И без доклада постового было понятно, что рябой - карманник. Лешину догадку подтвердила пострадавшая. Правда, воришка вину свою отрицал: ссылался на какое-то наводнение. Его "самозащита" всех развеселила. Один Воркун оставался грустным и строгим. Он поинтересовался, почему женщина упорствовала, неохотно шла в милицию.
- В чем дело, гражданка? Ведь базар-то под окном. Ну?
- Так мы-то не базарные, волотовские. Нам в сельсовете баяли: "Рынок открыли для всех".
- Правильно! - подхватил Воркун. - Заплати за место и торгуй на здоровье. А ты чего упрямилась?
Толстуха, с красной шерстяной ниткой на руке, прижала поросенка к животу и ухнула на колени:
- Господин старший, отпусти на волю…
Ее говор чередовался с повизгиванием чушки. Сморщив лицо, Воркун добродушно отмахнулся:
- Встань! Теперь нет бар. - И, увидев Федьку Лунатика, подал ему условный сигнал: "Помоги мамаше"…
Агент поправил на длинной шее воротник брезентовой куртки и, помогая толстухе встать, незаметно вытащил у нее из кармана юбки светлую бутылку с молочно-сизой жидкостью.
- Волотовский первач! - определил Федька и, поставив улику на стол, сонно плюнул на пол: - Лосиха! Кто ее не знает. Центр-сбыт самогонки. А порося - ширмочка…
Не двигая головой, Федька подмигнул рябому:
- Пацан, ты это с перепугу про "наводнение"?
- Да не-е! - Паренек злыми глазами хлестнул торговку и пальцем ткнул в железную решетку распахнутого окна: - Вон… башня. Водокачка, значит. А на ней афиша насчет гипноза. И он тут, этот гипнотизер-то. Горячится. Руками машет. На этого, что ведает кинематографами. "Я, говорит, покажу наводнение". А тот: "Нельзя! У нас без дурмана. Откуда в зале вода?" А гипнотизер как засмеется, как взглянет на дяденьку да ка-ак взмахнет рукой: "Вот откуда!" Все глядь на башню. Ой, из окон, дверей - водища. И прямо на нас волной. Тут паника, суматоха. Кто куда!..
- А ты в карман? - подзадорил Лунатик.
- Не-е! Лосиха упала, я на нее. Она кричит: "Грабят!" А этот, - он моргнул на морской китель, - и сгреб меня…
Леша погрустнел. Все ясно: старорусскому Шерлоку Холмсу агентом не быть. Проштудировал Конан Дойла, восхищался Порфирием, изучил логику, добыл снаряжение - и на первом же шаге опростоволосился. Да еще как! Проспал браунинг. Спекулянтку не опознал. А главное, не вспомнил Воркуна, хотя и видел его раньше. И поделом каталю-курортнику нос грязью утерли. Но он не рак: не попятится.
И как только Воркун остался один, Алеша решительно подошел к столу:
- Мой дядя, мастер Смыслов, просил передать вам…
На сей раз Воркун выслушал внимательно и даже крякнул:
- Ну ты, чудак! Да ведь этот рыжий матрос, хозяин браунинга, и есть тот самый Ерш Анархист, которого мы разыскиваем. - Иван Матвеевич вскинул ладони к лицу. - Ты сможешь нарисовать его словесный портрет?
- Смогу.
- Садись! - Воркун придвинул Алеше чистый лист бумаги и чернильный карандаш: - Костюм, рост, лицо и манеру говорить…
Иван Матвеевич положил ладонь на Алешино плечо:
- Тогда… не видел Ерша возле дома Роговых?
- Нет, не видел.
- Сегодня твой приятель Селезнев рассказывал о тебе. - Воркун примолк, видимо, что-то вспомнил и спросил: - Сколько у вас в сарае было фанерных листов?
- Двенадцать.
- А Сеня сказал десять.
- Я пару поставил без него, пока он был в Питере. Взял у дяди Сережи. Он сейчас подтвердит…
Тяжелая ладонь стремительно оторвалась от Алешиного плеча…
ДВА БЕГСТВА
Вечерняя окраина. Глухомань огородная, старый забор, подпертый сплошной тенью, и приземистый домик с прогнувшейся крышей, похожей на заброшенное богатырское седло. Невдалеке, над садовой зеленью, высится дача-особняк. На ее башенке чуть серебрится стеклянный шар.
