Я промолчала. Если бы она спросила меня, как подружка, что бывало прежде: "Ну, девчонка, поделись секретами..." - Я бы ей все выложила, - язык чесался рассказать обо всем. Допросы же, грубое вторжение всегда вызывают протест и сопротивление.
Мама взяла меня за подбородок и чуть вздернула мою голову.
- Очнись! Ты можешь ответить? Опять звонил Вадим. Мне стыдно перед ним за тебя...
Я поднялась рывком. Детский стульчик отлетел в угол.
- Он сам виноват.
- Вы поссорились? - Мама как будто испугалась. - В чем он виноват?
- Он ведет себя глупо... как надутый индюк.
- Вот как... С каких это пор он стал для тебя надутым индюком?..
- Все время был. Только я этого раньше не замечала.
- Не болтай вздора. Вадим порядочный человек, он к тебе хорошо относится. Нынешняя молодежь не слишком разборчива в этих вопросах.
- Подумаешь, хорошо относится! - сказала я как можно пренебрежительнее. - Для женщины не очень высокая честь, если к ней хорошо относится глупый человек. Это скорее унизительно. Следит, подкарауливает!.. Обыватель несчастный, чиновник! Я знаю, что он будет научным работником. Но это обязательно будет чиновник. Чиновники бывают всюду - и среди ученых, и среди преподавателей, и даже среди комсомольских работников. Чиновничество связано прежде всего с отсутствием полета мысли, творчества. Чиновники - враги всего живого и творческого!
И гроза грянула: мама выпрямилась и сразу подавила меня своей непреклонной волей. Ее огромные глаза стали еще больше и словно налились чернотой; этого ее взгляда побаивался даже папа. Книга, брошенная на стол, хлопнула оглушительно, подобно удару грома.
- Не смей так разговаривать со мной, дрянь! - крикнула мама. - Ты ничто и никто, чтобы судить о людях так плохо.
"Только бы не уступить ей сейчас, - мелькнуло у меня, - только бы не испугаться!"
- Я его невеста и могу думать и говорить о нем все, что захочу.
- Мне думается, ты понимаешь, что я не намерена выслушивать твои изречения. - Мама любила скрасить свой тон иронией. - Я не уверена, что услышу что-нибудь трезвое и путное. Иди позвони Вадиму. Он ждет. Пусть сейчас же приедет.
- Мне он не нужен.
- Мне нужен.
- Я знаю, зачем он тебе нужен; хочешь поскорее сбыть меня с рук - в благополучную семью.
- Да, хочу. И именно поскорее. Ты, кажется, начинаешь проявлять дурной вкус; сегодня у тебя один, завтра другой, послезавтра - третий...
- Я не делаю ничего предосудительного.
- Мне известно больше, что ты делаешь, - сказала мама. - Позвони Вадиму.
- Не стану.
- Хорошо. Я позвоню сама. - Она повернулась к двери.
Я поспешно предупредила ее;
- И разговаривать будешь сама. Я к нему даже не выйду.
Мама чуть откачнулась от меня, грузно оперлась рукой о стол. Ее все больше изумляло мое поведение.
- Ты что - сумасшедшая или пьяная?
Я ощутила, как веки мои против воли сузились, ноздри напряглись, - это не к добру; в такие минуты я теряю над собой всякий контроль и могу сделать или наговорить такое, в чем после долго буду каяться и проклинать себя.
- Я в здравом уме и трезвой памяти. Я не выйду за него замуж. - Внутри у меня, подобно капле с сосульки, что-то оторвалось и полетело вниз, вызывая слабость в ногах. Рука моя легла на горло, словно хотела заглушить голос.
Этот панический жест не ускользнул от мамы, и, чтобы убедить ее, я повторила;
- Не выйду. Я не люблю его. Хорошая семья, обеспеченный дом!.. Думаешь, я стану прыгать от счастья? Это не дом, а монастырь!.. Ты еще не знаешь, какой Вадим! Тебе льстит, когда он вежливо улыбается. А что у него на душе, это тебя не касается.
