Пронин сморщил губы: видимо, боль в желудке обострилась. Сбился четкий ритм речи:
- Товарищи, мне думается… на этом письме… и закроем совещание.
Он обратился к председателю укома:
- Николай Николаевич, мы собрались… по твоей инициативе. Ты как считаешь, вопрос исчерпан?..
- Да, друзья мои, пока вопрос исчерпан…
Сеня не случайно пошел проводить Калугина и Воркуна. Молодой чекист понимал, что председатель укома напрасно не скажет: "Пока вопрос исчерпан". Хотя сам лично Сеня не представлял, как можно связать смерть Рогова с Анархистом. Даже мадам Шур подтвердила, что ее квартирант ненавидел служителей церкви. Ясно, Рогов решил проверить способности Ерша, дал ему фанерные листы и попросил снять копии. Тот задание выполнил, принес иконы и заодно сдал свое оружие…
На перекрестке улиц Калугин, прощаясь, спросил Воркуна:
- Голубчик, ты как-то говорил, что Леонид аккуратно вел дневник?
- Факт.
- А нельзя ли, друзья мои, заглянуть в этот дневник?
- Можно, - заверил Воркун. - Дневник в столе, на чердаке…
- Так ли, Воркунок-дружок? - усомнился молодой чекист, - я же составлял опись вещей и хорошо-отлично помню, что никакой тетради не было в роговском имуществе…
- Кто же его взял?
- Карп мог взять, - ответил Воркун, оглядываясь по сторонам. - Братья-то поссорились из-за женщины…
- Друг мой, не только из-за женщины, - дополнил Калугин и рассказал о выходе Карпа из партии…
Сеня настроился дать бой младшему Рогову и потребовать дневник уполномоченного губчека, но дома Карпа не оказалось. А из его комнаты исчезли книги, белье и гитара…
СВЯТАЯ СДЕЛКА
В Старую Руссу Ерш приехал поездом. Еще в вагоне он дал клятву: зажить дома по-новому. Ему давно хотелось вырваться из питерской шайки Леньки Пантелеева, поселиться на берегах Полисти и честно зарабатывать хлеб кистью…
"Пусть вывески, пусть афиши, только не грабеж, карты, распроклятый самогон", - рассуждал он, раскачивая полы тяжелого бушлата.
Черная матросская куртка отяжелела, конечно, не потому, что была сшита из плотного сукна и подбита шерстяной ватой, а потому, что все карманы ее были набиты награбленным добром. Накануне своего бегства из Питера Ерш помог Леньке Фартовому очистить квартиру богатого домовладельца, который только что вернулся из Парижа с подарками для жены.
Черт его знает, как тут примут бывшего анархиста. Может быть, и без работы насидишься. Внешне город мало изменился: те же двухэтажные домики, садики, заборики, булыжники. Только вот одна новинка - от вокзала вырвался паровозик с вагоном и загромыхал по улицам города.
Говорят, трамвайная линия тянется до самого курорта, но Ерш доехал до Полисти и сошел на Красный берег. Река заметно обмелела, но освежиться можно. Он спустился поближе к воде, и надо же такой случай…
Между Живым мостом и баржевидной пристанью прикололась синяя шлюпка, а в ней под соломенной широкополой шляпой сидел с удочками родной дядя. Ерш вообще-то не любил свою родню: уж больно все они религиозны. Но в этот приезд племяннику, пожалуй, есть смысл помахать бескозыркой…
И он пронзительно свистнул:
- Дядя Савелий, мое вам с ленточкой!
Дядя пригласил его в гости. Ерш гулко прошагал по деревянному мосту, свернул налево - на Александровскую улицу.
На правой стороне белеет каменный дом с широким балконом. В этом здании в период двоевластия размещался клуб анархистов. Здесь, возле черного знамени, Гоша Жгловский выступал с революционными речами. Говорил пылко, брызгая слюной. За ершистый характер и огненную шевелюру его прозвали Ершом Анархистом. А через год он возглавил отряд анархистов в черных бушлатах, и началась у них фронтовая свистопляска: во имя свободы глушить стаканами горилку, щеголять широченным клешем, харкать в рожу белопогонникам и насиловать хохлушек. С той поры Ерш Анархист признавал только то, что брал силой.
А когда черный отряд разогнали, его командир сбежал с фронта, надел на себя бархатную толстовку с бантом и очень быстро прибрал к рукам артель иконописцев. Но спрос на иконы с каждым месяцем все падал и падал. Свободный художник присвоил артельные деньги и удрал в Питер.
Вот здесь-то, между Загородным проспектом и Обводным каналом, в знаменитых "Сименцах", пригрел Ерша бандитский притон Леньки Пантелеева. Опять замелькали карты, бутылки, выстрелы, бабы - и вчерашний командир черного отряда пошел в гору. Но он не признавал вторые роли. А Ленька в шайке как царь на троне.
