А тут еще эта дырявая икона. Но где застряли чекисты?"
Он окинул взглядом улицу. На противоположной панели, залитой дождем и солнцем, знакомый сторож курорта метлой тычет в дощатый забор и монотонно гудит:
- Свежая царапина, натурально, след…
Воркун стремглав кинулся к лестнице. За ним - Пальма.
На улице не успели опомниться, как из ограды с треском вылетели доски. Первой в дыру юркнула ищейка. Еще удар ногой - следом за овчаркой скрылся хозяин.
Всем показалось, что сейчас за оградой гавкнет собака, засвистят пули: уж больно стремительна погоня.
Толпа притихла. В парке, за высоким забором, мужской голос басисто обругал Пальму. И все поняли, что ищейка забастовала, что, видать, дождь размыл следы. Теперь жди: вылезут из дыры понурая собака и сердитый хозяин.
Но никто не вылезал. А за оградой вдруг послышался еще чей-то голос - молодой, приглушенный…
Любопытные переглянулись…
ИКОНА И РЫСЬ
Воркун показал Пальме примятую траву. Здесь, между липой и кустом сирени, неизвестный спрыгнул с забора. Овчарка взяла след, устремилась к песчаной аллее и неожиданно, оглянувшись назад, остановилась…
- Ты что, дура?! - выругался Иван и замахнулся кулаком. - Нюх потеряла, что ли?!
Остроносая помощница с чернотой на хребтине потянулась мордой к ближайшему кусту сирени и крутнула хвостом.
Иван развел мокрые ветви. Его брови вскинулись. Перед ним Сеня-чекист и не Сеня: казацкая фуражка с красным околышем сильно помята, френч обмяк; синие галифе провисли в пузырях, а русские щегольские сапожки с нарочито завышенными каблуками - все в грязи. Да и сам юноша, промокший, в паутине и лепестках сирени, совершенно не походил на себя, всегда на редкость опрятного. Даже в лице и глазах обозначилось совсем чужое: веснушки почернели, веки сузились и шрам возле виска не замаскирован белым чубом…
- Тихо, дружок Воркунок, тихо, - прошептал молодой чекист, сплетая оттенки строгости и задушевности. - Парк оцеплен. Тут мой пост…
Маленький, юркий, с кривинкой в ногах, он подтянул ремень с маузером и, оглянувшись, понизил голос:
- Я только что из Питера. Там накрыли сброд Таганцева. Один из его агентов здесь, в Руссе. Кличка - Рысь…
- Женщина?
- Неизвестно. Но повадки и впрямь матерой рыси: ловко путает следы и пакостит всегда с большой выдумкой-хитринкой…
- Может, и с иконой ее проделка?..
Воркун рассказал о случившемся. За оградой промчался дымящий паровозик. Сеня переждал шум и деловито кивнул в сторону забора с дырой:
- Бери понятых и жди меня. Жди у Роговых. - Он слегка подтолкнул Ивана: - Действуй, браток, действуй…
Воркун не обиделся, что комсомолец подгоняет его, начальника угрозыска. Сеня Селезнев из всех местных чекистов отличался исключительной смелостью и оперативностью. Не случайно Леонид приблизил его к себе: молодой сотрудник и жил в доме Роговых.
Иван пригласил сторожа курорта и посоветовался с ним насчет второй кандидатуры в понятые. Бородатый Герасим, в белом переднике, открыл калитку и уверенно показал на приземистый трехоконный флигель:
- А еще можно… нашу фельдшерицу…
- Давно она у вас?
- Хвостова-то?
- Разве у нее фамилия Хвостова?
- Натурально. Девичья, значит. - Герасим остановился возле бочки с водой и охотно продолжал: - Вишь, начальник, полета лет назад аль боле Хвостовы, тутошные заводчики, были самые разбогатые. Их канаты парусные даже иноземцы скупали. А как задымили пароходы - торговля захирела. Последний из Хвостовых проиграл остаток капитальца. Но вернулся из Питера, где продулся, не один: с девкой, рыжей да грудастой. У нее-то, прости господи, имелось сбереженьице. И купила она тут участок с постройками. Флигель - себе. А дом, где ныне Роговы, отвела для приезжающих курортников. Открыла меблированные комнаты с обедами. Зажили неплохо, с достатком. И дочь народилась. Вся в матушку: и цветом, и телом, да и характером: девчонкой повенчалась с офицером…
Дворник лукаво подмигнул:
- Ланского, муженька-то, немец прикончил, а родителей "испанка" прибрала. Вот краса-сиротка и определилась к нам, на минеральные воды. Да еще на сцене поет: горазд голосиста…
В крайнем окне, над цветами, вспыхнула огненная прическа. На подоконнике колыхнулась ярко-зеленая елочка. Две створки блеснули стеклами. Певучий голос обратился к Воркуну:
- Иван Матвеевич, поймали?
