Петр по привычке смахнул с головы шапку, хотел засунуть ее в карман телогрейки, но ледяной ветер напомнил, что сейчас не лето, и шапка опять прикрыла всклокоченные волосы.
- Я сказал им, что вряд ли все ребята согласятся отрываться от Москвы. Мне указали, что это будет зависеть от моей работы с коллективом. "Надо агитнуть в полный голос", - посоветовал Дронов. Ты пока что не говори никому: может быть, все утрясется и вопрос сам по себе отпадет. Во всяком случае, своего отношения к этому не выказывай и не высказывай.
Просьба Петра меня удивила.
- А ты боишься моего к этому отношения?
Петр, легонько подтолкнул меня плечом.
- Разве мой страх в глаза бросается? Трясусь весь, да? - Он показал в усмешке свои чистые ровные зубы. - Чудак ты, Алешка! Идем отсюда, замерз я. Ветер продувает меня насквозь, как решето. - Перевешиваясь через стену, он глянул вниз. - Ого, перегородки привезли! Братец твой разгружается. Давненько он у нас не появлялся. - И Петр помахал ему рукавицей.
Отогнав из-под крана грузовик, Семен выпрыгнул из кабины и пробежал в здание. Он нашел пас этажом ниже, в угловой однокомнатной квартире. Никогда я не видел брата таким собранным и приветливым.
- Алеха, - заговорил он, здороваясь с нами, - мать велела привезти тебя вечером к нам. На блины. Приходи обязательно, а то она обидится. И отец хочет повидаться с тобой. Сдает старик... Ну, и на Женьку взглянешь, на крестницу. Такая деваха растет! С утра до вечера только и знает что смеется или орет. И ты, Петро, приходи. - Он подмигнул. - Опрокинем по стопочке.
- Опять за старое берешься, - сказал я ворчливо. - Про клятву забыл.
- Не забыл, Алеша. Если и выпиваю, то только дома, с разрешения Лизы. Похорошела она, Алешка!.. В общем, приходите, ребята.
Домой мы явились вместе с Семеном, прямо с работы.
- А где мать, где Лиза? - спросил Семен.
- В кино ушли, - сердито отозвался отец.
Он держал на коленях завернутую в пеленку девочку, чуть покачивая ее. Он как будто немного усох и от этого казался по-стариковски юрким и суетливым. Лысина поблескивала колким серебристым пушком, сквозь нависшую седину бровей глаза сверкали задорно - точно девочка, родившись, заронила в них искру жизни.
- Вот, - проворчал отец, - записали в няньки. Сунут в руки эту игрушку - забавляйся, а сами разбегутся. Изобретай всяческие фокусы, чтоб не плакала. Или к колясочке прикуют, как каторжника к тачке, и - в сквер, в садик - катай. Курить запретили... - Он поднялся и бережно передал спящую девочку Семену. - Положи в кроватку.
Мой приход взволновал отца. Избегая смотреть мне в глаза, он обошел стол, приглаживая скатерть, подступил к буфету, принялся без надобности передвигать чашки и тарелки, - видимо, искал повода для разговора. Тягостное молчание разделило нас, как глухая стена.
- Ты стал меньше кашлять, папа, как бросил курить, - заговорил я, чтобы разбить эту стену. - И выглядишь лучше...
- Да... Среди ночи иной раз перехватит дыхание - беда, - произнес он нехотя, не оборачиваясь. - И коленки ноют. Сырость чуют вернее барометра. Старая телега всегда со скрипом возит. - Резко захлопнул дверцы буфета и повернулся ко мне. - Ты мои болезни оставь! Они - при мне. Скажи лучше про свой конфуз с женитьбой. Какой позор!.. Кто тебя остерегал? Не связывайся, не товарищ она тебе, не опора. Не послушался. На своем поставил. Ну, и что? Завалилось ваше сооружение от первого толчка!
Жена ушла от меня, а ему, отцу, было от этого больнее не меньше, чем мне самому. Лысина его порозовела, усы топорщились.
- Храбришься! - сказал он изменившимся голосом. - А душа-то небось корчится, как береста на огне. Пускай покорчится. Так тебе, дурачку, и надо!..
Из-за перегородки выбежал Семен.
