Устроилась повыше на деревянной трибуне. Парни по полю гоняли мяч. Сразу бросился в глаза один: ловкий, тонкий. Он получил пас и так стремительно пошёл по правому флангу, перед вставшим на пути защитником резко взял влево, мгновенно круто изменил угол движения, набрал скорость, дал длинный пас. У ворот образовалась сутолока, мяч переходил от одних к другим, взвился свечой - тут опять вылетел этот, юркий, и с оттяжкой, головой направил мяч в ворота. У Агани перехватило дыхание: Бобков! Знакомо откинул плечами ворот рубахи, развернулся, побежал к центру… Маленькое личико, свернутое как пожухлый лист, на нём-то и глаз не видать… Агане даже обидно стало, что какого-то обычного парня она могла принять за самого Андрея Николаевича!
На работы обычно люди уезжали весной, к началу поискового сезона. Но из Соколиной пришел срочный запрос, и ответственную Аганю отправили в зиму. Выдали рюкзак, спальный мешок, паёк.
Перед отъездом она решительно постучала в дверь лаборатории. Никто не открыл её, не отозвался. Заглянула в замочную скважину: глазок бинокуляра одиноко смотрел на опустевший стул.
Крючочек-петелька
Лететь предстояло самолётом! Когда Аганя приехала в Иркутск, то специально пошла на аэродром, чтобы посмотреть, как взмывают в небо железные птицы. Самолёт больше походил не на птицу, а на самострел. Только вместо наконечника стрелы - пропеллер, словно мельничная лопость. Пропеллер начинал медленно раскручиваться, причохивая, как бурят на лошади, множился, делался в глазах спицами вертящегося колеса, обдавая потоком сбивающего с ног воздуха. Ожившее тело самолёта вздрагивало, словно прорывало невидимые путы, летело стрелой и успокоено воспаряло над землёй.
Аэроплан, аэроплан,
Посади меня в карман.
Кричали ребятишки и бежали вдоль улицы, когда самолёт пролетал над городом. Она мысленно повторяла за ними эти слова, поднимая голову к небесам. Полетать хотелось - ой, как хотелось! Небо манило с того самого мгновения, когда аэроплан с гулом проплыл над деревней: дети и взрослые, оставив дела, смотрели вверх в полном безмолвии.
А в кармане пусто,
Выросла капуста.
Забавлялась дальше городская ребятня. Ей казалось это нехорошей дразнилкой, обижающей самолет. Аганя поджимала крепче губы, охраняя благоговейную чистоту перед летающим дивом, зовущим за собой туда, где высь и даль.
С рюкзаком за плечами она шла на аэродром, и видела себя со стороны глазами той девчонки, которая впервые повстречала на барже нездешних, геологов. Ей казалось, что сейчас иные девчонки глядят на нее также. Было неловко от этого чувства гордости собой, своей особенности, и было счастливо. Она шагала по ровному полю аэродрома, поднималась по стёртым до белизны ступенькам металлической лестницы - по трапу! - заходила внутрь самолёта, как тот человек, который жил в чреве рыбы-кит, устраивалась на брезентовом сидении, глядела в круглое окно иллюминатора, и всё не верилось, что это происходит с ней, и она, простая сельская девушка, полетит на самолёте, и вместе с теми удивительными людьми станет искать полезные ископаемые. Ценные минералы, как учили на курсах.
- Поговаривают, под Киренском самолет разбился. Ветром дунуло, и он прямо об землю. Перевернуло, - вытирал со лба пот носовым платком, как промокашкой, полноватый мужчина.
Ему не ответили. Аганя же напугалась, что из-за его слов самолёт может не полететь.
Двигатель заработал. У одного из провожающих сдуло шапку, он погнался за ней, смешно взмахивая руками и цепляя воздух, словно ловил для похлебки мечущуюся по двору курицу.
Самолёт гудел всё сильнее, будто набирался злости. Как здорово! - громче мотора билось её сердце, - что живет она в советское время, в стране, строящей социализм. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" - полнили необъятностью строки песни. Сказка - уже делалась былью!