"Да, такого атамана не перешибешь", - рассудил Анархист и после удачного ограбления подался в родные места.
Дядя Савелий - церковный староста - жил напротив старинного монастыря. Ерш пересек широкую улицу и ударом солдатского ботинка открыл знакомую калитку…
Кирпичный домик с двумя окнами смотрел на военный памятник с орлом. Со стороны Красных казарм доносилась бодрая песня красноармейцев. Ершу вспомнилась фронтовая жизнь, и, поднимая голову, он лихо сдвинул набок бескозырку.
Рослая, с румяным лицом и высокой грудью, тетя Вера вышла на крыльцо и метнула мимолетный взгляд на пустые руки племянника. Ерш не заезжал в деревню к родителям, иначе он, конечно, привез бы посылку с продуктами.
- Здорово, тетушка, жениться прибыл!
И племянник так стиснул тетку, что у нее и дух захватило.
- Уф, бесстыдник! - проворчала она, облизывая пухлые губы. - Отпусти! Савелий идет…
Она была на двадцать пять лет моложе Савелия. В этот приезд Ерш особенно почувствовал такую разницу в годах: дядя побелел, спина ссутулилась, ноги отяжелели, он стал шаркать сапогами, а тетка, наоборот, из худенькой да бледной превратилась в дебелую купчиху.
Родные сестры - мать Ерша и тетка Вера - дочки сельского купца. Старшая сестра любила землю, вышла за местного священника и всю свою энергию пустила на сад и огород, а младшая, жадная до денег, прикинулась "святой" и очаровала Савелия, который с крестным ходом пришел в Леохново.
В то время Савелий, почтовый чиновник, получил наследство, но перед свадьбой, чтобы угодить своей невесте, помыслами устремленной к богу, пожертвовал отцовский капитал на построение храма. Дурацкий поступок жениха сразу подрезал ее здоровье, но отступать было уже поздно. Так и жили с "раной в душе", пока не пришла свобода на торговлю.
Теперь она твердо решила разбогатеть. В Гостином дворе откроется магазин, на витрине которого будут выставлены молитвенники, иконы, купели, прочая церковная утварь, и потекут деньжата в ее карман.
Тетка Вера обрадовалась приезду племянника. Она отведет ему комнату, где он, сытый и обласканный, сможет писать иконы для продажи. А уж насчет женитьбы - разберемся не торопясь.
Завтракали на открытой террасе. Хозяйка, явно повеселевшая, угощала желанного гостя горячими сканцами со сметаной. Ерш проголодался - ел за двоих. Лишь за чаем племянник разговорился. Он и впрямь настроился жениться и зарабатывать кистью…
- Буду писать плакаты, вывески, картины, а с иконами амба! - Ерш увидел в пузатом самоваре карикатуру на свою физиономию и весело съязвил: - Разве только Христа на кресте без трусиков!
Старик гневно нахмурился. Тетка Вера поперхнулась, но мигом овладела собой.
- Тебе, Гоша, повезло, - она ложкой сняла румяные пенки с молока и положила их в чашку племянника, - есть на примете краля, взглянешь на нее - и глаз не отведешь…
- Кто такая?
Тетка кивнула в сторону монастырской стены с угловой башенкой:
- Солистка хора. Вдовушка. Зеленоглазка…
- Кошачьи глаза по мне! А нравом как?
- Степенная, тихая…
- К черту! Я злых люблю: чтоб зубы, кулаки - все противилось!
Дядя Савелий вздохнул, перекрестился, вышел из-за стола, грузно протопал в свою комнату и демонстративно закрылся на крючок.
А тетка Вера скрутила пополам полотенце, ошпарила его конец кипятком, поднялась и неожиданно огрела им безбожника по уху. Тот вскочил:
- Ты что, курва?!
- Ничего, за дело, - отшила она, оставаясь в боевой позе. - Я тоже злая! Ты ведь любишь таких…
В ее прищурых масляных глазах светились и вызов и похоть. Ерш почувствовал достойного противника:
- Где схлестнемся?
Она оглянулась и, приглушив голос, пояснила:
- Пойдешь по адресу, снимешь комнату. А я уж, так и быть, навещу тебя разок-другой, рыжика соленого…
Ерш уточнил адрес мадам Шур, подошел к тетке попрощаться и внезапно с такой силой дернул ее за халат, что пуговицы полетели на пол.
Но тут же две увесистые оплеухи откинули его к калитке.
- Заходи, племянничек, не забывай тетю! - Голос ее звучал медоточиво-издевательски.