- Тише, папа, Женьку разбудишь. Успокойся, пожалуйста. Люди сходятся и расходятся каждый день сотнями. Стоит из-за этого бить в колокола!
- Отойди, - крикнул ему отец. - Не лезь, раз не смыслишь в этих делах! Кто и как там расходится и сходится, мне наплевать. Если бы ушел от нее он, - отец выбросил в мою сторону обе руки, - я бы его вообще на порог не пустил. От него ушли - тоже он в ответе. Семейный стол украшается не только пирожными, чаще сухарями. Вот в ее горле и застрял сухарик!
Из всех услышанных мной советов, ободрений, сочувствий и поучений я сделал вывод: расправиться с чужим чувством, с чужим горем так же легко, как выпить стакан воды - оно чужое и для самого тебя безболезненно.
Отец подошел ко мне вплотную.
- Ты мой сын. Я знаю, каков ты по характеру: гордости в тебе с воробьиный нос. Поэтому и говорю: обратного хода быть не должно. Это мой тебе приказ. Нарушишь его - значит, власти моей больше над тобой нет. - Точно обессилев сразу, он опустился и облокотился на колени. Остро и жалко обозначились лопатки на его спине.
- Вот заварил кашу!.. - проворчал Семен, жалея отца. - Не женитьба - одно расстройство. Фитюлька с палец толщиной, а сколько из-за нее волнений! - Он уже расставлял посуду на столе. - Гляди, семь часов, а женским духом и не пахнет.
Я подошел сзади к отцу и положил руки на его плечи.
- Не сердись, папа. Ошибки - тоже наука. Обратного хода не будет. Возможно, в скором времени я уеду в Сибирь. Все останется позади...
Отец повернул голову, и я встретил косой его взгляд.
- В Сибирь? Зачем?
Семен опередил меня.
- Всей бригадой хотят махнуть. На строительство. Комсомольский энтузиазм покоя не дает.
- Это как же, временно или на постоянное местожительство? - спросил отец.
- Работать поедем. Помнишь, в прошлом году ребята наши уезжали? И мы так же...
За перегородкой проснулась и заплакала маленькая Женя - издала жалобный и возмущенный писк. Отец встрепенулся, сделал движение, чтобы встать и идти к ней. В это время в комнату вошли мать и Лиза.
- Неужели не слышишь, старик? - сердито, с напускной тревогой воскликнула мать. - Ребенок надрывается, а он сидит себе!
- Скажешь тоже - надрывается! - проворчал отец хмуро. - Только что голос подала. Есть хочет. Подойди к ней, Лиза.
Семен встал на защиту отца.
- Произвели старика в сиделки, а сами развлекаться подались. Да еще и обвиняют! Домовитые хозяйки, нечего сказать!
Семен старался торжественнее украсить стол. Огненная переливчатая жидкость в графине как бы радужно озаряла наступающий вечер - предстояли застольные хмельные беседы.
Сквозь приоткрытую дверь я заглянул в соседнюю комнату. Лиза отогревала дыханием руки, чтобы взять дочь и покормить ее. Копошащееся в кроватке крохотное существо и не подозревало, сколько оно принесло в дом покоя, тепла своим появлением на свет - связало всех одной веревочкой.
Семен - навсегда или на срок - остепенился, как любила выражаться мать.
Отец, я это уловил сразу, увидел в маленьком крикливом человечке смысл последних дней своей жизни - всходы и увядание слились в нерасторжимом единстве.
А Лиза...
Встречаются такие женщины: проходя мимо, они как бы оставляют след, незримый, но явственный, и долго и радостно живут потом в памяти: загадочный, без блеска, как сквозь туман, взгляд серых глаз, или едва внятный запах духов, или горловой приглушенный смешок в тени липовой аллеи, теплые косы на хрупких плечиках или перехваченный широким ремнем сильный и нежный стан...
Перемена, произошедшая в Лизе, бросалась в глаза. Простоволосая и тяжелая когда-то, вечно заплаканная, обойденная судьбой, желавшая умереть, она вдруг, точно вобрав в себя соки земли и солнца, расцвела и похорошела. Румянец согнал с лица бурые болезненные пятна, лишь на переносье сохранился мелкий бисер девичьих веснушек, весенней синевой загустели глаза, в движениях - медлительность и важность.