Аэроплан, как бы радостно привизгнув, сорвался с места и понес Аганю в своём "кармане" вперед. От резкого движения настежь распахнулась дверь в кабину пилотов. Открылось небо, несущееся встречь.
В восторге Аганя схватила за руку попутчицу, случившуюся рядом, и оторопела: такая же девчонка, ровня ей, сидела и вязала - крючочек, петелька, крючочек, петелька…
Киренск находился на острове. И с высоты казался удивительным громадным кораблём, закованным белыми льдами Лены.
На Витиме засели надолго: разгулялась метель.
В билетной будке при аэродроме ожидающего народу было: не продохнуть! Попутчица, которую Аганя мысленно окрестила Крючочек-петелька, также летела от геологоразведки. Лётчики устроили их "с комфортом": определили в маслогрейку для самолётов. А сами заспешили по пурге в посёлок на танцы. Звали с собой, сразу предупредив, что обратно придётся возвращаться одним. Ничего себе! На улице белым-бело, в трёх шагах можно заплутать.
Девчонки настелили досок на железные бочки с заправочным маслом, сверху положили спальные мешки. Красота! За стенами завывало, а у них было тепло, светло, мягко. Крючочек-петелька, как села, вытянув по постели ноги, с клубком ниток, надвинув на нос очки, будто старушка, так только спицы замелькали. И не поймёшь: то ли у неё взгляд такой, сведённый к переносице, то ли такая до работы жадная.
День задувало, другой. Лётчики совсем запропали.
Про Витим ходила дурная слава. C малых лет Аганя слышала страшные истории. Про гулящих женщин, которые словно магнитом притягивали мужчин, старателей с намытым золотом. Вот он и не хочет, и знает, что обман ждёт, а она как глазом поведёт, да грудью подернет, так мужик и идёт за ней. Обольстительницы заманивали старателей в кабаки, опаивали, а потом лихие люди, их дружки, резали поисковый народишко на постоялых дворах, забирали в раз годами мытое золотишко. В поселке будто бы грабили больше русские, а по тайге вокруг обитали разбойники якуты. Особенно свиреп был один, одноглазый разбойник по кличке Анар Харах, что и означало - Одноглазый. Анар Харах поджидал жертву, сидя на дереве над узкой тропой. Потом внезапно свисал вниз головой, держась ногами за ветки, и одним движением скручивал шею ничего не подозревавшему старателю. Особенно ссыльным корейцам доставалось, также промышлявшим золотишком. По десяти в день, рассказывали, их убивал! Это в старые времена было. Но и в советские, Аганя помнила, бабы мужикам, если путь выпадал, строго наказывали, чтоб в Витим не заходить, стороной, ближе к дальнему берегу держаться, и на баб витимских, даже если она, змея подколодная, из воды рядом вынырнет, не глядеть, а лучше сразу веслом её, веслом! На что мужики посмеивались и масляно переглядывались. И ведь ходили слухи: не возвращались иные!..
Как бы и лётчиков, прелестница какая-нибудь не опоила да не приворожила!
На третий день еды у девчонок не оставалось ни крошки. Крючочек-петелька, которую звали Аня, за это время перемыла всю маслобойку: выскоблила пол, вычистила бочки. Агане тоже приходилось вытаскивать лишний хлам, оттирать стены. Запас ниток у Ани закончился. И тогда она распустила свои и Аганины подхудившиеся носки, и снова прыгал на её коленях, подрагивал, казалось, нескончаемый клубок ниток.
Наконец, объявились лётчики. Были они очень довольными и весёлыми.
- Вот кому-то жены достанутся! - косил красивую бровь высокий насмешливый пилот.
А бортмеханик, видом попроще, постарше, принёс из самолёта, пожертвовал девчонкам Н.З. - неприкосновенный запас.
Улететь пока, однако, было не суждено. Неподалеку, на Маме, в пургу, в самом деле, разбился самолет. Погибшего лётчика Аганя знала - Паша Ветров. Надо же, фамилия такая - Ветров. Он приходил к одной курсистке: все девчонки заглядывались на него - летчик!
Немолодой бортмеханик и красивый пилот выгребли из карманов деньги, оставили девчонкам. А сами развернулись лететь обратно, на Маму и дальше - у лётчиков было свое братство.
