9
Мы с Федором сидели на битках, то есть на связках сетей, говорили, а кругом была благодать! Ясное небо, солнце, просто не поверишь, что вчера на Охотском море было уныло, сыро и противно. Да, и тут выдаются деньки…
Плавзавод стоял на якоре посреди большой бухты, и земля, чуть заснеженные сопки казались рядом. Вот сколько уже месяцев мы бродим вдоль берегов Западной Камчатки, но это лучший, самый красивый и таинственный берег. Может, его в некоторой степени украшала и погода-чудо. Одна сопка была похожа на замок, с шапкой из белого облака. И, глядя на все это, мне вдруг захотелось на землю. Днями такое же острое желание посещало меня, оно усилилась, когда узнал, что в ловецком цехе организуется бригада по сбору наплавов. В этом районе течениями, приливами к берегу прибивает фантастическое количество всего, что способно плавать на поверхности воды. И кто-то был на берегу и увидел целые залежи наплавов всех расцветок и государств. Наш рачительный завлов решил пополнить судовые запасы наплавов и потому решил организовать экспедицию. В нее попали молодые крепкие ребята из администрации. Пошел и я проситься у капитана, но он не отпустил, считая, что я не совсем поправился после несчастного случая.
И вот сейчас, глядя на берег, я искренне позавидовал попавшим в экспедицию. Ходит они по твердой земле, спят в палатках, греются у костра, стреляют диких гусей, а тут… Хоть и тихо, а палуба мерно качается, все пропитано запахом полуразложившегося краба, и одна и та же монотонная работа.
10
Сегодняшний рабочий день оказался не очень длинным, к девяти вечера все, за исключением одного, мотоботы висели "на балыках". Ловцы разбрелись по углам, по каютам нашего огромного судна, читали полученные письма и разбирали содержимое посылок из дому. Работали лишь распутчики и на заводе. Я, ожидаючи последнего мотобота, сидел в кабинете Бориса Петровича. Мы лениво перебрасывались словами, подолгу молчали. Иногда Борис Петрович звонил в те или иные цеха, интересовался, как идут дела. Его поминутное беспокойство не раздражало. Для него работа - прежде всего, он ею живет и искрение мучается, злится, нервничает, если возникают перебои, неполадки. Он одни из немногих оставшихся в живых на этой земле старых краболовов, зачинателей крабового промысла в СССР. О прожитом он вспоминает редко я скупыми словами:
- Суденышки не то, что сейчас, механизации никакой. Все делали вручную, жили в общих кубриках, ели только консервы.
- А заработки? - спросил я.
- Черт их знает, меня в молодости это волновало гораздо меньше, чем вас. Это вы меркантильные уж слишком! Помню, в тридцатом году за путину заработал сто пятьдесят рублей, а много ли это и соответствует нынешнему заработку, не знаю.
Потом объявили, что к борту подходит последний мотобот. Я вышел на палубу. Она была пустая, лишь маячил на своем рабочем месте Вира-майна Федя и крутил в руках веревку бортовик последнего мотобота - парень кудрявый, щеголеватый. Крановщик поднял строп с крабом на уровне борта, и я с бортовиком стал смотреть на динамометр. Он показывал 2700, и я уже было махнул крановщику, чтобы он вирал, как подошел распутчик из бригады последнего мотобота и тоже стал смотреть на вес, и он почему-то увидел 2800. Так как был вечер, похолодало и стекло динамометра запотело, я решил, что ошибся кто-то из нас, еще раз взглянул на показания стрелки, но нет, мое зрение не обманывало. Об этом я сказал бортовику и распутчику, и в ответ они начали, как тут выражаются, "втыкать" с ошеломившей меня злостью. Они считали, что все кругом жулики, так и готовые их обмануть, проехать, как они выразились, "на чужом в рай".
Выслушав их, я понял, что передо мною довольно редкий тип особых демагогов. Они, как правило, малообразованны, обладают самолюбивым характером и свойством мелких обличителей, дешевых искателей социальной справедливости. Они - горлопаны и опасны в неокрепших коллективах, потому что иногда могут сбивать некоторых с панталыку. Это они, как мне думается, спровоцировали драку двух механиков на плавзаводе, который уходил на путину двумя днями раньше нашего судна. Это они, так рассказывал однажды помполит Иван Иванович, завалили мешками и ящиками трюм, куда зашел он и капитан. Это они иногда подбрасывают неугодным им людям записочки ехидного содержания: "Вода в море холодная, а ночью на палубе никого нет и вахтенные дремлют". Мол, имей это в виду!