В этом доме Ерш Анархист снимает комнату. Сеня Селезнев не знает, откуда председатель чека узнал адрес матроса, но знает, что Ерш во время облавы улизнул не только от Воркуна, но и от Пальмы.
Красноармеец Ахмедов, делопроизводитель чека Люба Добротина и Воркун с Пальмой окружили дачу, а Сеня, в штатском костюме, поднялся на голубое крылечко и резко дернул за висячую ручку.
За дверью звякнул колокольчик. Хозяйка сдвинула оконную занавеску, увидела молодого человека в клетчатой кепке и неохотно пошла к двери.
Молодящаяся, но миловидная дама с длинными серьгами. На шее боа. При каждом ее судорожном вздохе перья трепещут. Сегодня она купила на рынке поросенка. Ей почудилось, что пришли отбирать покупку. Кто-то пустил слух, что все базарные продукты конфискуются в пользу голодающих волжан.
- Нам нужен, очень нужен ваш жилец-квартирант Георгий Жгловский… - Пряча документ в карман пиджака, чекист бросил взгляд на дубовую вешалку с рогами. - Где он?
- Божья матерь! - облегченно улыбнулась она. - Его нет и не будет, милый мой. Вот уже третий день, как он расплатился со мной.
- И куда переехал-переселился?
- Ничего не сказал, честное слово. - Она перекрестилась. - Оставил мне флакончик духов и далеко не деликатно заявил: "Это вам, хозяйка, за стол и кровать!"
Селезнев осмотрел комнату, которую занимал Ерш Анархист, и попросил Веронику Витальевну припомнить любимые словечки, жесты и другие особые приметы квартиранта. Мадам Шур охотно закивала головой, самозабвенно затараторила:
- К вашему сведению, молодой человек, я служу в бухгалтерии, получаю гроши и, сами понимаете, вынуждена сдавать комнату. Желательно, конечно, квартирантке. Мужчин, откровенно, я побаиваюсь. И когда увидела матроса с грубым лицом и наглыми глазами - побелела от страха. Но он предупредил: "Не трону! Я люблю русских ядреных баб!" Почему-то принял меня за иностранку. Моя фамилия Шур, но я…
Сеня вскинул ладошку:
- Кто указал ему ваш адрес, кто рекомендовал его?
- Я спросила. Георгий Осипович сразу осадил: "Никаких расспросов. Затопите камин. Я промерз, как пес на вахте!" Он прихватил охапку дров с кухни, и я поняла, что новый квартирант надел мне на шею поводок. Командовал, точно у себя на палубе: подай, принеси - никаких возражений! К участью, не сидел дома. Приходил поздно. Однажды заявился на рассвете: промокший, грязный и злой. Помылся и в постель. Во сне бредил, упоминал "карты", "червонцы"…
- А рысь или Старорусскую божью матерь не упоминал?
- Нет, не слышала. - Мадам Шур прищурилась и перевела взгляд на угол комнаты, где висела большая икона, освещенная лампадным фитильком. - Скажите, пожалуйста, это верно, что нашу чудотворную хотят передать в музей?
- Болтовня, гражданочка. - Сеня подошел к беломраморному камину и наклонился к хозяйке, сидевшей на мягком стуле: - А кто вам сказал насчет изъятия иконы? Жгловский?
- Ни-ни! На базаре услышала и сообщила об этом Георгию Осиповичу. Он, безбожник, обрадовался и, простите, плюнул: "Туда и дорога ей, шедевру древности…"
- Так и сказал: "шедевру древности"?
- Представьте! О живописи он говорил, как Сварог! Мечтал в Руссе открыть мастерскую. - Мадам Шур блеснула серьгами. - Оставил на хранение портрет чернобровой девушки. По-моему, это его кисти…
Хозяйка открыла дверь спальни. Пахнуло угаром. Свет электрической люстры ударил на белый камин. В соседней комнате Сеня увидел диван со множеством разных подушечек и гитару с ярким бантом.
Рассматривая небольшой портрет чернобровой девушки, Сеня вдруг смекнул, что Ерш вполне мог намалевать богоматерь на фанерных листах. Чекист распахнул окно, подозвал Добротину и передал ей портрет девушки:
- Люба, лети к Сварогу и по пути прихвати фанерные иконы. Пусть он сличит. Чуешь?