- Замолчи! - крикнула мама. В глазах ее метался бешеный огонь.
В дверь просунула растрепанную голову Нюша, пробормотала сонно и сострадательно:
- Господи, опять терзает девчонку...
Мама нетерпеливо взмахнула рукой, и дверь захлопнулась.
- Ты не соображаешь, что говоришь, - сказала она мне. - У тебя дикие глаза... - и прошла мимо. Халат зацепился за детский стульчик, она отшвырнула его ногой и ушла, и у меня не было сил остановить ее.
Комната плавно качнулась. Я прислонилась спиной к стене, чтобы не упасть. Что я натворила!.. Хорошо, что ничего не слышал Вадим. Это означало бы конец. А может быть, лучше, если бы он услышал все? Нет, запальчивость - плохой советчик. Надо во всем разобраться спокойно...
Я задернула штору, погасила лампу и легла в постель. Ой, как трудно отрывать от сердца то, с чем оно сжилось, что совсем недавно казалось нерасторжимым! Ребята считали наши отношения с Вадимом "окончательными и бесповоротными и пересмотру не подлежащими" и даже не пытались за мной ухаживать. Оказывается, эти отношения можно пересмотреть... Внезапно я ощутила возле себя Алешу, его дыхание на своем лице и в смятении откатилась к стене. Села в кровати. В комнате было тихо и полутемно. Вспомнила, как Алеша поцеловал меня, и опять задохнулась. Что со мной творится!.. Я зарылась лицом в подушку, я долго-долго ворочалась, прежде чем уснуть.
Проснулась рано. Сама. Долго и недвижно лежала, думала - о себе, о Вадиме и, конечно, об Алеше. Надвигалось что-то большое, и надо было в самом деле что-то решать. Неужели пришло серьезное, неизбежное? Посоветоваться было не с нем. Идти к папе неловко, я никогда к нему с такими вопросами и переживаниями не обращалась. Да и едва ли он примет это всерьез - он считает меня еще девочкой. Скажет, разбирайтесь во всем с мамой. А мама даже слушать меня не захочет после такого бурного объяснения. Поговорю-ка я с Еленой...
Вошла Нюша.
- Велела разбудить, - сказала она ворчливо. - Завтракать пора. Сердитая ушла. Приказала тебя не выпускать... Ты бы хоть и вправду передышку сделала, Женя, дома посидела бы, пока мать угомонится. Каждую ночь напролет - разве это хорошо для девушки?..
- Ладно, не ворчи, посижу. Принеси, пожалуйста, телефон.
Нюша внесла из передней телефонный аппарат на длинном шнуре. Я поставила его на колени и позвонила Елене Белой. Фамилия ее - Бороздина. Но в группе у нас была еще одна Елена, кудрявая толстуха Пономарева. И чтобы не путать их, ребята прозвали Елену Бороздину Белой за ее удивительные, цвета слоновой кости, волосы. Елена - единственная и верная моя подружка.
Я была влюблена в нее, завидовала ее красоте: высокая, царственная в своей медлительности, она покоряла с первой улыбки. У нее был умный лоб, который мне всегда хотелось потрогать. Казалось, он излучал свет, доброту и тепло.
Я набрала номер.
- Куда ты запропала, Женька? - спросила меня Елена. - Я не видела тебя целую неделю!
- Лена, я под домашним арестом. Приезжай ко мне, все расскажу. Приезжай скорее! Мы с Ню-шей в доме одни...
Я встала и прибрала комнату. Нюша подметала в передней пол. Я предупредила ее:
- Если позвонит Вадим, скажи, что я ушла. Скажи, к портнихе. Нет, лучше к учителю пения...
- К учителю... Так он и поверит: учитель всякий раз приезжает к нам, а нынче ты к нему? - Нюша, усмехаясь, покачала головой. - "Если..." Звонил уже трижды твой Вадим. Сказала - спишь. Сейчас опять забарабанит.
Телефон зазвонил. Нюша оттянула платок, прижала трубку к уху и с важностью подбоченилась.
- Слушаю, - произнесла она врастяжку.
