- Да, решить эту задачу вашему гению с усиками не удалось, И если бы вы, господин Бергер, не были так запрограммированы, то, естественно, задали бы себе вопрос "почему?".
- Давно известно почему: генерал мороз плюс Англия и США были на вашей стороне.
- Не надоело? Вы сами только что ответили почему. Потому что мы странные люди, такие, например, как Панченко. - Крылов вдруг поймал себя на том, что боится ответа.
А Бергер не торопился. Видимо, раздумывал и он, как вести себя.
- Курите, господин Крылов, - раскрыл он портсигар.
- Спасибо, сигары не курю.
- Панченко, говорите, - равнодушно сказал Бергер. - Надежный человек, он и сейчас работает на меня.
Крылов стоически выдержал удар, ничем себя не выдав. Медленно отхлебнул глоток коньяка. Глядя сквозь двери на собачий рай, спокойно, даже безразлично спросил:
- Разве он жив?
- Гм… жив. Размазня он, ваш Панченко, на третьем допросе дух испустил… Жаль, очень жаль. Он заслужил допросов десять.
- Не понимаю.
- Чего вы не понимаете?
- Испустил дух, а потом стал работать на вас?
- Конечно, вы это сами видели. Видели, как на процессе он всю вину взял на себя, - оскалился Бергер.
Крылов закурил. Задумчиво сказал:
- Это был настоящий герой.
Бергер не ответил. Тщательно прицелившись, откусил щипчиками копчик сигары, не торопясь раскурил ее.
- Нет, дело не в нем. Просто подлецом оказался Тринкер. Скажи он мне, что раскрыл банду Панченко, а не рвись втайне от меня к начальству, чтобы выслужиться, все было бы по-другому. И генеральское звание в новый пост… - Бергер вдруг умолк, точно спохватившись. - Впрочем, - он отхлебнул глоток кофе, - грех жаловаться, о лучшей жизни трудно мечтать. Как видите, - победно обвел взглядом свой рай, - живу неплохо. Даже участвую, как вы выразились, в спектаклях… Но это был последний. Премьеру мы дали там, у вас. И последующие спектакли проходили у вас. Я ни в чем не могу упрекнуть себя, моя совесть чиста - за доставленную мне неприятность я взыскал дорогую плату, сполна рассчитался с вашими фанатиками, включив их в свои спектакли. Кроме главаря Панченко, мы уничтожили целый пласт ваших героев из его шайки и дотла сожгли их жилища. О-о, это было прекрасное зрелище, жаль, вам не довелось его увидеть. Зато насладились последним спектаклем.
У Крылова хватило сил сдержаться.
- Нет, это не последний, - сказал он спокойно. - Последний еще предстоит, такой, как Нюрнберг. А насчет цены вы правы - мы дорого заплатили, чтобы мир увидел вас. Взгляните в зеркало - именно в таком виде вы предстали перед человечеством.
Голова Бергера как бы помимо его воли дернулась, и он увидел свое отображение на зеркальной стене - разъяренный оскал, обезумевшие, налитые кровью глаза. Лицо мгновенно изменилось, и на нем появилась гримаса, должно быть от усилий улыбнуться.
- Еще чашечку кофе?
- Нет, извините, мне пора. - Крылов поднялся, обернулся к официантке. - Рехнунг, битте.
19
Жизнь надломилась. Разве только надломилась? Рухнуло все. Все, к чему стремился, чего достиг за долгие десятилетия. Авторитет, уважение, слава, высокое и устойчивое положение в обществе - все, добытое трудом и талантом, стерто, сметено.
Надо начинать сначала. С первого шага, с первой ступеньки, на которую поднимается человек, вступая в жизнь.
Начинать… Хорошо начинать, когда тебе двадцать и все впереди. А в шестьдесят с запятнанной биографией начинать поздно. В шестьдесят люди уже думают, как достойно завершить. Теперь не получится достойно. Поздно… По вине такого-то оклеветан герой. Это прочтут все. В учетной карточке в графе "Взыскания" появится запись, если, конечно, саму карточку не отправят в архив.
Не надломилась - рухнула жизнь. Из редакции придется уйти… На паровоз? Так нет же теперь паровозов… Куда девать глаза, когда появится в редакционном коридоре, в кабинете главного?
При любой болезни весь организм человека мгновенно мобилизуется на борьбу с недугом. Сам организм вырабатывает противоядие. Это относится не только к физическим болезням. Помимо воли Крылова где-то в глубинных недрах сознания зрели, пробивались иные мысли и возбуждали энергию и желание действовать, бороться, все настойчивее оттесняя на задний план те, что были так безысходно мрачны.
Нет, не за себя боролся - за истину. За попранную истину, за героя растоптанного и раздавленного. Кто это сделал? Кто уже мертвого патриота облачил в отрепье предателя?
Он распутает весь клубок, какими бы тугими узлами его ни затянули, куда бы ни спрятали кончик ниточки. Это станет целью жизни…
К дому он подъезжал, уже имея твердый план действий. Продумал и линию поведения с женой.
В Шереметьеве самолет приземлился рано утром. У стойки таможенного досмотра женщину, стоявшую впереди него, спросили, почему везет так много шарфиков.
- Это сувениры, - ответила она. - Семья, родственники, масса друзей, не могла же я вернуться без подарков. - В ее голосе было недоумение.
Крылов с досадой поморщился. Надо было, конечно, что-нибудь Ольге привезти, хотя ему, понятно, не до подарков… Но разве объяснишь?
В здании аэровокзала обошел несколько ларьков и киосков и, к радости, обнаружил изящную имитацию жемчужной нити, сделанную в Чехословакии.
Он жил у Речного вокзала, и лихой таксист довез егo минут за пятнадцать. Ольга еще спала. Он так и думал, что еще спит. Отпер дверь, поставил чемодан, привычным жестом не глядя повесил плащ, забросил на полку шарф.
- О-оля! - Он направился в спальню. - Петушок пропел давно.
Ольга раскрыла глаза, приподнялась на постели.
- "Какое чудесное жемчужное ожерелье у мадам Крыловой! Как, вы разве не знаете? Это ей муж из ФРГ привез".
- Сережа! - Ольга отбросила одеяло, спрыгнула с постели, обняла его. - Какая прелесть! Как настоящий жемчуг. Недаром ты мне всю ночь снился.
- Нихт ферштейн! Не понимайт руссиш фрау.
Они стояли у зеркала и смеялись.
- Сейчас будем завтракать, посмотри пока почту, там целая гора.
Писем и в самом деле было много - отклики на очерк о Максимчуке, просьбы обиженных, приглашения на различные заседания и вечера. Мельком просмотрев их, пошел в ванную. Ольга уже хлопотала на кухне.
- Ну что тут у вас нового? - спросил, растираясь полотенцем. - Кто женился, кто развелся?.. Кто звонил?
- Твой главный - без тебя жить не может. Герман Тихоныч…
- Трофимович… Не должен был звонить.
- Ну да, Трофимович. Сказал, чтобы по возвращении немедленно явился.
- Не говорил зачем? - входя в кухню, спросил он.
- Нет. Еще Константин твой бесценный звонил. Полчаса донимал, чтобы твой адрес дала. Сумасшедший, откуда я могу знать?
Они сели завтракать, но еда не шла ему в горло. Поковырял немного вилкой, закурил. Ольга настороженно посмотрела на него.
- Ты, часом, не болен? Какой-то ты не такой.
- Такой я, такой. Спать в самолете не умею, ты же знаешь. - За натянутой улыбкой он прятал напряжение. - Оленька, свари кофе покрепче… или вот что - рюмочку коньяка.
- У тебя неприятности? - Она достала темную бутылку и маленькую рюмочку.
- С чего ты взяла?
- По всему вижу. В такое время, например, никто не пьет. - Она остановила на нем долгий взгляд, сказала ровным, почти безразличным голосом: - Может, хватит играть в прятки? С чем ты вернулся?
- С жемчужным колье. - Шутка прозвучала неуместно. - Разве оно тебе не понравилось?
- Понравилось, а вот ты…
- Ну хорошо, - поднялся он. - Соберись с силами, Ольга, и будь умницей. Мне очень нужна твоя поддержка… Панченко не предатель, а герой. Установил точно.
- Та-ак… - Наступила долгая пауза. - Документально подтверждается?
- Документов пока никаких, но убежденность полная.
Сергей Александрович встретился со взглядом, полным удивления и возмущения.
- Так подшей свою убежденность к делу… - Она нервно заходила по комнате. - И что дальше?
Сергей Александрович налил в рюмку коньяк, не торопясь выпил.
- Дальше? Найду, как ты говоришь, документальные подтверждения и выступлю.
- И кто в этом выступлении предстанет клеветником?
- Хватит, Ольга! Неужели ты не понимаешь?..
- Не понимаю! - не дала она договорить. - И как человеку, если он не сумасшедший, понять! У тебя громадный авторитет, только что орден получил, тебе верят, как пророку, и вдруг ты сам на всю страну… И все как в пропасть. - Она говорила, едва сдерживая слезы. - Только-только из долгов вылезли после покупки машины, встали наконец на ноги, а ты опять за свое. - И залилась слезами. Неожиданно быстро пришла в себя, сказала спокойно и твердо: - Сережа, тебя же никто не заставляет писать, ведь никто ничего не знает.
Она смотрела ему в глаза. И он смотрел на нее пристально, не мигая. Прошло всего несколько мгновений, но обоим они показались бесконечно долгими, потому что в эти мгновения в их жизни решалось что-то большое, главное.
- Ты понимаешь, на что идешь? - тихо спросила Ольга.
- Понимаю. Но если гестапо замучило героического человека…
- И что? Ты вернешь ему жизнь? Ведь ничего не изменится.
- Да, не изменится, - возмутился он, - на века герой останется предателем. Это будет переходить из поколения в поколенье. И дети его, и внуки, и правнуки будут потомками предателя. И виной тому будет воинствующее мещанство, стремление любой ценой, даже ценой подлости уберечь свой уютец, свое гнездышко…
Он умолк и тут же снова заговорил. Голос стал мягким, просящим:
- Это же не катастрофа, Ольга. У меня еще есть и руки и голова…
- Нет, головы у тебя нету. Ты болен! У тебя мания величия! Ты возомнил, что можешь искоренить все зло на земле. Ты вечно балансируешь на краю пропасти, лезешь в дела, которые умные люди за версту обходят. Тебе просто везло. Хватит! Остановись! Будь как все люди. Ты даже тряпку паршивую боишься попросить у директора магазина, хотя все это делают.
С какой-то усталостью в голосе Крылов сказал:
- При чем тут магазин, тряпки?.. Впрочем, тряпки для тебя всегда были главными в жизни.
- Не намерена отвечать на провокацию, - спокойно сказала она. - Ничего дурного не вижу в том, что люблю красивые вещи и хочу жить без извержений вулканов. Это моя жизнь, и она у меня одна, другой не будет.
- Однова живем?
- Да, если хочешь. Я никому не приношу вреда. А ты со своими красивыми лозунгами методично изводишь, мучаешь человека, который зависит от тебя материально.
Еще несколько минут назад у Сергея Александровича теплилась надежда, что Ольга поймет его. Теперь рухнуло все.
Похоже, понимала это и Ольга. Она вышла в другую комнату и, закрыв рот платком, разрыдалась.
Прохоров возвратился из ФРГ на три дня позже Крылова. В день отъезда пригласил Грюнера на проводы. Беседа шла оживленно. Юрий Алексеевич то и дело наполнял рюмки добротной русской водкой "на винте", сам готовил бутерброды, толстым слоем накладывая икру. Расспрашивал, как провели они время с Крыловым, где удалось побывать, с кем встретиться. Спрашивал, похоже, для приличия, между прочим, больше делясь собственными впечатлениями. Грюнер охотно рассказывал об отеле для собак, с возмущением поведал о наглости, с какой Бергер беседовал с Крыловым.
- Вы втроем были? - безразличным тоном спросил Юрий Алексеевич.
- Нет, мы с Линдой поджидать его возле отеля Бергера, он потом говорил для меня подробности.
По приезде в Лучанск, прежде чем отправиться домой в Липань, зашел к Гулыге. Выслушав его, Петр Елизарович заходил по кабинету.
- Выходит, не так прост этот борзописец, - нарушил молчание Прохоров.
Гулыга, ушедший в свои мысли, не уловил слов. До него дошел только звук голоса.
- Что? - остановился он.
- Крылов, говорю, глубоко копает.
Гулыга не ответил. Снова зашагал из угла в угол. Потом уселся в свое кресло на колесиках, корпусом подтянул его к столу, уставился на Прохорова.
- Выходит, пора, Юрий Алексеевич.
- Самое время, пока не поздно.
20
Тяжело было на душе у Крылова, когда он вошел в кабинет главного редактора. Но в глаза это не бросалось. Свежая рубашка, чисто выбрит, внешне спокоен.
Герман Трофимович стоял у открытого окна, безучастно смотрел на тихую, почти безлюдную улицу.
Услышав приветствие, обернулся, сказал тоном, не предвещавшим ничего хорошего:
- Что же это ты, неделя как приехал - и глаз не кажешь?
- В отпуске я, Герман Трофимович, в отпуске.
- Как съездил? На Западе без перемен?
- А у вас? Вы звонили?
- Звонил. Садись.
Указал на стул и сам пошел к своему месту у стола. Достал сигарету и попросил у Крылова спички. Сергей Александрович щелкнул зажигалкой. Прежде чем прикурить, Герман Трофимович внимательно посмотрел на нее, многозначительно взглянул на Крылова, вернул ее.
- Хорошая зажигалка.
Вошел сотрудник с газетной полосой, покосился на Крылова.
- По номеру, Герман Трофимович, можно?
- Через три минуты. - И направился к сейфу. Извлек три конверта с подколотыми письмами. - Садись вон там и почитай, - протянул Крылову письма. - Только молча, без восклицаний.
- Что это?
- Почитай-почитай.
Сергей Александрович отошел к столику в дальнем углу кабинета, уселся, пролистал письма, отыскивая подписи. Одно большое было от Гулыги и два маленьких - от Чепыжина и Хижнякова. Начал с письма Гулыги, предчувствуя недоброе. Ему хотелось побыстрее пробежать это письмо, но читал медленно, произнося про себя каждую фразу:
"Уважаемый товарищ редактор! Нелегко мне было решиться на это письмо, но иначе поступить не мог. Если человек знает о преступлении и не сообщает о нем, хочет он того или нет - становится соучастником преступления. Только эти соображения и побудили меня обратиться к Вам. Я обязан написать Вам тем более потому, что Ваш корреспондент тов. Крылов весьма высоко оценил мои скромные заслуги, и если не сообщить о его более чем недостойных проступках, а речь пойдет именно об этом, значит, принять его выступление как плату, а точнее - взятку за молчание. Совесть не позволяет мне этого.
Итак, по существу. Дней десять тов. Крылов находился в Лучанске и с первого же дня установил интимную связь с некоей Зарудной Валерией Николаевной. С возмущением говорили об этом люди, знавшие, что фактически он проживал не в гостинице, а у нее. Предоставленную ему автомашину для поездок в совхозы и на заводы использовал для загородных прогулок с Зарудной. Однажды, зная, что водитель не обедал, не постеснялся продержать "Волгу" у дома Зарудной несколько часов.
Писать о таких вещах неприятно, стыдно, и ни за что не стал бы пачкать руки, не служи связь с Зарудной объяснением более недостойных действий Крылова. Год тому назад была отвергнута ее политически вредная диссертация, искажавшая наше героическое прошлое, где, в частности, она пыталась возвести в герои предателя Родины Панченко, чьи руки обагрены кровью многих советских людей. Делала это в угоду своему сожителю - сыну предателя.
Я не знаю, с каким заданием редакции тов. Крылов приезжал в Лучанск второй раз, но вот чем он у нас занимался, известно доподлинно. Пользуясь своим высоким положением, вернее, злоупотребляя им, очевидно, под влиянием Зарудной уговаривал людей подтвердить, будто Панченко был патриотом.
Приведу еще факт на первый взгляд настолько мелкий, что и писать о нем неловко, но уж очень выпукло он характеризует моральный и нравственный облик человека.
Перед отъездом из Лучанска тов. Крылов зашел попрощаться и просил прослушать тезисы его статьи. Я усомнился, надо ли, ведь речь там шла обо мне. Однако тов. Крылов возразил - кто же лучше знает вашу биографию, надо проверить, не напутал ли чего. Я согласился. Фактические данные были изложены правильно, о чем и сказал ему. После этого тов. Крылов попросил подарить ему зажигалку, которую взял с моего стола, чтобы прикурить. Откровенно говоря, мне не жаль было этой довольно дорогой вещи, но она была дорога мне как память. Ее подарили западногерманские рабочие в знак уважения к нашей стране, а вручила мне, поскольку я возглавлял нашу делегацию в ФРГ. Я и сообщил ему об этом. Выслушав, тов. Крылов положил зажигалку в карман и, усмехнувшись, сказал: "Ничего, вам еще подарят".
Не стал бы я писать и об этом, не к лицу мне, не соверши тов. Крылов ошибок, носящих политический характер. Имею в виду следующее.
Во время своего пребывания в ФРГ он установил контакты с военным преступником, ярым фашистом Бергером, который в период оккупации был комендантом нашего района. Он чинил жестокие расправы не только над партизанами, но и уничтожал мирное население. С этим палачом тов Крылов имел по меньшей мере две встречи. Одну - в мюнхенской пивной, откуда начинал свой кровавый путь Гитлер, являющейся и ныне пристанищем недобитых и неофашистов, вторую, наедине, в собственном отеле фашиста. Не знаю содержания их бесед, известно лишь, что вышел от него тов. Крылов изрядно выпивши. Эти встречи происходили не только без санкции советского посольства, но и втайне от него.
Пишу это письмо с большой болью и сочувствием к тов. Крылову, ибо давно знаю его по печати как острого партийного журналиста, да и при личном знакомстве он произвел на меня самое лучшее впечатление, лишь немного омрачившееся злополучной историей с зажигалкой. Другие факты, изложенные выше, мне стали известны в самое последнее время, и у меня не было возможности предостеречь его хотя бы от ошибок, допущенных в Лучанске. Будем надеяться, что он извлечет из них должные уроки и мы вновь увидим на газетных полосах его злободневные, по-настоящему партийные выступления.
С уважением П. Гулыга.
Генеральный директор промышленного объединения "Луч"".
Второе письмо было от Хижнякова. Он сообщал, что всю жизнь с огромным уважением относился к работникам советской печати - людям, несущим правду народу, и его поразило, когда Крылов настоятельно требовал засвидетельствовать письменно, будто кровавый предатель Родины Панченко был патриотом, Он-то устоял перед Крыловым, но могут найтись малоинформированные товарищи, которые под влиянием специального корреспондента и его большого авторитета напишут под его диктовку то, чего он требует.
Чепыжин сообщал, что Крылов, добиваясь письменных подтверждений, будто Панченко не был предателем, пытался ревизовать решения партийных органов и тем самым скомпрометировать их в глазах многих людей.
Герман Трофимович о чем-то говорил с сотрудником, правил полосу, время от времени бросая взгляд на Крылова.
Выражение лица Сергея Александровича менялось самым странным образом. Он был удивлен, возмущен, взбешен и наконец рассмеялся.
- Ну? - сказал редактор, когда сотрудник вышел. - Что это так рассмешило?
Крылов ответил испуганно:
- А сигналы о том, что я совершил убийство, ограбил банк и захватил в самолете заложников, еще не поступали?
- Напрасно иронизируешь, Сергей Александрович, - строго сказал редактор. - Смешного мало, документы серьезные.
- Серьезные… Расчет на нокаут… Молодцы, сволочи!
- Чем это ты так доволен?
- Не верю, что вы верите в это. Они выдают себя с головой. Что я успел узнать? Только нащупал болевую точку - и вдруг такой шквал… Прошу отозвать меня из отпуска и срочно послать в Лучанск.