Девчонки купили хлеб, консервы, целый кулек конфет-подушечек. Выложили всё на общий стол в билетной будке. Случайные встречные жили здесь в складчину. Ждали не только самолёт, но и назначения.
- Куда вам, в Крестях? - переспросила бывалая на Севере женщина. - Там заключённые работают. С ними глаз да глаз нужен.
- Оне уж не заключённые, а вольно отпущенные. По вербовке работают, - поправил сурового вида мужчина.
- Хрен редьки не слаще.
- В Крестях этих, чё было, - затараторил улыбчивый парень. - Мужик, якут, на охоту ушёл… А зэк тут его бабу и уговорил…
- Да не зэки же они, а вольно отпущенные! Кхе, кхе, - зашёлся нутряным кашлем Суровый.
- Ну, не зэк! Вольно отпущенный этот, бабу-то, якутку, уговорил, а охотник-то вернулся. В избу входит, а они лежат. Ребятишки тут прямо бегают. Ну, он, недолго думая, ружье снимает, и обоих - одним выстрелом.
- Да не в Крестях, а на Маме, - прокашлялся Суровый. - И не вольно отпущенный, а геолог. И не якут, а русский. А что охотник - это точно. Их-то порешил - туда им и дорога. А вот мужику теперь сидеть…
- А про восстанию не слыхали? Там же где-то ой, какая восстания была!..
Крючочек-петелька тем временем нашла себе заботу: помогла перепеленать ребенка и сделала это лучше, чем мать. А скоро и клубок появился в её руках: младенцу нужны были носочки!
Долгой дорогой тянущаяся нить стала мерещиться Алмазной, когда она вспоминала то время. А стоило прикрыть глаза, как шерстяной клубок под веками начинал разрастаться, шириться: вращался во внутреннем взоре, как целая Земля.
Наутро следующего дня вернулся с материка самолёт, гружёный продуктами и спецодеждой. Девчонкам выдали шубы, валенки, по-сибирски - пимы. Сибирь - она всё та же Россия, но когда говорили "из России", или точнее, "с Россеи", то означало, что оттуда, с другой стороны Урала. А Материк - это уже все иные, обжитые места.
Шубу Аганя надела, а валенки нет: щеголяла в купленных с рыбацкой зарплаты ботах. Лётчики вновь взяли девушек на борт, и приземлились, наконец, в Крестях. Спешно, не заглушая мотор, высадили их, скинули вещи на снег, захлопнули дверь, и скоро самолёт растворился в непривычно сумеречном для полудня небе.
Пока выходили из самолёта, провожали его взглядом, Агане всё казалось, будто сразу же повстречаются те геологи, которых видела некогда на барже. Нездешние. И красивая женщина с уложенной кружком длинной косой, и скрипачка, вся подтянутая, как лучница. И звуки скрипки чудились уже. Только сердце острее томилось нытьём: почему же она так и уехала, не выведала про Андрея Николаевича? Стыдилась спрашивать, а теперь - руками разведи!
Впереди маячили потемнелые избы без крыш - глазу, привыкшему к коньковым крышам, казалось, будто скосили верх у деревни! На домах уже толстым слоем лежал снег, свисая по краям, как шапки едва пробившихся из-под земли грибов. Брехали собаки с подвывом.
Крючочек-петелька резко придвигала к глазам спадающие очки, как бы не веря глазам своим. У Агани забилась жилочка под сердцем: вот она и началась, желанная новая жизнь!
Из-за домов показались двое: выбежали и остановились. Парни. Только один как бы срезанный, а другой - надставленный. Пошли навстречу, словно по льду. Точно - один в половину другого.
- Молодые специалисты? - малорослый загребал руками, как невиданный богатырь. - Ждём! Будем знакомы. Начальник партии Берштейн!
Начальник снял варежку и протянул неожиданно широкую ладонь. Лицо у него было конопатым, брови огненно-рыжими, а нос картошкой.
- Начальник! - почему-то вся подобострастно зарделась Аня.
