- Дорогой хозяюшке мое почтение! - несколько развязно, но уважительно и с чувством заговорил он. - Не дождавшись, пока Сидор Лукич сделает это, я решил сам познакомиться с вами, Элеонора Кузьминишна. Извините, конечно…
Наклонив голову, украшенную стильной прической, и мило улыбаясь, Анатолий протянул хозяйке огромный букет живых цветов:
- Примите дар сей…
- О-о! Благодарю, - зарделась Элеонора Кузьминишна и потянулась за цветами. - Входите, пожалуйста, будьте гостем. - И к мужу: - Лапочка, приглашай к столу…
Изысканно одетый молодой человек, подаривший букет цветов, произвел на супругу директора ошеломляющее впечатление. Взгляд ее жгуче черных с подкрашенными ресницами глаз, скользнув по тонкой фигуре гостя, остановился на его сочных ярких губах, оттененных черной стрелочкой усиков.
Сидор Лукич отложил газету, которую просматривал, помешивая чай в стакане, и пододвинул стул Крейцеру:
- Прошу.
- Нет, нет, спасибо. - Анатолий вежливо поклонился в сторону хозяйки, упершись взглядом в откровенное декольте ее платья. - Уже кушал. Вот разве… по маленькой красненького в честь воскресенья, а Сидор Лукич? - Он вытащил из кармана бутылку коньяку. - И причина на то есть: "хвостик" сверх плана…
- Пожалуйста, пожалуйста! - ответила за мужа Элеонора Кузьминишна. - Я сейчас накрою стол. А-ты, лапочка, пойди переоденься.
Сидор Лукич про себя чуть усмехнулся. "Вот хлюст, - не зло подумал он о Крейцере, - и отказать ведь ему нельзя…" Он ушел в другую комнату, удивляясь откуда его заместитель узнал имя жены, перекрученное ею самой из обыкновенной Нюры.
Анатолий принялся любезно помогать хозяйке: расстилал новую скатерть, украшал стол цветами, расставлял тонконогие, позванивающие от прикосновения рюмки.
- У вас очень шикарное имя, - сыпал он комплименты, - звучное, я бы сказал, королевское… А платье это вам к лицу… Не хватает разве только усыпанного бриллиантами цветка вот сюда, ближе к сердцу… - И Анатолий пальцами легонько коснулся пышной груди хозяйки, на секунду задержав руку.
Элеонора Кузьминишна вздрогнула, полуприкрыла глаза и прошептала:
- Не заставляйте меня краснеть… простите…
- Толя, - подсказал Крейцер. - Мама называет меня Тотой.
- Тоточка. Чудесно! - И расплылась в улыбке.
А Крейцер продолжал:
- Вы настоящее украшение мужу, да и выглядите моложе его лет на десять…
- Какой вы молодец. Тоточка. Угадываете точно, словно насквозь видите.
- Абсолютно верно, насквозь, - многозначительно сказал Крейцер и опять стал шарить глазами по глубокому вырезу на груди Элеоноры Кузьминишны.
Вошел Сидор Лукич в сером летнем костюме. Одежда сидела на нем мешковато, подчеркивая его грузную фигуру, отчего он казался стариком. Увидев отлично сервированный стол и приветливое лицо супруги, Сидор Лукич улыбнулся и проговорил:
- Я готов.
Уселись за стол. По предложению Крейцера, первую рюмку выпили за здоровье хозяйки дома, вторую - за процветание предприятия Шапочки, потом еще… Элеонора. Кузьминишна, немало удивив мужа, достала из буфета бутылку шампанского.
- Для своего дня рождения приготовила, - сказала она Крейцеру, - но ждать две недели долго…
Анатолий тут же вставил, что был бы счастлив принять участие в столь выдающемся торжестве.
- Вы получите персональное приглашение, - шепнула хозяйка, наблюдая украдкой за осоловелым мужем и незаметно наступая гостю на лакированный туфель.
