5
"Чтобы овладеть хорошим юмором, - заметил писатель в рассказе "Начало", - надо дойти до крайнего пессимизма, заглянуть в мрачную бездну, убедиться, что и там ничего нет, и потихоньку возвращаться обратно. След, оставляемый этим обратным путем, и будет настоящим юмором". То, что Искандер называет "хорошим юмором", не просто подтрунивание над героем или обнаружение смешных и нелепых черт в той или иной ситуации, не "приправа", добавленная к сюжету. Автор не только смеется над героем, но и бесконечно любит его, любуется им. В самом деле, ну разве не хорош дядя Сандро - и как Великий Тамада, без которого не может состояться ни одно застолье, и как замечательный рыцарь и любовник, без которого не может жить прекрасная княгиня-сванка, и как настоящий друг, перелетающий верхом на лошади через стол, где проигрывается в пух и прах известных табачник Костя Зархиди? Вместе с тем все эти подвиги и деяния являются лжеподвигамн и лжедеяниями; ибо уехавший князь доверил дяде Сандро честь сванки, а проявлять мужество в прыжках над карточным столом - занятие ли это для подлинного героя? При этом надо учесть происхождение комических историй - ведь все они, как утверждает повествователь, рассказаны самим дядей Сандро. Поэтому и героизм, и комизм вступают в сложное соединение, которое можно назвать комической героикой.
Не только сам дядя Сандро, но и его родные и близкие наделены богатырской мощью. Дочери тети Маши, соседки Сандро по Чегему, "юные великанши", лежа на козьих шкурах, образуют "огнедышащий заслон": "Если присмотреться к любой из них, то можно было заметить легкое марево, струящееся над ними и особенно заметное в тени". Для того, чтобы окончательно подтвердить реальность юных великанш, повествователь отмечает, что "собака их, зимой спавшая под домом, выбирала место для сна прямо под комнатой, где спали девушки. По мнению чегемцев, они настолько прогревали пол, что собака под домом чувствовала тепло, излучаемое могучим кровообращением девиц". Торжествуют цветение, роскошь телесного - будь то могучие юные великанши или волоокая, по-южному томная, великолепная красавица Даша, чья рука, лениво свешивается с балкона, как цветущая гроздь, или сам дядя Сандро с его подчеркнутой физической красотой, или прекрасная княгиня-сванка. Если любимая дочь дяди Сандро, красавица и лучшая на свете низальщица листьев табака Тали рожает, так обязательно двойню. Для Искандера не существует отдельно "духовности" и отдельно "телесности" - радость здорового чувства, как тяга, возникающая между Багратом и Тали, естественна и потому законна по высшим законам природы, и они не могут ей не подчиниться, несмотря на негодование и запрет родни. А кедр, под которым они провели свою первую ночь, считается теперь в Чегеме священным, способствующим деторождению, плодоносности.
"В шутливой форме, - замечает автор, - чегемцы умели обходить все табу языческого домостроя. Я даже думаю, что бог (или другое не менее ответственное лицо), вводя в жизнь чегемцев суровые языческие обычаи, в сущности применял педагогическую хитрость для развития у своих любимцев (чегемцы в этом не сомневаются) чувства юмора". В этом мире нет места унынию, пессимизму, меланхолии. Мир Чегема - мир деятельный, и смех здесь так же сопровождает труд, как труд сопровождает смех.
Смеховое начало в этой прозе органически соединено с лирическим. Это лирическое начало выражено прямо, через лирического героя-повествователя, от лица которого были написаны многие рассказы о детстве. Искандер всегда сопротивлялся роли юмориста-развлекателя, от которого публика вечно требует чего-нибудь веселенького. Легче всего было бы закрепиться в этой роли в сознании читателя, поддаться "социальному заказу" на эдакий среднекавказский анекдот - с набором обязательных хохм, приключений, ситуаций и благополучно ехать на таком коньке до окончания дней своих.
Что может быть, скажем, забавнее, чем анекдотический рассказ про сумасшедшего, но вполне безобидного дядюшку, которого вечно поддразнивает юный племянник? Про дядюшку, любимым лакомством которого является лимонад с двойным сиропом?
Распевающего свои песенки без слов, называющего и кошек, и собак одним словом "собака", и радостно кричащим им - "брысь"? Дядюшку, безнадежно влюбленного в самую некрасивую женщину двора? Дядюшку, который восторженно принимал фотографию всем известного лица в газете или памятник ему же в сквере за изображение самого себя? Дядюшку, которого племянник-пионер, отравленный книгами о майоре Пронине, какое-то время считал диверсантом? "Мальчик сумасшедший, - сказал дядюшка с некоторым оттенком раздражения".
В этот только на самый поверхностный взгляд могущий показаться юмористическим рассказ, при чтении, которого, однако, вы не можете удержаться и от смеха, и от размышлений о времени конца 30-х годов, Искандер вложил всю силу лирического чувства. От самых смешных и нелепых ситуаций он резко переходит к судьбе и оценке своего нелепого героя, который оставался человеком, - а это, по шкале Искандера, самое ценное и великое.
Смех Искандера не направлен "сверху вниз", от автора или лирического повествования - к герою. Он "работает" на всех уровнях: направлен даже на само авторское "я". Дядя Сандро посмеивается над богатым армянином, который дрожит над своим добром. Но и армянин, несмотря на все свои потери, смеется над важничающим дядей Сандро. Молодой повествователь, познакомившийся с дядей Сандро, прячет в углах губ усмешку по поводу того, что старик требует новые галоши, дабы не ударить в грязь лицом перед газетчиком. Но ведь и дядя Сандро не скрывает своей насмешливости по отношению к повествователю, владеющему лишь чернилами в собственной ручке. Читатель смеется и над дядей Сандро, и над рассказчиком, но ведь и они смеются над читателем, принимающим эти приключения за чистую монету.
Большинство глав романа либо повествуют о пире, либо рассказаны на празднике, на пиру, либо завершаются праздником. Богатый армянин вынужден устроить застолье, перерастающее в пир, на котором грабители соревнуются в тостах с защитником Сандро. Дядя Сандро, устраивая ужин для рассказчика, сам собирается на свадьбу ("Дядя Сандро у себя дома"). Помощник лесника устраивает походный пир прямо на крышке радиатора ("Хранитель гор"). Когда смертельно больной дядя Сандро чувствует себя чуть получше, устраивается большой пир, а постель больного перетаскивается к пирующим ("Дядя Сандро и его любимец"). Наконец, во время соревнования-праздника за честь лучшей низальщицы листьев табака "умыкают" Тали ("Тали - чудо Чегема"). Новеллы, составляющие роман, по характеру и тону близки веселой народной дьяблерии - недаром и красавицу Дашу называют "дьволос", да и смеющаяся Тали с гитарой, сидящая на яблоне, уподоблена колдунье, завораживающей путников. Веселая праздничность жизни смеется над смертью, над болезнью, побеждая и укрощая их, недаром веселье у постели больного укрепляет его дух и поднимает в конце концов на ноги. А сны, которые видит тетя Катя, "свежие, как только что разрытая могила"? "Нигде не услышишь столько веселых или даже пряных рассказов о всякой всячине", как на поминках, утверждает автор, "вероятно, влюбленным вот так бывает особенно сладостно целоваться на кладбище среди могильных плит". Непринужденной атмосферой поминального праздника, оказывается, "довольны и родственники покойного, и соседи, и сам покойник, если ему дано оттуда видеть, что у нас тут делается".
Один из самых блестящих рассказов Искандера, написанных в лучших традициях народной смеховой культуры, - "Колчерукий". История о том, как Колчерукому еще при жизни выкопали могилу, за которой он любовно присматривал, пересекается историей из его молодости - Шаабан Ларба стал Колчеруким, получив пулю от князя за острый язык, опять-таки за насмешку над его козлиными любовными "подвигами".
Колчерукий обманул свою смерть. После звонка из больницы о мнимой кончине за его телом прислали из колхоза машину, а родственники по обычаю привели всякую живность для поминальной тризны. Колчерукий же с комфортом вернулся на собственные похороны, а гостинцы пришлись по вкусу "покойничку", устроившему по случаю своего воскрешения угощение. Он пережил или предотвратил свои похороны, правда, оставив за собой могилу в "полной готовности", и сажает около нее персиковые деревья, и даже успевает - до своей истинной смерти - собрать урожай. Смерть соотнесена с рождением, могила - с плодородием жизни. Не отдает Колчерукий родственнику и телку, приведенную на несостоявшиеся поминки, "Время шло, а Колчерукий, судя по всему, умирать не собирался. Чем дольше не умирал Колчерукий, тем пышнее расцветала телка, чем пышнее расцветала телка, тем грустнее становился ее бывший хозяин". Колчерукий переживает и наскоки грустного родственника, и анонимный донос, пришедший в связи с тем, что он посадил на своей могиле тунговое деревце (это растение насаждалось тогда в Абхазии, навязывалось колхозам, несмотря на то, что плоды его были ядовитыми, - вечная тяга к козлотуризации). Однако приходит все-таки смерть и к Колчерукому, но и тогда он разыгрывает последнюю, уже загробную, шутку, заставляя все село на похоронах громко смеяться над лошадником Мустафой.
Бессмертен герой, способный посмеяться из-за гробовой доски, побеждающий смерть жизнью своего духа; бессмертен и народ, рождающий такого героя и весело смеющийся на его похоронах: "Когда умирает старый человек, в наших краях поминки и проходят оживленно Люди пьют вино и рассказывают друг другу веселые истории Человек завершил свой человеческий путь, и, если он умер в старости, дожив, как у нас говорят, до своего срока, значит, живым можно праздновать победу человека над судьбой".
6
Установка на слово произнесенное принципиальна для Искандера. И рассказы о Чике, и новеллы о дяде Сандро сохраняют свежесть устного слова, ориентированного на доброжелательного слушателя "Поговорим просто так. Поговорим о вещах необязательных и потому приятных". На равных с читателем, то бишь со слушателем. Позиция собеседника, рассказчика, не подавляющего своими знаниями, а спокойно делящегося своими наблюдениями и историями.
За очарованием ранних рассказов серьезной мысли вроде бы не ощущалось. Как правило, это был рассказ-шутка, рассказ с забавным сюжетом. В "Письме" речь шла о том, как еще в школе повествователь получил от девочки письмо с признанием в любви, о его внезапно вспыхнувшем чувстве, о ее "коварстве" и в конечном счете равнодушии к бывшему предмету своего увлечения. В рассказе "Моя милиция меня бережет" поведана комическая история об обмене одинаковыми чемоданами - один из "вечных", банальных сюжетов юмористики. "Лов форели в верховьях Кодора" - рассказ о приключениях студента в походе, о рыбной ловле. "Англичанин с женой и ребенком" - о том, как забавен восторженный иностранец, не понимающий особенностей нашего образа жизни, и как комичны в своей серьезности ребята, окружившие его своей заботой.
За внешней забавностью и искандеровскими "шуточками" таилась глубокая, трагическая мысль И даже тогда интонация Искандера сохраняется. Так, в рассказе "Летним днем" действие происходит в одном из приморских кафе, и повествователь, беседующий с немцем из ФРГ, "боковым" слухом слышит умопомрачительно смешную беседу местного пенсионера ("чесучового") с курортницей о литературе - беседу, достойную саму по себе отдельной новеллы.
Немец рассказывает историю о том, как его вербовали в гестапо. Речь немца (рассказ в рассказе, излюбленная искандеровская композиция) постоянно перебивается ручейком диалога пенсионера с курортницей, и рассказ - по контрасту - обретает неожиданную объемность. "В наших условиях, - говорит рассказчик, - условиях фашизма, требовать от человека, в частности от ученого, героического сопротивления режиму было бы неправильно и даже вредно". Человеческая порядочность - единственное, что помогает выстоять и в конце концов даже победить в условиях тоталитарного режима, в окружении "ловцов душ".
В этом рассказе разговор о нравственности человека, о том, предоставлен ли ему выбор и каков этот выбор, о моральной стойкости и внутренней независимости ведется открыто. Но этот рассказ высвечивает собою и другое, казавшееся по первому чтению столь непритязательно-забавным, - в каждом из них Искандер отстаивает опорные ценности человеческого поведения, порядочность, мужество, стойкость, способность к милосердию и состраданию, стремление прийти на помощь к ближнему своему. За "болтовней", за "поговорим просто так", за игрой ума (скажем, за историей о поступлении молодого повествователя-медалиста в библиотечный институт) скрывается, например, и полная боли мысль об оскорблении личности "разнарядкой".
Рассказы, повести, роман Искандера образуют несомненное единство. Повествование от первого лица сменяется объективным повествованием, однако и топография, и детали, и герои детства остаются теми же самыми: мухусский дворик, чегемский дом. Маленькая "вселенная" Искандера практически неисчерпаема, ибо история каждого и каждой семьи уходит в глубь времени, и там у каждого есть своя драма; с другой стороны, подрастают дети, а детские взаимоотношения, их открытия тоже бесконечны. Искандер продолжает разрабатывать свой мир, над которым, как мы помним, еще в начале его пути засверкало неведомое ранее созвездие козлотура.
Да, мир Искандера растет и ширится, и каждый второстепенный герой в конце концов обретает свою судьбу, свою историю. И в этой особенности прозы Искандера, казалось бы, чисто формальной, заложен высокий смысл - право личности на свою судьбу. Жизнь - и ее создатель, демиург, роль которого в данном случае исполняет Искандер - дает личности высокое право на самоопределение, а там уж посмотрим, кто как этим правом распорядится… Собаколов выбрал свой путь - ловить собак, а, скажем, независимый и свободолюбивый, острый на язык Колчерукий - свой. Герои наделены равными возможностями человеческого осуществления - или неосуществления Так светло, как прожил свою жизнь несчастный сумасшедший дядюшка Чика, Богатый Портной, озабоченный прежде всего материальными проблемами, прожить не сможет.
Что "хорошо", а что "плохо" в поведении человека, что нравственно, а что нет, определяет торжествующая в рассказах народная этика. Герой рассказа "Запретный плод" доносит родителям на родную сестру, которая, оказывается, в нарушение мусульманского запрета съела кусочек свиного сала. Ошеломленный тем, что его героический порыв не понят, юный доносчик потрясен выражением брезгливой ненависти, появившейся на лице отца. Но урок не прошел даром. "Я на всю жизнь понял, что никакой принцип не может оправдать подлости и предательства, да и всякое предательство - это волосатая гусеница маленькой зависти, какими бы принципами она ни прикрывалась".
Возникает вопрос: не повторяется ли Искандер в своих рассказах? "Опять про Чика" - я сама не раз слышала такие раздраженные постоянством привязанности автора к своему герою мнения "профессионалов". Должна сразу признаться, что не разделяю этих опасений и этого раздражения. Хотя не однажды, а несколько раз писатель осуществлял попытку вырваться за пределы своего опыта, своей манеры. В повести "Морской скорпион", написанной в традициях сюжетной беллетристики, например.
Рассказы Искандера "Чегемская Кармен", "Бармен Адгур" показали новый поворот его творчества. Герои этих рассказов - тоже бывшие чегемцы, молодые обитатели Мухуса Однако сколь изменились и сами мухусцы, и жизнь в городе! Прежняя родовая сплоченность, взаимопомощь сменились порочной спайкой уголовного мира с местной властью Патриархальность вытеснена пропитавшей общество мафиозностью, в которой легко ориентируются головокружительно "свободные" (а на самом деле - повязанные по рукам и ногам) герои.
Это и Зейнаб, чегемская Кармен, лихо меняющая возлюбленных. Красавица-абхазка не прочь и шампанское распить с незнакомым мужчиной, и наркотиками побаловаться. Особый романтический шик придает ей - в ее же глазах - связь с "честным" бандитом, живущим по лозунгу "грабь награбленное". И отец, не выдержавший ее приключений, убивает дочь - прямо перед родовым домом в Чегеме…
Это и бармен Адгур, не расстающийся с парабеллумом, как должное воспринимающий не только ежедневные перестрелки, бандитизм, поднадоевшие ограбления, но и то, что подкуплена милиция, адвокатура, врачи в больнице, которые делают или не делают операцию в зависимости от указаний главаря.
"Неофициальная" жизнь Мухуса, запечатленная Искандером, совсем иная, чем неофициальная жизнь послевоенного дворика. Знаменитый искандеровский смех резко меняется. Юмор окрашивается в мрачные тона, сменяется черным сарказмом; теплая улыбка, свойственная ранее интонации рассказчика, постепенно застывает от горечи правды, о которой поведано столь откровенно и с такой болью. Мы не обнаружим здесь прямых выплесков авторского гнева. Не найдем открытой публицистичности и бичевания пороков, низко павших нравов, а также откровенных картин торжества "бриллиантовой" жизни. Искандер остается Искандером - прежде всего художником. Но гротеск его меняется - становится трагическим. Свой мир превратился в чужой мир. Кругом та же красота Черноморского побережья, цветущие олеандры, уютные кофейни, но все это теперь представляется лишь декорацией.
Теперь торжествует геройство совсем иного рода - не ради спасения, защиты человека, не ради утверждения великих ценностей, справедливости, совести, - нет, ради защиты своих денежных интересов. Прежние богатыри вытеснены в уважительном сознании массы "богатыми богатырями".
"Наш род", "наша семья", "клянусь мамой", "клянусь своими детьми" - это лишь обесцвеченные и обесцененные знаки, скелеты тех великих смыслов, которые когда-то эти слова обозначали. Все обесценено и обесчещено: и жизнь, и смерть, и продолжение рода, и семейные связи. Содержание умерло, остался ритуал, а его исполнение выглядит фальшиво-напыщенным ("Сейчас какое настроение пить, когда в Чегеме бабушка лежит мертвая…"). Да если уж совсем по правде, то и ритуала не осталось; чегемская Зейнаб способна сегодня позволить своему ухажеру размозжить голову родной бабушке, случайно заставшей на любовном свидании пятнадцатилетнюю внучку.