Три недели спустя, уже на Урале, вспоминая это время, неразрывно слитое в памяти с черно-багровой мглой, повисшей над землей, и томительно-нетерпеливым далеким погромыхиванием, словно кто-то огромный злобно молол железными челюстями там, за горизонтом, Арсланидзе ужаснулся сделанному. Нельзя было поверить, что этот застывший прибой из металла, вздыбившийся на многие километры вдоль насыпи железнодорожной ветки, состоявший из сотен массивных станков,- дело рук небольшой группы людей. За несколько суток они сняли эти станки с фундаментов, погрузили в эшелоны, доставили сюда и теперь готовились дать им новую жизнь на новом месте.
Потянулись долгие месяцы войны. Арсланидзе казалось, что все вокруг, особенно женщины, осуждающе смотрят на него, молодого, здорового мужчину-тыловика. Когда же на завод приезжали за боевыми машинами фронтовики, увешанные орденами и медалями, Арсланидзе готов был бросить все и дезертировать на фронт. Только сознание того, что он коммунист, не позволило ему покинуть завод. Оставалось одно - работать! И молодой инженер сутки проводил в цехах без сна, без отдыха.
Так прошли годы. День Победы Арсланидзе встретил все в том же уральском городе, на прежнем заводе.
Со временем острота переживаний сгладилась, но до сих пор, несмотря на все доводы рассудка, Арсланидзе стыдился того, что всю войну провел в тылу, и втайне завидовал тем, кто был на фронте. Завидовал он и Шатрову. Но это не помешало их дружбе. Оба все чаще искали встреч, и, как всегда бывает в "таких случаях, поводы для них находились.
Так и сейчас по дороге на участок Шатров зашел в механический парк, чтоб договориться с Арсланидзе о передвижке экскаваторов на новые полигоны.
Маленький, узкоплечий, смуглый до черноты, одетый в замасленный меховой комбинезон, Арсланидзе стоял на гусенице бульдозера и сверху вниз смотрел на Шатрова.
- Так сделаешь, Георгий? - спрашивал Шатров, трогая голой рукой обжигающе холодную сталь гусеничного башмака.
- Угу I
- Что "угу"? Ты толком скажи. Черепахин всех разжег на участке, все из кожи лезут. Надо парням помочь. Мы ведь план вскрыши торфов одними экскаваторами даем. Не забыл? Все бульдозеры к тебе пригнали на ремонт. Чувствуешь?
- Чувствую, Алексей. Чувствую и ценю. Если б остальные начальники участков перестали трусить и поставили бульдозеры на ремонт, "Крайний" совсем иначе встретил бы весну.
- Тут дело не только в них. Не забудь о Крутове.
- Да, Игнат Петрович ужасно упрям. Его сдвинуть с места...
- Георгий Асланович! - перебил инженера подошедший Смоленский.- Извините, Алексей Степаныч, я вам помешал... Георгий Асланович, послушайте мотор.- Сильное энергичное лицо Кеши Смоленского было сейчас растерянно.- Не пойму, что стучит. И на малых оборотах пробовал, и на больших. На пальцы непохоже, на клапана - тоже.
- Пойдем, Алексей, посмотрим,- Арсланидзе легко спрыгнул на землю.
Со стетоскопом в руках начальник парка внимательно выслушал дизель со всех сторон. Трубочка стетоскопа придавала Арсланидзе вид врача. Недоставало только белого халата.
- Дай газку! - коротко командовал инженер бульдозеристу, передвигая стетоскоп.- Еще! Так... Сбрось газ. Выключи форсунку третьего цилиндра. Видал? Вот тебе и разгадка. Разбери третью форсунку, очисти распылитель и посмотри пружину плунжера. Наверняка загвоздка в ней.
Арсланидзе взял Шатрова под руку и пошел с ним к зданию механической мастерской. Смоленский проводил инженера влюбленным взглядом.
Среди механизаторов прииска ходили настоящие легенды об Арсланидзе. В самых трудных случаях, когда становились в тупик многоопытные бригадиры и регулировщики, Арсланидзе в десять минут ставил безошибочный диагноз.