К сожалению, кое-кто их боится, старается не связываться с ними или, что еще хуже, заискивает перед ними. Но, побывав здесь на путине, я увидел: не они определяют лицо армии краболовов. Настоящие краболовы не такие. Они прежде всего труженики, занимаются опасной, рискованной профессией. Конечно, от правды не уйдешь, рабочие того же крабофлота далеко не ангелы. Они выражаются под горячую руку хлеще сапожников, могут выпить, закуролесить, дать форсу, скорые на руку. Они грубые внешне, неуравновешенны, но сколько в них и доброго! Как они скучают по берегу, как они беззащитны в своей искренней, идущей от всего сердца нежности и любви к женам и детям. И, гоняясь как будто за большими заработками, как они бескорыстны и щедры на дружбу.
Порой они напоминают мне грубоватого, усеянного шипами краба. Краб на первый взгляд и опасен и грозен - колючее экзотическое чудище. А таков он от своей беззащитности. Другого нет у него оружия, как уйти в себя, выставив врагам свои шипы, - найдешь, уколешься! Да еще у него мощные клешни, чтобы с помощью их крепко держать добытое, перетирать пищу…
11
Крабовые консервы - тот же мак, про который говорят: "Семь лет урожая на мак не было - и голода нет". Это деликатес, пища "избранных". И недаром тут шутят девчонки, которые выходят с завода с натруженными руками и держат их над головой, потряхивая, чтобы дать им короткий отдых:
- У английских принцесс руки, наверное, красивее наших, потому что они едят наши крабовые консервы!
Русские девчонки, конечно, тоже едят, но не консервы, а горячего, только что сваренного в морской воде краба. Или он еще лучше жареный, со специями, на сливочном масле. Отваренные, потом обжаренные абдомины - задняя часть крабов, которая в переработку не идет, - вообще вкуснятина что закачаешься. К сожалению, с абдоминами много возни, чистого мяса на них не богато и для тарелки этой "вкуснятины" требуется десяток-другой отборных крабов. Гм… пожалуй, завтрак из жареных абдомин себе могут позволить только очень богатые, если не самые богатые люди мира, а наших девчат, выражаясь здешним языком, это "не чешет". Они могут позволить себе такую роскошь хоть три раза в день!
12
- Сергеич, вызывают!
Я проснулся от этих слов Нади и глянул на часы. Рано, даже слишком рано, а я нужен на палубе. "Очевидно, колхозники привезли сдавать нам крабов", - подумал я, затем тут же сделал в своей памяти зарубку: привезли краба рано, так что, возможно, он вчерашний, и тут уж держи ухо востро, приемщик! По краям стропа может быть уложен свежий полноценный краб, а внутри… Ну, да ладно, опыта уже набрался!
А потом, когда натягивал сапоги, услышал стук в дверь и в каюту вошел стремительный, как всегда, Борис Петрович.
- Там мотоботик хороший строп привез.
- Наш?
- Да.
- А я думал - колхозники.
На палубе собирались люди, глядели в море, укутанное ночью и сейчас рассеивающимся туманом. Мотоботы появлялись как призраки, расплывчатые, и по мере приближения к судну не просто увеличивались в размерах, а становились рельефными. По бортам оранжевая прерывистая кайма: то ловцы в своих рыбацких робах.
Стропа были как на подбор, метра два высоты - штабеля аккуратно уложенного краба, и вес каждого 2400-2500 килограммов. Сверху кричали ловцам:
- Сколько взяли сетей?
- Перетягу!
Или:
- Полторы перетяги!
Переводя это все на обычный язык, получалось, что с 50-70 сетей, каждая из которых длиной 30-40 метров, брали по хорошему стропу мерного, средней величины краба - тысячу штук. Отличное попадание в сети!
Сколько дней, неделю за неделей ждали на плавзаводе массового хода крабов, и, кажется, это началось!
Нечесаная, неумытая выскочила на палубу жена Карповича Настя и, перегнувшись на леерах, закричала вниз:
- Эй, эй… там "семерка" ухватилась или кешу гоняет?
Это началось, и каждый понимал, нельзя терять и минуты. Трудный наш труд чем-то напоминает карточную игру. В нем велик элемент азарта и риска, и от него зависит многое, особенно на крабовой путине, потому что ученые еще не изобрели таких локаторов, которые бы могли регистрировать мигрирующие стада крабов. А вот на рыбе несколько легче. Косяки рыбы можно засечь с самолетов, специальными аппаратами, и ставить сети в районах скопления. А здесь… здесь ставь сети и вирай их, молясь особому богу, богу удачи.
- Эй, эй… так вы скажете, ухватилась "семерка" или гоняет кешу? - продолжала кричать Полторы Бочки.
Но вовремя ухватились все, и мотоботы подходили к борту один за другим, часто. Скоро на палубе скопились десятки тонн крабов. Федя, глядя на это обилие, стал вспоминать прошлое:
- Эх, бывало, уставим стропами палубу до самой бухгалтерии - в заводе убираются до утра. И еще краб оставался на следующий день.