Нюша любила вести переговоры по делам папы,объясняла, куда уехал, когда обещал вернуться, спрашивала, кто "докладывает": звания помнила, а фамилии обязательно перевирала или коверкала.
Сейчас она скупо поджала губы.
- Ну, чую, что Вадим. Опоздал малость - к учителю петь поехала. Проморгал, ищи теперь... - Бережно положила трубку. - Разорвал бы он меня на мелкие кусочки за такое известие! - Между Вадимом и Нюшей установилась давняя молчаливая вражда. - Хватит, девонька, - сказала она, берясь за веник. - Последний раз вру, грех кладу на душу. Хоть и не люблю я его, Вадима, а врать все равно нехорошо, да в мои-то годы! Когда пеленала тебя да таскала по садику, думала ли, что стану выгораживать, скрывать от женихов, кривить душой?
- Ну, няня, - промолвила я, подласкиваясь к ней.
И Нюша сдалась:
- Ладно уж, ладно. Не подведу.
Мне казалось, что Нюша, сколько я ее помню, ни капельки не изменилась: такая же сухонькая, расторопная, неунывающая и смешливая, какой была всегда. Она - душа нашей семьи. Папа называет ее начальником штаба. А я еще не разобралась, кто для меня роднее - мама или Нюша. Сколько было пролито - именно пролито - на меня ласки, нежности и доброты из этих живых, запрятанных в тенета морщинок, глаз. И эти неустанные, поблекшие, добрые ее руки... Сколько раз они гладили мои волосы, расправляли на них пышные банты, сколько раз купали меня в ванной, заплетали мои косички! Сколько раз я выплакивала в ее коленях все несправедливые обиды и горести! Нюша провожала меня в школу, встречала, кормила; когда я готовила уроки, она сидела сбоку и наблюдала: стихи и былины знала наизусть - заставляла повторять по десяти раз. Малограмотная, она наделена была простой житейской мудростью и необыкновенным чутьем: сейчас, когда я выполняю чертежи, она заглянет через мое плечо и, ничего не понимая, не разбираясь, точно определит - хорошо чертеж отработан или плохо. Она не прочь выпить, и частенько вечером, когда папа возвращается с работы усталый, их можно увидеть на кухне вдвоем за рюмкой водки, настоянной на смородинном листе. К маме Нюша относится восторженно. Провожая ее и папу в гости, в театр или на прием, поправляя складки на ее платье, она всплескивала ладошками:
- Ну и видная же ты, Серафима! Красавица писаная, королева. А сказать по-военному - маршал!..
- Не болтай глупости!
Но Нюша не страшилась маминой строгости и умела при случае постоять за себя, а чаще всего за меня.
В передней позвонили, и Нюша пошла отворять.
Вошла Елена Белая. Она была изумительно хороша: светлая юбка, светлая кофточка, громадные зеленые глаза, желтые волосы и прекрасный лоб, высокий и чистый, как зеркало.
- Я на десять минут, - сказала Елена. Она бросила в кресло тугой сверток, и мы обнялись. - Аркадий ждет.
Я выглянула в окно. По дорожке вдоль пруда прохаживался Аркадий Растворов.
- Зачем ты его взяла?
- Не брала. Вышла из дому, а он у подъезда. Разве отвяжешься! Попросил зайти в два места. - Она перевела взгляд на сверток. - Показать?
Отец Аркадия, работник по торговой части, жил за границей. Какие способности проявил он в своей торговой деятельности, нам неизвестно. Но мы точно знали, что личные посылки с вещами пересекали океан регулярно. В Мocквe они раскупались нарасхват. Их сбывал Аркадий.
Елена развязала пакет. В нем оказались четыре шерстяные вязаные кофты неописуемой прелести. Одна мне понравилась особенно: крупной вязки, легкая и мягкая, как пушинка, и такая белая, что ломило глаза от белизны. С ума можно сойти!
- Я нарочно принесла ее, - сказала Елена.- Тебе она пойдет. Но дорогая - пятьдесят рублей.