От выпитого коньяка. Сидор Лукич огрузнел. Он несколько раз порывался рассказать своему заместителю, этому чертовски замечательному парню, о своей женитьбе, о том, как он пять лет назад отбил Нюрку у одного врача, уехавшего куда-то в горный район, к черту на кулички. Но поведать всю эту не очень героическую историю не удавалось: мешала, та самая "героиня", из-за которой сыр-бор разгорелся…
Элеонора Кузьминишна уговорила мужа лечь отдохнуть, а сама пошла провожать гостя. Ей хотелось пройтись с ним по вечернему городу. Но на улице Крейцер показал рукой на свою "Победу":
- Зачем же мы будем ходить пешком, если имеем машину. Не желаете?
- С удовольствием! - согласилась Элеонора Кузьминишна…
С тех пор и началось. Крейцер бывал на квартире у Шапочки почти ежедневно. И всегда, приносил с собою коньяк и цветы для хозяйки. Сидор Лукич иногда, задерживался на работе и тогда звонил супруге по телефону:
- Придет Анатолий, ужинайте без меня, я задержусь.
- Надолго?
- На часик.
- Хорошо, лапочка, - нежно говорила Элеонора, Кузьминишна.
…А вчера были именины. Гостей созвали много. Одного из первых, конечно, хозяйка пригласила Анатолия, послав ему по почте тисненную золотом открытку и дважды напомнив по телефону. Но за столом он просидел недолго, несмотря на откровенные ухаживания Элеоноры Кузьминишны, и часов в десять вечера ушел. Сидор Лукич проводил его к машине…
Сейчас Шапочка с трудом припоминал подробности вечера. "Кажется, все прошло хорошо", - решил наконец он и, облегченно вздохнув, потянулся за кувшином с квасом, предусмотрительно оставленным на столе супругой.
Сидор Лукич с удовольствием выпил стакан квасу. Потом закурил и подошел к телефону.
- Гараж? Шапочка говорит. Мою машину. Как нет? А где же шофер? Не приезжал со вчерашнего дня?.
Он удивленно пожал плечами и положил трубку. "Где же шофер? Что он делал вчера? Привез гостей, потом… Ах, да! Я же послал его в швейную мастерскую за моим новым костюмом. Но куда он, стервец, потом уехал? "Королевать"? Уж я ему задам!.."
Отчего-то на душе у Сидора Лукича стало неспокойно. Он уже раскаивался, что дал волю своему шоферу, и тот разъезжал по городу, когда вздумалось. Да и жена слишком часто пользуется машиной…
Зазвонил телефон. Шапочке очень не хотелось отвечать. Только уступая настойчивым звонкам, он снял трубку, все более тревожась. Говорил Анатолий. Он вежливо справился о здоровье Сидора Лукича и супруги, извинился за свой вчерашний уход, потом сообщил, будто между прочим, что милиция интересуется "Победой" № 16–20, не то разыскивает ее, не то - хозяина.
- Что? - Под ложечкой у Сидора Лукича засосало, он беспомощно огляделся, подыскивая стул, чтобы сесть. - Мою машину ищет милиция?
Ладони его стали потными. Он поочередно вытер их о полы халата. В трубке прохрипел голос Анатолия: "Я заеду за вами…"
Глава 7
"Т. Б. М. Прага"
Доехать до управления милицейскому "газику" не удалось. На полпути вдруг щелкнуло в телефонах радиостанции и кто-то отчаянно подул в микрофон. Гаевой снял трубку. Раздался знакомый голос дежурного:
- Я - Центральная. Вызываю Байдалова. Сообщите, где находитесь. Прием.
- Опять что-то случилось, - проговорил шофер Сеня.
Гаевой нажал клапан:
- Байдалов остался в райотделе. Мы в пути, проезжаем трамвайную остановку "Минутка".
- Илья Андреевич, сворачивайте на Загородную. Мне сообщили, что там, в переулке, стоит серая "Победа".
- Та самая? - воскликнул следователь.
- Да-да, она…
- Есть, понял. - Гаевой положил трубку на рычаг и повернулся к Рыбочкину и Гигиеву: - Слышали? Сворачивай, Сеня, на Загородную.
- Вот и хорошо, - облегченно вздохнул Саша, - значит, близится развязка.
- А может быть, новая завязка…
Заволновалась, повизгивая, овчарка. Гигиев ласково потрепал ее за ушами, тихо проговорил:
- Спокойно, Дези…
Вот и Загородная. Первый переулок направо. Заскрипев тормозами, "газик" остановился.