- А мы не будем оставлять, - сказал проходивший мимо Борис Петрович и тут же на ходу распорядился периодически поливать улов морской водой.
Мы с Вира-майна и лебедчиками установили стропа потеснее и в порядке живой очереди с таким расчетом, чтобы какой-либо строп не залежался и крабы в нем не вытекли белковой жидкостью под лучами солнца. А что делать? Эти полурастения-полуживотные и товар скоропортящийся, требующий нежного обращения, но на практике с крабом иногда обращаются словно это кизяки: его мнут, давят, толкая на конвейер граблями или просто ногами. Потому что его обилие, потому что так легче, проще спихнуть его на конвейер, из-за отсутствия строгой дисциплины.
Тут я не один раз слышал выражение "морской порядок", но часто не видел порядка среди промрабочих - так именуются добытчики и обработчики крабов. Однажды я был свидетелем такого разговора молоденькой укладчицы с мастером, которая, кстати, не первый год замужем, мать двоих детей.
Мастер:
- Тебе следует побыстрее просыпаться и уже через пятнадцать минут после того, как объявили, быть на рабочем месте.
Рабочая:
- Такое скажешь, Светка! Не будь дрянью, видишь: у меня волосы длинные, надо же их расчесать?
А вот вчера к Борису Петровичу пришла женщина, которую он искал целый день и которая спросила:
- Чего вы меня то и дело вызываете?
- Милая, - мягко повел речь Борис Петрович, умеющий говорить с людьми по-всякому, - я тебя не вижу на работе. В чем дело?
- Я мастера предупредила: у мужа день рождения. Должна ведь я отметить его праздник?
- Должна, - со вздохом отвечал начальник цеха, - но еще больше вы должны думать, что сегодня не выходной, не праздник. Идите на работу, там же ведь каждый на счету!
- Нет. Хотите, пишите мне прогул, - сказала женщина и вышла из кабинета Бориса Петровича.
Откуда такое, в чем корень зла? То ли переизбыток демократизма или леность руководства, не умеющего организовать людей, требовать от них элементарного?
Очевидно, и то, и другое, и третье, и четвертое…
В нашей бухгалтерии сидят милейшие женщины, нарядно одетые, чистенькие. Другой раз выйдут некоторые из них на мостик, и такие они красивые стоят в лучах алого закатного солнца, что невольно обращают на себя внимание палубных рабочих. Их широко расставленные в сетчатых наимоднейших чулках ноги, колокола платьев, юбок толкают палубных на разговоры:
- Ничего бичихи!
А если подходят три лба из бригады подноски сетей - Колька, Митька и Юрка, ребята чудовищной силы, ленивые в движениях, обстоятельные, то они задирают головы откровенно, даже становятся на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть скрытое под японским шелком.
- Я бы той и довольная осталась.
Но чаще о женщинах из бухгалтерии говорят с презрением, откровенно завидуют их негрязной семичасовой работе. Но это за глаза, а в глаза им льстят или же, чаще всего, остаются равнодушными, не уважают в них женщину. При них палубные, особенно толстый, грузный подносчик Коля с аккуратненькими усиками, обсуждают способы любви и, как мне всегда казалось, с тайным ожиданием того, что их оборвут, сделают замечание, возмутятся. Но такого ни разу не было, и отчего бы это? Из-за страха, из-за нежелания связываться…
Тут некоторые легко ссорятся, оскорбляют друг друга из-за мелочи, но в принципиальном не всегда принципиальны те, кто облечен особо малой властью.
И тут, как, впрочем, и во многих местах, я неоднократно замечал своеобразную тоску, порою не осознанную, жажду дисциплины среди лучшей части самих же рабочих.
Вот за последние дни по плавзаводу прокатилась волна увольнений и перемещений, идущая снизу, то есть от самих рабочих. К завлову приходит рабочий завода:
- Хочу в ловцы.
Ловцов не хватает, и завлов рад любому, даже плохонькому работяге, но и заводу дорога каждая пара рук. Завлов обычно говорит:
- Ладно, возьму, только уволься с согласия начальника цеха обработки.
А потом звонит Борису Петровичу:
- Я возьму этого… как его фамилия? Ну, такой худенький, глаза красноватые и все так выражается: "Мне все до чихты!" Говорит: "Мне до чихты завод, в ловцы хочу". Как он работник?
Борис Петрович начинает врать, расписывать "худенького с красноватыми глазами", словно кандидата в Героя Социалистического Труда. Это великолепно знает завлов, но таковы условия игры, и они оба соблюдают их. Завлов предлагает взамен такого же, как и "худенький", но этого вслух не говорит, а тоже хвалит.