Одна мать как будто не менялась: какой была - хлопотливо ласковой, всем угождающей, - такой и осталась. Только чуть заметнее клонилась под грузом лет, выгибалась спина да шаркающие шаги помельчали.
- Слышишь, мать, - окликнул ее отец. - Алешку в Сибирь отсылают.
Мать присела на уголок стула, подогнулись колени.
- За что же тебя, сынок? Или он шутит?
- За непочтение к родителям, мать, - отозвался развеселившийся Семен.
Я объяснил матери:
- Посылают как лучшую бригаду.
Она взглянула недоверчиво, пальцы беспокойно комкали передник. Казалось, она сейчас заплачет.
- Лучшую бригаду из Москвы не вышлют. Не обманывай. Набедокурили что-нибудь.
- Честное слово, мама, не обманываю. Семен подтвердит;
Брат, пританцовывая вокруг стола, бросил со смешком:
- Какая бригада! Не смог удержать жену, вот и надо вытурить его из столицы вон. Такие растяпы здесь не нужны.
Я рванул его за плечо.
- Шути, да знай меру. - А матери сказал; - Вопрос еще окончательно не решен.
Мать привстала на носки и, ухватившись за мой пиджак, понизив голос, заговорила мне в ухо;
- Откажись, Алешенька, не соглашайся. Закатишься в такую даль - пропадешь!
Добрая издевка просквозила в голосе отца:
- По-твоему, так, мать: пускай другие закатываются, а мой сын пусть держится за подол. Чуждая твоя философия.
Мать распрямилась и отчитала его со строгостью: - Про других я ничего не знаю. У других свои, матери есть. Мне за своими сыновьями глядеть - вот и вся моя философия. Тебе, может, чуждая, а мне совсем не чуждая.
- Ну, пошла!.. - Отец пожалел, что затронул ее. - Сейчас скажет, что детей своих я не жалею, готов раскидать их по всему свету.
- И скажу...
- Говори. Кто тебя станет слушать? Тебе бы только всех жалеть, даже если эта жалость во вред им пойдет. Дай папиросу, Семен. - Закурив, отец сказал мне: - Мое слово такое: порознь с тобой нам жить плохо, Алексей, и матери и мне - ты у нас младший. И если особой надобности в твоей поездке не будет, оставайся. Если же встанет вопрос так, что ехать в Сибирь необходимо, отказываться не смей, от бригады откалываться тоже не смей. Поезжай.
- Не слушай ты его, сынок, не ездий в эту проклятую Сибирь. - Мать заплакала, точно уезжал я в эту "проклятую Сибирь" завтра.
Я обнял ее и тихо вывел из комнаты.
- Не волнуйся, мама, никуда я не денусь.
Мать вытерла краем передника глаза.
- Ребеночка бы вам с Женей надо было! - проговорила она. - Ребеночек вяжет людей, в один узел. Вон Семен пропащий был парень, а глядишь, привязался к дому. Чудо какое-то совершилось...
Я вспомнил наши с Женей разговоры про черненькую писклявую девочку с бантом на волосах, похожим на радар. Женя беспрестанно мечтала о ней. И сейчас пожалел, что не согласился тогда с ее просьбой.
Вглядываясь в меня, мать только сейчас приметила продольную полоску рубец над бровью.
- Что это, сынок? Раньше вроде тут чисто было. Уж не подрался ли с кем? - Она тихонько провела по шраму средним пальцем,
- На работе ушибся.
В кухню вошла Лиза в аккуратно подвязанном передничке.
- Постой тут немножко, Алеша, - сказала она, доставая из шкафа сковородки. - Первый блин тебе...
Петр переселился опять на старое место. Тетя Даша заявила, что мы широко живем, и пообещала подселить нам еще двоих.
- Подберу покультурнее каких, - сказала она.
Мы лежали по койкам, погасив свет. Молчали.
Мои думы о Жене принимали форму бреда. Она преследовала меня, как наваждение, неотступное, изнуряющее. Тоска доводила до отчаяния. Мне все время казалось, что я взвинчиваюсь на какую-то самую высокую, кризисную точку. Перенесу кризис, - и тогда начнется спад, душевное облегчение. Кризис не наступал, а тоска, по определению Трифона, все подкручивала гайки.