Серая "Победа" стояла у обочины, уткнувшись в заросший сиренью палисадник, будто старалась спрятаться в тень от солнца. Вокруг гудела небольшая толпа любопытных. Люди смолкли и расступились, как только подошли сотрудники милиции. Гаевой негромко поздоровался, медленно обошел машину, остановился у открытой левой дверцы.
- Кто открыл? - спросил он.
- Так было, - раздалось несколько голосов. - Никто не трогал…
А Рыбочкин уже фотографировал, внимательно осматривался вокруг. Но на посыпанной гравием, успевшей окончательно подсохнуть дороге никаких следов не было. Тогда Саша принялся с помощью лупы обследовать наружные части машины. Он заметил, что бока ее имеют свежие продольные царапины, в пластинах рессор застряли несколько колосков пшеницы и свежие, молодые дубовые листочки, а в радиатор влипли мертвые кузнечики.
Вместе с Рыбочкиным осматривал машину и Гаевой. И если Саша чисто технически исполнял эту работу, записывал в блокнот все, что видел, заворачивал в пакетики обнаруженные предметы для лабораторного исследования, то следователь, видя царапины, колоски, листочки, мертвых кузнечиков, воспроизводил в мыслях путь, который прошла серая "Победа". Представлялось: пыльная дорога, поле колосящейся пшеницы, молодой дубняк…
Гаевой заглянул в открытую дверцу машины. Переднее сиденье было чистое, а на заднем, в самом углу, темнело несколько пятен коричневого цвета. "Кровь! - пронеслось в мозгу. - Откуда она взялась?"
- Саша, - с волнением в голосе позвал Гаевой.
- Что случилось, Илья Андреевич?
- Посмотри на заднее сиденье. Это кровь…
Рыбочкин открыл дверцу, мигнул электронной вспышкой, потом потянулся рукой к сиденью.
- А вот еще! - воскликнул он и взял в руки крошечную медную деталь.
- Гильза? - спросил Гаевой.
- Нет, Илья Андреевич, очень красивая зажигалка… Минуточку… есть надпись… - Саша вынул лупу, пристально всмотрелся и по буквам прочитал: - "Т. Б. М. Прага"…
Лицо Гаевого посветлело: он обрадовался такому вескому вещественному доказательству. Илья Андреевич взял зажигалку из рук Рыбочкина и сказал:
- Пятна на сиденье вырежь, пошлешь на экспертизу.
- Это я знаю…
В эту минуту в переулок бесшумно въехала новенькая, шоколадного цвета "Победа". Из нее, хлопнув дверцами, вышли двое. Первый - низенький, толстый мужчина в сером костюме, - семеня короткими ногами почти бежал к собравшимся людям. Он на ходу снял соломенную шляпу и большим клетчатым платком беспрерывно вытирал одутловатое, в красных прожилках лицо. За ним с достоинством вышагивал его молодой спутник, пощипывая пальцами свои черные усики. Этот, второй, резко выделялся узенькими брюками "дудочкой" и оранжевой кофтой с засученными рукавами.
- Что тут произошло? - хриплым голосом спросил толстяк у лейтенанта Гигиева, но так как тот, занятый своей Дези промолчал, он обратился уже к стоявшему у серой "Победы" Гаевому, чутьем угадывая в нем старшего - Скажите, что случилось с машиной и где шофер?
Гаевой внимательно осмотрел его и в свою очередь поинтересовался:
- С кем имею честь?..
- Я - Шапочка, директор обувной фабрики. Эта машина моя… Но где же мой Никита Орлов?
- О шофере мы поговорим с вами подробно в другом месте. А сейчас осмотрите, пожалуйста, автомашину и определите, что в ней лишнее и чего недостает…
Сидор Лукич, все так же вытираясь платком, медленно обошел свою "Победу", заглянул в нее.
- Чехлов нет, - сообщил он.
- Каких?
- На сиденьях были синие чехлы из репса.
- Так. А еще?
Шапочка наморщил лоб:
- Как будто все на месте. Вот только вырезов на сиденье не было. Машина совсем новая, только получил.
- Это уже наша работа, - улыбнулся Гаевой. - Для экспертизы.
- Понимаю, - кивнул головой Шапочка. - Могу быть свободным?
