- Э-э, - отмахнулся Херел. - Он человек ученый, грамоту знает, а я... Нет, не нам с ним тягаться. - Достал из-за пазухи трубку, кисет с табаком. Долго сидел молча, смежив веки. В юрте плавал сизый дым.
- Да, - произнес он наконец, словно подводя итог своим мыслям. - Подальше от этого Мыйыс-Кулака. В Шивилиге живет мой верный друг Ирбижей. В позапрошлом году муку нам давал. Работящий человек, хороший! У него и друзья из русских крестьян.
- Быть по-твоему, - вздохнула жена.
Наутро стоянка опустела. Ворота кошары были забиты. На сухом столбе сидела ворона, словно нанявшись сторожить покинутое место. В черном круге земли, где прежде стояла юрта, копошились сороки.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Олени бежали так быстро, что казалось, самих животных не было впереди, мелькали только ветвистые рога. Из ноздрей оленей, как из кипящего чайника, валил пар, тут же расплывавшийся в морозном воздухе.
Старик чукча изваянием сидел на санях, держа в руке длинную палку.
Рядом с ним примостился молодой человек в дохе из собачьих шкур. Глаза его, устремленные вдаль, были грустны. Стараясь отвлечься, он вспоминал товарищей, которые несли свою нелегкую службу на границе.
- Мир так уж устроен, Эрес, ничего в нем нет вечного, - утешали его друзья на прощанье.
Жизнь не баловала Эреса, и все-таки он не мог привыкнуть к тому, что остался один, без отца, - чувствовал себя потерянным, одиноким.
Сани качало, как лодку на волнах Улуг-Хема. Дорога была трудной, олени бежали прытко. Оба путника молчали. Эресу это было особенно кстати - дорога и молчание... Перед мысленным взором проходила вся его недолгая жизнь.
Его родители были бедными. Единственное богатство отца - лошадь. Ни летом, ни зимой не спускал ее с аркана. Во всей округе Шивилига люди говорили, с какой заботой относится к своему немудрящему коню старик Оюн Херел.
Когда Херелы перекочевали в Шивилиг, соседями их оказалась семья Ирбижея. Степенный, хозяйственный Ирбижей был добр, справедлив. Семьи подружились: как взрослые, так и дети.
Своего сына Лапчара старики Ирбижеи пестовали, как могли.
Лапчар был на год старше Эреса, но считались они ровесниками. Вместе пасли овец, рыбачили. В школу пошли тоже вместе. На этом настаивали старики Ирбижеи: не хотели разлучать маленьких друзей.
Вспомнил Эрес и то, насколько справедлив был Ирбижей даже тогда, когда дело касалось его единственного сына. Однажды Лапчар, желая показать, какой он смелый, стал подговаривать Эреса убежать с уроков.
- Это не смелость, а глупость, - сказал Эрес.
Лапчар надулся и назвал Эреса подкидышем. Обиженный и подавленный, Эрес в ту же ночь убежал в Шивилиг. Рассказал дома о своей ссоре с Лапчаром и о том, как тот его обозвал... Поникший Оюн Херел поплелся к Ирбижеям. Отец Лапчара от слов старого Оюна, как от огня, бросился к коню и запылил по дороге. Приехав в школу, Ирбижей подошел к сыну и при всех молча хлестнул его бичом.
На следующий же день к Ирбижеям приехал посыльный и передал, что старика вызывают в сумонный суд.
Суд был коротким. За рукоприкладство старый Ирбижей семь дней колол дрова для сумонного управления.
В аал Ирбижей вернулся спокойным, утихомиренным.
Сыну не сказал ни слова, но тот все понял: обижающему других отец не прощает.
Друзья же вскоре забыли о размолвке, еще больше сблизились и стали, как родные братья.
После семилетки Лапчар стал работать в колхозе. Эрес поступил в кызыльский сельскохозяйственный техникум. Ему давно хотелось стать агрономом. Лапчара призвали в армию. Через год, когда Эрес учился на последнем курсе, пришла пора и ему отправляться на военную службу. Но в тот год ему дали отсрочку из-за того, что у него престарелые родители.
