XVII
На следующий день Яков решил встретиться с женой и откровенно сказать ей, что они не могут больше жить вместе, что лучше им развестись.
Подымаясь по лестнице, он все чаще останавливался, прикладывая руку к сердцу. Несколько минут постоял перед дверями, не решаясь позвонить.
Вспомнил, с каким радостным чувством подходил когда-то к этим дверям, как уверенно нажимал кнопку звонка и прислушивался к быстрым шагам жены, бежавшей ему открывать.
Сейчас эти двери стали чужими, как и весь небольшой мирок, притаившийся за ними. Он уже подумал, не лучше ли отложить свое посещение, как этажом выше хлопнула дверь и кто-то стал спускаться вниз.
Тогда Яков позвонил, коротко и несмело.
Стоял в ожидании, и ему казалось, что он не виделся с Ниной уже несколько лет.
Мимо прошел сосед, поздоровался, приподняв шляпу. Горбатюк, не глядя на него, ответил на приветствие, опасаясь, что тот вздумает остановиться, завести с ним разговор. Но сосед прошел не задерживаясь.
"Может быть, нет никого?" Он еще раз позвонил. Теперь в коридоре затопали детские ножки, за дверями послышался тоненький Олин голосок:
- Кто там?
- Оленька, открой!
Оля молчала.
- Открой же, Оля! Ты что, не узнала меня?
- Мама сказала никого не пускать.
- Так ведь это чужих, Оленька, - говорил Горбатюк, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать от обиды. - Оля, открой, я вам шоколадку принес, - продолжал он уговаривать дочку, так как не мог уже уйти отсюда.
Желание получить шоколадку победило страх перед маминым гневом.
Яков не решился зайти в комнаты, сидел в кухне, держа на коленях обеих дочек. Оля все время обиженно поглядывала на отца, и ему было как-то неловко перед ней. А Галочка доверчиво прижималась к нему, лакомясь гостинцем. Она размазала темно-коричневую массу по всему личику, и глазенки ее блестели, как лакированные.
- Папа, а почему ты нас не любишь? - вдруг спросила Оля, глядя отцу прямо в глаза.
Яков растерялся. Он понимал, откуда идет этот вопрос, но не знал, как ответить ребенку.
- Я вас люблю! Я вас обеих очень люблю! - сказал Яков, прижимая к себе девочек.
- А почему ты не хочешь жить с нами? - продолжала допытываться Оля, морща лобик и стараясь, видимо, уяснить себе что-то очень сложное и крайне важное для нее.
Яков опустил на пол дочек, растерянно начал шагать по кухне. Поглядывал на Олю, которая стояла, опустив руку с шоколадом, и упорно смотрела мимо него. Большие, как у матери, глаза ее понемногу наполнялись слезами. "Как ей не стыдно! - подумал он о Нине. - Впутывает в наши ссоры детей, старается настроить их против меня… Перевоспитать? - вспомнил он выступление Сологуб. - Легко сказать! Попробовали бы этакую перевоспитать!.."
Снова взглянул на Олю. Девочка уже горько плакала, не вытирая слез.
- Ну хорошо, Оленька, мы с тобой помиримся. Ты не будешь больше так говорить? Не будешь?
Он снова держал дочек на коленях, хотя Оля и порывалась слезть на пол.
- Почему Оля плачет? - все допытывалась Галочка. - Кушай, Оля, шоколадку, кушай…
Нина задержалась на рынке. И хоть Яков с нетерпением ждал ее прихода и готовился к встрече с женой, он вздрогнул, услышав ее звонок.
- Поди открой, Оленька, - сказал он, не решаясь выйти навстречу Нине.
- Почему это ты плакала? - прозвучал в коридоре Нинин голос.
Яков внутренне весь подобрался, как перед прыжком в воду. Прижимая к себе Галочку, он смотрел на дверь.
Нина была в пестром летнем платье. Оно, как влитое, сидело на ней, обрисовывая девически стройную фигуру.
Увидев мужа, Нина остановилась, нахмурилась.
- Ну? - бросила она резко, глядя на него сухими, недобрыми глазами. - Зачем пожаловал?.. Галя, ступай в комнату!
Галочка послушно слезла с отцовых колен. Яков ее не удерживал. Хотел спокойно поговорить с женой, хоть его и раздражало и это новое платье, и то, что она выглядит так молодо и свежо, когда он совершенно извелся.
А Нина стояла на пороге, выжидательно глядя на него.
- Нина, я хочу серьезно поговорить с тобой, - сказал Яков каким-то чужим голосом. "Не нужно волноваться", - успокаивал он себя, облизывая языком пересохшие губы.