- Не уйдет, - заверил он и шагнул к распахнутому окну, глядя на нее: - Вы можете понятой?
Зеленые глаза непонятно прищурились: Ланская то ли обрадовалась приглашению, то ли успокоилась, что человек, который махнул через забор парка, скрылся.
Ланская вышла из флигеля в темном длинном платье с закрытым воротом. В этом траурном костюме она походила на монашку.
- Тамара Александровна, вы случайно не видели, кто после стрельбы выскочил от соседей?
Она опустила глаза:
- Н-нет…
"Скрывает", - Воркун невольно посмотрел на Герасима. При нем она не разговорится.
На крыльце, пропуская мимо себя спутницу, Иван едва уловил запах заграничных духов, и снова ему вспомнилась великая княгиня. Смешно и дико: он, бывший пастух, до сих пор мечтал о любимой, похожей на величавую сестру милосердия с певучим голосом. Этой весной он трижды слушал Тамару Ланскую - княгиню в "Русалке".
Воркун представил Рысь с фанерной иконой и нахмурился. Эх, опоздал к другу! Бывало, Леня только позвонит: "Жду к обеду", и Ваня - шапку в охапку, и пес за ним. А сегодня прихорашивался, будто Макс Линдер перед любовным свиданием. Хорош гусь! Все могло быть иначе…
В горнице на круглом столе расставлено восемь тарелок. Леонид всегда приглашал одних и тех же знакомых. Иван пересчитал имена гостей, и получилось так, что один стул лишний. Выходит, восьмой - новое лицо…
Вход на лестницу охранял смуглый татарин в белесо-зеленой гимнастерке. Он любовно оглядел овчарку и одобрительно причмокнул:
- Ай, хорошай!
Поднимаясь в светелку, Тамара судорожно держалась за перила. Она боялась потерять равновесие. Герасим, наоборот, вышагивал уверенно, высоко неся бороду: бывалый солдат повидал мертвецов.
Но там, рядом с покойником, понятые вдруг поменялись ролями. Тамара устояла и, прикрывая рот платком, глазами впилась в Леонида. Герасим поклонился мертвому чекисту и сразу как-то скривился, словно его подрубили: толкни - и грохнется. Чего струхнул? Что знает?
- Герасим, ты первый раз видишь эту икону?
- Впервой, - с трудом выговорил дворник и снова уставился на браунинг в мертвой руке.
Иван вынул из ящика стола лист бумаги, положил его на книгу и сел на диван, рядом со своей гармонью. В руке он держал чернильный карандаш, остро отточенный Леонидом. Не успел он написать: "Протокол допроса", как Пальма кинулась к лестнице.
"Селезнев", - прикинул Воркун, но ошибся.
На площадку быстро поднялся сухой, жилистый Карп. Он, видимо, бежал. Черные кудри вздыбились (он круглый год ходил без фуражки), полы короткой куртки из красной кожи разметались, а капли пота стекали со лба на широкие брови, из-под которых резко смотрели карие глаза.
Не замечая ни людей, ни собаки, он прыгнул через порог и кинулся к столу:
- Ленька!.. - У него дрогнул голос: - Брат ты мой…
Он обнял застывшее тело и, прижимаясь щекой к мягким волосам брата, надрывно зашептал:
- Как же так?.. Если б знать!.. А?.. Так я бы… Ленька, что я наделал?!
- Ты убил его! - выкрикнула Тамара и заплакала.
Карп задел соседку мимолетным взглядом и припал к мертвому брату.
В противоположность младшему Рогову Сеня Селезнев появился бесшумно. Он участливо кивнул Карпу и, снимая измокшую фуражку, тихо сказал Ивану:
- Пиши протокол, пиши…
И другим нашел работу: Тамару послал во флигель за портновской рулеткой, Герасима попросил разогнать толпу под окном, а сам по телефону вызвал врача и фотографа.
Герасим вернулся возбужденный и толстым пальцем показал на окно:
- Забор-то покарябал здорово…
- Кто покарябал? - уточнил Сеня.
