* * *
Денек выдался серенький. После обеда есаул, жалуясь на недомогание, лег спать, а Плетнев пошел на озеро за рыбой к ужину. С озера охотник вернулся в сумерках, Вихорев сидел на ступеньках крыльца, покуривая трубку.
- Андрея Антоновича еще нет, - сказал он. - Застрял где-то. Ого, какие караси! А окуни! Жарить будем?
- Жарить, а можно и уху. На ночь-то глядя не стоило Андрею Антоновичу далеко ходить.
Но внимание Вихорева было поглощено рыбой, и слова охотника он пропустил мимо ушей.
- Уху я тоже люблю. А мы вот как сделаем: тех, что покрупнее - зажарим, а мелочь на уху пустим.
Совсем стемнело, а Сомов не возвращался. Есаул ругал непутевого инженера, с нетерпением поглядывая на чугунок с наваристой ухой.
- Черт с ним! - не вытерпел наконец есаул. - Никуда не денется, а уха перепреет.
Молча хлебали уху, молча ели жареную рыбу, то и дело поглядывая на дверь и настораживаясь при каждом звуке. После ужина Вихорев и Плетнев пошли в разные стороны недалеко от избы, выстрелами и криками призывали инженера. Сомов не откликался. Не пришел он и утром.
- Где же его искать, черта очкастого? - раздраженно спрашивал отставной есаул. - Может, его волки съели или медведь задрал? Есть тут медведи?
- Как не быть. Встречаются.
Весь день Плетнев и Вихорев искали по тайге инженера, но не нашли даже его следов. В избу вернулись ночью, а с утра решили продолжить поиски.
Перед утром стукнула калитка, залаяла Вьюга. Под чьими-то ногами заскрипели ступеньки крыльца. Дверь распахнулась, и вошел Сомов.
- Veni, vidi, vici, - хрипло сказал Сомов.
- Что вы бормочете? - заорал есаул. - Говорите, где пропадали? Да по-русски, черт бы вас побрал! По-русски!
- Veni, vidi, vici, - повторил горный инженер.
- Он помешался, - Вихорев с ужасом глядел на черное лицо товарища.
- Нет! Тысячу раз нет! - возразил Сомов. - Я нашел золото, - и упал на пол.
Плетнев и есаул подняли инженера, перенесли на нары, сняли сапоги и лишнюю одежду. Вихорев влил в рот приятелю коньяку, и тот сразу пришел в себя. Осмотрелся, узнал склонившихся над ним людей, улыбнулся.
- Дайте мне пить, - и, заметив бутылку в руках Вихорева, добавил: - пока… только воды.
Через несколько минут Сомов уже сидел за столом, с жадностью ел холодное вареное мясо с хлебом. На все вопросы есаула он отвечал одно:
- После, мой друг, после. Смертельно хочу спать. Имейте хоть каплю сострадания к человеку. Я знаю, вы…
Последние слова он произнес, опустив голову на руки и засыпая. Его опять перенесли на нары. Инженер храпел на всю избу, порой бормотал что-то непонятное. К обеду его добудиться не могли. Вечером он проснулся сам, выпил холодной воды, умылся, почистил костюм и опять стал самим собой: болтал без умолку, шутил, сыпал французскими и латинскими пословицами. Потом, подсев поближе к есаулу и положив ему руку на плечо, сказал торжественно:
- Наша работа закончена.
Вихорев с сомнением посмотрел на компаньона.
- Вы хотите сказать…
- Да. И мы должны поторопиться в Златогорск, пока нас не опередили, - он бросил беспокойный взгляд на Плетнева, затем на бывшего офицера. Тот едва заметно покачал головой. Инженер наклонился к уху Вихорева:
- Я нашел сказочное месторождение. Смотрите, - он достал маленькую табакерку, открыл ее. На дне лежало немного золотого песку. Есаул так и впился глазами в золото. Плетнев, стоя у печки, в это время повернул голову и заметил табакерку. Он понял все. "Мое золото, - растерянно подумал охотник. - Мое! Что же такое делается…"
Налюбовавшись произведенным эффектом, Сомов закрыл табакерку и спрятал ее в карман.
- Что же вы молчите? - спросил горный инженер. - Надо радоваться. Давайте пить вино, веселиться.
- Пить я всегда готов. Примите, Андрей Антонович, мои поздравления. Я полагаю, завтра мы отправимся в обратный путь.