Секрет его редкостного знания двигателей и механизмов объяснялся просто. Арсланидзе рос в рабочей семье потомственного слесаря. Начиная с отца и кончая семилетним братишкой, все возились с шестеренками, втулками, подшипниками. В доме постоянно пахло карбидом, шипела паяльная лампа. Георгию не было еще и двенадцати лет, а все соседи уже приглашали смышленого парнишку починить швейную машину, велосипед, патефон. В шестнадцать лет юный механик начал прирабатывать на ремонте автомобильных моторов в гараже Союзтранса. Ему повезло. Он попал в руки седоусого мастера, который собаку съел в своем деле. Он-то и вложил в душу Арсланидзе чудесное понимание моторов.
В мастерской Арсланидзе обвел довольным взглядом станочников. Отовсюду к нему поднимался бодрый шум живой работы. В воздухе пахло машинным маслом и горячим железом.
- Вот,- широко повел рукой Арсланидзе,- всё вам, горнякам,готовим.
- Благодарствуем тебе, Георгий свет Асланович,- стаскивая шапку с головы, сказал Шатров.
Глаза Алексея ласково смеялись. Сегодня с утра, весь этот ясный, не по-зимнему светлый день его подмывало желание шутить. Зоя наконец приехала. С собой она привезла долгожданную домашнюю библиотеку. Дела на участке шли хорошо. Все ладилось, все радовало Шатрова и обещало еще большую радость впереди.
- Ты что сияешь сегодня, словно из капремонта вышел?- спросил Арсланидзе, морща губы от внутреннего, удерживаемого смеха.- Именинник? Или рупь-целковый нашел? Смотри, брат, старые бабки говорят, если человек очень радуется, непременно с ним вскоре какая-нибудь пакость случится.
- Например? - задорно спросил Шатров.- Ничего и никого не боюсь!
- Даже Крутова? - притворно испугался Арсланидзе .
- Даже Крутова,- подтвердил Шатров.- Что мне его бояться, Георгий? - тихо добавил Алексей, помолчав, заметно потускнев.- Правда, он за последнее время сильно изменился. За что-то злится на меня, чувствуется. А за что, не пойму. Неужели все еще за тот разговор? Ну и пусть его. Пустяки. Не во мне дело. В каких условиях работают люди! А разве теперь, после такой войны, они не заслужили вдвойне заботу, внимание к себе? Кое-что я сделал: наладил подвоз дров, стирку постельного белья, вырвал у Галгана немного посуды... Но ведь всего этого так мало! А чего я еще могу добиться помимо начальника прииска? Знаешь, что меня больше всего бесит? Сознание своего бессилия. Стыдно смотреть в глаза рабочим. Они же дают стране золото! А как с ними обращаются? Иной раз страшно становится своих собственных мыслей, когда думаешь об этом...
Арсланидзе долго молчал. Его черные глаза сощурились, как у человека, вглядывающегося в даль.
- Я тоже много думаю об этом,- признался Арсланидзе и быстро огляделся вокруг, понизил голос.- И не только о быте. Я стремлюсь понять, почему Крутов, потомственный горняк, как он сам любит называть себя, не заботится о рабочих, из среды которых сам вышел. Да что там "не заботится". Он плюет на нужды рабочих! Плюет, как... как управляющий какой-нибудь концессии! И знаешь, что мне кажется? Его испортила война. Да, да, война! Миллионы людей прошли через нее и стали лучше, чище, а Крутов - наоборот. В годы войны наши люди не считались ни с чем, чтобы больше дать стране, фронту. Надрывались, падали у станков, гибли, а работали как одержимые. Над всей страной гремело: "Все для фронта, все для победы!" И здесь, на "Крайнем", горняки не щадили себя. Ты знаешь, я не был на фронте, всю войну просидел на Урале, но представляю, как работали тут горняки. Золото - это же пушки, танки, самолеты от союзников! А Крутов понемногу вообразил, что это он, это его твердое умелое руководство - основа всех успехов. Люди же - только рабочие руки, рабсила, нужная для выполнения плана. Вот как нужны, например, бульдозеры, инструмент, взрывчатка. Так незаметно появились зазнайство, пренебрежение к людям, начался отрыв от коллектива. Больше - противопоставление себя коллективу.
- В чем-то ты прав,- тихо отозвался Шатров.- Меня тоже поражает его пренебрежение к людям. Ну был бы он князь, фабрикант в прошлом... Но неужели...