Мадам Шур преклонялась перед Солеваровой. Ум и воля выделяли Веру Павловну из уймы обывателей. Церковный староста всю жизнь собирал марки, но, слепец, и мысли не допускал, что самый драгоценный экземпляр - это его жена…
- Ваша тетушка, Георгий Осипович, открывает магазин. Я ее компаньон. У нас с нею невелики сбережения, но при ее твердой руке…
Ерш осторожно потрогал припухшую скулу. В эту минуту его интересовал другой человек, и он спросил:
- Знаете уполномоченного губчека? Что за мужик?
- Я лучше знаю младшего Рогова: он брал у меня уроки на гитаре. Но и о старшем имею представление: Лео любит музыку, лошадей и страсть как ненавидит церковь. Хочет отобрать у нас чудотворную икону и передать ее в музей. Как это вам нравится?
- Молодчага! - восторженно отозвался матрос.
Теперь он знал, как написать уполномоченному губчека, и не сомневался, что тот найдет ему работу по сердцу. А мадам Шур поспешила вернуться к прежней теме разговора:
- Георгий Осипович, нам потребуется агент по скупке церковных вещей. - Она привычно тряхнула серьгами. - Вы как, любезный?
- Придет тетка, тогда и карты на стол! А пока - ручку и чистый лист…
Когда хозяйка выполнила его просьбу, он указал на дверь:
- Давай отсюда!
- Господи! - всплеснула руками хозяйка. - Георгий Осипович, милый, хороший, ну зачем же так грубо?!
- Закрой дверь! - скомандовал он и сел писать рапорт на имя уполномоченного губчека.
Через два дня Ерш зашел в аптеку и позвонил по телефону Рогову. Тот подтвердил, что записку Анархиста получил, но без биржи труда не обойтись: "Займи очередь!"
Ерш молча повесил трубку. Он подумал: "Пока стою в очереди, чекисты справку наведут".
- Полундра, так не пойдет! Уж лучше к тетке пришвартоваться…
А тетка с характером: пообещала, а сама и носу не кажет. План действия созрел молниеносно. Мадам Шур как-то проболталась, что после всенощной помогает Савелию Иннокентиевичу подсчитывать денежный сбор. Значит, в это время тетя Вера сидит дома одна, без мужа.
Так оно и вышло. Из церкви тетка пришла без мужа. Она разделась, открыла окно в сад и опустилась на колени. В углу серебрилась икона. Тетка в одной нижней рубахе склонила голову. Она шепотом, страстно о чем-то просила Старорусскую богоматерь. Видимо, поясняла, что ей сорок пять, а старику семьдесят, что вышла замуж не по любви, что на ее месте другая давно бы согрешила…
Со стороны монастыря доносился стук деревянной колотушки. Ночной воздух насытился запахами липы и тополя. Ерш снял ботинки, срезал финкой длинную ветку смородины и блаженно стиснул зубы: "Пора, отмолилась…"
Осмотревшись по сторонам, он ухватился за подоконник и бесшумно влез в окно. Солеварова и вскрикнуть не успела, как племянник веткой сбил единственный огонек возле иконы…
Домой Ерш возвращался усталый, поцарапанный, но счастливый. Теперь он ближайший помощник хозяйки магазина. Теперь тетка Вера выполнит любую просьбу племянника. Она, оказывается, давно уже умоляла богородицу подослать к ней полюбовника.
Утром мадам Шур пригласила жильца к самовару и важно сообщила:
- Савелий Иннокентиевич просил вас зайти к нему по срочному делу…
"Не пронюхал ли, черт старый?"
Ерш зашел в городскую баню, дважды попарился, затем побрился, забрел в гостиницу - часика два погонял костяные шарики и наконец вспомнил о срочном деле.
Дома дядю Савелия он не застал. Тетка Вера, блаженно щуря глаза, протянула ему полные руки…
- Люба мой, прости меня, дуреху, - она целовала на его лице царапины.
"В самом деле, дура. Встретила бы оплеухой - навек бы морским узлом привязала".
Обласканный и зацелованный, Ерш выпил крыночку молока, прихватил пирожок с капустой и спросил о срочном деле. Тетка заволновалась:
- Не вздумал ли старый свести тебя с солисткой хора?
- К черту тихонь! - намекнул он притихшей тетке и решительно направился к калитке, полоща клешем на ветру.
За монастырской каменной оградой возвышались четыре белых храма. Вечерняя служба шла в большом соборе. На церковной паперти, где толпились нищие, матрос снял бескозырку и заработал широченными плечами.
