"Как только вернется, попрошу извинения и уйду", - решил Яков. - Но подумав, что ему еще раз придется пойти в консультацию, вспомнив, как неловко было ему заходить сюда, сразу же изменил свое решение.
- В судебной практике определилось несколько обстоятельств, при которых дается развод, - возвратившись, продолжал Аркадий Анатольевич с таким видом, будто никто и не прерывал их беседы. - Первое: длительное лишение свободы одной из сторон. Никто ведь не имеет права заставлять ожидать возвращения мужа или жены пять, десять, а то и больше лет… Второе: хроническое психическое заболевание одной из сторон. Затем бывают случаи, когда между людьми уже не существует фактических брачных отношений в течение многих лет. Хоть брак между ними де-юре еще продолжается, но де-факто давно прекращен; они обзавелись новыми семьями, имеют детей. Здесь суд просто вынужден констатировать распад старой семьи… Суд расторгает брак и в том случае, если муж - алкоголик, бьет детей, издевается над женой…
Горбатюк, до сих пор смотревший адвокату прямо в глаза, опустил голову и покраснел. Но Аркадий Анатольевич, словно ничего не замечая, спокойно продолжал:
- Да, хотя подобные позорные случаи и стали у нас исключением, они, к сожалению, иногда еще встречаются… Затем - измена мужа или жены. И, наконец, распад семьи из-за отсутствия общих интересов, когда между супругами нет больше любви и взаимного уважения. Но для этого необходимы серьезные доказательства…
- А постоянные ссоры - разве это не доказательства?
Адвокат улыбнулся, как улыбаются взрослые, услышав наивный вопрос ребенка.
- К сожалению, недостаточные. Чем вы докажете, что это - правда, а не… м-м… некоторое извращение фактов с вашей стороны? Представьте себе, что ваша жена скажет суду, что любит вас и хочет жить с вами…
- Она сама согласилась на развод, - ответил Яков, вспомнив последний разговор с Ниной.
- Возможно, что и так. Возможно, - согласился адвокат и тут же поставил новую преграду на пути к разводу: - Но есть ли гарантия, что она до суда не изменит своего решения? И к тому же, даже в этом случае, суд будет рассматривать ваше дело, исходя из интересов детей, семьи в целом… Так вот, нужно еще раз взвесить, достаточно ли серьезен разлад в вашей семье, не осталось ли между вами какого-нибудь, хотя бы небольшого, мостика, чтобы вы снова могли сойтись. Подумайте, не будете ли вы сами потом, после суда, раскаиваться в том, что сделали. Может быть, нужно лечить, а не отрезать! Может быть, ваша жена уже хочет помириться с вами. В таком случае, простить ее, вычеркнуть из памяти неприятное прошлое, снова вернуться к семье - будет много разумнее…
- В данном случае это невозможно, - возразил Горбатюк, которого уже начали раздражать уговоры адвоката.
Адвокат помолчал, барабаня пальцем по столу.
- Да, ревность - страшное чувство, - покачал он головой. - К сожалению, мы пока еще умеем только осуждать его в других, забывая о себе. Но вернемся к вашему делу, - поспешно проговорил он, заметив нетерпеливое движение Горбатюка. - Я бы вам все-таки от души посоветовал подумать над моими словами, а потом уже решать. Видите ли, сгоряча можно наделать много непоправимых ошибок… И прежде всего подумайте о детях, о том, как это отразится на них…
- А разве ссоры на них не отражаются? - возразил Яков. - По-моему, и для детей будет лучше, если мы разойдемся и они не будут свидетелями наших скандалов… Жена вооружает детей против меня. Старшая даже разговаривать со мной не хочет…
- Конечно, все это очень нехорошо… Однако советую вам подумать вот о чем: нельзя ли помириться с женой так, чтобы в дальнейшем жить без ссор? Ведь ваша семья еще молода, она еще не распалась окончательно. У вас все еще кровоточит, и, может быть, лучше пожертвовать меньшим, чтобы сберечь большее… Имейте в виду, расторжение брака - очень длительный процесс. Вам сперва придется обратиться в районный суд, но он не станет вас разводить, а будет лишь выяснять мотивы, на которые вы сошлетесь в своем заявлении. Затем - областной суд. Нет, это вовсе не такое легкое дело…
- Я знаю, что нелегкое, - отозвался Горбатюк. - Но я хотел бы у вас узнать: разведут меня или нет?