- Да я так размыслил, товарищ начальник, попрыгунчик с пружинами на пятках…
- Своими глазами видел-подсмотрел?
- Ныне не видел, а вот в голодуху, на Митрофановском кладбище, видел в белых саванах.
- Ты что, борода-бородина, мешочничал?
- Был грешок. Патрулей огинали погостом. А из могил на нас живые покойники - скок! скок! Содорожники мешки бряк и ходу. Я тоже тягу, хоть груз не бросил. Силенки хватало…
"А тут чего скис?" - взвешивал Иван. А Сеня налегал:
- И высоко, говоришь, они прыгали-возносились?
- Да не горазд.
- Но через этот забор… запросто?
- Натурально! - Герасим заглянул в открытую дверь балкона, где за балясинами зеленел омут освеженного парка. - Говорят, этот прыгунок выскочил из калитки Хвостовых…
Ланская протянула руку с рулеткой, да так и застыла. Сеня тоже заметил, как соседка Роговых побелела, но оставил ее в покое. Он взял у начальника угрозыска протокол, прочитал его вслух и попросил понятых расписаться.
Лист бумаги лежал на краю стола. Сторож еще раз покосился на пистолет и расчеркнулся. Ланская не дописала своей фамилии.
Чекист проводил понятых до лестницы и приказным тоном бросил вниз:
- Ахмедов, выпусти парочку!
Иван ждал: если вдовушка обернется, глянет на него - значит, ее мучает совесть. На повороте она взялась за перила и посмотрела в его сторону. В ее глазах он прочел и надежду, и страх.
"Ясно, что-то скрывает", - с горечью рассудил Иван и перевел взгляд на Карпа.
Упираясь руками в колени, младший Рогов рассматривал лежащую икону и, видимо, пытался что-то вспомнить. Он жмурился, потирал лоб и наконец рванулся к выходу:
- Я за профессором! - И на миг оглянулся: - Ничего не трогайте!
Иван и Сеня понимающе переглянулись. Им было известно, что на здешнем курорте лечится петроградский криминалист - профессор Оношко. Он читал лекции старорусским чекистам, посещал местную оперу и даже сделал предложение певице Ланской.
Сеня осторожно приблизился к покойнику и, склонив голову, прикрылся ладошкой. Выходит, лихой малый крепился только на людях, а теперь вот и губы дрожат:
- Ой… Леня… Леонид…
Его невнятный шепот заглушила Пальма - она завыла…
УВИДЕТЬ НЕВИДИМОЕ
Над перилами лестницы заголубело табачное облако. Сначала из лестничного проема на площадку выплыла шарообразная лоснящаяся голова, окутанная светлой дымкой. Затем из табачной завесы проглянули серые навыкате глаза и гнутая трубка на мясистой губе. Потом выкатился большой округлый живот, запахнутый в просторный пиджак с серебряным отливом. И наконец, поднялись короткие ножки в широких майских брюках и белых парусиновых баретках.
Тяжело дыша, криминалист вынул из кармана толстую лупу с раздвижной рукояткой и дал понять, что пришел не слезы лить, а дело делать. Он сразу повел себя как егерь среди любителей охоты: внимательно осмотрел комнату, заглянул в воркуновский протокол и вежливо заметил:
- Дорогие коллеги, вы неплохо потрудились, однако нам придется исправить допущенные ошибки. Осмотр места и трупа мы произведем со скрупулезной точностью.
Он подозвал Карпа, который привел его:
- Вы, маэстро, измеряйте. Вы, товарищ Селезнев, составьте план с обозначением каждой вещи. Вы же, коллега, записывайте…
Иван опять вооружился карандашом, продолжая наблюдать за профессором. Странно, ученый-криминалист говорит вроде серьезно, с уважением, а в глазах иронический смешок.
Опытный эксперт с помощью линзы осмотрел костюм, лицо, руки покойника и уверенно заявил:
- Умер от разрыва сердца. Мой диагноз подтвердит врач. - Он заглянул в протокол, лежащий перед Иваном: - О нет, коллега! Извольте в следующем порядке: положение трупа, ложе трупа, поза трупа, одежда на трупе и трупные изменения. На левой руке, в области тыльной стороны кисти, синяк - след удара тупым предметом…
Карп отложил рулетку, хотел что-то сказать, но передумал.