Он любовно подмигнул ей и повернулся к хозяйке:
- Не волнуйтесь! Вернем в целости-сохранности, - показал два пальца, - и портрет, и духи…
Он взял с туалета малюсенький флакончик с круглой стеклянной пробочкой, оставил хозяйке расписку и предупредил:
- Если матрос внезапно нагрянет, запомните-запишите наш адрес - Крестецкая, шестьдесят один, а телефон - двести двадцать три. До скорой встречи!..
Не успел Сеня выйти на крыльцо, как ему навстречу - младший Рогов. В расстегнутом пальто, без шапки, запыхавшийся…
- Здесь Ланская?
- Всю квартиру осмотрел: одна мадам-хозяйка…
- Врешь! - Карп схватил чекиста за грудь. - От тебя несет ее духами!
Увидев флакончик с парижской этикеткой, младший Рогов хотел вырвать его из рук чекиста:
- Мой! Клянусь, мой!
- Откуда твой, Карпуша-Рогуша?
- От питерского матроса. Я обштопал его на бильярде.
- Рыжего, желтоглазого?
Карп взглянул на особняк:
- Ланская с ним?!
- Повторяю, ни Ланской, ни матроса…
В окне появилась голова мадам Шур. Младший Рогов метнулся к ней:
- Вероника Витальевна, где Тамара?
- Не знаю, милый. Вчера в соборе, на клиросе, она сказала, что поет последний раз, что надолго покинет Руссу…
- С кем? С матросом?
- Боюсь ввести вас в заблуждение, но мой жилец как-то возмечтался: "Эх, я бы с ней на край света!"
- С Ланской?
- Не назвал имени.
- Значит, с ней! - Карп возбужденно вскинул руки. - Я обошел всех хористок, был у регента, на ее службе - нигде нет!
К чекисту подошли Ахмедов и Воркун с Пальмой.
Младший Рогов бросился к Ивану Матвеевичу:
- Ты был у Ланской! Допрашивал! Она говорила об отъезде?
- Да, упоминала о "бегстве из Руссы".
- Когда поезд отходит на Дно? - И, не дожидаясь ответа, Карп побежал в сторону трамвайной остановки.
Младший Рогов служил в трибунале и носил при себе именной наган. Однако Сеня не рискнул доверить ему арест Ерша Анархиста. Горячий, ревнивый, Карп не доставит матроса живым, если тот в самом деле с Ланской. Чекист извлек из кармашка брюк черные плоские часики:
- Дружок Воркунок, через тридцать три минуты отходит поезд на Новгород…
Он не договорил. К удивлению чекиста, усталый, понурый начальник угрозыска вдруг весь напружинился, вскинул голову и, опережая Пальму, устремился следом за Карпом.
Провожая взглядом Воркуна, Сеня подозвал к себе чоновца с винтовкой:
- Ахмед, ты знаешь, что я самый несчастный человек на свете?
Приветливо улыбаясь, татарин достал шелковый кисет с махоркой и протянул чекисту:
- Табак будет - хорошо будет…
- Эх, Ахмед, даже сам бог-аллах не знает, что будет с нами.
Весь обратный путь до чека Сеня декламировал свои стихи, полные грусти и любви.
Когда Сеня пришел в чека, в кабинете уполномоченного уже сидели Пронин, Калугин, Оношко и представители трибунала и воинской части. Люба Добротина еще не вернулась от Сварога. Если Ерш Анархист окажется автором фанерных икон, то позиция Калугина в споре с ученым-криминалистом сразу окрепнет.
- Начнем, - сказал председатель чека, занимая место за роговским столом. - Товарищи, только что звонили из губчека. Новгородцы интересовались результатом вскрытия трупа…
Он протянул руку за листком, подписанным врачом. На столе возвышался письменный прибор - всадник, летящий над круглым стеклянным барьером. Сеня вспомнил страсть Рогова к лошадям и музыке: "Напишу стихотворение о друге и учителе".