Адвокат улыбнулся снисходительной улыбкой и беспомощно развел руками.
- Ну, спасибо, - встал с места Яков. - Простите за беспокойство.
- Что вы, это моя обязанность, - поднялся и адвокат. - Если надумаете разводиться, прошу заходить. Поговорим, посоветуемся…
Горбатюк еще раз поблагодарил и вышел из консультации.
Разговор с адвокатом, хоть и был долгим, не удовлетворил Якова. Идя в консультацию, он надеялся, что получит ответ на вопрос, который больше всего беспокоил его. Он хотел узнать, как ему действовать, чтобы ускорить процесс и лишить Нину всех шансов на успех, так как в глубине души не верил, что жена действительно согласна развестись с ним, а поэтому предполагал, что она будет всячески препятствовать разводу.
До сих пор главным доказательством невозможности совместной жизни с Ниной являлось для Якова необычайно сильное ощущение этой невозможности. Теперь же он понял, что может очутиться в положении ребенка, который говорит: "Я хочу!" - и для которого "я хочу" - самый убедительный аргумент. Теперь он знал, что ему придется не только рассказать суду о своих ссорах с женой, но и доказать, что эти ссоры привели к распаду семьи. И Якова очень беспокоила мысль, что суд может не посчитаться с его "я хочу"…
XX
Вызов в высшую инстанцию не был неожиданным для Горбатюка.
Он уже долгое время работал ответственным секретарем редакции, но как-то случилось так, что до сих пор не был утвержден в этой должности. Только месяца два тому назад обком партии переслал все необходимые документы в Киев, и, получив телеграмму, Яков сразу же догадался, зачем его вызывают.
Знакомый инструктор, к которому он зашел, сказал, что с ним хочет поговорить заведующий сектором печати.
Заведующего сектором Яков видел впервые. У него была крупная голова, седые волосы и приятное лицо, а через весь лоб тянулся белый шрам.
Заведующий поднялся ему навстречу и, поздоровавшись, повел в угол кабинета, к креслам, стоявшим вокруг невысокого столика. Предложил Якову сесть, сам уселся напротив, открыл коробку папирос.
- Курите?
- Немножко.
- Пожалуйста!
Он постукивал папиросой по столику и смотрел на Горбатюка чуть прищуренными карими глазами.
- Вы, вероятно, догадываетесь, для чего мы вызывали вас?
- Как будто догадываюсь, - ответил Яков.
- Вот и добренько. А скажите, Яков Петрович, нравится вам газетная работа?
- Конечно, нравится! Я ее ни на какую другую не променял бы.
- Так бы и не променяли? - засмеялся заведующий. - Добренько… Сколько лет вы работаете в газете?
- Десять.
Заведующий сектором помолчал, затем снова взглянул на Якова:
- А что, если мы вам предложим другую работу?
- Какую?
- Заместителем редактора… Областной газеты, конечно. Только в другую область.
- Я что ж… попробую, - запинаясь, ответил Яков. В голове сразу же мелькнула мысль о возможности уехать, оторваться от всего, связанного с Ниной, и он уже твердо сказал: - Я согласен.
- Вот и добренько… - начал было заведующий сектором, но в это время раздался резкий телефонный звонок. - Простите, я сейчас.
Он подошел к телефону, снял трубку и, сказав: "Да, давайте", пододвинул к себе стул.
"Видно, надолго", - решил Горбатюк. Но это нисколько не огорчило его. Все, что не касалось предложения стать заместителем редактора и переехать на работу в другую область, скользило сейчас мимо его сознания, не затрагивая того, что уже стало для Якова основным и самым важным. И это основное все больше захватывало его, излучало радостное тепло, заранее окрашивало его дальнейшую жизнь в новые, радужные тона.