- О чем ты хочешь говорить? - Она вошла в кухню, положила на стол авоську и повернулась к нему; была совершенно спокойна и, казалось, не собиралась ссориться с ним.
"Что это с ней?" - удивился Яков и сказал снова:
- Я хочу с тобой серьезно поговорить.
Это платье, это спокойствие, эта отчужденность… Яков вдруг испугался, что скажет не то, с чем пришел сюда. Его твердая решимость, казалось, исчезла, и он поспешно проговорил:
- Мы так не можем больше жить, Нина…
Он умолк, ожидая ее ответа. Но жена продолжала молчать. Смотрела мимо него застывшим взглядом, будто его здесь и не было.
- Мы калечим своих детей, - повторил Яков слова Руденко, но сразу же поймал себя на этом. Это еще больше рассердило его, и он уже твердо сказал: - Я хочу развестись с тобой.
На какое-то мгновение Нинины глаза испуганно расширились, но потом снова стали прежними.
"Почему она молчит?" - все больше удивлялся Яков. Он был готов ко всему, к плачу, упрекам, только не к такому молчанию.
- Что ты на это скажешь? - спросил он.
- Разводись, если хочешь, - равнодушно ответила Нина. - Я все равно, как разведенная, живу…
"Что с ней случилось?" - все больше удивлялся Яков.
- Значит, ты согласна? - спросил он, чувствуя, что ему не следовало спрашивать об этом, что он поставил себя в смешное положение. Он прочел это и в Нининых глазах, засверкавших веселыми огоньками.
"Чему она радуется? - никак не мог сообразить Яков. - Неужели тоже хочет развода?"
- Я буду настаивать, чтобы мне отдали Галю, - сказал он.
Нина покачала головой:
- Кто ж тебе ее отдаст? Галя останется у меня… Все? - спросила она, видя, что муж почему-то мнется…
- Все, - через силу проговорил Яков. - Да, вот еще что: я хочу переехать отсюда… До развода.
- Еще что?
- Все, - буркнул он, увидев, что жена открыто издевается над ним. Медленно поднялся и направился к двери, прислушиваясь, не скажет ли она еще что-нибудь.
XVIII
Нина молчала потому, что так ей посоветовала Юля.
"Не нужно показывать, что ты любишь его, никогда не нужно выдавать себя, - сказала подруга, выслушав Нинины жалобы на Якова. - Чем независимее ты будешь себя вести, тем крепче он будет за тебя держаться".
Разговаривая с Яковом, Нина все время думала о Юлиных словах, и хоть сердце ее разрывалось от горя, она нашла в себе силы сдержаться, не выдала своих истинных чувств.
Она смогла сдержаться еще и потому, что, несмотря ни на что, не верила в серьезность намерения Якова развестись с ней. Не верила, так как очень не хотела этого. "Он не бросит меня, он будет со мной", - говорила она себе.
Нина знала, как любит Яков детей. Знала и то, что если б он действительно задумал разводиться, дочки все равно останутся у нее, а через них она не выпустит из своих рук тех невидимых, но крепких нитей, которые привязывают сердце мужчины к дому, к семье.
Об этом говорила ей и Юля. Под влиянием бесед с подругой Нина еще больше укреплялась в своей уверенности.
Сегодня же, в третий раз услышав вопрос Якова - согласна ли она развестись, Нина окончательно убедила себя в том, что он говорит все это вовсе не потому, что хочет добиться ее согласия, а лишь для того, чтобы вызвать ее на примирение. Поэтому она, помня наказ Юли, с решительным видом ответила Якову, что он может возбуждать дело о разводе, что она не возражает…
Сварив обед и накормив дочек, Нина отправила их гулять, а сама побежала к Юле - рассказать о разговоре с Яковом, посоветоваться, что делать дальше.
Нина очень огорчилась, не застав Юли дома. Но она не могла ждать. Ей просто необходимо было поговорить с кем-нибудь, поговорить немедленно, и она пошла к Лате.
* * *
А у Латы были свои горести.
Она проснулась сегодня очень рано, так как ей приснился страшный сон. Вокруг нее ходили серые коты, и у каждого была голова ее мужа. Коты эти хором мяукали, и с каждым их мяуканьем Лата постепенно становилась кошкой. Сначала у нее вырос хвост, потом вместо рук и ног появились лапы. Туловище покрылось шерстью, и она сердито замяукала на котов, так как уже не могла говорить по-человечески, хоть у нее и оставалась человеческая голова.
Внезапно все коты исчезли, а вместо них появился огромный пес, тоже с головой ее мужа. Забыв, что она уже стала кошкой, Лата хотела прикрикнуть на него, но смогла только мяукнуть. В ответ на это пес злобно зарычал и бросился на нее, и она побежала. Но тяжелый нос мешал ей бежать, и как только она оглянулась, пес схватил ее за кончик носа и с довольным рычанием принялся его жевать. Лата вскрикнула и проснулась.
Она долго лежала, с тревогой думая о том, что может означать этот сон. Потом почувствовала, что у нее болит нос, осторожно провела по нему пальцем и нащупала твердый бугорок.
Она вскочила с постели, подбежала к зеркалу и чуть не лишилась чувств: кончик ее носа украсился большим сизо-красным чирьем.
Окончательно расстроенная, она вышла на кухню.
Было еще довольно рано, и соседи, занимавшие комнату рядом с кухней, - против них Лата вела борьбу по всем правилам кухонной стратегии и тактики - еще не проснулись.
Не переставая стонать, Лата изо всех сил громыхала тазом и крышками, с шумом передвигала стулья. Но у соседей по-прежнему было тихо, лишь Гога громко чертыхнулся.
- Ты что там? - грозно спросила жена.
- Чертова перечница, - глухо промолвил из-под подушки Гога.
Тогда Лата стала в дверях кухни и напустилась на мужа. Она все время повышала голос, в надежде, что проснутся соседи и посочувствуют ей. И они действительно проснулись, так как до слуха Латы донесся тихий стон молоденькой соседки.
- Вот видишь, видишь! Уже и добрые люди жалеют меня! - кричала Лата, совершенно забыв, что еще вчера кляла этих "добрых людей" на чем свет стоит. - И откуда ты взялся на мою голову? Изверг ты, душегуб анафемский! Погубил ты мою молодую жи-сть! - заголосила она. - Отдай мою молодость! Отдай мою кра-а-соту-у-у!
- Ведьма! - крикнул, сбрасывая подушку, Гога. - Сатана в юбке!
- Егор Васильевич, Как тебе не стыдно, - всплеснула руками Лата. - Ведь соседи же интеллигентные, целый день работали, поздно пришли. Им покой нужен, а ты этак ругаешься!
- Ведьма! - не сдавался Гога.
Когда пришла Нина, буря уже улеглась. Егор Васильевич, не позавтракав, убежал из дому, соседи тоже ушли.
Лате уже не с кем было ссориться. Она сидела на кухне с умиротворенным видом и прикладывала к носу мокрый платочек.
- Что с тобой, Лата? - спросила Нина.
Соседка начала подробно рассказывать обо всех перипетиях сегодняшнего утра, а Нина с нетерпением ожидала, пока она закончит. Ей самой хотелось рассказать о своих волнениях, о разговоре с Яковом.
- Не верь! - выслушав Нину, авторитетно изрекла Лата. - Это он с какой-нибудь связался, к ней хочет перебраться. Так и у моего Гоги было, да я его быстро скрутила!
И она начала рассказывать, как заподозрила Гогу в измене, хоть и не могла узнать, с кем именно он изменил ей.
Но Нина почти не слушала ее. Думала о Якове, и хоть у нее не было никаких доказательств, что такая женщина существует, Нина уже не сомневалась в измене мужа. Она перебирала в памяти всех женщин и девушек, работающих в редакции или бывающих там, и никак не могла окончательно решить, кто же из них ее соперница…
XIX
Якова вызвали в высшую инстанцию, и он вынужден был отложить хлопоты о разводе до возвращения из Киева. В юридической консультации, где он все же успел побывать, ему сказали, что дело его весьма сложное и может решиться не в его пользу.
Горбатюк долго колебался, прежде чем обратиться к юристу. Неприятно было думать о том, что придется разговаривать с чужим человеком, посвящать его в самые интимные детали своей жизни.
"Что я ему скажу? - думал Яков. - Чем объясню свое желание развестись с Ниной?"
Только теперь он серьезно задумался: какие мотивы сможет он выдвинуть, чтобы суд удовлетворил его ходатайство? Яков уже понимал, что одного "не хочу" здесь недостаточно, что надо доказать суду необходимость развода.
А ведь до сих пор ему казалось, что невозможность их совместной жизни очевидна. Разве мало того, что они ежедневно ссорятся, что Нина мешает ему работать?..
Ну, а если судья скажет: "Нужны факты, а не ваши соображения", - что он ответит? Снова станет утверждать, что они часто ссорятся? Но как доказать, что эти ссоры затевает Нина, а не он? И разве Нина не сможет сослаться на его пьянство в оправдание своей несдержанности, заявить, что все семейные дрязги были связаны с тем, что он почти всегда являлся домой пьяным?.. Впрочем, у него все-таки был один козырь: Нина не раз прибегала в редакцию и устраивала там скандалы… Но достаточно ли будет этого?