Воркун не обиделся на критику. Уважай тех, у кого можно поучиться. Ведь он, начальник угрозыска, не имел специального образования. Основная школа - служба в армейской разведке. А профессор Оношко - автор книг по криминалистике. Экспертиза - его профессия.
И сейчас на чердаке ученый-криминалист увидел то, чего другие не заметили. Передвигаясь на коленях вокруг иконы, он направил лупу на край фанеры и деловито объявил:
- Отпечаток пальца. Прошу…
Первым осмотрел отпечаток Селезнев и заверил:
- Это не его, не Рогова…
- А чей?..
Все оглянулись. На пороге комнаты стоял мужчина среднего роста, в бордовой кожанке с нашивными карманами. Это был председатель местной чека Пронин. Его желтоватое лицо (он болел язвой желудка) сейчас неестественно зарделось.
- Странно, - заговорил Пронин глухим голосом. - Сейчас в служебном кабинете Рогова мы обнаружили такую же икону…
- Ловко задумано, друзья мои! - следом за начальником в комнату вошел Калугин. - Представьте! На службе Рогов спрятал икону за шкаф, приходит домой, а тут опять она! Нуте?!
Карп сердито взмахнул рулеткой:
- Бред собачий! Мой брат не верил в чудеса!
- Товарищ Карп, - спокойно проговорил Пронин, снимая военную фуражку, - мы хорошо знаем, что брат твой не верил в чудеса, зато кругом-то нас армия фанатиков. По городу уже бродит слух: "Рогов позарился на чудотворную, вот она и покарала его". Ты знаешь, кто принес икону?
- А ты знаешь, кто принес икону на службу?
- Надо полагать, одно и то же лицо.
- Куда же вы, чекисты, глядели?
Пронин усталыми глазами показал на открытый балкон:
- В кабинете твой брат всегда распахивал створки. Так не мудрено… подбросить… первый этаж… А тут как?
- Черт его знает! - Карп бросил рулетку на диван и зло взглянул на Селезнева: - Сеня удрал в Питер! У меня по воскресеньям футбол, бильярд. Леонид ускакал в уезд. Дома - один кот! Принес тот, кто выскочил после выстрелов…
- Прошу прощения, коллеги, - вмешался Оношко, сверкая лупой. - Осмотр места показывает, что нет состава преступления. Уполномоченный не убит: подвело сердце. А копию иконы принесли, скорее всего, по просьбе самого Рогова. Он неоднократно говорил мне: "Разоблачу чудотворную! Я расстрелял бы ее, не будь она музейной ценностью".
- Это так. Могу подтвердить. - Воркун медленно поднялся с дивана. - Но Леонид никому не заказывал иконы, потому как сегодня утром он возмущался тем, что кто-то подкинул в его кабинет мазню на фанере…
- Ого! - заинтересовался Калугин и обратился к Пронину: - Павел Константинович, голубчик, тут что-то нечисто…
- Позвольте! - обиделся криминалист. - Не делайте из мухи слона! Краснеть придется! Повторяю, налицо естественная смерть. И "расстрел" иконы психологически оправдан. Он еще раньше подсознательно целился в нее. А выстрелы спугнули одного из приглашенных на обед…
- И тот кинулся-махнул именно через забор? - подкусил Сеня.
- О, юноша, от страха и забор нипочем! - Профессор, дымя трубкой, авторитетно провозгласил: - Уверяю вас, коллеги, и дня не пройдет, как вы вспомните мой диагноз: разрыв сердца - раз; беглец - совпадение - два; лик богоматери - заказ самого Рогова - три. Не ищите того, чего нет!
- Однако, голубчик, - не сдавался Калугин, - бывает обратная картина: именно отсутствие прямых улик заставляет думать, что преступник перехитрил нас. Вы, профессор, исходите только из причины…
- Все криминалисты мира исходят только и только из причины!
Оношко дымящей трубкой указал на председателя чека:
- Павел Константинович, может быть следствие без причины?
- Ясно, нет!
- Может быть преступление без преступления?
- Конечно, нет!
- Что и требовалось доказать! - победно вскрикнул ученый-криминалист.
Воркуну показалось, что в этом споре Оношко забил его учителя. Больше того, Иван, по существу, разделял взгляд профессора на роль и значение причины в процессе расследования. В самом деле, как не крути, а без причины следствия не бывает. Его глаза сочувственно остановились на Калугине.
А тот с добродушной укоризной посмотрел на Пронина: