И через мгновение уже стоял возле соседнего столика. Впрочем, слово "стоял" не подходило. Аганя видела на такой манер согнутых людей - буквой "г" с провисшей верхней палочкой, - только на рисунке к пьесе Гоголя "Ревизор". Но тогда был царизм! Она никак не предполагала, что склоняться так могут и при советской власти!
Прогибала спину около этого столика и женщина с обесцвеченными уложенными шапкой волосами, которую Аганя приметила у входа рядом с табличкой: "Администратор".
За столик устраивались трое. Точнее, один, потому что другой расторопно подставлял ему стул, а третий, перехватив "меню" у официанта, раскрыл половинки и угодливо протянул этому первому. Были они всё трое, как с доски почета. И только главному для окончательно правильного выражения лица мешал окладистый подбородок.
Стол их заполнялся, как скатерть-самобранка.
- Для нашего гостя с далекого Севера, - опять сладкоголосо заводила девушка у микрофона:
Я знаю, меня ты не ждешь.
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь.
А если придешь, не узнаешь.
Вася задумчиво сидел, положив крупные длинные руки по обе стороны одиноко стоящей подставки с солонкой, перцем и горчицей. Тень заметно набегала на его лицо, густилась. Пальцы начинали выстукивать дробь и стекленели белые волосики на запястьях.
- Прости, - проговорил он жалостно. - Но я так не могу.
Он встал, шагнул к столу, где потчивались трое. Круглый столик с богатством яств легко поднялся над головами и встал рядом с Аганей. А их, пустой, также плавно переместился на место первого. Вася придвинул убранный стол поудобнее, между Аганей и собой. Присел и так беспечно, спокойно посмотрел. Если, конечно, не считать в его глазах обычной грусти и долгого пути.
- Ну, вот это другое дело!
Аганя ожидала, что эти трое сейчас кинутся на Васю, начнется драка. Но ничего подобного! Они как сидели, так и продолжали сидеть.
Официант с администраторшей пропрыгали в кружении, как маленький кобель с большой сучкой. А к троим, сидящим неподвижно, устремились сразу несколько официантов с подносами. Но те не прикасались ни к чему, только лица их делались ещё правильнее, почетнее, требовательнее.
Вася, как ни в чём ни бывало, подливал вино, придвигал ей ближе виноград, улыбался. Аганя стала успокаиваться: всё же по справедливости.
- Вот говорят: "Самое дорогое у человека - это жизнь". А чем она так дорога? - Он всегда стыдливо щурился, когда пускался в размышления. - Кому дорога? Ему? - указал Вася на окладистый подбородок. - Ему дорога? А помнишь, я тебе про девчонку рассказывал, которая со мной лошадник на председателя надела, про Валюху. Она тоже освободилась. Вышла, сказывают, красавица. На пианино играет - ну, ясно дело, при хозяине жила. А ей тут, на свободе, через неделю глаз вышибли. Ей, может, эта жизнь, и вовсе не мила теперь?
- Цель нужна, - вылетело у Агани. - Без цели человеку никак. - Сказала она и покраснела: человеком, по которому она могла мерить "главное", был для нее только Бобков.
- Про цель я понимаю, - опустил Вася глаза. - Только таких, как он был - один, два и обчелся. Таких много и не надо. Я не такой, как он. Только и таким, как этот, - кивнул он опять на "окладистого", - быть не хочу. Смотри-ка, бедный, весь складками изошёл - всё, поди, о народе печётся. Нет, самое дорогое у человека это - не жизнь. Само дорогое - это…
Он сидел вполоборота, двигаясь, меняя, перебрасывая ногу на ногу. Усики узла на новом лакированном левом ботинке вылезли из-под кантика, лохматились, болтались в воздухе. Ботинки вставали рядом и разница бросалась в глаза: один шнурок лежал ровным стежком, другой - выкручивался мозолью. Аганя корила себя, что в такой момент, когда надо думать о Васе, она рассматривала эти шнурки. Они виделись разными - разными и были.