Он уже мечтал, как поедет в другой город, сделает "свою" газету одной из лучших в республике, завоюет уважение и авторитет, утраченные на старом месте.
"А семья? - вдруг подумал он. - "В судебной практике определилось несколько обстоятельств, при которых дается развод", - пришли на память слова адвоката. - Второе… Что же второе? - пытался припомнить Яков, все время наблюдая, как заведующий сектором то прикладывает трубку к уху, то нетерпеливо стучит по вилке. - Ага, хроническое психическое заболевание одной из сторон, - вспомнил он наконец. Но это было не то, что ему нужно сейчас. - А третье что?.. Ага, если между супругами не существует брачных отношений в течение многих лет. Ну, скажем, трех, пяти, десяти лет. И что тогда?.. Ах, да, "суд вынужден констатировать распад старой семьи…""
"Констатировать… Констатировать…" - повторял про себя Горбатюк, и неожиданно простой и в то же время чрезвычайно важный смысл этого слова раскрылся ему.
Значит, нужно им с Ниной три года прожить отдельно, и суд будет вынужден констатировать распад семьи. И тогда не придется собирать доказательства, искать свидетелей. Не нужно будет и стоять перед судом…
- Петр Васильевич! - вдруг закричал в трубку заведующий сектором и отвлек Якова от его мыслей. - Здорово, Петр Васильевич!.. Кто говорит?.. Что ж это ты старых друзей не узнаешь? Нехорошо, нехорошо… Ага, узнал! Вот и добренько… Ну, как поживаешь? Спасибо, ничего.
Яков представил себе редактора, сидящего за столом в своем кабинете. Возможно, возле него и Руденко, пытается догадаться, о чем говорят отсюда… Как охотно он, Яков, поменялся бы сейчас с ним местами!
- Так вот что, Петр Васильевич: думаем Горбатюка у тебя забрать… Ну да… Заместителем, конечно. Хватит ему секретарское кресло протирать… Как ты думаешь?
"Что он скажет?" - встревожился Горбатюк. Неприятный холодок пробежал по спине. Видя, как улыбающееся лицо заведующего становилось все более серьезным - словно какая-то невидимая тень надвигалась на него, - Яков вспомнил недавнее партийное собрание.
"Что он там говорит?" - мучился Яков, и ему страшно было признаться себе, что он уже догадывается о содержании разговора.
- Так, так… Но почему же вы не сообщили? - уже сердито спросил заведующий. Слушая ответ, он смотрел на Горбатюка, и лицо его уже не казалось Якову таким симпатичным, как несколько минут тому назад.
- Ну, добренько, до свидания, - медленно, точно колеблясь, положил заведующий трубку.
Несколько минут он смотрел в окно, будто увидел там что-то очень интересное. Потом потер ладонью лоб, отчего белый шрам покраснел, а на виске быстро запрыгал живчик.
- Курите? - снова спросил он, присаживаясь к столику и открывая коробку с папиросами. - Что вы там натворили? Что у вас с семьей?
Запинаясь, боясь, что заведующий сектором не захочет выслушать его до конца, Горбатюк начал рассказывать.
- Вам строгий выговор вынесли? - тихо спросил тот.
- С предупреждением, - уточнил Яков и поспешно прибавил: - Но горком партии еще не рассматривал…
- Так, так, - постукивая пальцем по коробке, задумался заведующий. - Ну, добренько, обождем до завтра…
Выйдя из большого красивого здания, Горбатюк остановился, не зная, куда ему идти и что делать. Он еще с утра собирался походить по музеям, потом достать билет в оперный театр, но сейчас потерял интерес ко всему. Лишь вопрос: утвердят или не утвердят? - был тем единственно важным, что занимало и тревожило его.
Как это бывает с человеком, получившим чрезвычайно заманчивое предложение, сразу же овладевшее всеми его помыслами, Яков не мог сейчас думать ни о чем другом: он видел себя в будущем лишь заместителем редактора, и работа, которую он выполнял до сих пор, уже казалась тяжелой и неприятной, хотя еще полчаса назад ему очень хотелось, чтобы его утвердили ответственным секретарем редакции. Теперь он был уверен, что просто не сможет вернуться на старое место, работать на прежней должности. И Горбатюк то мечтал о своей будущей работе, то впадал в отчаяние при мысли, что его могут не утвердить, и все больше возмущался Петром Васильевичем.