- Да, делать здесь больше нечего… пока…
Есаул принес две последние бутылки с коньяком, попросил охотника собрать закуску. Пиршество началось. Предложили выпить и таежнику, но он отказался. Инженер и отставной есаул быстро хмелели и уже не замечали сидевшего в стороне угрюмого охотника. "Как же так? - думал Никита, - что теперь будет? Дождался…" А гости уже карты на стол, монетами зазвенели. Вихорев даже петь попробовал, но Сомов, смеясь, остановил его.
- Уж лучше помолчите, Николай Александрович. Поете вы, не в обиду будь сказано, как старый козел моей бабушки.
Вихорев не обиделся на приятеля, а тот, откашлявшись, вдруг запел сам:
На земле весь род людской
Чтит один кумир священ-е-енный,
Он царит во всей вселе-е-енной
Тот кумир - телец златой…
- Эх, есаул, есаул! Вот поправим дела, и повезу я вас в Москву, в Питер махнем. Покажу вам настоящую жизнь…
- Не передергивайте, Андрей Антоныч.
- Пардон, шер ами, - игорный инженер снова запел:
Люди гибнут за-а-а металл,
Сатана там пра-а-авит бал…
- Когда мы разбогатеем…
- Вы спять передернули, Андрей Антоныч.
- Пардон… когда мы разбогатеем, создадим "Компанию" по образу и подобию Зареченской. Только у нас дело будет поставлено солиднее.
- А вы бывали в Зареченске-то? - спросил есаул.
- Не приходилось. Знаю, что там орудует какой-то полоумный купец, а золото добывают по старинке.
- Полоумный! Такой головы, как у Атясова - поискать. Слыхали вы, Андрей Антоныч, о том, что было в Зареченске лет этак десять назад?
- О старательском бунте, что ли?
- Да. И будет вам известно, что я, а не кто другой восстановил там порядок.
- Вы?! - рука Сомова с протянутой картой замерла в воздухе. Он недоверчиво взглянул на есаула. Никита, молча куривший трубку, придвинулся ближе и тоже слушал пьяную болтовню гостей. Вихорев задумчиво глотнул из стаканчика, уперся мутным взглядом в мигающее пламя свечи.
- Я тогда перестарался, - снова заговорил он. - Дело получило широкую огласку, и вот… я в отставке. Зато Атясов, которого вы полоумным назвали, в стороне остался. В этом проклятом Зареченске и кончилась моя карьера. Казаки никого не щадили…
- Не люблю, когда пахнет кровью, - поморщился Сомов. - Меня начинает поташнивать.
Вихорев не обратил внимания на его слова.
- Служил тогда со мной хорунжий Рубцов…
- Рубцов? - Никита придвинулся ближе.
- Ну да, Рубцов. А ты, любезный, знавал его?
- Нет, я другого Рубцова знал, охотника.
- И этот был охотник… за бабами, - есаул засмеялся старческим дробным смешком. - Из-за бабы и пропал мой хорунжий.
Плетнев поднялся.
- Пойду, на коней взгляну.
Вышел на крыльцо нетвердой походкой. Там, в избе, два человека вино пьют, смеются. Кто звал их? Один его золото нашел, а другой… Что же делать ему, Никите? Гости завтра уезжают. А потом сюда вернутся… Может, хорошо это? Может, так и надо? Пусть люди пользуются его золотом. Да кто пользоваться-то будет? Сомов? Вихорев? Не люди они…
Охотник вернулся в избу. Есаул и горный инженер все еще играли в карты. Обе бутылки валялись под столом пустые, оплывая, догорала свеча.
* * *
Темную ночь сменило ненастное утро. Моросил мелкий, как из сита, дождь. Часам к девяти он перестал, в разрывах облаков проглянуло белесое солнце и опять спряталось. С деревьев на мокрую землю, на желтый лист мягко падали капли.
Инженер и есаул после ночной попойки заспались. Первым проснулся Вихорев и бесцеремонно растолкал товарища.
- Проспали, - раздраженно говорил старик инженеру. - День уж на дворе.
- Есть из-за чего волноваться, - сказал Сомов и, зевая, потянулся. - Готовы ли лошади? - обратился он к Плетневу.
- Оседланы.
Горный инженер подошел к столу, за которым уже сидел мрачный есаул. Нашлось немного коньяку, и гости, допив его, принялись завтракать. Однако дурное настроение Вихорева не прошло.
- Хозяин, - повернулся к охотнику Сомов, - не знаешь ли, как покороче проехать в Златогорск?
- Есть ближняя дорога, - стал объяснять Плетнев. - Сначала поедете тропкой к озеру, потом левым берегом до скал на той стороне. Там опять тропа. Белый камень покажет на нее, у самой воды стоит. От него опять налево. Тропа вас к деревне Каменке выведет. Ну, а там до Златогорска рукой подать. А ежели по горам ехать боитесь, можно повернуть на Зареченск. Тогда верст пятьдесят крюк выйдет.