- Можешь оставить ее на день? - спросила я. - Вечером покажу маме. - Мне до слез жалко было расставаться с этой кофтой. - А эту, голубую, я возьму для мамы.
Елена согласилась:
- Ладно, оставляй. Всю ответственность беру на себя.
Я никогда не спрашивала Елену, даже думать об этом не смела, но сейчас нехорошая догадка закралась мне в душу: не втянул ли Аркадий и ее в свое нечистое торговое дело?..
- Ну как, предложил он тебе руку и сердце или все еще выжидает? - спросила я.
Елена горестно усмехнулась:
- Чего захотела! Все гораздо проще, Женя, предлагает жить с ним. И то с условием: никаких обязательств за последствия не несет... - Она всегда выражалась откровенно, даже грубо, часто приводя меня в замешательство. - Оттеснил от меня ребят - шагу не дает ступить. Сейчас нарочно оставила его в сквере, а то бы поговорить не смогли... И дома, Женька, тошно! Бабка с дедом причитают: в девках засиделась, никто не берет. Отец пьет, в пьяном виде обзывает такими словечками, что повеситься хочется. Даже мама... И у той скорбные вздохи... Знаешь, иногда мне кажется, что вокруг меня стена. Глухая стена. И с каждым днем она вырастает все выше и выше, заслоняет свет. Живу я нехорошо...
- Ну, а Боря Берзер? - сказала я. - Ведь он очень хороший парень.
-Хороший, - согласилась Елена. - Внимательный, умница. Но уж очень правильный. От его правильности прямо выть хочется. В шахматы играть учит, на лекции приглашает... Скука! С Аркадием хоть весело... А ну их всех!.. - Елена ожесточенно махнула рукой, как-то встряхнулась вся. - Что будет, то и будет!.. Как ты попала в немилость, за какие провинности?
- Отказалась выходить за Вадима, - сказала я.
- Честное слово?! - Елена вскочила и принялась мерить комнату своими длинными стройными ногами. - Взбунтовалась! Ай-яй-яй!.. А я считала тебя кроткой овечкой. И завидовала: вот думаю, подцепила парня и будет держаться за него до самой смерти.
- Я и сама так думала, - сказала я.
- Кого же ты обрадовала таким известием? Маму или Вадима? - Она подсела ко мне поближе. - Ты действительно так решила. Женя?
- Еще не могу разобраться сама... Кажется, да.
- А что произошло?..
Я прошептала ей на ухо:
- Влюбилась.
Елена даже отодвинулась от меня - не ожидала.
- Это правда? Кто он?
- Простой парень. Алексей Токарев. Нет, он не простой, он настоящий. Недавно вернулся из армии. Сдавал в наш институт, провалился... Я уже была у него дома, познакомилась с родителями, с братьями. Случайно это вышло... Понимаешь, ночью с ним рассталась, а сейчас вот уже скучаю, хочу видеть. Резкий такой, даже злой, но, по-моему, очень честный и мужественный. - Я опять наклонилась к ее уху. - Мы уже целовались.
Елена воскликнула:
- Так это же черт знает как хорошо! Познакомь, пожалуйста, посмотрю, что за рыцарь!..
- Он и вправду рыцарь, - сказала я. - Знаешь, как мы встретились?..
В передней настойчиво зазвонили. Елена встрепенулась, заторопилась.
- Это Аркадий. Мне пора.
Настойчивый звонок Аркадия, его бесцеремонное вторжение возмутили меня:
- Да пошли ты его к черту!
- Невозможно. Разве ты его не знаешь? - Слова прозвучали бессильно. Елена как бы надломилась вся. - В другой раз наговоримся вдоволь. - Она придвинулась ко мне, теплые волосы ее скользнули по моей щеке. - Я тебе завидую, Женька! Ужасно завидую!..
Мы вышли в переднюю. Нюша, впуская Аркадия, проворчала с недовольством:
- Чего барабанишь? Не пожар.
- Не ворчи, старуха, - с веселой развязностью отозвался Аркадий.
- Вот огрею щеткой, тогда узнаешь, какая я старуха!
- Огрей, только не ворчи. - И продекламировал, обращаясь к Нюше:
Делай, что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам себе, праведный, руки вымою.