Внезапно прозвучавший в темноте голос Петра заставил вздрогнуть.
- Завтра сюда приедет Дронов. Надо что-то решать, Алеша.
- Насчет Сибири?
- Да.
- Я об этом не перестаю думать,
Во тьме, сгустившейся над моей головой после ухода Жени, вдруг пробился и замаячил вдали робкий лучик света. Он настойчиво рассекал мрак, раздвигая его в стороны, все шире открывая передо мной горизонт. Он сиял как надежда на избавление от страданий. Он как бы звал меня в далекий полет, и мне подумалось, что именно там, за лесами, за горами, находится великая книга Славы.
- А как ты считаешь, Петр? - спросил я.
Он приподнялся на локте. Во мгле расплывчато белела рубашка. Потом Петр закурил. Пламя спички слабо осветило озабоченное, похудевшее лицо с черными, налитыми тьмой глазницами.
- Ах, если бы не Елена!.. - Петр трудно вздохнул.
На другой день вечером наша бригада собралась в красном уголке общежития - человек восемнадцать. Остальные работали во второй смене.
Неунывающим бодрячком, чуть, пританцовывая, вошел Дронов.
- Здравствуйте, Григорий Антонович, - сказал он, увидев Скворцова. - Не забываете прежнего места жительства? И тетя Даша здесь? Ты вроде клушки возле цыплят...
За стол он сел домовито, по-начальнически растопырив локти. Пригласил сесть Петра Гордиенко и Скворцова,
- Как настроение, братцы? - заговорил Дронов. - Настроение бодрое - идем ко дну, да? - И рассмеялся. - Ничего, выгребем. Главное - выдержка, товарищи, огонек! Мне поручил побеседовать с вами управляющий трестом Лукашов Дмитрий Петрович. Это авторитетный товарищ, культурный товарищ, знающий товарищ. Пойди, говорит, поговори с молодежью, поддержи дух.
- О деле докладывай, - проворчал Трифон хмуро.
Дронов приосанился, голос, как бы выстуженный официальностью, задубенел на одном уровне, не снижаясь, не возвышаясь. Так обычно докладчики читают чужие слова и фразы, высушенные и потускневшие от бесчувственного к ним отношения.
- Как вам известно, в нашей стране в настоящее время развернулось крупное строительство во всех областях народно-хозяйственной и культурной жизни. На наших глазах вырастают промышленные гиганты - такие, что приходится только ахать и удивляться, буквально, товарищи, удивляться и ахать! Это, товарищи, не просто строительство гигантов - это зримые черты нашего коммунистического завтра. И мы смело можем сказать, что мы с вами не просто строители, но мы строители коммунизма. И гордимся! - Он чуть склонился к Петру. - Правильно я говорю?
- Совершенно! верно. - Тонкая ирония чуть сузила глаза Петра, затаилась в уголках губ, - Свежая и оригинальная мысль.
- Внимание партии и правительства, - продолжал Дронов, энергично взмахивая рукой, - в данный момент устремлено в космос. Мы вплотную занялись космосом, товарищи. Надо в конце концов понюхать, чем пахнет этот самый космос. А также наше внимание устремлено в Сибирь. Там такие делаются дела - уму непостижимо! Для таких делов там, в Сибири, нужны молодые энтузиасты, ударники, молодой задор. - Он достал платок и, словно после тяжелой работы, старательно вытер вспотевшую шею.
Я не сводил взгляда с Дронова и от ярости комкал край материи, покрывавшей стол. "Вот такие тупицы с чугунными лбами, - думал я, едва сдерживая злость, - оскверняют лучшие идеалы. И безнаказанно, даже самодовольно разгуливают по земле среди людей. О, ходячая бездушная формула!"
Дронов качнулся теперь к Скворцову и благосклонно положил руку ему на плечо.
- Мы подумали, посоветовались с народом и решили оказать честь вашей бригаде. Мы посылаем ее в Сибирь, на стройку коммунизма. Вы должны гордиться таким доверием. Сибирь, тайга, Енисей, трудности... Это же настоящая романтика и всякое такое... Правильно я говорю, Гордиенко?