Вдруг он тоже уставился на шнурки. И усмехнулся. Агане жутко сделалось: ей часто казалось, что он всё про неё знает. Как знала она про Бобкова. И сейчас Вася точно услышал её мысли.
В глазах его вновь проглянул покой, долгий путь и добрая снисходительность. Двумя пальцами он что-то выудил из своего нагрудного кармана, взял её руку и вложил в неё… - как она сразу не догадалась, когда Фая бегала туда-сюда? - бархатную коробочку. Аганя разжала руку, раскрыла коробочку и выудила за цепочку бриллиант в золотой оправе. Она успела заметить как, будто в его отражении, окончательно расплылось и растянулось, потеряв всю свою пристойность, лицо с окладистым подбородком. Словно бы отлетела, ударенная током, приближавшаяся администраторша. И приостановились, будто на них нацелили пистолет, два милиционера.
- Так лучше. Я же вижу, - улыбался Вася. - Это хулиганка, много не дадут, не переживай. Считай, я всё это нарочно. Ты из-за совести мучишься, а у мне самому уйти кишка тонка. Вот, подручные и пособят.
Рыжий вылетел на пути с широким замахом: "Кто на наших?!" И растерялся: Вася первым перехватил руку, скрутил, откинул в сторону и жёстко пригрозил кулаком. Рыжий так и остался стоять в растопырку, ничего не понимая.
- Для гостя с далёкого Севера…
Будь проклята ты, Колыма.
Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с ума.
Отсюда возврата уж нету.
С её оттопыренного мизинца свисал на цепочке маяком поблёскивающий камешек. Раскалённый до бела лом вылетал из памяти, нагонял своим огненным жалом Васю Коловёртова.
Вася уходил в густом малорослом людском окружении. Спокойный, вразвалку. С вечностью в голове.
Перед отъездом Аганя ещё раз увидела его. Вася стоял с метлой во дворе отделения милиции. Рядом с ним была Фая. Она принесла продукты, доставала из сетки и показывала всё по отдельности: колбаску, рыбку, баночку с икрой. Вася на гостинцы взирал равнодушно, но когда Фая, улучив момент, уже из своей сумочки сунула ему за пазуху чекушку, размяк и просветлел в улыбке.
Это Фая сумела договориться, чтобы "потерпевшие" забрали заявление из милиции: взяла у Агани деньги, и договорилась. Только поставила одно условие: Аганя уезжает, не простившись с Васей. Добрая Фая и подарки матери и Лёньке помогла купить, и вещи её упаковала. Так что Аганя уезжала со спокойным сердцем: пылающий огнём лом и на этот раз миновал Васю.
Ей было ясно: как прежде она чувствовала себя Еленой, которая уплывала рука об руку вместе с Андреем, так в эти дни Андрей поместился в большом Васе. А теперь вновь зажил отдельно, как бы опять смотрел со стороны, звал в дорогу.
В поезде она всё гадала: а чего же Вася сказать хотел про "самое дорогое?" Подставляла слова: родина. Выходило: конечно, родина для неё была дороже жизни. Любовь. И опять выходило: сказали бы сейчас, камень на шею и в воду, а о н будет жить - без раздумий. Дети - она теперь уж для Лёньки и живет. Даже - работа. Ну, тут на смерть бы она не согласна. Но если бы завтра построился город, все бы вошли в новые светлые теплые квартиры, и мать бы с Лёнькой тоже - опять же это было бы дороже её жизни.
Аганю поманило глянуть на гранёный алмазик, перед которым там, на юге, все немели. Юг - теперь казался ей, в самом деле, какой-то другой планетой. Только уже не потому, что там море и виноград с пальмами, а просто - другой.
В чемодане, во внутреннем кармашке, куда Аганя спрятала футлярчик с алмазиком, почему-то лежал морской камень с дырочками, который Фая нашла на берегу. Она называла его "куриный бог" и говорила, что он приносит счастье. А бархатной коробочки не было.
Сросток
Алмазов не было.
Лаборант Андрюша стоял перед столом и ошеломлённо вперивал глаза в выложенную им надпись: "Аганя + Андрей =" Только что, накануне ему удалось сложить всё уравнение: "Аганя + Андрей = ЛЮБОВЬ!" "Аганя" - из чистых бесцветных алмазов. "Андрей" - из мелких, с шероховатостями и вкраплениями. А слово ЛЮБОВЬ выстроилось петлистым узором из самых крупных, ярких, редких кристаллов.
Это были алмазы, отобранные за долгие месяцы специально для того, чтобы показывать - демонстрировать плоды трудовых достижений - приезжим комиссиям или делегациям. Они хранились в отдельной баночке, и не требовалась выкладывать надпись, чтобы понять, что их нет: не было самой баночки. Баночки со всей фабричной заначкой! Но Андрюша все же достал по одному кристаллику из эмалированной кастрюли все имеющиеся алмазы, надеясь, что вот как-нибудь да выудятся и те, особо ценные. Но чуда не случилось. И теперь он стоял, не веря глазам своим, всё пытаясь увидеть будто растаявшее слово, которое ещё минувшим вечером так светло и радостно лучилось, играло с ним в гляделки.
Закрыв глаза, Андрюша ясно представлял бисером выплетенное слово и каждый кристалл по отдельности. Слово завершала "жирная" точка в восклицательном знаке - алмаз, необыкновенный, даже среди редких! В прозрачном камне чётко просматривались два сердечка, закольцевавшиеся друг в друге.
Лаборант готовился стать минералогом, как Бобков, которого вспоминали люди с таким почтением, что и самому помереть не жалко, только бы стать, как он. Стать даже лучше - потому что он уже был. Потому что Аганя при имени его тупит глаза и светлеет лицом. Андрюша не расставался с книжкой об алмазах, старой-престарой, которую оставила ему Аганя.
Он держал камень-самоцвет в руке, впервые испытав странное и пугающее чувство: алмаз с сердечками не хотелось выпускать, класть вместе с другими кристаллами.
Это был сросток "двойник" - два сросшихся, проникших друг в друга алмаза. Так же чувствовала себя сросшейся - сердце в сердце - душа его с душой Агани.
Он зажал камень в кулаке, приложил к груди, прикрыл левой ладонью. Там, в притаённом у груди мирке слышимо забились два сердца, слились в одно русло две реки, земля обрадовалась солнцу.
С усилием Андрюша отстранил зажатую в кулак руку от груди, медленно развёл пальцы. Алмаз лежал на ладони, будто сколок неба.
В той же старой книжке он вычитал про огранщика Иосифа Ашера, который упал без чувств, расколов точно по задуманной схеме самый крупный из когда-либо найденных в мире алмазов Куллинан. Андрюша никогда не видел как работает огранщик, но знал, как вырезают чароны и украшения из мамонтовой кости. Его родной дядя Михаил слыл редким мастером, хотя у него от природы не было обеих кистей рук. Вместе с деревенским кузнецом они соорудили различные приспособления, крюки, зажимы: дядя одевал их на запястья, меняя по надобности, и управлялся с любым делом не хуже самого рукастого. На войну его не брали, поэтому он старался за всех, кто на неё уходил, и кто на ней остался. Рыбачил, охотился, а уж как ладил чароны и украшения - мог позавидовать любой. Андрей раскровянил не один палец, равняясь на дядю, пока хорошенько ни пригляделся к нему и не понял: прежде, чем взяться за нож, тот очень внимательно изучает строение дерева, линии изгибы бивня.
Бивень мамонта - почти как камень. Но его кладут в воду, и он размякает, как дерево, поддается ножу. Алмаз - обрабатывают таким, каков он есть. Андрюша догадывался, что это значит - огранить алмаз! Представлял, как старый огранщик Ашер долго изучал камень, как он мысленно ходил, ползал до изнеможения по прозрачному нутру его, познавая на ощупь каждую малейшую излучину, почти невидимые глазу трещинки. Определял направление спайкости, разметил черной тушью контуры раскалывания. Были сделаны и расколоты десятки макетов. Так длилось больше года, наконец, он посчитал себя готовым, сделал насечку, вставил в неё клин, несильно, на сто раз выверено, ударил молоточком и… рухнул без чувств.
"Двойник" на ладони всё более приоткрывал изменчивую и цветистую сущность света, распахивал свои пределы, вовлекал в удивительные миры. Лаборант улыбнулся, заметив как в алмазе - в сращении двух сердец - будто кто-то ожил. Он и она, Аганя.
Они бежали наперегонки по снежной белизне на лыжах. Он - на широких, подбитых оленьей шкурой, она - на узких, с ботинками, какие он видел у городских. Он поспешал за ней, она опережала, пока не заехала с сугроб, и не провалилась по колени в снег. Тогда он спокойно подошел и вытащил ее, поднял на руки…
"Настоящий алмаз должен жить, он должен разговаривать с вами", - понимал Андрюша эти книжные слова. Так же, наверное, алмазы разговаривали с Бобковым, поэтому он и прознал, откуда они, ещё не бывая в этих местах.
Осторожно, со вздохом, он опустил камень в банку. Нет, конечно, он и не думал о том, чтобы взять его себе, как-то скрыть, но что-то такое, повинное, в чувствах осталось. Андрюша даже с опаской и стыдом оглянулся по сторонам, хотя в лаборатории он был один и заметить его движения с камнем никто не мог. Может, ощущение повинности в том и состояло, что он заигрался, как ребёнок, и сам же себя, как взрослый, на этом себя поймал.
- Айда, там девчата ждут! - распахнул дверь Ясное море.
И они вместе вылетели, хлопнув дверью, которая отскочила от косяка и так и осталась полуоткрытой. Не привык он к замкам и запором. У них в улусе никто ничего никогда не закрывал. О воровстве Андрюша в детстве слышал, но только так, что где-то, у кого-то, но не свои у своих. Правда, было, сам у дяди Миши притырил нож с костяной рукояткой: взял постругать, перед друзьями похвалиться, а потом он как-то и остался. Но сам же однажды по забывчивости при дяде Мише и достал. Вспомнил, и тихо положил на стол. Дядя сделал вид, будто не заметил.
Ни разу не случалось и здесь воровства. Появлялся картёжник - давай чесать всех мужиков. Мало, что те ему получку всю относили, так ещё и на работу ходили как осенние мухи: поспать было некогда. Мужние бабы собрались - как уж там, не известно, но поучили по-своему. Игры на деньги прекратились. На время. Скоро отчаянней прежнего начались: он, может, и сам себе был не рад, этот картёжник - как больной, не мог без игры. Бабы на этот раз взяли с собой Аганю. И перед ней, которая, как рассказывали, сама вся исстыдилась, человек - картёжник этот - как вылинял весь. Помаялся с неделю: играть не может и бросить не в силах, - собрал вещички, да умахал.
Не от кого было прятать алмазы: их добывали все, знали, как они достаются, и делали это для себя и для своей страны. Вот наган Андрюша закрывал в сейфе. В городке было уже столько детворы, пацанов, а пистолет уж очень заманчивая игрушка. Мало ли! Да и ревнивцы сильно пылкие, случалось, объявлялись: бегал как-то один, палил из ружья по тайге, где его жена пряталась с другим. Ну, так, по верхушкам.
Дверь оставалась полуоткрытой не в первый раз. Андрюша до полуночи преспокойно жарил на аккордеоне - облюбовал он и освоил этот инструмент. В перерывах, когда играл Ясное море, "приударял" за Раей: с ней они шуточно, для людей, "женихались" с той поры, как он выудил из лужи и принёс ей чемодан с "подмоченной репутацией".
- А ты знаешь, что значил алмаз в старину? - спрашивал Раю Андрюша, а всё видел перед собой "двойника", и себя с Аганей в нём. - Он был знаком силы и непобедимости. В боях с Александром Македонским и Наполеоном всегда был алмаз!
- А Кутузов разбил Наполеона, разбил! Потому что с ним был простой народ!
- А ты знаешь, что писатель Шекспир говорил про алмазы? - жил своим Андрюша.