- Да. Заходите завтра с утра в управление милиции, комната восемьдесят пятая…
Сидор Лукич опять кивнул лысеющей головой и молча направился к шоколадной "Победе", на которой приехал. За ним вразвалку шел парень с усиками. Гаевой посмотрел ему вслед долгим изучающим взглядом…
Глава 8
Трудная задача
Грозный встретил приехавших Тимониных дымом заводов, незатухающими газовыми факелами, ажурными вышками нефтяных промыслов и буйной зеленью садов. Борис и Надя во все глаза глядели в окна вагона, стараясь определить, намного ли изменился город за десять лет, как они уехали.
- Смотри, Боря, - говорила Надя, - это Заводской район. А домов новых сколько понастроили! Да какие чудесные: в садах, виноградниках. Вот бы в таком поселиться!..
- Ну-ну, - улыбался Борис. - Посмотрим.
Он и сам, грешным делом, был заражен Надиной уверенностью в то, что квартиру они получат в числе первых и в самый короткий срок. Ведь столько новых домов…
Тимонины не случайно выбрали Грозный. Еще в годы войны сюда был переведен военный госпиталь, который разместился в школе над самой Сунжей - шустрой и грязной от нефти горной речушкой. В этом госпитале лечился раненый Борис. Рана заживала плохо, он температурил, в горячем бреду срывал бинты, ругал последними словами сестру, державшую его за плечи. Он так и засыпал у нее на руках тревожным, нервным сном. А она онемевшими руками поддерживала его за плечи и плакала; слезы текли по щекам, падали на его забинтованную грудь, а вытереть их она не могла: боялась потревожить раненого…
Потом, когда ему стало легче, они познакомились и подружились. Борис скучал, если Нади не было на дежурстве, дерзил другим сестрам, не принимал от них ни микстуры, ни пищи.
- Пришлите мою сестру, - требовал он, делая ударение на слово "мою".
А приходила Надя, он стихал. Лежал молча и только улыбался. Любил, когда она ему читала книги. Слушал, неотрывно глядя на ее освещенное солнцем розовое ухо и пушистые завитки волос, отливающие золотом…
Однажды Надя предложила написать письмо его родным.
- Волнуются, наверное, они-то. А ты уже выздоравливаешь…
Борис посерел лицом, отвернулся к стенке, буркнул:
- Не надо… Некому…
Надя вздохнула и просто сказала:
- Мне тоже… некому писать…
И коротко рассказала, что отец умер, когда ей не было и шести лет, а мать и сестренка, младше на два года, погибли от бомбы в Одессе.
Они полюбили друг друга. Через месяц Борис снова ушел на фронт. Надя осталась в госпитале. А после войны они поженились. Борис заехал всего на два дня, расписался с Надей в Грозненском загсе и увез ее в полк…
- А вокзал все такой же, - проговорила Надя, - только чище стал.
Борис очнулся от воспоминаний. Поезд стоял. Под окнами слышался разноголосый гомон, в проходе вагона толпились пассажиры.
- Может, подождем носильщика? - предложила Надя. - Тяжело ведь тебе, Боря.
- Нет, давай выйдем из вагона, тогда…
Тимонины сложили вещи на перроне как раз против двери вокзала, закутанного в виноградник. Борис огляделся по сторонам, несмело позвал:
- Носильщик!
Мимо шел железнодорожник с фонарем в руках. С улыбкой посмотрел на Тимонина и добродушно посоветовал:
- Рассчитывай на свои силы, старший лейтенант.
- А где камера хранения?
- Вот сюда. Выйдете на площадь, сверните влево…
- Спасибо.
Тимонины быстро сдали вещи в камеру хранения.
- Теперь, не теряя времени, будем искать пристанища, - сказал Борис. - Пошли.
- А может, позвонить подружкам?
- Зачем? Ты адреса их не забыла?
- Нет.
- Вот и пойдем прямо к ним в гости…
У Нади нашлось много друзей, с которыми она работала в военном госпитале. И хоть прошло десять лет, за время которых они обменялись лишь несколькими письмами, ее не забыли. Приняли Тимониных с радостью, три дня водили по гостям, помогли найти квартиру. А еще через несколько дней Надя устроилась на работу в городскую больницу медицинской сестрой.