Он только-только приступил к работе агрономом в своем колхозе, как умерла мать. Эрес остался вдвоем с отцом. И тут старик не выдержал:
- Послушай, Эрес. Настоящий мужчина должен беречь и защищать честь своего Отечества и честь своего отца. Не забывай этого, сынок!
Эрес наклонил голову.
- Чего тебе со мной делать? - продолжал Оюн Херел. - Не пропаду... Для меня народ - одеяло, общество - рубашка. Не пропаду, проживу...
Эрес посмотрел на отца: "Расхрабрился, как горный козел..."
- Выполни, сынок, свой долг перед Родиной. Святой долг. Не опозорь старого Херела. Не дай мне краснеть за тебя. Перед людьми я не совершал ничего постыдного. Не забывай этого, сынок. - В глазах старика стояли слезы...
Той же осенью Эрес уехал служить на Чукотку.
...Когда трудные участки дороги были позади, старик чукча наконец спросил:
- Так, значит, у вас, в Туве, такие же олени?
- Да, только ездят на них не в упряжке, а верхом.
- Надо приучить их к упряжке. На санях путь легче.
- Если бы Тува была такая же ровная, как Чукотка. А то горы, густой лес и снова горы. На санях не выйдет...
Старик молча согласился, поддерживая тем временем стремительный бег оленей.
- А как выглядят верблюды? - помолчав, спросил старик.
- В тайге их нет. Они в степях, около границы с Монголией.
- Верблюжье мясо едят? Молоко пьют?
- А как же!
- Запрягают? Верхом ездят? - интересовался возница.
- Кони, быки с верблюдом - ни в какое сравнение. - Эрес тут же поймал себя на том, что его мнение о верблюдах похоже на хвастовство, и поправился. - Но, правда, до оленя ему далеко: уж больно высокий и неповоротливый.
- Как же на него садятся?
- Надо сказать "сёк-сёк!", и он ляжет. Потом надо сесть между двумя горбами.
Старик прищурил свои без того узкие глаза. Его жидкую бородку прихватило инеем, и она казалась Эресу метелочкой степного типчака. Он улыбался и продолжал:
- Летом верблюд целый месяц может обойтись без воды, зимой - без еды. В его горбах - целая кладовая.
- Слышал. Хорошее животное. Нашим оленям быть бы такими!
- Зачем?! Вашим оленям - цены нет!
Через три часа прибыли на аэродром. Старик попрощался с Эресом, оказавшимся таким разговорчивым, пожелал ему счастливого пути и уехал.
Через час и Эрес был в пути.
Он, сержант Эрес Херел, сын бедного тувинского арата, летел на самолете! Почему - на самолете? А может, все дело в том, что он, сержант пограничных войск, летит домой, чтобы отдать свой последний сыновний долг умершему отцу? Может, вместе с сыновним долгом надо отдать и последние воинские почести? Как отцу воина? Может быть...
Его переполняло большое чувство. Чувство невыразимой любви и благодарности к той Отчизне, которую тувинцы обрели совсем недавно, которая оказалась такой большой, внимательной и щедрой. Ко всем людям вместе и к каждому в отдельности.
Внизу медленно плыла белая тайга. Эресу хотелось сойти на эти просторы и поцеловать заснеженную землю. В сердце колокольчиком стучало: "Значит, Родине я нужный человек". И вновь накатывала волна большого горячего чувства.
В Магадане Эрес пересел на другой пассажирский самолет.
Наутро третьего дня он был в Кызыле. Но тут случилась задержка - билетов на Шагонар не оказалось.
Понапрасну простояв в очереди и разругавшись с кассиршей, он бросился к начальнику аэропорта. До отлета оставались считанные минуты.
За столом начальника аэропорта Эрес увидел одного из старейших летчиков Тувы. Тот терпеливо выслушал Эреса, позвонил в кассу.
- Рад бы помочь, - он сочувственно посмотрел на Эреса и положил трубку. - Сходим еще на посадку посмотрим...
По пути им встретилась группа людей с чемоданами в руках. Начальник остановил их и, указав на Эреса, объяснил, в чем дело, может, кто подождет следующего рейса?