Меняются они, и меняются, и меняются…
Вчера собрались на палубе Вира-майна, лебедчик Гена да "крученый" Димка и еще кто-то из старых ловцов подсел. Разговорились. Стали рассуждать о пользе строгой дисциплины. Димка высказался так:
- Нынешние времена добрые, а тошно. Вот раньше, бывало, выйдем на мотоботе сети вирать, старшина наш - рожа во! Плечи во! За румпель одной рукой держится, другой буханку хлеба рвет и с салом наяривает. А глаза - зырк, зырк! Все, гад, видел! Если кто там бичует на выбивке краба, он лекцию не читает, а румпель бросит и хвать вешку. И вешкой по кумполу, учил так. Не обижались, не жаловались, а теперь… - он машет рукой.
12
В эти дни уловы краба стали устойчивые. И они подняли дух рабочих, придали конкретный смысл их тяжелому труду - заработок есть! Во второй декаде средний заработок за день у старшин составил по 15 рублей, у ловцов и распутчиков - по 8-9 рублей. Скажем, в день "большого краба" один из мотоботов привез более 13 тонн крабов - больше всех! - и его ловцы заработали по 25-30 рублей. Но это, конечно, не система, такие уловы бывают не часто. Многие уже начали мечтать, прикидывать, что купить, куда поехать. Бригадир распутчиков седьмого мотобота Анна собирает деньги на квартиру. Ну, а будет квартира, надо стильную, как у людей, мебель. У Федора обычные заботы - в далекой белорусской деревушке у него четверо детей. Каждого из них надо обуть, одеть. Начальник отдела кадров Самсоныч и тот размечтался:
- Поеду, Сергеич, на Запад. Жену возьму, в Ленинграде побываю.
Мой сосед по каюте Сергей клянет море. Тяжело ему, у него на руках вены такие набухшие, что порою возникает впечатление - еще немного, и они лопнут!
Раньше, как я его понял, он работал на траулере тралмастером, мастером на плавбазе. Таким образом, море ему не в новинку, но помощником старшины он оказался впервые. И оттого ему тяжело, но держится. Держится во многом на самолюбии, на ярости: "Неужели я слабее других?" Его мечта определенна - продолжать учиться, стать штурманом и наладить свою семейную жизнь. Кажется, он влюбился в Надю. Сдается мне, штурманом он станет: не глуп, любознателен и усидчив. А вот с личным счастьем… Сергей по своей натуре груб, вспыльчив и нетерпим. Думаю, даже очень любящей его женщине будет с ним нелегко. Впрочем, его хорошенькая "пацанка" терпелива, мало реагирует на Сергеевы штучки-дрючки и, кажется, любит его по-настоящему.
Бухгалтер Мария Филипповна, моя землячка, мечтает помочь своей дочери, у которой маленький ребенок и только муж работает. Тоже считает ящики Мария Филипповна, считает каждый день. Ей полагается с каждых ста ящиков что-то более рубля да плюс "коэффициент" восемь десятых от заработанного. Проще всего, пожалуй, мечта у бортовика "семерки" Андреевича:
- Вернусь с путины и забичую.
- И всё?
- Да что ты, Сергеич! Побичую маленько и снова в море. Куда еще?
- Разве у вас нет семьи?
- Есть. Жена во Владике, квартира, но зачем ей я? Когда я трезвый, она ничего. Трезвого не выгоняет, но ведь редко я бываю без "газа".
Говоря все это, Андреич не испытывал никаких чувств, просто информировал: вот так и живу. Вначале мне показалось, что он шутит, валяет дурака, но заглянув ему в глаза, я увидел в них грусть.
- Отчего же так у вас получается, Андреич? - спросил я.
Он печально усмехнулся и сказал:
- Почему только у меня? И на то причин предостаточно. Скажем так: начинается день, из дому идет Васер, а за ним еще дружки, с которыми рыбачил. Они тоже на биче - ждут, значит, новой путины. И ежели в кармане рубль, чего его держать? Да у друзей по рублю. У кого денег нет - тот шестерит. Это по-нашему значит - отрабатывает человек свой стопарь. Ему положено бежать за выпивкой в магазин. А где начал, там положено и кончать. Так что вечером получаешься пьяным - и тогда тебе все трын-трава!
Тут Андреич прервал свой рассказ и крикнул Васеру, который только что поднялся и шествовал по палубе в столовую:
- Васер, а Васер! Ты вот скажи моему дружку - он такой хороший человек! - что нужно нам на берегу?
Васер отвечал лениво:
- Место, где поспать.
- Во-во, - оживился Андреич, - это главная забота. На биче всегда найдешь еду и выпить, а вот поспать… Я, бывало, хандрю под вечер, когда пьян, поспать не знаешь где.
Та кой ли Андрей действительно на берегу, в межпутинный период, не знаю, но здесь он от работы не отлынивает и практически не пьет. За все время он, как я заметил, лишь раза два выпил кулаги, но не шумел. Забравшись в укромный уголок, сладко спал.