- Погоди,- торопился досказать свою мысль Арсланидзе .- Я не знаю, где у Крутова кончается личное "я" и начинается забота об интересах государства. Во имя чего он борется за план? Во имя коммунизма, лучшей жизни для людей или во имя престижа, сохранения высокого поста, оклада, возможности командовать сотнями людей? Для него, по-моему, план превратился в самоцель. Выполнить план - вот задача. Остаться на волне. А каким путем - неважно. План существует для народа, а по Крутову выходит, что народ, люди существуют для выполнения плана. Для него план - фетиш, идол, некое божество!
- Нет, по-моему, этого не может быть,- неуверенно сказал Шатров.- Ты преувеличиваешь. Оторвался, заболел зазнайством,- согласен. Но неужели он настолько переродился...
- Не знаю. Я сам еще не знаю. Хорошо, если я ошибаюсь. Но вот возьми такой штрих: сейчас Крутов опекает Черепахина. Ему нужен рекорд, звонкий рапорт: Но ведь один Черепахин, хоть он и чудесный старик... Смотри,- перебил себя Арсланидзе,- легок на помине. Не к нам ли бежит?
Действительно, по проходу между станками торопливо пробирался старый экскаваторщик. Длинные уши пыжиковой шапки мотались по его плечам, словно косы. Завидев инженеров, Черепахин еще ускорил шаг.
- Алексей Степаныч, беда! -еще не доходя до Шатрова, крикнул Черепахин.
- Ну, кажется, накаркал я,- с досадой сказал Арслан идзе.
- Что случилось, Никита Савельич? - встревожился Шатров.
- Потом - хоть голову рубите,- тяжело отдуваясь, выставив бороду, отчаянно сказал Черепахин,- а сейчас прошу: выручайте! Вылетело сразу два зуба главной шестерни. Каюсь, сам виноват, моя вина - не надо было рывком брать. Так ведь все думаешь лучше сделать, поскорей, а оно... Георгий Асланович, может, вы чего при-думаєте? Праздник-то вот он! Не сдержим слово, как нить дать, опозоримся на весь прииск.
- Погодите, Никита Савельич, не волнуйтесь,- сказал Арсланидзе, ласково притрагиваясь к плечу экскаваторщика.- В каком месте поломка? Зубья по всей длине выкрошились или только сверху? Обломки нашли? Так...- Инженер несколько секунд напряженно думал.- Вот что: ты, Алексей, звони к себе на участок, срочно вызывай лошадку, а я пошел за автогеном. У меня, на счастье, несколько килограммов карбида уцелело. Придется пожертвовать на такое дело. А вы, Никита Савельич, возвращайтесь к машине, приготовьте все к сварке. Мы подъедем минут через сорок. Ясно?
- Георгий Асланович! - в приливе чувств вскричал Черепахин, хватая обеими руками худую руку Арсланидзе и прижимая ее к своей груди.- Душечка! Да за это я... Эх!
Не находя слов, старик потоптался на месте, махнул рукой и побежал по проходу к двери.
5
Шатров видел, что отношение к нему Крутова внезапно ухудшилось, но не подозревал, что это результат навета Галгана. К тому же другое волновало его, занимало мысли куда больше. Как утеплить бараки участка? Не встретив поддержки у Игната Петровича, Шатров понял, что надо полагаться только на свои силы. Засыпать завалинку? Земля окостенела от морозов, ломом не продолбить. Оштукатурить? Об этом до весны и думать нечего. Что же делать? Не сидеть же сложа руки? Конечно, можно было бы обшить бараки досками, но для этого понадобились бы десятки килограммов гвоздей и многие кубометры досок. Галган категорически отказал Шатрову в этих материалах. Теперь он разговаривал совсем иначе, чем в первый раз, откровенно издевательски:
- Бросьте вы свои затеи! С кем спорить вздумали - с Игнатом Петровичем.
У Шатрова вся кровь бросилась в лицо.
- Достаточно проявить немного элементарной заботы о людях, и все изменится,- резко сказал он.
- Ничего не изменится. Было так и будет,- убежденно изрек Галган и ушел, не желая продолжать разговор.