- Совершенно правильно, - опять согласился Петр. - Кто хочет высказаться по такому важному, я бы сказал, жизненно важному вопросу, прошу. Что же вы молчите? - спросил Петр строго. - Будорагин, тебе, кажется, не терпится произнести речь.
Трифон поднялся и тряхнул рыжими кудрями. Он долго, на виду у всех наливал воду из графина в стакан. Наполнив его, высоко поднял, точно намеревался произнести тост.
- Ты, Дронов, плохо нас агитируешь. Мы не желаем твоей романтики с приложением "всякого такого". Что это за штука "всякое такое"? Объясни. Тогда уж и станем решать: ехать или не ехать.
Легкий смешок покрыл последние слова Трифона, Петр постучал карандашом по пузатому боку графина. Дронов смахнул платком с губ дежурную ухмылку.
- Не понимаю, что нашли тут смешного? И ты, Будорагин, к словам не придирайся. Так можно испохабить все, так сказать, важные мероприятия. Мы вам этого не позволим. - Он обернулся к Петру. - Мы не начнем работу, пока ты, товарищ Гордиенко, как секретарь комсомольской организации управления и бригадир не наведешь порядок.
Сдерживать себя я больше не мог и вплотную подступил к Дронову. Я всегда ненавидел умников с мертвыми глазами и кислой ухмылкой. А заодно с ними и жизнерадостных комсомольских бодрячков, которые мыслят штампованными формулами, примитивными и стертыми от беспрерывного употребления, и говорят, как заигранные граммофонные пластинки. И прилагают все усилия, чтобы и другие так же мыслили.
- Эх ты, секретарь! - сказал я Дронову. - Нахватался казенных слов и каркаешь, как ворона. Романтика! Что ты смыслишь в романтике? Такие, как ты, - гири на ногах у комсомола. Тебе за парту сесть надо, поучиться, книжки почитать, жизнь понюхать, а потом идти к молодежи разговаривать.
Дронов частыми рывками вдохнул в себя воздух, точно собирался чихнуть.
- Как ты себя ведешь, Токарев? - прошептал он бледными, неживыми губами. - От тебя я не ожидал. Ты был у нас на хорошем счету.
- Просчитался ты, Дронов, - сказал я. - Повторять лозунги просто и старо.
Дронов сразу как-то примолк, растерянно замигал. обескураженный. На помощь ему пришел Петр.
- Токарев, сядь на место. - Он строго оглядел всех нас. - Правильно ли выразил Дронов свою мысль или можно было выразить ее другими словами, посвежее и поумнее - существо проблемы от этого не изменилось. Мы обязаны решить: едем мы в Сибирь или отказываемся от этой самой "оказанной нам чести"?
- Вопрос-то очень важный, дорогие товарищи. - сказал Скворцов.
- А как вы думаете, Григорий Антонович, ехать нам или нет? - спросил Серега Климов испытующе.
- Как думаю я? - В черных глазах Скворцова заиграли насмешливые светлые точечки. Он встряхнул плечами, точно хотел сбросить нелегкий груз лет, мешавший ему встать вровень с нами. - Поймите мои затруднения и огорчения, ребята. Вы самая лучшая бригада в нашем управлении. И мне до зарезу жаль отпускать вас. Но только потому, что вы самая лучшая бригада, я и должен отпустить вас. А вы, потому что лучшая бригада, должны ехать. Я бы на вашем месте и раздумывать не стал.
Кризис, о котором я все время думал, наступил, кажется, именно в этот момент. Я мысленно перенесся на тысячи километров отсюда, в сибирскую тайгу, в дикие, необжитые места, в невероятно напряженную жизнь. Боль во мне постепенно утихала...
- Почему должны, Григорий Антонович? - спросил Трифон сердито. - Почему, черт возьми, должны?!
Анка одернула его:
- Трифон, опомнись!
Он отмахнулся.
- Отстань! - и выжидательно, недружелюбно посмотрел на Скворцова.
Серега Климов подбежал к столу, суетливый, испуганный, крикливый.
- Я работаю честно, - заговорил он, исступленно жестикулируя. - Сил не жалею! Горю одной надеждой: комнату получить. Жениться хочу.