- Так-так... - начал пассажир в кожаном полушубке. - Рекламируете: "Экономьте время, пользуйтесь воздушным транспортом!" А где же тут экономия времени? Я вот уже на сутки задерживаюсь. Если бы поехал на машине, давно бы был дома, чай пил!
Начальник развел руками:
- Что поделаешь: погода!..
- Погода, погода... - проворчал мужчина в кожаном полушубке.
Потом пассажиры заговорили все разом. Так бывает, когда убирают заграждение на пути воды. Препятствие снято - и пошло:
- Не могу. Тороплюсь...
- У меня дома беременная жена...
- Я лежал в больнице. Мне нужен мягкий транспорт...
- А у меня скот без присмотра.
Но вот все, словно по команде, устремились к самолету. Вообще пассажиры иногда ведут себя странно: самолет стоит и ждет их, а они что есть силы бегут к нему, торопятся, будто машина вот-вот исчезнет.
И вдруг произошло то, чего не могли предугадать ни он, ни начальник аэропорта. От группы пассажиров отделилась девушка. Стройная, в черных валенках, зеленом пальтишке с поднятым воротником.
- Вам тоже билет? - усмехнулся начальник аэропорта.
- Нет-нет, - поспешно ответила девушка и протянули Эросу какую-то бумажку.
- Что это? - удивился Эрес.
- Билет.
- А вы?
- Чего спрашиваешь? Беги! - подтолкнул его начальник.
Эрес схватил билет и - как ветром сдуло!..
Через несколько минут самолет был в воздухе.
Эрес развернул билет и прочел: в графе "фамилия" - "Кыргыс", "пункт назначения" - "Шагонар".
"Как же так? Даже не поблагодарил! И деньги не отдал. Что если у нее не осталось ни копейки? Как это я мог! И даже лица не запомнил..."
Эрес сидел на своем месте и ежился от досады.
В Шивилиге он не стал задерживаться. Похоронил отца и тут же уехал к себе. Даже с Анай-кыс как следует не поговорил: служба обязывала его прибыть точно в назначенный срок. Девушка обещала ждать.
Эрес поверил. Два года ждала, отчего же не потерпеть еще год.
В Кызыле он зашел к начальнику аэропорта в надежде узнать о девушке, которая отдала ему свой билет.
- Кто их знает! Красавиц много!
Эрес обратился в кассу. Девушка в кассе перелистала журнал регистрации пассажиров и нашла одно только: фамилию незнакомки - "Кыргыс".
Эрес понадежнее спрятал билет, доставшийся ему так необычно. Он дал себе слово непременно разыскать и поблагодарить девушку, вернуть ей деньги.
На последнем аэродроме его встретил тот же самый старик чукча с оленьей упряжкой. Через три часа Эрес был в кругу своих товарищей, на далекой границе.
* * *
Эрес аккуратно писал письма Анай-кыс и все чаще думал о Шивилиге - родном подтаежном селе. Мимо села с шумом бежит узенькая речушка с прозрачной, чистой водой. Там, в укромных местах у берегов, до середины лета не тают наледи, пестрят цветами луга. К осени все становится красным от ягод. Зимой лежат глубокие снега - белое царство тишины и безветрия. Маленькие кедры едва удерживают огромные снежные папахи...
В этих местах он подружился с Анай-кыс. Они уходили в лес и там гуляли до утренней зорьки. Осенью ходили за шишками. Эрес любил подшутить над девушкой, часто прятался от нее. Зайдет в бурелом и закричит по-медвежьи, ломая ветки, - Анай-кыс замрет от страха. Потом разглядит в кустах Эреса, радостно подпрыгнет, точно горная козочка, помчится к нему...
Эрес видит, как поднимается ее грудь, похожая на чуть обозначившиеся горбики верблюжонка, по плечам струятся черные волосы, улыбаются мягкие черные глаза...
До демобилизации оставалось всего четыре месяца. Солдаты чаще вспоминали о доме, делились друг с другом своими планами на будущее.