- Зачем в Зареченск, лучше по горам, - буркнул Вихорев.
- Не брюзжите, есаул, - инженер весело блеснул очками. - Хоть мы выезжаем поздно, зато выигрываем в расстоянии и наверстываем время.
Сомов попросил Никиту повторить все приметы пути, достал карту и сверился с ней. После завтрака гости собрали вещи, приторочили тощие вьюки к седлам. Вихорев помог товарищу взобраться на серую лошадку, которая все время вертелась и брыкалась, и сам легко вскочил на вороного коня. Плетнев провожал путников. Сомов дотронулся правой рукой до полей шляпы:
- Счастливо оставаться, хозяин. Жди нас весной.
- Счастливый путь, - ответил Никита, избегая смотреть в глаза всадникам. Те повернули лошадей и скоро скрылись за поворотом тропы.
В амбаре выла Вьюга. Плетнев собрал со стола объедки, отнес собаке. Лайка встретила хозяина радостным визгом, но он грубо прикрикнул на нее и снова запер дверь. Обиженная Вьюга протестующе завизжала. Вернувшись в избу, охотник оделся так, как одевался, когда надолго уходил в тайгу, и пошел по той же дороге, по которой несколько часов назад уехали гости.
…Сомов и Вихорев ехали шагом, берегли силы лошадей. Курили, разговаривали, изредка останавливались, чтобы сверить дорогу с картой и приметами, о которых говорил таежник. Опять пошел дождь, но скоро перестал, оставив после себя водяную пыль, повисшую в неподвижном воздухе. Путники объехали больше половины озера, нашли одинокий белый камень. Отсюда старая узкая тропа круто поднималась в горы. Внизу, скрытое туманом, глухо шумело озеро. Тропа петляла среди скалистых круч. Лошади боязливо ставили ноги на обломки камней, всхрапывали, кося глазами на трещины.
- Черт бы побрал такую дорогу, - ругался ехавший впереди есаул. - Туман все поднимается, чтоб ему провалиться.
- Легче, мон шер, легче. Мы в руках божьих, а он не любит, когда поминают нечистую силу. Не лучше ли остановиться и подождать утра? Через полчаса будет темно.
- Где? - сердито спросил Вихорев. - На этих камнях?
- О, черт! - воскликнул Сомов.
- Не гневайте бога, - ядовито бросил есаул. - Что у вас?
- Упали очки, я ничего не вижу. Здесь того и гляди свалишься и сломаешь себе шею. Остановитесь, надо найти очки.
- В Златогорске купите новые. Эти все равно разбились.
Туман, поднимавшийся с озера, быстро затягивал горы. Снизу слабо доносился плеск невидимой воды.
- Давайте повернем обратно, - предложил инженер. В голосе его звучал страх. - При такой погоде ехать дальше - безумие.
- Не говорите ерунду. Обратный путь не легче. Сами выбрали дорогу и нечего теперь хныкать.
- Дело не в дороге. Если бы мы выехали часа на два-три раньше, то сейчас уже спускались бы в низину.
Есаул спешился, осторожно пошел вперед, ведя на поводу лошадь.
- Вы тоже слезайте, Андрей Антоныч.
- Если я слезу, то снова сесть уже не смогу.
Вихорев ничего не ответил, инженер все-таки слез.
Поднялся ветер. Сначала он дул слабо, но с каждой минутой крепчал, со свистом заметался среди нагромождения скал, подталкивал путников в спины. Лошади ржали, задирая головы, упирались и не хотели идти за людьми. То и дело из-под их копыт скатывались камни и падали в бездонную темноту.
- Николай Александрович, - дрожащим от страха голосом закричал Сомов, - я больше не могу. Давайте подождем утра.
- Что вы там орете?
- Давайте остановимся.
- Подите к дьяволу.
И снова они пошли вперед по самому карнизу скалы, почти ощупью, пробуя ногой каждый выступ, каждое углубление, тянули за собой упиравшихся лошадей. Вдруг жеребец есаула попятился, приседая на задние ноги. Большой камень качнулся и с грохотом упал, увлекая за собой мелкие камни. Тропа поползла, словно живые зашевелились гранитные глыбы, скатываясь и налетая одна на другую. Вороной не удержался, упал, потянув хозяина. Из пропасти долетел крик ужаса и замер в грохоте камней. Серая лошадь инженера испуганно и протяжно заржала, поднялась на дыбы, занеся копыта над головой человека. Сомов отпрянул, изогнувшись, пытался удержаться на краю обрыва, и сорвался. Догоняя хозяина, в темноту пропасти полетела серая лошадь.