- Еще днем наш эксперт Аким Афанасьевич Оношко, - начальник почтительно посмотрел на профессора с трубкой, - определил, что смерть последовала от разрыва сердца. Диагноз подтвердился. - В его руке дрогнул листок. - Правда, в желудке обнаружен шоколад. Но это, - Пронин бросил взгляд на Селезнева, - пища для наших доморощенных шерлок-холмсов…
Единственная электрическая лампочка с бумажным абажуром поддернута на блоке к самому потолку. Ее лимонный свет с трудом освещает участников экстренного совещания. И все же Сеня заметил, как большая лысина Калугина покрылась испариной.
- Товарищи, есть два предложения: продолжить расследование некоторых странных обстоятельств, сопутствующих смерти Рогова, второе - закрыть дело. Прежде чем принять окончательное решение, мы выслушаем две стороны…
По тому, как начальник уверенно проехался в адрес "доморощенных шерлок-холмсов", Сеня почувствовал, что Пронин располагает каким-то убедительным документом помимо заключения доктора. Начальник равнодушными глазами посмотрел на молодого чекиста и безразличным голосом приказал ему доложить о поисках Анархиста.
Сеня встал возле круглого столика, на котором чернел старый телефонный аппарат "эриксон" с красным вензелем. Молодой оперативник вынул из кармана душистый флакончик и, услышав за стенкой знакомые шаги, с надеждой уставился на раскрытую дверь: в ней показалась Люба с плоским пакетом. Пока Добротина шагала от порога до письменного стола, у него в сознании пронеслась вереница мыслей.
Сеня познакомился с Любой еще на фронте. Она работала машинисткой в штабе дивизии. Селезнев сразу ее приметил, переманил в чека и вместе приехали в Руссу, да что толку. Сеня снял комнату на двоих, а в этой комнате поселилась Люба с братишкой. Его же, бездомного, приютил старший Рогов. Сейчас братишка Любы сбежал из дому. Но она не приглашала Сеню к себе, хотя любила ходить с ним на рискованные операции. Вот и теперь она толково справилась с заданием:
- Художник Сварог сказал, что икона богоматери и портрет девушки дело одних рук способного самоучки…
- Ерша Анархиста! - не утерпел Сеня и вытащил из-за шкафа вторую копию Старорусской божьей матери: - Сравните, сопоставьте! Ерш и сюда, в кабинет, подбросил, и на чердак к Рогову…
- Ради чего, товарищ Селезнев? - спросил Пронин, наблюдая за председателем укома. - Какая причина или, как вы говорите, какое условие?
- В данном случае, голубчик, условие перешло в причину, - ответил Калугин и хотел пояснить, но его перебил Оношко:
- Коллега, нас интересуют только факты, голые факты!
Раздался стук. Все оглянулись на дверь. Сеня подумал: "Воркун с Ершом". Но немного ошибся: Иван пришел с младшим Роговым.
Карп, не здороваясь, окинул всех ищущим взглядом и остановился на Пронине:
- Ерш смылся с Ланской!
Воркун вскинул голову, но петроградский криминалист спокойно улыбнулся Карпу:
- Коллега, это абсолютная истина или ваше предположение?
- А ты, профессор, зря лыбишься! - Секретарь трибунала указал на рабочий стол Рогова: - Моего брата убили церковники. Ему не раз говорили: "Возьмешь икону - примешь смерть!" Так и вышло. Надо найти виновных, а не улыбаться, ученый эксперт!
- Товарищ Карп! - вмешался председатель чека. - Мы понимаем твое душевное состояние и сами переживаем потерю. Однако одних чувств и догадок недостаточно. Профессор прав: нам нужны факты, голые факты…
- Изволь! - Карп локтем задел рядом стоящего Воркуна: - Иван, скажи, из какого пистолета стрелял мой брат?
- Хозяин браунинга… Ерш Анархист.
- Позвольте, коллега, откуда это известно? - приподнялся толстяк, дымя трубкой. - Кто подтвердит?
- Алексей Смыслов. Он здесь… за дверью…
В кабинет сначала вошел старший Смыслов. Он громко поздоровался и вытащил из проема на свет своего притихшего племянника:
- Давай, Лешок, руби, как было!