Выход из тупика подсказал Лисичка. Многоопытный лотошник, с которым однажды посоветовался инженер, подал ценную мысль:
- У нас через то главнее всего барак выстужается, что тамбура нет. Как дверь открыл, так со двора весь мороз прямо в барак - хлынь! Поверху еще куда ни шло, а понизу вовсе зябко. Зимой с жильем что поделаешь? А тамбур пристроить для обогрева можно. И матерьялу пойдет с гулькин нос. Почитай, одни жерди. Голь, она, Степаныч, дотошлива, из блохи голенище выкроит.
- А и верно,- загорелся Шатров.- Ведь это идея. Построить жердевые тамбуры с двойными стенками, засыпать промежутки опилками, поставить в тамбуре печку - и дело в шляпе!
- Завалинки тож слепить можно,- продолжал развивать свою мысль Лисичка, приминая желтым узловатым пальцем махорку в неизменной трубке. Единственный глаз старого лотошника доброжелательно глядел на инженера.- Только не земляные. Нарубить стланику, сплести подобие плетня, а засыпать опилками. Их около циркулярной пилы до шута.
В первый же выходной день Шатров вместе с целой бригадой отправился в тайгу. Уговорить удалось только молодежь. Старики, несмотря на все настояния Лисички, уперлись: "Ни фига не сделаем, только кости растревожим". Лисичка в сердцах всячески изругал их, посулил самых страшных болезней, но все-таки отступился.
Тайга встретила людей тишиной, обилием снега. Куржак изукрасил ветви деревьев, превратил их в драгоценные перламутровые подвески. Пушистые хлопья согнули мохнатые лапы елок. Чтоб найти стланик, пришлось разгребать снег лопатами.
Через неделю первый барак опоясался толстой завалинкой. Она подступила под самые окошки. С торца вырос тамбур. Горняки не удовольствовались этим. Нашлись среди них плотники, из обрезков досок сколотили в бараке перегородку. Получились две большие комнаты. Сразу стало теплей и уютней. Много помог Сиротка. По вечерам, перед тем как возвращаться в гараж, он грузил в тайге на свою машину срубленные жерди и вывозил их к бараку.
В отепленный барак началось настоящее паломничество со всего участка. Горняки осматривали входную дверь - из нее не валили больше клубы морозного тумана,- добела вымытый пол, ровные ряды кроватей, на которых блаженствовали босые, в одном белье лотошники и шурфовщики.
6
Зоя сидела перед зеркалом на высоком стульчике и старательно расчесывала свои густые волосы. Широкий гребень застревал в них, вырывал волосы, и на подвижном лице Зои выражалось страдание. Из-под кружевных волн распахнутого шелкового капота выглядывала маленькая ножка. Круглое колено и узкая ступня были плотно облиты прозрачным чулком. Везде: на подоконниках, на столе, на радиоприемнике - стояли баночки с кремом, коробки пудры, флакончики разных форм и цветов, безделушки. В комнате пахло хорошими духами.
На спинке кровати висел тщательно выглаженный дымчато-серый бостоновый костюм Зои, рядом - черный пиджак. Алексея. Шатров, которому жена не позволяла садиться, чтоб он не смял разутюженные брюки, в новых коричневых ботинках на толстой, в палец, микропористой подошве, в полосатой рубашке из шелкового полотна расхаживал по комнате. Тесный воротник рубашки давил шею, и Алексей вертел головой, стараясь избавиться от неприятного ощущения. Сегодня он рано вернулся с работы, чтобы успеть собраться с женой на торжественный вечер.
Пока Зоя причесывалась, Алексей подошел к этажерке с книгами, которые он разобрал в первый же день после приезда жены. Любовно ощупывая разноцветные корешки, .Алексей снимал книги с полок, перелистывал, иногда подносил к лицу и с наслаждением вдыхал запах бумаги и типографской краски.
- Ты поцелуйся с ними,- добродушно подтрунила Зоя. Она наблюдала в зеркало за мужем.- Я иногда думаю, книги тебе дороже жены.
- Смейся, смейся,- живо подхватил Алексей,- а книги - наши лучшие друзья. Они никогда не отказываются поговорить с тобой, никогда не важничают, всегда готовы перенести тебя куда угодно. Что может увидеть, объездить средний человек за свою короткую жизнь? А с книгой ты побываешь и на развалинах Карфагена, и в Антарктиде, и в пустынях Марса, и на дне океана в батисфере - всюду!