Только -
слышишь! -
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!
Нюша рассмеялась:
- Ну и скоморох ты, Аркашка... Бороду отрастил - чистый скоморох!..
Аркадий обернулся к Елене.
- Сказали, на десять минут, а пробыли целых сорок, сударыня. Неотложная проблема - косточки пересчитывать своим ближним!.. Здравствуй, Женя, не видел тебя полстолетия!
Он стиснул мою ладонь; его "кубинская" борода цвета меди отросла еще больше: начиналась от висков, опоясывала подбородок: на губе распушились усы, оттеняя белизну зубов; зубы чистые, без изъяна, украшали лицо, и Аркадий часто беспричинно выставлял их напоказ. У меня мелькнула мысль, что из внешнего облика далеких и пламенных кубинских революционеров люди ненастоящие, порой ничтожные сделали "моду".
- Не мешало бы устроить небольшой "сабантуй" перед началом занятий, - предложил Аркадий. - Отметим новый шаг на пути к высшему образованию. Можем собраться у меня или у Вадима. Скажи ему.
- Хорошо, скажу.
Аркадий потянул Елену за локоть:
- Пошли...
Елена слегка отшатнулась от него и крикнула, бледнея:
- Куда ты меня все тянешь? Что ты за мной ходишь, точно конвоир? Вот привязался!..
- Так его, так, Леночка! - одобрила Нюша.
Аркадий ссутулился, руки повисли длинные и вялые - неумолимые в своей веревочной вялости: захлестнут, задушат.
- Тихо, - сказал он с каменным спокойствием. - Тихо. Ни звука больше...
Повернулся и так, ссутулившись, вышел на лестницу, и Елена с едва уловимой надломленностью двинулась за ним.
Я вернулась в свою чистую, тихую комнату. Сделалось вдруг тоскливо. Меня поразило в Елене, такой властно-красивой, подчинение чужой воле. Должно быть, глубоко сидит в нас, женщинах, и передается в потоке крови из поколения в поколение - не одну тысячу лет! эта покорность, подчинение силе. Мы боимся остаться без опоры - крепка она или шатка - страшимся не замужества.
Вот и меня охватило чувство одиночества. Оно налетело неожиданно, словно вывернулось из-за угла, и я растерялась от этого не испытанного ранее чувства.
Кажется, еще вчера я набрала бы привычный номер, и через десять минут Вадим был бы здесь. Теперь не могла, словно безотказно сработала какая-то деталь и память автоматически отключила Вадима. Я ждала звонка Алеши. Я прождала его весь день и весь вечер, ни на минуту не отлучаясь из дома. Раза два заглядывала ко мне мама, испытующе окидывала взглядом и молча уходила, озадаченная моим безмолвием. Я думала: мир полон больших событий - ученые создают межпланетные корабли, африканские народы рвут цепи колониального рабства, сталевары стоят у горячих печей и плавят сталь, кубинцы готовятся к защите революции - люди творят историю. А я, маленький человечек, стою у окошка, гляжу на ночную улицу и страдаю от тоски, от любви. И ничего выдающегося в этом нет... Но ведь любовь - неотступная и надежная спутница человека. Она с ним в горе и в минуты счастья, в годины бедствий и в праздники; без любви человечество, наверно, одичает...
Алеша не появлялся, не звонил. Я завороженно смотрела на телефонный аппарат, как на живое существо. "Ну, зазвони, ну, принеси мне его голос..." - умоляла я. Но аппарат невинно глядел на меня белыми окошечками цифр и беспокоил звонками чужими, ненужными...
На пятый день ожиданий меня вдруг поразила жуткая мысль: с Алешей случилось что-то недоброе - может быть, заболел, может быть, уехал куда... Один раз, приблизившись к окну, явственно увидела его в сквере на нашем месте. Я сперва закричала от радости и нетерпения, потом выбежала из квартиры, скатилась по лестнице, перелета через улицу под носом мчащейся машины, - за спиной взвизгнули тормоза. Алеши в сквере уже не было...