Эрес не скрывал от товарищей сокровенных мыслей. Сначала он поработает агрономом в колхозе. Со свадьбой торопиться не будет. Надо кое-чем обзавестись, одеться, обуться. Ведь она бывает раз в жизни. Это не просто пирушка. И уж коль играть ее, то широко, вольно, чтобы запомнилась навсегда. Для этого, понятное дело, нужны деньги.
Да, все хорошо. Только письма от Анай-кыс вдруг перестали приходить. Минула неделя-другая... Эрес начал терять покой. Его одолевали тревожные мысли. После отбоя никак не мог заснуть, долго лежит с открытыми глазами и все думает, думает... Написал Анай-кыс одно письмо, второе, третье - ответа нет. Что с ней стряслось? Просто удивительно, почему молчит. В голове Эреса уйма догадок. Какая из них верна?.. Ни ему, ни его друзьям, знавшим о переписке, и в голову не приходила мысль об измене.
Анай-кыс, конечно же, получала письма Эреса, иначе они просто возвращались бы обратно. Если бы куда-нибудь вдруг уехала или, не дай бог, заболела, - дала бы знать.
Товарищи Эреса советовали ему набраться терпения - скоро все разъяснится. Эх, ждать и догонять, говорят, хуже всего...
Оставшиеся два месяца показались Эресу вечностью. Он похудел, в нем не было прежней веселости. Даже когда улыбался, глаза его оставались задумчивыми. Он избегал товарищей - хотелось побыть одному.
Наконец он написал Анай-кыс отчаянное письмо, в котором просил объяснить ее молчание.
В нем еще жила слабая надежда. Может быть, Анай-кыс и впрямь кем-то увлеклась, оступилась - с кем не бывает? - и теперь горюет в одиночку, раскаивается, но молчит из гордости. Не хочет, чтоб ее жалели.
Ответа долго ждать не пришлось. Он пришел через неделю. Школьный листок в косую линейку, и на нем всего несколько строк. "Здравствуй, Эрес! Я встретила парня, полюбила... Стала его женой. Он очень похож на тебя. Не сердись. У нас в народе много хороших девушек. Желаю счастья. Анай-кыс".
Как ни метался Эрес, уйти от письма было некуда. В нем все было правдой - сама Анай-кыс писала... И все-таки ему необходимо было, чтобы эту правду подтвердил кто-нибудь еще.
Он вспомнил о своем друге Лапчаре Ирбижее и написал ему.
Лапчар откликнулся быстро. Письмо его было страшно похоже на то, что писала Анай-кыс. Те же мысли, даже фразы. Казалось, оба письма написаны одной рукой...
В день окончания службы сержант Эрес Херел подал командованию рапорт - просил оставить на сверхсрочную.
Разъехались товарищи, Эрес остался. Вечерами вытаскивал из чемодана фотографию Анай-кыс и подолгу смотрел на нее.
Однажды он обнаружил на дне чемодана билет на самолет, о котором успел забыть, прочел на нем торопливо выведенное "Кыргыс". Вспомнил девушку, что выручила его в трудную минуту, задумался. Мелькнула смутная мысль - разыскать ее. Может быть, это отвлечет его...
Он написал начальнику паспортного стола Улуг-Хемского района письмо, в котором просил дать ему адреса всех женщин по фамилии Кыргыс. Эрес сообщил, что девушка, которую он разыскивает, в декабре 1952 года проживала в его родном районе. Объяснил, в чем дело - иначе начальник мог подумать, что над ним шутят. Коротко обрисовал внешние приметы девушки: зимнее пальто зеленого цвета, черные валенки, пуховый платок.
Тем временем приказ о зачислении старшего сержанта Эреса Херела на сверхсрочную службу был подписан. Эрес принял на себя заботы о воспитании отделения новобранцев. Трудно, конечно, возиться с призывниками, но что делать: дома было бы еще труднее, рана еще не зажила... К тому же его утешала одна мысль: каждый парень со временем будет настоящим воином-пограничником. И первую закалку, первую выучку он пройдет у него, старшего сержанта Эреса Херела.
С утра и до позднего вечера, с подъема до отбоя старший сержант Херел - со своим отделением, все свои мысли, умение, смекалку отдавал молодым пограничникам. А тут еще к технике пристрастился - стал изучать автомобиль.