- Кому? Тебе лично?! - подсмеивалась Рая над товарищем, словно бы ослепнувшим от своих шибко больших познаний.
- Алмаз дарит целомудрие влюбленным!
Рая заметила, как он очень смутился, произнеся слово "целомудрие". И глаза Андрюши со странной тоской посмотрели куда-то вдаль поверх её головы, будто кто-то его оттуда позвал: по крайней мере, так рассказывала потом Рая.
Лаборант вернулся на рабочее место. Ему требовалось отсортировать алмазы: по размеру, цвету, качеству. Прежде, пока Андрюша мало что про них знал, блестящие кристаллики были для него просто конечным продуктом, нужным стране ценным минералом, стратегически важным сырьем. Теперь он не переставал удивляться. Как же ценились эти бусинки с древних лет, если мерой веса был избран карат? - так в Индии называется зёрнышко акации. Сколько человеческой крови пролито вокруг каждого из именитых алмазов. Один "Кох-и-нор" - "Гора света" - чего стоит! Все восемнадцать его владельцев пали жертвами своего же сокровища: одних предательски убили, другие погибли на поле брани, а третьи - "счастливцы" - обнищали до побирушества и сумы! И всё это - султаны, шахи, императоры! И каждый из них знал судьбу предыдущих хозяев бриллианта, но старался любыми путями завладеть камнем. Видно, у этих властителей и обладателей несметных сокровищ, с головой не в порядке, если они готовы умереть, лишь бы иметь редчайший алмаз: держать на ладони, зажимать в кулаке, носить у сердца. Так думал он, и всё сильнее манило ещё раз глянуть на "двойника", где остались счастливо бегать на лыжах маленькие Аганя и Андрюша. Хорошо, понимал он, что этот алмаз найден в советской стране, где, конечно же, будет служить только добрым делам!
Он привычно потянулся к банке с отборными алмазами… И рука зависла над пустотой.
Теперь он стоял перед несложившимся уравнением: "Аганя + Андрей =" - и чувство вины высверливало в груди воронку. Вина подтачивала колени, лодыжки, уходила в пол, всверливалась глубоко в землю.
В полую голову навязчиво лезла мысль о персидском шахе Надире. Он был другом Великого могола Мохаммед-шаха, который на ту пору владел "Кох-и-нором". Надир-шах так хотел заполучить алмаз, что влюбил в себя одну из жён Мохаммеда, и та поведала завоевателю, что её муж носит камень в своём тюрбане. В знак вечной дружбы персидский шах предложил Великому моголу обменяться тюрбанами. Последний оказался истинным другом, не посмел отказать.
Ясное море, когда Андрюша играл на аккордеоне, куда-то отлучался. Лаборант не хотел об этом думать, сопротивлялся противной мысли, но она ввинчивалась внутрь вместе с чувством вины.
В комнате общежития ещё пахло стружкой. Ясное море был на смене. Андрюша собирался поискать, порыться в чемодане, в вещах. Не смог. Не то, чтоб не осмелился, а… Алмазное слово "Любовь" выплыло перед глазами, подхватило высоким чувством. Парень взял в руки аккордеон.
Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть?
- Ты чего, того, что ли? - спросонья приподнялся парень на соседней кровати.
- А ты знаешь, чем расплатились персы за убийство писателя Грибоедова?
- Это который "Горе от ума" написал?
- Да. Он был послом в Персии, и его убили. А потом задобрили царское правительство: подарили алмаз под названием "Шах".
Парень долго и озадаченно смотрел на Андрюшу. Лег на спину, помолчал.
- Надо было, конечно, нашим не останавливаться в Берлине. Переть и переть дальше. Чтоб ни царей, ни капиталистов на земле не осталось.
Рано весенняя звездочка вышла,
Чтоб на тебя посмотреть.
Допел Андрюша куплет. Так было легче - ему хотелось говорить только про алмазы.
Работал Ясное море в карьере. Андрей шёл и всё больше становился уверенным, что дружка-аккордеониста на месте не будет - смотался он с алмазами-то, с "двойником". Там ведь, если богатством мерить, у королей с шахами столько не было!