Вспомнил совместную работу с редактором. Яков всегда болел за газету, и Петр Васильевич не раз говорил, что больше всего полагается на него, подтверждая эти слова неизменным своим доверием.
Еще недавно Горбатюк был душой газеты, и сейчас, вспоминая все свои успехи, ставшие успехами газеты, спрашивал себя, за что его так возненавидел редактор. Ибо только ненавистью мог объяснить Яков то, что, рассказав заведующему сектором печати о его поведении в последние месяцы, Петр Васильевич, может быть, лишил его единственной возможности по-новому устроить личную жизнь, выбраться из той душной и темной ямы, в которой не хватало места одному из них - ему или Нине.
Редактор казался ему тем более жестоким, что присутствовал на партийном собрании и слышал, как Яков обещал исправиться и урегулировать свои семейные дела. "Он ведь знал это, знал! - мысленно твердил Горбатюк. - И все-таки рассказал… Жестокий, какой жестокий! Недаром же у него такой тяжелый подбородок!.."
Яков медленно шел по улице, спускаясь к Днепру.
Солнце пекло немилосердно, в синем костюме было очень жарко, но он не решался сбросить пиджак, так как сорочка на нем очень измялась. Шел, обливаясь потом, и от этого еще противнее становилось на душе.
Яков пришел на пляж, чтобы хоть немного освежиться в реке, но пляж был усеян людьми, и ему неловко казалось раздеваться при них. Найдя наконец более или менее уединенный уголок, он торопливо сбросил одежду и, стесняясь своего белого, совершенно не загоревшего тела, быстро побежал в воду.
Долго плавал и нырял с открытыми глазами, рассматривая песчаное дно, похожее на покрытую миниатюрными барханами пустыню. Светлые тени пробегали по дну, вода приятно холодила тело, быстро относя его по течению, и Яков оставался под водой, пока хватало воздуха.
Устав, он выбежал на берег и зарылся в горячий песок, наслаждаясь его теплом.
Горбатюк пробыл на пляже до самого вечера и не заметил, как обжег себе кожу. Уже позже, в гостинице, долго не мог уснуть, страдая от мучительной боли.
XXI
Вагон покачивало, и Яков всем своим существом ощущал скорость его движения.
Он лежал, прислушиваясь к успокаивающему стуку колес, к приглушенному утреннему гомону пассажиров. Потом открыл глаза и сразу же увидел кудрявую голову, широкие черные брови, сросшиеся на переносице, круглое, как у ребенка, лицо. Над верхней губой темнел намек на будущие усы, а подбородок был покрыт нежным пушком. "Совсем еще птенец!" - усмехнулся про себя Яков, наблюдая, как обладатель пышной шевелюры, оттопырив губу, внимательно разглядывал карандаш. "Да это ж мой!" - узнал Горбатюк зеленую головку химического карандаша, купленного им вчера на вокзале.
Паренек, сохраняя серьезный и солидный вид, расстегнул карман куртки и спрятал туда карандаш.
Несоответствие между серьезным, важным видом паренька и его почти детским интересом к обычному карандашу рассмешило Якова, и он закрыл глаза, чтобы не выдать себя. А когда снова приоткрыл их, встретился с радостно сияющим взглядом черных глаз.
- Доброе утро, Леня! - сразу вспомнил Яков имя своего спутника.
- Здрасьте, Яков Петрович! - одним духом выпалил Леня, и глаза его еще больше засияли.
Горбатюк познакомился с ним вчера вечером. Перед самым отходом поезда в вагон влетел невысокий паренек. В обеих руках он тащил по огромному чемодану, а за плечами у него топорщился туго набитый рюкзак с привязанным к нему чайником.
Поставив чемоданы чуть ли не на ноги Якову, парень выбежал из купе.