Верзила, пришедший с начальником, странно хмыкнул. Он стоял в сторонке, нависая, как вздыбленный конь.
- А это, - представил его начальник, - главный бухгалтер.
- Бухгалтер?! - приахнула Аня, забыв поправить очки.
- Главный! - поднял начальник палец вверх. - Вы деньги привезли?
- Какие деньги?
- Зарплату, та-аскать, трудящимся массам.
- Мы же сами работать приехали!
- Документы. Пачпорта, - произнес начальник слово "паспорта" по-деревенски.
Крючочек-петелька, как на пионерской линейке, готовно протянула паспорт. Подала документ и Аганя почему-то не очень уверенно.
- Чё и требовалось доказать! - припрыгнул начальник, хлопнув пальцами по паспотртам: - Обе незамужни! - повернулся он со смехом к бухгалтеру.
- Эй, глазастая, - подал голос верзила, - моя будешь.
Он смотрел из-подлобья так серьезно и тяжело, что у Аганя ступни через подошвы сапог стали примерзать к снегу.
- А моя эта, четыре глаза! - закатился рыжий начальник.
Его сухое веснушчатое лицо сделалось удивительно смешным и совсем мальчишеским: пацаном он был, не старше Агани!
- Алдьархай! - донёсся издали женский крик. - Бэсеччик!
От домов, переваливаясь уткой, бежала женщина.
"Бесеччик", - вспомнила Аганя: так говорила сестра-якутка, когда рассказывала об Эллее, женившимся на Растрепанной Косе. Он был разбойником, бандитом.
- Тьфу ты, всю малину… - сплюнул в сердцах Рыжий.
Вытер, пришмыгнув, кулаком нос. И затеял игру в кошки мышки, приманивая паспортами. Ранние въевшиеся чернотой морщинки зловеще коверкали его добродушное лицо.
У Агани от виска к виску простреливала мысль: что делать?! Вспомнился дедушка, который умер за дело революции с гордо поднятой головой. Она нащупала ногой рюкзак, лежащий на снегу. В его кармане был складной нож: им ещё в детстве Аганя сама вырезала кораблики из коры, играла, как мальчишка: с одного пальчика в мягкую землю, со второго…
- Бесеччик! - приближалась женщина. - Сельпо воровал, контор воровал!..
Крючочек-петелька так же, как подавала паспорт, только движением наоборот, резко вырвала документы из руки Рыжего, спрятала их за спиной, боевито выставив грудь.
- Во, четыре глаза, дает!
Аганя присела к мешку, расстегнула застёжку на кармане, незаметно, пряча в рукав, достала складишок. Там же, в рукаве, раскрыла.
- А чё в мешочках? - потянулся, всё похохатывая, Рыжий.
И тут же отпрянул, - Аганя чиркнула лезвием перед его глазами.
- Ты чё, психованная?! Я же шутейно! - искренне оторопел Рыжий.
Большой присел к мешку и стал нагло его ощупывать.
- Отойди! - пригрозила Аганя.
- Крупа, что ли, тут у вас? - сказал парень спокойно.
- Крупа.
- Спирт есть?
- Был бы, всё равно бы не отдали.
- Я бы и брать не стал, - распрямился детина.
- А чего тогда лезешь?
- Для острастки, - посмотрел он сверху.
Перед ним Аганя робела. Не трусостью, не потому, что он здоровенный: с рогатиной на такого, а не со складишком! Сильно уж он был невозмутимым. И глядел - сквозь прищур, как-то обречённо даже глядел.
- Боевы девки-то прибыли, - Рыжий вдруг начинал говорить на деревенский манер. - С имя мы пятилетку-то в два счета отрапортуем!
Аганю маленько знобило. Но задышалось легче: хорошо стало от того, что перед ней никакой не начальник! И как только могла поверить: разве может быть таким - геолог!
- Айда, айда, - позвала якутка.
- Нам в контору надо! - Аня всё так и стояла: нога вперед, а рука за спиной.
- Не сдумайте, - протянул рослый. - Мы - мужики. А там - урки засели. Вашим же ножичком с вас же скальпель и сымут.
- Не скальпель, а скальп! - назидательно выступила Крючочек-петелька.