"Должны же они понять, что я не могу больше жить с ней! И какое они имеют право неволить меня, если Нина стала мне чужой?.. Разве такой должна быть подруга жизни у человека, который работает творчески и все свои силы отдает этой работе?.."
Юрист, которому отрекомендовал Горбатюка заведующий юридической консультацией, был весьма популярным и очень занятым адвокатом. Он уже собирался куда-то бежать, укладывая бумаги в большой портфель из черной кожи, и, услышав, что должен принять еще одного клиента, взглянул на часы и задумался.
- Может быть, я в другой раз? - спросил Яков.
- Нет, нет, сидите, сидите! - замахал руками адвокат. - Знаете, бывают ведь такие загруженные дни… - приветливо улыбнулся он Якову, усаживаясь в кресло. - Кажется, и минуты лишней не найдешь, а потом - целый час выкроить удается…
Он говорил несколько приглушенным голосом, с оттенком интимности. Все в нем: и скромный коричневый костюм, и белая в коричневую полоску рубашка, и теплая улыбка, освещавшая худощавое, армянского типа лицо, и гладко причесанные черные волосы - все нравилось Якову. Он уже знал, что сможет говорить с этим человеком без того неприятного чувства принужденности, которое всегда овладевало им при разговоре с незнакомыми людьми.
- Я к вам по такому, так сказать, деликатному делу, - заговорил Горбатюк. - Видите ли, у меня… - он запнулся, но, встретив внимательный, ободряющий взгляд адвоката, решительно выпалил: - Я хочу развестись с женой! - И, сказав это, уже спокойнее начал излагать свою историю.
Адвокат слушал его, вертя в руках красный карандаш.
- У вас дети есть? - после минутной паузы спросил он.
- Есть. Двое. Старшей - семь, а младшей - три года.
- Давно женаты?
- Восемь лет.
- А раньше, в первые годы совместной жизни, у вас бывали ссоры с женой?
- Не было. Нет, были, - поправился Яков. - Но так мы еще не ссорились. И мирились тогда… А теперь примирение невозможно, - быстро прибавил он, видимо, для того, чтобы адвокат понял всю твердость его решения. - Я хочу знать, достаточно ли этого, чтобы развестись с женой?
Адвокат отложил в сторону карандаш, сплел пальцы, и Якова поразила белизна его рук.
- Вы спрашиваете, имеется ли у вас достаточно оснований для того, чтобы добиваться развода с женой? - заговорил он, наклоняясь к Горбатюку. - Видите ли, брак и все, связанное с ним, - очень сложная вещь… Я вам даже признаюсь: не все адвокаты охотно берутся за такие дела. Здесь почти никогда не можешь предугадать, выиграешь или проиграешь…
Опустив руки на стол, адвокат покачал головой, словно осуждая тех своих коллег, которые неохотно берут на себя бракоразводные дела.
- К вашему делу, как и ко всякому другому, необходимо подходить с двух сторон: формально и по существу, - продолжал он тихим, мягким голосом. - С формальной стороны, вы, возможно, имеете право требовать расторжения брака. Однако суд будет рассматривать ваше дело по существу, учитывая интересы обоих супругов, а главное - исходя из интересов детей. Ведь за воспитание детей несут ответственность не только родители, но и все наше общество, наше государство… Далее. Суд обычно пытается выяснить, окончательно ли распалась та или иная семья, стремится установить - нужно ли в данном случае хирургическое вмешательство или достаточно вмешательства терапевта, то есть следует ли отрезать то, что уже невозможно вылечить, или необходимо лечить весь организм, добиваясь его выздоровления.
В нашем законодательстве не предусмотрены все случаи, при которых дается развод и при которых не дается. Наше законодательство учитывает, что семьи не похожи одна на другую и каждый отдельный случай в той или иной семье отличается от других… Вы помните, как замечательно сказал в первой же фразе своего романа Лев Николаевич Толстой: "Все счастливые семьи похожи одна на другую, каждая несчастная семья несчастлива по-своему", - с видимым удовольствием процитировал адвокат. - Несчастлива по-своему… Как прекрасно сказано, не правда ли? - Но взглянув на Горбатюка, который в данную минуту никоим образом не был способен достойно оценить мудрость толстовских слов, принял более официальный вид и продолжал: - Поэтому и суду нашему предоставляется в каждом отдельном случае решать судьбу той или иной семьи лишь после тщательного расследования дела, взвесив все "за" и "против"… Однако в нашей судебной практике за последние годы…
- Аркадий Анатольевич, к телефону! - позвали из соседней комнаты.
Адвокат улыбнулся и развел руками. "Видите, какой я занятой человек!" - должен был означать этот жест.
Он вышел, легко и мягко ступая.