- Я тоже читаю,- возразила Зоя,- только не умираю над книгами, как ты. И не признаю романов без любви, разлуки, ревности.
- Без любви, разлуки? А вот,-сейчас же отозвался Алексей и вынул томик стихов Симонова в голубоватой обложке,- разве это не чудесно? Слушай.
Томик привычно раскрылся в нужном месте, и Алексей с подъемом продекламировал:
...Да, пускай улыбнется! Она через силу должна,
Чтоб надолго запомнить лицо ее очень спокойным...
Как охранная грамота, эта улыбка нужна
Всем, кто хочет привыкнуть к далеким дорогам и войнам.
...И, домой возвращаясь, считая все вздохи колес,
Чтоб с ума не сойти, сдав соседям себя на поруки,
Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез.
Эту самую трудную маску спокойной разлуки.
На обратном пути будем приступом брать телеграф.
Сыпать молнии на Ярославский вокзал, в управленье.
У этого поезда плакать не принято. Штраф.
Мы вернулись! Пусть плачут. Снимите свое объявление.
- Двенадцать строк, а какая выражена сила нежной любви, выдержки в разлуке, глубокого счастья при встрече! "Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез..." - медленно на память повторил Алексей.- Как это хорошо сказано поэтом! Тебя трогает?
- Очень. Скажи, мне пойдет к костюму эта блузка?
Алексей со вздохом захлопнул томик стихов, сунул
его на полку.
Над входом в клуб, освещенное гроздьями электрических лампочек, ярко пламенело красное полотнище. Во всех окнах приветливо светились огни. Из горластых рупоров радиодинамиков разносилась бодрая музыка. Откуда-то послышался перебор гармоники. Заглушая ее, взвилась песня. В хор грубых мужских голосов серебряной ниткой вплелся высокий девичий голос.
Когда Шатровы разделись в гардеробной и вошли в фойе, танцы были в разгаре. К Зое сейчас же подлетел, расшаркался перед ней завклубом-долговязый блондин с бачками,- и она унеслась с ним. Шатров пошел
Вдоль стены, увертываясь от танцующих, отыскивая зна-комых. Искать пришлось недолго.
- Алексей, дружище, иди сюда! - услышал Шатров обрадованный голос Арсланидзе.
Рядом с ним сидела его жена Тамара, геолог прииска. Алексей несколько раз встречался с ней на полигонах и у шахт. Поодаль Шатров увидел улыбающиеся лица Никиты Савельевича и Евдокии Ильиничны. Клава тоже была тут. Она о чем-то пересмеивалась с Неделей, прячась за его широкую спину. Как видно, уже основательно хлебнув водочки ради праздника, красный, Лисичка восседал на одном стуле вместе с неразлучным Чугуновым.
Шатров обошел всех, здороваясь, поздравляя с праздником, потом подсел к Арсланидзе.
- А где же Зоя Васильевна? - поинтересовалась Тамара.
- Вон она,- с плохо скрытой досадой махнул в сторону танцующих Шатров.- Подметки протирает.
- Подметки? Вы слишком строги к ней, Алексей Степаныч ,- возразила Тамара. Длинные ресницы приподнялись. Полные губы тронула легкая усмешка.- Зоя Васильевна молода, ей хочется потанцевать, повеселиться. Пойдут дети, тогда уж не до танцев будет.
- Видал, Алексей,- смешливо сказал Арсланидзе.- Каков адвокат? Женщины - это, брат, такой народ... Горой одна за другую!
- Вы меня не поняли, Тамара... Михайловна. Так, кажется? - поспешил оправдаться Шатров.- Я не путаю ваше имя-отчество?
- Зовите меня просто Тамарой.
- С удовольствием. Вы меня не поняли, Тамара. Я не против того, чтобы Зоя потанцевала. Я и сам танцую, хоть и плохо. Но все хорошо в меру. А Зоя без ума от танцев.
- Так воспитывайте жену! Это ваш долг. Вы, мужчины, очень странные, на каждом шагу твердите, что надо терпеливо воспитывать кадры, учить людей, а о самом близком человеке, о жене, не заботитесь. Или она не "кадр"?