Квартиру Тимонины сняли на окраине, в городке Щорса. Маленький, аккуратный домик, утопавший в густой зелени сада, весело глядел на мир своими чистыми широкими окнами. Хозяева сдали его полностью на два года. И Борис чувствовал себя этаким мелким собственником. Он часами возился в саду, окапывал деревья, поливал цветы, собирал по утрам опавшие за ночь яблоки. К возвращению Нади с работы успевал приготовить обед.
Надя с аппетитом ела пересоленный борщ, в который Борис забывал класть укроп и петрушку, подгорелые, пахнувшие дымом котлеты и, улыбаясь, без конца хвалила мужа:
- Ай да молодец! Замечательный домохозяин…
Но на третий день такого одиночества "домохозяин" не вытерпел. Когда утром Надя собралась уходить в больницу, Борис надел военную форму.
- В полк идешь? - пошутила жена.
- Отходился я в полк, Надюша.
- А ты не печалься. Хоть немножко поживем спокойно: без тревог, лагерей и учений. Отдыхай…
- Стосковался я, - вздохнул Борис. - Ведь столько лет служил. И все - на боевом взводе, как пружина. А теперь сиди, придумывай себе дело, чтобы день быстрее прошел. Нет сил больше, Надюша. Пойду в военкомат получать военный билет и попрошу определить на работу.
- На какую?
- Там видно будет.
- Ну, что ж, пойдем вместе, нам по пути…
…В военкомате, в комнате, где сразу после приезда Борис становился на учет, кроме майора, сидел незнакомый высокий мужчина в белых, тщательно отглаженных брюках и голубой рубашке. Он перелистывал пухлую папку личного дела, внимательно читал каждую бумажку.
Они, видимо, говорили о Борисе, потому что, увидев его, майор поднялся и промолвил с улыбкой:
- Легок на помине, Тимонин.
При этих словах мужчина оторвался от папки и с нескрываемым любопытством посмотрел на Бориса. Потом встал, протянул руку:
- Рогов, Василий Вакулович.
Тимонин вздрогнул, пожал его теплую мягкую ладонь и, назвав себя, поинтересовался:
- Капитан Андрей Рогов ваш сын?
У мужчины подскочила левая бровь:
- Да, сын. Вы его знали?
- Полмесяца назад расстался с ним. Был в его роте комиссаром...
- Позвольте! - воскликнул Рогов. - Так это он о вас писал в последнем письме: "Проводил Бориса в гражданку, скоро, должно, следом двину…" Так вы и есть тот самый Борис?
- Да, тот самый.
- Тогда вдвойне приятно познакомиться с вами, Борис Михайлович, - тепло сказал Рогов, еще раз пожимая Тимонину руку.
А майор пояснил:
- Товарищ Рогов - полковник милиции, начальник уголовного розыска.
"Вот как?" - удивился Борис, а вслух спросил:
- Военный билет мне выписали, товарищ майор?
- Да, - ответил тот и в свою очередь поинтересовался - Ну, как отдыхается? Не надоело?
- Признаться, здорово надоело. Я и пришел к вам, чтобы куда-нибудь на работу определили. Хватит в саду копаться…
- Хорошо, что пришел. Я хотел вызывать тебя.
- У вас есть предложение, товарищ майор?
- Садись и выслушай. - Майор присел рядом с Тимониным на диване, положил руку на его колено. - Ты, конечно, знаешь, какое большое значение придает наша партия укреплению общественного порядка в стране. Мы хотим рекомендовать лучшие кадры в органы внутренних дел. Вот мы посоветовались в военкомате со многими офицерами, сержантами, солдатами… Все одобряют. Ну и… значит… решили направить туда группу демобилизованных воинов… вот к ним… - Он сделал жест в сторону сидевшего за столом полковника.
- Меня - в милицию?! - чуть не вскочил от неожиданности Борис.
Рогов улыбнулся:
- А что ж тут плохого?
- Да нет… я ничего… я…
- Нам, Борис Михайлович, как раз такие, как вы, и нужны люди, прошедшие армейскую школу. Работа наша трудная, опасная, ведь милиция - это, можно скатать, передний край, где иногда даже… стреляют…