Верующие оглядывались, ворчали, но пропускали его. Он пробивался к клиросу, к знаменитой древней иконе греческого происхождения. В храме он чувствовал себя, как на палубе крейсера. Его отец, сельский поп, заставлял сына с малых лет ходить в церковь. Но Гоша и в храме не расставался с мелом и углем: рисовал на полу и стенах рогатых чертей с хвостами. Батя драл его за уши, хлестал крапивой, и все тщетно. Попович признавал лишь одну "икону" - картину Айвазовского "Девятый вал". И когда отец отправил его в духовное училище, он сбежал на Черное море. А там жизнь, как известная одесская лестница, повела его по ступенькам: портовый грузчик, юнга, матрос, член партии анархистов, лихой участник боев и набегов. Однако и в те времена Ерш Анархист не расставался с карандашом и красками.
Вот почему и сейчас он остановился перед старинной иконой. Она вновь поразила его. И поразила не своими украшениями, хотя Ерш распрекрасно разбирался в драгоценных камнях. Богородица не позировала и не держала сына напоказ: "Полюбуйтесь, дескать, моим красавчиком". Нет, мальчик был хил, бледнолиц, но мать так бережно прижала его к своей груди, что без слов был понятен ее пристально-умоляющий взгляд: "Не троньте мое дитя".
Вдруг икону загородила плотная девушка с длинной черной косой. Она установила горящую свечу в высокий блестящий подсвечник, склонила голову и - ни с места. Ерш сердито дернул ее за косу.
Черноволосая на один миг оглянулась, плеснула чернотой своих глаз и кованым каблуком лягнула матроса. Удар пришелся по кости. От боли Ерш взвыл. К счастью, хор заглушил его выкрик. Он наклонился к ушибленной ноге.
А когда поднял голову - девки и след простыл. Напрасно он рыскал, искал ее: ни в храме, ни на дворе монастырском не нашел эту чернобровую с белым платком на плечах.
Зато встретил дядю Савелия. Старик, в темном сюртуке, распушив бороду на груди, с гордостью показал на большой новый собор, где шла служба:
- Воздвигнут в честь возвращения чудотворной иконы Старорусской божьей матери. Воздвигнут, между прочим, на мое пожертвование. - Он взял племянника под руку. - А теперь, чадо мое, взгляни еще на достопримечательности Спасо-Преображенского монастыря…
Ризница притаилась под колокольней. Стены как у крепости. Железные двери под тремя замками: один внутренний и два висячих. Связку ключей старик всегда носил при себе. А ночью, видимо, прятал под подушку.
Кладовая небольшая, но вся заставлена драгоценностями. На широких полках и узком столе все искрилось, блестело, вспыхивало звездочками. Вот тучное Евангелие, усыпанное рубинами и жемчугами. А рядом с ним золотые сосуды старинной чеканки - потир, дискос и звездица…
- Эх, золотяги столько пропадает! - Горящая свеча в руке Ерша задрожала, и тени запрыгали по белой стенке ризницы.
Старик закрыл дверь на задвижку и, осенив себя крестным знамением, поцеловал массивный золотой крест, украшенный бриллиантами.
- Выкладывай, дядя, что за дело срочное?
- Чадо мое, к нашей святыне тянется рука красного дракона. Верующие выставили охрану к чудотворной…
Ерш вновь вспомнил темноволосую девку с приметными бедрами: "Наверно, из охраны".
- А все ж против штыков и крест не защита. Отберут окаянные и копию не дадут снять. - Церковный староста положил руку на плечо племянника. - Бог освятил тебя талантом. Ты возглавлял иконописную мастерскую. Прими наш заказ. Сними копию с чудотворной…
- У вас же есть копия в Воскресенском соборе.
- И на ту поднимут руку безбожники. Так что нужны две иконы. Уважь нашу просьбу, а мы тебе на выбор любые дары. - Дядя Савелий перевел руку на самоцветные камни серебряной ризы: - Не все, что мы тут лицезреем, числится в описи, милейший кистетворец…
Положим, очистить эту ризницу Ерш сумеет и без кисти.
- Дядя Савелий, ты знаешь - я сам безбожник.
- Никто себя не знает, чадо мое. - Старик вскинул руку. - В час твоего рождения звезды сгруппировались в образ Георгия Победоносца. Всадник, конь, копье, змей-дракон - все просматривалось, как на фреске. Твой отец увидел знамение и нарек тебя Георгием. И быть тебе Победоносцем в храме искусства. Испытай свою судьбу, проверь гороскоп. Он, что наука, предсказывает сбыточно…
Староста многозначительно заглянул в глаза матроса:
- Какой хочешь дар?
- Девку хочу, ой как хочу!
- Господи помилуй, какую девку?
- Черноволоску, с косищей и бортами - во! Сейчас видел возле Машки Иисусовой…
- Груня, что ли? В белом платке и сапожках?
- Она самая!
- Знаю. Богозаступница. И лучшей жены не найти…
- Дай ее адрес!
- И только-то?
- Точка! Все сделаю! - заверил Ерш.
Из ризницы оба вышли просветленными.