Вскоре он появился еще с одним чемоданом, сопровождаемый двумя совсем юными девушками.
- Тут будем, - сказал он им и посмотрел на Горбатюка живыми черными глазами. - Товарищ, вы немного подвиньтесь, а вы, девчата, садитесь.
Яков отодвинулся в самый угол, с интересом посматривая то на паренька, то на девушек. Находившиеся в купе пассажиры начали улыбаться.
Парень деловито умащивал чемоданы на верхних полках, а смущенные девушки стояли, не решаясь сесть.
- Садитесь, девчата, здесь за постой денег не платят, - снова пригласил их паренек, устраиваясь возле Горбатюка и сбрасывая серенькую кепку с куцым козырьком, какие только еще начали входить в моду.
Наконец все разместились.
- Леня, - отрекомендовался паренек, когда Яков спросил, как его зовут, и, покраснев, поправился: - Леонид Николаевич Москаленко.
Девушки прыснули, а Горбатюк, сдерживая улыбку, тоже назвал себя и подал ему руку.
Немного позже Яков узнал, что Леня окончил курсы журналистов и теперь получил назначение как раз в ту редакцию, где работал и он.
Москаленко жадно расспрашивал о редакции, о людях, работающих там. Засыпая Якова вопросами, он так торопился, точно боялся, что не успеет обо всем расспросить, а поэтому его иногда даже трудно было понять, и Яков вынужден был то и дело переспрашивать его, к великому удовольствию девушек.
- А вы, девчата, тоже в газету? - обратился к девушкам Горбатюк.
- Они в Киеве педучилище закончили, - ответил за них Леня. - Я им помогал садиться… Знаете что, давайте чай пить! - неожиданно предложил он и, не ожидая согласия, начал отвязывать чайник…
И сегодня, как только Горбатюк слез с полки, Леня, доставая большую жестяную кружку, спросил:
- Яков Петрович, чай будем пить?
Из уже стоявшего на столике чайника валил пар.
- Дай же хоть умыться, Леня! - засмеялся Яков, проникаясь все большей симпатией к этому неутомимому пареньку. - А где же твои девчата?
- Слезли, - коротко ответил Леня и кивнул головой в сторону окна с таким видом, будто девушки вылезли именно туда.
В течение всего дня Леня не отставал от Якова. И, отвечая на вопросы, сыпавшиеся, как из мешка, слушая торопливую речь, Горбатюк был благодарен юноше, что тот не оставляет его наедине с собой. Ведь Якова не только не направили на новую работу, но и не утвердили ответственным секретарем…
- Вот и наш город, Леня, - грустно сказал он вечером, указывая на множество огней, засверкавших вдали.
XXII
Прошло уже несколько дней после возвращения Горбатюка из Киева, а он все не заходил к редактору. Со всеми вопросами, касающимися газеты, Яков обращался к Холодову, а заметив в коридоре несколько сутулую фигуру Петра Васильевича, забегал в первый попавшийся кабинет, лишь бы не встретиться с ним.
Нелегко было Якову примириться с мыслью о потере реальной возможности просто и быстро порвать с Ниной, выехав на работу в другую область, а еще труднее - побороть в себе неприязнь к тому, кто лишил его этой возможности.
Он еще вчера написал заявление об уходе и через Тоню передал редактору.
Горбатюк знал, что Петр Васильевич не захочет отпустить его, так как в редакции не хватало опытных работников. Но вместе с тем Яков настолько сжился с мыслью об отъезде в другую область, что не мог себе представить дальнейшей работы здесь, тем более, что его не утвердили ответственным секретарем.
Поэтому он шел к вызвавшему его редактору с твердым намерением во что бы то ни стало добиться увольнения.
Петр Васильевич был один. Подойдя к столу, Горбатюк остановился, заложил руки за спину.
- Садитесь, Яков Петрович, - пригласил редактор с таким мирным видом, будто между ними ничего и не произошло.
Горбатюк молча опустился в кресло.
- Решили, значит, бежать, Яков Петрович? - спросил Петр Васильевич, взяв в руки его заявление.