…Плетнев шел всю ночь. К утру вышел на восточный берег озера, и когда совсем рассветало, стал вглядываться в землю, будто что-то искал.
- Здесь проехали, - пробормотал охотник увидев отпечатки лошадиных копыт. Мокрая земля хорошо сохранила следы, но потом на камнях они потерялись, лишь кое-где виднелась свежая царапина, оставленная подковой. Узкая тропа, по которой и днем-то было небезопасно ходить, забиралась все выше в горы. Плетнев остановился, лег на камни, подполз к обрыву и заглянул вниз. На дне пропасти виднелись серая и вороная лошади, а около них - две удивительно маленькие человеческие фигурки.
- Господи, прости! - прошептал побледневший охотник.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В Зареченске празднуют рождество. Приисковый поселок весь засыпало снегом. Местами сугробы поднялись до самых крыш. От избы к избе проложены узкие тропки. По этим тропкам с раннего утра бегают ребята - славельщики. В дырявые пимы набивается снег, сквозь худую одежонку пощипывает злой мороз, а ребятишки будто и не замечают того. Им и радостно, и боязно; знают, где и накормят, и сластей дадут, а где - погонят да еще собак натравят. У богатых зареченцев столы трещат от рождественской стряпни, а у бедняков и в праздник на столе чугун картошки, сваренной в мундире. Звенят на морозе голоса славельщиков, разрумянились щеки, ребята на бегу растирают снегом побелевшие носы. Из-за дальних гор поднялось розовое солнце, и засверкала, за-переливалась снежная пыль, зарумянились высокие сугробы. Взинь-взинь, вжик-вжик - скрипит под ногами ребятишек тугой, как крахмал, снег.
Отец Макарий ходит по поселку с псаломщиком Георгием. В каждой избе их привечают, прикладываются к кресту и почтительно слушают батюшкино пение.
- Рождество твое, Христе боже, наш… - басит отец Макарий, незаметно потирая ноющую поясницу. Он одряхлел, но не потерял еще богатырского вида. Сивая грива рассыпалась по широким плечам, голос - как из бочки. Псаломщик подтягивает ему тонким дребезжащим тенорком, шлепает мясистыми губами и что поет - не разберешь.
Мимо избы глухой бабки Феклисты отец Макарий прошел скорым шагом. Против самой бабки он ничего не имел: старуха исправно ходит в церковь, посильно жертвует на алтарь, а вот про ее постояльцев того не скажешь. Дунаев - известный безбожник, и Василий Топорков за ним потянулся. Соловей нахватался у ссыльного всякой дури и нос воротит от божьего храма. Никогда не простит этого отец Макарий ни Василию, ни безбожнику Григорию.
У Дунаева сегодня ради праздника собирались гости. Сама-то бабка Феклиста третий день лежит на печи, хворь на нее напала, поэтому хозяйничает Феня Ваганова. Она встречает гостей, готовит на стол закуски, поит больную старуху разными травяными отварами. Первым пришел песковоз Данила - высокий, как доска, плоский мужик с грустными синими глазами. Потом заявились кузнец Матвей Суханов - молодой парень, круглый сирота, Иван Будашкин - слесарь - золотые руки и бойкий Алексей Каргаполов - сын покойного Филата Каргаполова, очень похожий на отца. Дунаев научил Алексея вместе с другими поселковыми ребятами грамоте, и парня взяли на работу в контору. Грамотные люди "Компании" нужны, а в Зареченске их не густо.
На столе, покрытом старенькой, но чистой скатертью, расставлены тарелки с румяными пирогами и закусками, графинчики с настойками. Гости едят и пьют мало, больше заняты разговорами. Только что из Златогорска вернулся Топорков, и сейчас он рассказывал товарищам последние новости. В уездном городе рабочие устроили крупную забастовку сразу на трех заводах. Не работали больше недели и добились своего: администрация пошла на уступки. Руководил забастовкой большевистский комитет.
- Златогорские товарищи листовки дали, - продолжал Топорков, доставая бумагу, сложенную в несколько раз. - Просили раздать нашим рабочим.
- Почитай, - попросил молчаливый Данила.
Василий откашлялся и начал читать. Внезапно входная дверь широко распахнулась. На пороге появился урядник Чернышев, зорко оглядел компанию и, расправив тараканьи усы, гаркнул на всю избу:
- С праздником Рождеством Христовым!
Феня подлетела к нему со стаканом в руке, поклонилась.
- И вас, Осип Кондратьич, с праздником.
- Ишь, сколько вас тут понабилось.