- Пускай сходят, отметятся, - теперь на культурный лад закивал Мелкий. - А что с них снять, ответственные товарищи разберутся!
- Идите к старухе-то, раз зовёт, - нахмурился рослый. - Мешки-то, может, пособить?
- Не надо! - блеснула очками Аня.
Широко расставив ноги, он будто врастал в землю задумчивым телеграфным столбом:
- Чё надо, скажите: Вася Коловертнов. Меня все знают.
- Начальник, - прихлопывала себя по бокам якутка, - Бесштан - ехала.
- Как без штан?! - скотились к переносице глаза у Ани. - Так и поехал, что ли, голяком?
- Да, деушки! - увязался за ними, пристраиваясь то с одной стороны, то с другой, Рыжий. - Так у нас и ездят: без штанов - оно как-то и посвеже, и в темноте светится!
- Бернштейн? - вспомнила Аганя имя начальника партии.
- Бесштан, Бесштан, - закивала тетка. - Конь - ехала!
- Как это? - Крючочек-петелька вдруг закатилась смехом. - Сначала Бесштан, а конь уже за ним?
Подыгрывала она Рыжему, что ли?
- Дык оне у нас мелконьки, лошадки-то, - тот опять стал деревенщиной. - Якутки. Оно и приходится: сам в сани, а конь позаде. Бросишь ему сенца-то в сани, чтоб по дороге, беднай, не пал!.. Он за тобой и поспеват!
- Друга начальник - ехала, - выговорила старательнее женщина.
Стало ясно: начальники разъехались, а рабочие, из бывших заключенных, разгромили сельпо, устроили пьянку. Двое же из них на том не остановились, захватили контору: там был карабин, и они устроили пальбу. Но связист успел отправить радиограмму: из Сунтар должна прибыть милиция.
Возле дома, куда привела женщина, поблёскивали лежащие поленницей прямоугольные куски льда. Практичная Анна сразу потянулась к ним, мол, для чего? На строительство или для иных каких целей?
- Вода! - подскочил к ней Рыжий. - Они же, якуты, колодцев не делают. Какие здесь колодцы - вечная мерзлота! А вот с осени, когда ещё река не сильно промерзла, напиливают вот так, кусками, лед. Здесь тебе и на чай, и на постирку! А вот что мне у них глянется - это булус - погреб, по-нашему, только ледяной. Там в любую жару, как зимой: положил убоину, рыбу - хоть сто лет будет лежать!
Лайка - хвост калачиком - выскочила невесть откуда и напустилась на гостей. Хозяйка с грозным окриком придержала пса, пропустила девчонок, а ушлого рыжего парня, нацелившегося сквозануть следом, отсекла, отпустив собаку.
- Ах ты, собаки кусок! - послышалось за спинами.
В избе, после снежной белезны, было слепко. Кошачьми глазами поблескивали тлеющие головешки в камельке. Да просачивалось подобие света в узкие, как бойницы, окна. Крючёчек-петелька, ближе надвинув очки, подошла к окну, потрогала. Развернулась с вытянутой ладошкой в полном недоумении.
Вместо стекла в окне был лед! Толстые пиленые куски льда стояли во всех оконных проемах. И ведь не таяли!
Женщина, звали ее Балыгей, что на русский лад означало, Пелагея, поняла, что приезжим непривычно в полутьме, зажгла свечку.
- Какая-то свечка гофрированная, - живо склонилась к светильнику Анна. - Из коровьего горла, что ли?
Балыгей раздула огонь, подложила поленья, причем не так, как в русскую печку, а стоймя. Крючочек-петелька заглядывала в открытую пасть комелька и удивлялась, выход сделан прямо, без колен. Она даже стала поучать Балыгей, рисуя в воздухе рукой изгибы, что у печи должны быть колена. Так теплее и дров меньше надо.
Потом с тем же требовательным изумлением стала притопывать по полу, обнаружив, что он земляной, не застеленный, лишь присыпан сверху соломой.
Балыгей виновато и очень уважительно кивала, при этом торопилась насыпать из кадки мелко накрошенный лед, поставить чайник на таган - тренога такая железная.