Сеня заметил, что приятель в отцовском коричневом костюме выглядел старше своих лет. Да и рассказывал он, нажимая на басы:
- Это было два дня назад. Я увидел на толкучке матроса: в бескозырке, тельняшке и в широченном клеше, а голова ершистая, рыжая и лицо приметное - желтоглазое и загорелое до черноты. Он тоже зацепил меня глазом и прямо предложил: "Хошь пушку на масло?" Обмен состоялся у малых ворот курорта. Матрос, понятно, мог выследить, куда я пошел. В парке ему каждое дерево помощник. Возле дома я в день пропажи обнаружил след - каблук с ломаной подковкой. - Он вынул из кармана свернутый листок и подал его Пронину: - Вот зарисовал…
- Все это хорошо, товарищ Алексей, - одобрил начальник и поморщился от боли в животе. - Но почему ты удрал, не оказал помощь сердечнику?
- Выстрелы спугнули. И браунинг свой признал. Поспешил сверить…
- А фанеру-икону не приметил? - уточнил Сеня.
- Нет, я искал убийцу. Подумал, что стреляли в чекиста…
Сеня указал на фанерный лист с образом:
- Как думаешь, ваша фанера?
Алеша перевернул лист и указал на фабричную марку Лютера:
- Вот коричневый слон. А я принес от дяди два листа без марки. Они в сарае… в числе десяти…
- Выходит, - заключил Пронин, - Ерш Анархист взял из сарая два листа, намазал иконы, выкрал у тебя браунинг и сам сдал оружие уполномоченному?
- Выходит, что так…
На столе, рядом с портретом и фанерной иконой, появились бельгийский браунинг № 2 с якорем на рукоятке и флакончик духов. Воркун выложил томик "Метаморфоз" и рассказал о ночной облаве:
- Ну откуда у матроса этакие духи и карты?
- Ясно, ниточка-цепочка тянется за границу! - заверил Сеня и обратился к начальнику: - Павел Константинович, без Ерша Анархиста мы это дело не распутаем. Его нужно взять, куда бы он ни укрылся-спрятался. Поручите мне!
- Абсурд, коллега! - Профессор поднял трубку. - Ваша гипотеза с ниточкой отдает инфантильностью. Зачем пугать атеиста иконами? Проще - убить! Однако уполномоченный не убит…
- Это еще не доказано, голубчик! - подал голос Калугин. - Не забывайте, ищейка не взяла след!
- Какой след? - Пронин вынул из ящика стола помятое письмо. - Послушайте документ, подписанный Ершом Анархистом…
Председатель чека бумажным листом перехватил пучок желтоватого света и начал глухо читать:
- "Товарищ уполномоченный! Горячо приветствую беспощадную борьбу с мракобесами! Святоши всю мне житягу исковеркали. Батька мой, сельский поп, загнал меня в духовное училище. А я еще пацаном имел тягу к цветным карандашам. И теперь могу любого длинноволосика шлепнуть карикатурой! И богородицу могу распучеглазить, отпугнет любого. Испытай, проверь на деле. А с наганом расстанусь: надоел анархизм! Честно, по-морскому, старому амба! Давай работу. Мой адрес - дача Шур. Бывший анархист, ныне безработный Георгий Жгловский".
Наступила пауза. Первым поднялся профессор Оношко:
- Дорогие коллеги, как видите, картина прояснилась. Жгловский написал иконы со страшными ликами. Заказал ли ему иконы Рогов или самородок выполнил по своей инициативе - роли не играет. Важно другое: Ерш Анархист не церковник, а безбожник. Следовательно, к смерти Рогова непричастен. Да и письмо без угрозы, с точным адресом. И даже история с браунингом раскрылась: он стащил у Смыслова и сам сдал уполномоченному…
- А чего же он удрал?! - выкрикнул Карп.
- Уважаемый Карп Силыч, какие у вас доказательства тому?
- Его видели с женщиной. Она прикрывала лицо платком. Они шли в сторону вокзала. Я уверен, что это была Ланская!
- А я уверен, коллега, что Ланская просто спряталась от вас, поскольку вы бесцеремонно пристаете к ней. А сегодня утром пытались даже изнасиловать ее…
- Это верно, Рогов?! - грозно спросил председатель трибунала, сжимая в руке железную трость. - Чего молчишь?!
- Пошли вы все к чертовой матери! - выругался младший Рогов и выскочил из комнаты.
Сеня пожалел Карпа. Он не знал, что младший Рогов еще вчера положил партбилет в конверт и адресовал его председателю укома: "Не согласен с нэпом и порываю с предателями революции".