Из райцентра Шагонара он получил официальный и в то же время несколько иронический ответ. В нем говорилось:
"Уважаемый гражданин Эрес Оюнович Херел!
Чтобы удовлетворить Вашу просьбу, мы сделали все от нас зависящее. Сообщаем, что результаты наших поисков не увенчались успехом.
В декабре тысяча девятьсот пятьдесят второго года в нашем Улуг-Хемском районе в возрасте 18-20 лет проживало 475 девушек по фамилии Кыргыс. В настоящее время 65 процентов из них, то есть 308, замужем. По роду трудовой деятельности 352 из них - колхозницы, 93 - рабочие, 27 - служащие. Трое вовсе не занимаются никаким общественно полезным трудом.
За последние два года, до получения нами Вашей просьбы, 45 из 475 выехали за пределы нашего района. Тринадцать из них замужние. Таким образом, из 167 девушек, считающихся не замужем, осталось 135. К настоящему времени 129 из них вышли замуж, некоторые сменили свои фамилии. Свободных от брака осталось шесть. Заметим попутно, что они сами виноваты в том, что одиноки: не надо уходить от своих мужей...
Кроме того, за прошедшие два года в наш район прибыло 28 женщин по фамилии Кыргыс, которые, как сочли мы, Вас вряд ли заинтересуют.
Желаем Вам успехов в выполнении воинского долга перед Родиной.
Начальник паспортного стола. Подпись. P. S. Сообщаем, что регистрация одежды и обуви граждан в наши обязанности не входит".
Прочитав ответ из милиции, Эрес подумал:
"Экий глупый вопрос задал я начальнику паспортного стола!" - и горько усмехнулся...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Село, которое помнил с детства Эрес, раскинулось по холмам, меж которыми протекала речка Шивилиг. Здесь араты сперва организовали тожзем, потом, в 1947 году, - Эрес тогда заканчивал седьмой класс - был образован колхоз.
Бедняки охотно вступали в колхоз. Опыт совместной работы в тожземе подсказывал им, что в колхозе будет лучше. Не все, конечно, шло гладко, не плавало, как говорится, маслом в теплой воде. Богатые да прижимистые свой скот норовили оставить у себя, "жертвовали" своим родственникам, детям, якобы живущим самостоятельно. Слишком осмотрительные и недоверчивые выжидали: что-то будет дальше.
- Через годик вступим, - говорили они.
Больше всех шумела о колхозе молодежь, горой стояла за новую жизнь. Но были и такие, кто зло высмеивал "общую чашу", якобы принудительный труд, уравниловку. Нет-нет да слышались на селе припевки:
В тучах утонет Баян-Олзей,
Туча уйдет, и вот они - горы.
Вступишь в колхоз - бросишься в омут.
Может, и вынырнешь, да не скоро.
Вообще говоря, тувинские колхозы вначале мало чем отличались от тожземов. Членство во многом было "вольным", и араты довольно часто перекочевывали из одного колхоза в другой, искали, где лучше. И пели так:
Устал я, пешком не могу,
Посадите меня на Гнедого.
Разрешите перейти мне
В колхоз тарги Ширнена.
Устал я, пешком не могу,
Посадите меня на Рыжего.
Разрешите перейти мне
В колхоз тарги Калина.
Эрес возвращался в родное село, словно верная птица к родным гнездовьям: власть земли, где он родился, вырос и познал первые радости, сильна и безотчетна...
Кто знаком с этим, кто знает, какое чувство охватывает человека, возвращающегося после долгого отсутствия к знакомому ночлегу, тот поймет, как тревожно и радостно было на душе молодого сержанта. Деревенский житель не делит свое село на улицы и площади, с которыми познакомился в разное время и при разных обстоятельствах. С малых лет родное село ему знакомо до последнего плетня и колдобины на дороге. И солнце, и тучи, и ветер, и запахи его - свои, особенные, неповторимые. Таких больше нет нигде. И сколько бы раз он ни уезжал и ни возвращался, село всегда волнует, печально и радостно.
На околице Эрес попросил шофера остановиться, достал из кармана бумажник.